ки прощалась в саду со своими  гостями,
умоляя всех навестить ее при более  благоприятных  обстоятельствах.  Она
была пьяна и очень возбуждена. Жанна, казавшаяся мне особенно  моложавой
в своем легком платье, уже наводила порядок в комнатах.
   Вернувшись из сада, Мики с бокалом в руке рухнула в кресло и  замети-
ла, что мне незачем брать на себя роль уборщицы (я помогала Жанне),  на-
помнив сказанные ею однажды слова: "Если послушаться эту бабу хоть  раз,
от нее потом никогда не отвязаться".
   Затем она сказала Жанне:
   - Я тебя просила чек прислать, а не приезжать.  Гони  чек,  переночуй
здесь, если хочешь, но чтобы завтра я тебя здесь не видела.
   Жанна подошла к ней, долго на нее смотрела, затем наклонилась,  взяла
ее на руки и понесла под душ. Спустя некоторое время Жанна вышла ко  мне
- я сидела на краю бассейна, в саду, - и, сказав, что Мики  успокоилась,
предложила прогуляться.
   Я села в ее "фиат"; в сосновой роще, между мысом Кадэ и поселком Лек,
Жанна остановила машину.
   - Четвертого июля твой день рождения, - сказала она. - Вы  поужинаете
в ресторане и малость кутнете, впоследствии это покажется вполне естест-
венным. В эту ночь все и произойдет. В каком состоянии прокладка?
   - Стала ноздреватая, как папье-маше. Но ваш план никуда  не  годится:
утечку газа задержит гайка.
   - Дура! Гайка, которой в ту ночь будет завинчена труба,  не  помешает
утечке. У меня есть другая гайка! Точно такая же. Я ее слямзила  у  того
же слесаря. Она с трещиной и на изломе совершенно ржавая. Ты меня слуша-
ешь? Пожар, следствие, экспертиза-все это проблема не сложная. Газ  про-
вели в этом году. А гайка, которую найдут, - с изъяном и  проржавела  не
сегодня. Дом застрахован на ничтожную сумму: об этом позаботилась я, не-
даром же я его выбрала. Даже страховая компания не  станет  доискиваться
причины пожара. Вся проблема в тебе.
   - Во мне?
   - Как ты сможешь занять ее место?
   - Я думала, у вас и на этот счет есть план. И другой, чем мне  предс-
тавляется.
   - Другого нет.
   - Я должна буду сделать все одна?
   - Если я окажусь здесь во время пожара, то  моему  свидетельству  при
опознании тебя будет грош цена. И вместе с тем мне необходимо первой те-
бя опознать. Как ты полагаешь: что подумают, если во время пожара я ока-
жусь здесь?
   - Не знаю.
   - Не пройдет и двух суток, как все откроется. Если же вы будете с нею
вдвоем и ты сделаешь все в точности так, как я говорю, ни у кого не воз-
никнет никаких вопросов.
   - Мне придется ударить Мики?
   - Мики будет пьяна. Кроме того, ты дашь ей лишнюю таблетку снотворно-
го. А так как потом Мики станет  тобою  и,  конечно,  будет  произведено
вскрытие, то постарайся сейчас сделать так, чтобы все кругом знали,  что
ты тоже принимаешь снотворное. А главное, в этот день, когда  вы  будете
на людях, ешь и пей все, что будет есть и пить она.
   - И я должна буду обжечься? Прижала ли в эту минуту Жанна мою  голову
к своей щеке, пытаясь меня ободрить? Рассказывая мне эту сцену, она уве-
ряла, что так и было. Она говорила, что именно с этой минуты привязалась
ко мне.
   - В этом вся проблема. Если ты не решишься стать совсем неузнаваемой,
мы проиграли, продолжать дальше нет смысла - я опознаю в тебе До.
   - Я не выдержу...
   - Выдержишь. Клянусь тебе, если ты сделаешь то,  что  я  говорю,  это
продлится не больше пяти секунд. А потом ты потеряешь сознание. А  когда
очнешься, я уже буду возле тебя.
   - Что именно во мне должно сделаться неузнаваемым? Откуда я знаю, что
тоже не погибну?
   - Руки и лицо, - ответила Жанна. - Всего пять секунд с того  момента,
как ты почувствуешь ожог, до того момента, когда будешь уже вне опаснос-
ти.
   Я выдержала. Жанна провела с нами две недели. Накануне  первого  июля
она объявила, что у нее дела и она должна ехать в Ниццу. Я выдержала все
те три дня, что провела наедине с Мики. Была с ней  такая,  как  всегда.
Выдержала все до конца.
   Вечером четвертого июля машину Мики видели в Бандоле. Видели, как Ми-
ки и ее подруга Доменика накачиваются в компании случайных  знакомых.  В
час ночи маленькая белая машина с Доменикой за рулем мчалась по  направ-
лению к мысу Кадэ.
   Еще через час вилла заполыхала-с того края,  где  находился  гараж  и
ванная Доменики. Одна двадцатилетняя девушка сгорела заживо в соседней с
ванной спальне. На ней была пижама и кольцо на  правой  руке,  что  дало
возможность опознать в ней меня. Другой девушке не удалось  вытащить  ее
из огня, что, судя по всему, она пыталась сделать. В нижнем этаже,  куда
перебросился огонь, марионетка довела свою роль до конца:  зажгла  ском-
канную ночную сорочку Мики и, схватив голыми руками, с воплем накрыла ею
голову. Пять секунд спустя все действительно было кончено. Не добравшись
до бассейна, где к тому времени уже не играли в шары, а  была  вода,  по
которой то и дело расходились круги от падавших в нее головешек,  марио-
нетка рухнула у подножия лестницы.
   Я выдержала.
   - В котором часу ты первый раз появилась на вилле?
   - Около двадцати двух часов, - ответила Жанна. - Вы уже давно  уехали
ужинать. Я заменила гайку, открыла кран горелки, но газ не зажгла. Когда
ты поднялась на второй этаж, тебе оставалось только бросить в ванную ку-
сок подожженной ваты. Ты должна была бросить его после  того,  как  дашь
Мики снотворное. Полагаю, ты так и сделала.
   - А ты где была?
   - Я поехала в Тулон, чтобы меня там увидели, зашла в ресторан, сказа-
ла, что возвращаюсь из Ниццы и еду на мыс Кадэ. Когда я  снова  приехала
на виллу, она еще не горела. Было два часа ночи. Я поняла, что ты запаз-
дываешь. Мы рассчитывали, что в два часа все будет уже кончено. По-види-
мому, Мики оттягивала возвращение домой. Не знаю. Ведь по сценарию  тебе
должно было вдруг стать плохо и в час ночи Мики должна была уже привезти
тебя домой. Произошла какая-то осечка: машину назад вела ты. Может, сви-
детели ошиблись, не знаю.
   - И что ты сделала?
   - Я ждала на шоссе. В два часа  пятнадцать  минут  показались  первые
языки пламени. Я выждала еще. Мне было не с руки  первой  появляться  на
месте происшествия. Когда я подобрала тебя на лестнице перед домом,  там
уже стояла кучка людей - кто в пижаме, кто в халате. Они совсем растеря-
лись. Затем прибыли пожарные из Лека и потушили пожар.
   - А предусматривалось ли, что я попытаюсь вытащить ее из спальни?
   - Нет. Но мысль сама по себе неплохая. На полицейских инспекторов  из
Марселя это произвело впечатление. Однако это было опасно. Думаю,  из-за
этого ты и была вся черная с головы до ног. Из-за этого в  конце  концов
спальня оказалась для тебя западней - тебе пришлось прыгать в  окно.  Ты
должна была зажечь ночную рубашку в нижнем этаже. Мы раз сто  высчитыва-
ли, сколько шагов тебе нужно будет пройти до бассейна. Семнадцать. Кроме
того, ты должна была выждать, пока сбегутся соседи, и только  тогда  за-
жечь ночную рубашку, чтобы броситься в бассейн на  их  глазах.  Ты,  как
видно, не дождалась. А может, в последнюю минуту испугалась, что тебя не
успеют быстро вытащить из воды, и поэтому не кинулась в бассейн.
   - Наверное, я, когда накрыла голову рубашкой, сразу же потеряла  соз-
нание и не дошла.
   - Не знаю. Рана на голове у тебя была очень большая и глубокая.  Док-
тор Шавер думает, что ты прыгнула со второго этажа.
   - Я могла умереть с той рубашкой на голове, так и  не  добравшись  до
бассейна. Хорошенький же у тебя был план!
   - Да нет же! Мы с тобой сожгли на пробу четыре таких рубашки. Это ни-
когда не отнимало больше семи секунд - и это при полном отсутствии  вет-
ра! Тебе нужно было пройти семнадцать шагов до бассейна. За пять,  пусть
даже за семь секунд, обжегши только руки и лицо, ты  не  могла  умереть!
Рана на голове не была предусмотрена. Как и ожоги на теле.
   - А разве я могла поступить иначе, не так,  как  было  предусмотрено?
Почему бы я вдруг тебя ослушалась?
   - Я излагаю события так, как понимаю их, -  сказала  Жанна.  -  Может
быть, ты меня не так уж беспрекословно слушалась. Все было гораздо слож-
нее. У тебя был страх перед тем, что тебе предстояло сделать, страх  пе-
ред последствиями, страх передо мной. Думаю, в последний момент ты захо-
тела сделать что-то по-своему. Ее нашли у дверей спальни, а  она  должна
была оказаться либо на своей кровати, либо тут же на полу. Может, тебе и
впрямь в какую-то минуту захотелось ее спасти. Не знаю.
   В этом месяце - а наступил уже октябрь - мне десять-пятнадцать  ночей
кряду снился один и тот же сон: я изо всех сил тороплюсь куда-то,  пыта-
юсь вынести некую девушку с длинными волосами из огня, вытащить ее,  то-
нущую, из воды, спасти ее от огромной, никем не управляемой машины,  ко-
торая вот-вот ее раздавит... Но тщетно. Я просыпаюсь  в  холодном  поту,
ясно сознавая свою подлость и трусость. У меня достало  подлости,  чтобы
дать несчастной девушке веронал, а потом сжечь ее  заживо;  трусость  же
побуждала цепляться за ложь, будто я пыталась ее спасти. Моя амнезия-это
бегство от правды. Память не возвращается ко мне потому, что я,  бедняж-
ка, ни за что на свете не вынесла бы бремени воспоминаний.
   Мы пробыли в Париже до конца октября. Двадцать, если не тридцать  раз
смотрела я фильм о каникулах Мики. Я изучала ее движения, походку, мане-
ру внезапно бросать взгляд в мою сторону - в объектив.
   - Она была так же порывиста и в разговоре, - сказала Жанна. - Ты  го-
воришь слишком медленно. Она то и дело начинала новую фразу, не  догово-
рив предыдущую, перескакивала с одной мысли на другую, как  будто  слова
для нее - пустой звук, как будто собеседник и так уже все понял.
   - Надо думать, она была умнее меня.
   - Я этого не говорила. Попробуй еще раз.
   Я пробовала. Выходило похоже. Жанна протягивала мне сигарету,  подно-
сила огонь, пристально в меня вглядывалась.
   - Куришь ты, как она. Вот только куришь ты по-настоящему. Мики же де-
лала одну-две затяжки и гасила сигарету. Запомни хорошенько: к  чему  бы
она ни притронулась, она тут же все бросала. Больше нескольких секунд на
одной идее не задерживалась, платья меняла три раза  в  день,  мальчиком
увлекалась не больше недели. Сегодня ей нравился сок грейпфрута, а завт-
ра - водка. Так вот, две затяжки - и гаси. Это  нетрудно.  Затем  можешь
тотчас же закуривать другую сигарету, получится то, что надо.
   - И накладно, верно?
   - А вот это уже сказала ты, а не она. Никогда так не говори.
   Жанна посадила меня за руль своего "фиата". Поупражнявшись немного, я
оказалась в состоянии водить автомобиль без особого риска.
   - Что стало с машиной Мики?
   - Сгорела дотла. Ее обугленный остов нашли в гараже. С ума сойти,  ты
вертишь баранку точь-в-точь как она! Не так уж ты была  глупа  -  умела,
значит, наблюдать. Правда, никакой другой машины ты не водила. Если  бу-
дешь умницей, на юге я куплю тебе автомобиль на твои кровные, заработан-
ные.
   Она одевала меня, как Мики, подкрашивала точно так же, как  красилась
Мики. Я носила грубошерстные широкие юбки, белое, бледно-зеленое,  блед-
но-голубое белье, "лодочки" от Рафферми.
   - Как тебе жилось, когда ты клеила каблуки?
   - Погано. Повернись! Дай-ка я погляжу на тебя.
   - Когда я поворачиваюсь, у меня болит голова.
   - Ноги у тебя красивые. У нее тоже были хороши, впрочем, я  уж  и  не
помню. Голову она держала выше. Вот так, смотри. Ну-ка походи!
   Я ходила, садилась. Вставала. Делала несколько на  вальса.  Выдвигала
ящик стола. Разговаривая, поднимала на неаполитанский манер указательный
палец. Смеялась звонким, высоким смехом. Стояла  очень  прямо,  поставив
ноги так, что одна ступня была перпендикулярна другой. Говорила: "Мюрно,
вот умора, ciao, я сойду с ума, честное слово, какая  же  я  бедная,  то
люблю, то не люблю, то одно, то другое, пропасть всякой всячины, ты ведь
знаешь". Глядя исподлобья, с сомнением качала головой.
   - Недурно. Когда сидишь в такой юбке, показывай ноги не  больше,  чем
необходимо. Убирай их, держа всегда параллельно, вот так, порой я уже не
могу вспомнить, как она это делала.
   - Знаю: лучше, чем я.
   - Этого я не говорила.
   - Но думаешь. Ты злишься. Я стараюсь, как могу. Знаешь, от  этих  уп-
ражнений у меня голова идет кругом.
   - Вот-вот, я как будто слышу ее. Продолжай.
   Жалкий реванш Мики: возобладав над прежней  Доменикой,  она  жила  во
мне, управляя моими отяжелевшими ногами, моим истощенным мозгом.
   Однажды Жанна повела меня к друзьям покойной. Она не отходила от  ме-
ня, рассказывала, как я несчастна, и все сошло гладко.
   На другой день она позволила мне отвечать на телефонные  звонки.  Ка-
кие-то люди выражали мне сочувствие,  уверяли,  что  безумно  волнуются,
умоляли принять их хоть на пять минут. Жанна брала второй наушник и  по-
том объясняла, кто со мной говорил.
   Однако в то утро, когда позвонил любовник прежней До, Габриель, Жанны
не было дома. Он сказал, что знает о моем несчастье, и объяснил, кто  он
такой.
   - Я хочу вас видеть, - добавил он.
   Я не знала, каким голосом ему отвечать, от страха сказать  что-нибудь
невпопад совсем онемела.
   - Вы меня слышите? - спросил он.
   - Я не могу вас сейчас принять. Я должна подумать. Вы не представляе-
те, в каком я состоянии.
   - Послушайте, мне нужно вас видеть. Я три месяца не могу к  вам  про-
биться, но теперь-то вам от меня не отделаться. Мне  необходимо  кое-что
выяснить. Я еду к вам.
   - Я вас не впущу.
   - Тогда берегитесь! - сказал он.  -  У  меня  есть  одно  прескверное
свойств?: я упрям. На ваши несчастья мне наплевать. С До случилось  нес-
частье куда большее: она погибла. Так мне приезжать или нет?
   - Умоляю вас! Вы не понимаете. Я не хочу  никого  видеть.  Дайте  мне
время прийти в себя. Обещаю, что приму вас немного погодя.
   - Я выезжаю, - сказал он.
   Жанна упредила Габриеля и встретила его. Их голоса доносились из вес-
тибюля в нижнем этаже. Я лежала в кровати, прижав кулак в белой перчатке
ко рту. Через несколько минут хлопнула входная дверь, вошла Жанна и  об-
няла меня.
   - Он не опасен. Думает, наверное, что был бы  подлецом,  если  бы  не
пришел расспросить тебя, как погибла его подружка; но этим он и  ограни-
чится. Успокойся.
   - Я не хочу его видеть.
   - И не увидишь. С этим покончено. Он ушел.
   Меня приглашали. Я встречалась с людьми, которые  не  знали,  как  со
мной разговаривать, и довольствовались тем, что расспрашивали  обо  всем
Жанну, а мне желали не падать духом.
   Однажды в ненастный вечер Жанна устроила даже маленький прием на ули-
це Курсель. Состоялся он за два-три дня до нашего отъезда в Ниццу и  был
для меня своего рода экзаменом, генеральной репетицией перед вступлением
в новую жизнь.
   Жанна была далеко, когда я увидела, что в одну из зал на нижнем  эта-
же, где я находилась, входит никем не приглашенный Франсуа Руссен. Жанна
тоже заметила его и, переходя от одной группы к другой, спокойно  напра-
вилась ко мне.
   Франсуа объяснил мне, что явился не как назойливый любовник, а в  ка-
честве секретаря, сопровождающего своего патрона. Тем не менее он, види-
мо, был не прочь дать слово и любовнику, но тут подоспела Жанна.
   - Оставьте ее в покое, не то я вас выгоню, - сказала она.
   - Никогда не угрожайте, ежели не способны привести в исполнение  свою
угрозу. Слушайте, Мюрно, ведь я могу одной затрещиной сбить вас  с  ног.
Клянусь, я это сделаю, если вы от меня не отвяжетесь.
   Они говорили не повышая голоса, даже продолжая любезно улыбаться друг
дружке. Взяв Жанну под руку, я велела Франсуа уйти.
   - Мне необходимо с тобой поговорить, Мики, - настаивал он.
   - Мы уже поговорили.
   - Я не все тебе сказал.
   - Ты мне достаточно нарассказал.
   Я увела Жанну подальше от него. Он тотчас же ушел. Я  заметила,  что,
уходя, он перемолвился несколькими словами с Франсуа  Шансом.  Когда  он
надевал в прихожей пальто, наши взгляды скрестились. Глаза его не  выра-
жали ничего, кроме ярости, и я отвернулась.
   К ночи гости разошлись. Жанна долго обнимала меня, сказала, что я оп-
равдала ее надежды и что нам все удастся, уже удалось. Ницца.
   Отец Мики, Жорж Изоля, был очень худ, очень бледен и очень стар.  Го-
лова у него тряслась, он смотрел на меня глазами, полными слез, не реша-
ясь поцеловать. А когда он меня все-таки поцеловал, разрыдалась и  я.  В
это мгновение я пережила нечто совершенно нелепое: я не чувствовала себя
ни испуганной, ни несчастной - напротив, я ошалела от  радости,  что  он
так счастлив. Кажется, на несколько минут я забыла, что я не Мики.
   Я обещала навестить его снова, уверяла, что выздоровела.  Я  оставила
ему разные подарки и сигареты, но при этом у меня было  такое  ощущение,
что я совершаю гнусность. Жанна увела меня. В машине она дала мне выпла-
каться, затем, извинившись, сказала,  что  должна  воспользоваться  моим
состоянием: она условилась о встрече с доктором Шавером. Жанна сразу  же
повела меня к нему, так как считала, что со  всех  точек  зрения  лучше,
чтобы он увидел меня именно такой.
   Шавер действительно пришел к выводу, что встреча  с  отцом  оказалась
для меня слишком сильной встряской и могла задержать мое  выздоровление.
Он нашел у меня крайнее физическое и нервное истощение и велел Жанне ог-
раждать меня еще некоторое время от общения, чего она и добивалась.
   Доктор Шавер оказался именно таким, каким я его помнила:  грузным,  с
бритой головой и толстыми руками мясника. Между тем я видела его  только
раз между двумя вспышками белого света-то ли до, то ли  после  операции.
Он сообщил мне, что его зять, доктор Дулен, беспокоится за меня, и пока-
зал мою историю болезни, которую тот ему переслал.
   - Почему вы перестали к нему ходить?
   - От этих сеансов она приходила в ужасное состояние, - вмешалась Жан-
на. - Я позвонила ему, и он сам счел за лучшее их прекратить.
   Шавер был старше, а может быть, и решительнее Дулена и заметил Жанне,
что обращается он не к ней и будет ей признателен, если она оставит  нас
наедине. Жанна наотрез отказалась.
   - Я хочу знать, что с ней делают. Я вам доверяю, но не оставлю ее на-
едине ни с кем. И она и вы можете говорить в моем присутствии.
   - Что вы в этом смыслите? - сказал Шавер. - Из истории болезни видно,
что вы действительно присутствовали при всех ее беседах с доктором Дуле-
ном. Вот он и не достиг никаких результатов после ее выхода из  клиники.
Хотите вы ее вылечить или нет?
   - Я хочу, чтобы Жанна осталась, - вставила я. - Если она уйдет, я то-
же уйду. Доктор Дулен обещал, что память вернется ко мне очень скоро.  Я
выполняла все его указания. Играла с кубиками и стальными  проволочками.
Часами рассказывала ему о своих переживаниях. Он  сделал  мне  несколько
уколов. Если он ошибся, то не по вине Жанны.
   - Да, он ошибся, - со вздохом признал Шавер, - но я начинаю понимать,
отчего это произошло.
   Я увидела в истории болезни страницы, исписанные мною во время  сеан-
сов "автоматического письма".
   - Разве он ошибся? - удивилась Жанна.
   - О, пожалуйста, не воображайте, что вы понимаете, в каком  смысле  я
употребил это слово. У этой девушки нет никакого  органического  порока.
Предел ее памяти - как у впавшего в детство старика:  первые  пять-шесть
лет ее жизни. Однако сохранились навыки. Любой специалист по заболевани-
ям памяти и речи принял бы это за частичную амнезию. Она перенесла  шок,
волнения... В ее возрасте это может продолжаться несколько недель, иног-
да месяцев. Если доктор Дулен ошибся, то осознал свою ошибку, иначе я об
этом ничего бы не узнал. Я хирург, а не психиатр. Вы читали, что она тут
понаписала?
   - Читала.
   - Что особенного она нашла в этих словах: руки, волосы,  глаза,  нос,
губы? Почему она то и дело к ним возвращалась?
   - Не знаю.
   - Представьте себе, я тоже. Я  знаю  только,  что  эта  девушка  была
больна еще до несчастного случая. Была ли она легко возбудима, вспыльчи-
ва, эгоцентрична? Было ли ей свойственно жалеть себя?  Случалось  ли