маете.., ну, я ничего больше
не мог сделать.., понимаете... Он, растерявшись, покраснел.
   - Мы никогда этого не забудем, - сказал мистер Кэймен.
   Бобби опять ощутил его до боли крепкое рукопожатие. Потом его пальцы вяло
сжала миссис Кэймен. Затем последовало прощание с отцом,  и  Бобби  проводил
гостей до парадной двери.
   - А чем вы занимаетесь, молодой человек? -  спросил  Кэймен.  -  Приехали
домой в отпуск.., так я понял?
   - Сейчас я занят поисками работы. - После небольшой паузы Бобби добавил:
   - Я служил на флоте.
   - Тяжелые времена.., тяжелые нынче времена. - Кэймен покачал  головой.  -
Ну, ясное дело, желаю удачи.
   - Большое спасибо, - вежливо ответил Бобби и все смотрел им  вслед,  пока
они шли по заросшей сорняками подъездной аллее.
   Он погрузился в мрачное раздумье. Разные мысли  беспорядочно  мелькали  у
него в голове.., неясные соображения.., фотография..,  лицо  той  девушки  с
широко расставленными глазами и пепельными  волосами..,  а  через  десять  -
пятнадцать лет эта Кэймен, грубо намазанная, с выщипанными бровями... Широко
расставленные глаза утонули в жирных складках и походили  теперь  на  свиные
глазки, а эти ее нестерпимо рыжие, крашенные хной волосы! От юной чистоты не
осталось и следа. Какая жалость! А все, наверно, оттого, что вышла замуж  за
напористого  прохвоста,  за  этого  Кэймена.   Вышла   бы   за   кого-нибудь
поприличней, возможно, даже и в свои годы  выглядела  бы  поизящней.  Легкая
седина, на бледном, без морщин лице, прежние распахнутые глаза.  А  впрочем,
кто знает... Бобби вздохнул и покачал головой.
   - Да, брак у нее - хуже некуда, - хмуро произнес он.
   - Что ты сказал?
   Бобби вынырнул из глубокой задумчивости и увидел рядом Франки,  он  и  не
слышал, как она подошла.
   - Привет, - сказал он.
   - Привет. Почему вдруг брак? И чей?
   - Меня занимали общие рассуждения, - ответил Бобби.
   - А именно?..
   - Насчет разрушительных последствий брака.
   - На ком это сказалось?
   Бобби пояснил. Но Франки придерживалась иного мнения.
   - Глупости. Женщина в точности как на фотографии.
   - Где ты ее видела? Ты была на следствии?
   - Разумеется, была. А ты как думал? Здесь решительно  некуда  себя  деть.
Это следствие - настоящая  находка.  Я  еще  никогда  не  присутствовала  на
следствии. Меня пробрало аж до  костей.  Разумеется,  если  бы  речь  шла  о
загадочном отравлении, было бы гораздо интереснее - огласили  бы  результаты
лабораторных исследований и  прочие  занимательные  подробности.  Но,  когда
подворачивается подобное удовольствие, не надо быть слишком  требовательным.
Я до самого конца надеялась, что тут все-таки пахнет преступлением, но, увы,
об этом, похоже, не может быть и речи.
   - До чего же ты кровожадная, Франки.
   - Знаю. Это, по-видимому, атавизм - или как там  это  называется?..  Тебе
так не кажется?  Я  наверняка  натура  атавистическая.  В  школе  меня  даже
прозвали обезьянкой.
   - Обезьянкам нравится, когда убивают? - вопросил Бобби.
   - Ты будто корреспондент "Санди таймс" , - фыркнула Франки. -  "У  нашего  корреспондента  на  сей  счет
взгляд весьма определенный..."
   - Знаешь, - сказал Бобби, возвращаясь к предмету их беседы, - я  с  тобой
не согласен.., я говорю об этой особе,  о  Кэймен.  Та  ее  фотография  была
очаровательна.
   - Ее просто-напросто отретушировали, - сказала Франки.
   - Ну, значит, уж так отретушировали, что никогда и в  голову  не  придет,
будто это один и тот же человек.
   - Ты слеп, - возразила Франки, - Фотограф сделал все, что мог, но глядеть
на нее все равно тошно.
   - Совершенно не согласен, - холодно возразил Бобби. - Но  где  ты  видела
фотографию?
   - В "Вечернем эхе". Это местная газетка.
   - Должно быть, она плохо отпечатана.
   -  По-моему,  ты  совершенно   спятил   из-за   какой-то   размалеванной,
истасканной сучки.., да, сучки.., из-за этой Кэймен, -  выпалила  в  сердцах
Франки.
   - Франки, ты меня удивляешь. Такие речи, да еще у дома священника.  Можно
сказать, почти на святом месте...
   - Нечего было городить всякую  чушь.  Теперь  оба  молчали,  и  скоро  ее
внезапный гнев улетучился.
   - Что и вправду нелепо, так это пререкаться из-за такой гнусной особы.  Я
ведь пришла предложить тебе партию в гольф. Что ты на это скажешь?
   - О'кей, босс, мой повелитель, - радостно отозвался Бобби.
   И они зашагали прочь, мирно беседуя уже об иных предметах  -  о  подрезке
или отработке "стружащего удара", коим мяч загоняют на лужайку вокруг лунки.
   Недавняя трагедия уже не занимала их мысли, и  вдруг,  медленным,  легким
ударом загнав мяч в лунку, Бобби вскрикнул.
   - Что такое?
   - Ничего. Просто кое-что вспомнил.
   - Что же?
   - Понимаешь, эта пара, Кэймены.., они пришли, чтобы узнать, не сказал  ли
тот бедняга что-нибудь перед смертью.., и я уверил  их,  что  он  ничего  не
сказал.
   - Ну?
   - А сейчас вдруг вспомнил, что тогда он кое-что все-таки сказал.
   - Да, нынче ты не в самой блестящей форме.
   - Понимаешь, они ни о чем  таком  не  спрашивали.  Потому  я,  видимо,  и
запамятовал.
   - Ну и что же он сказал? - полюбопытствовала Франки.
   - "Почему же не Эванс?" - вот что.
   - Как странно... И больше ничего? -  Он  просто  открыл  глаза  и  сказал
это.., совершенно неожиданно.., и умер, бедняга.
   - Вот что, - сказала Франки, подумав. -  По-моему,  тебе  не  из-за  чего
беспокоиться. Это несущественно.
   - Да, конечно. И все-таки лучше бы я помянул об  этом.  Понимаешь,  я  их
заверил, что он ничего не сказал.
   - А это все равно что ничего, - сказала Франки. - То есть это ведь не то,
что, к примеру... "Передайте Глэдис, я всегда ее любил",  или  "Завещание  в
ореховом бюро", или еще  какие-нибудь  подходящие  романтические  "последние
слова", как, бывает, пишут в книгах.
   - Может быть, стоит им об этом написать, как, по-твоему?
   - Я бы не стала. Не было в его словах ничего существенного.
   - Должно быть, ты права, - сказал Бобби и снова сосредоточился на игре.
   Но окончательно избавиться от этих мыслей ему так и не удалось. Вроде  бы
пустяк, но он все равно не давал ему покоя... Из-за этого Бобби было  слегка
не по себе. Франки конечно же рассудила и правильно и разумно. Это  в  самом
деле несущественно, хватит об этом думать. И все же его мучила совесть. Ведь
он заверил Кэйменов,  что  покойный  ничего  не  сказал.  Выходит,  обманул.
Казалось бы, ерунда - но ему было как-то не по себе.
   Наконец вечером, поддавшись неодолимому порыву, он сел-таки за письмо:

   "Уважаемый мистер Кэймен, я только теперь вспомнил, что  Ваш  зять  перед
смертью все-таки кое-что  сказал.  Вот,  по-моему,  его  доподлинные  слова:
"Почему же не Эванс?" Прошу извинить, что не упомянул об этом  утром,  но  я
тогда просто не придал им значения и, вероятно, потому они и вылетели у меня
из головы.
   Искренне Ваш
   Роберт Джоунз".

   Через день он получил ответ:

   "Уважаемый мистер Джоунз, получил Ваше письмо  от  6-го  срочной  почтой.
Спасибо Вам огромное, что расстарались  в  точности  повторить  слова  моего
несчастного зятя, хотя они этого и  не  стоят.  Жена  надеялась,  может,  он
напоследок велел ей что-нибудь передать. Но все равно спасибо  Вам  за  Вашу
добросовестность.
   С совершенным почтением
   Лео Кэймен".

   Бобби почувствовал себя униженным.

Глава 6

Чем кончился пикник

   Назавтра Бобби получил письмо совсем в ином духе:

   "Все в порядке, старик (писал Бэджер такими каракулями, каковые никак  не
делали  чести  дорогой  привилегированной  школе,  в  которой   он   получил
образование). Вчера  уже  раздобыл  пять  автомобилей,  заплатил  пятнадцать
фунтов за всю партию - один "остин", два "морриса" и парочку "ровверов".  Не
скажу, что они сейчас  на  ходу,  но,  я  думаю,  мы  сумеем  их  как-нибудь
наладить, будь они неладны. Ну а автомобиль есть автомобиль. Если он все  же
довезет клиента до дому, чего ж еще нужно. Я хочу открыть гараж в  следующий
понедельник и полагаюсь на тебя,  так  уж  ты  смотри  не  подведи,  старик,
заметано? Тетушка Кэри, скажу тебе, была молодчина. Однажды я разбил окно  у
одного ее соседа, он вечно ей грубил из-за ее кошек, так она всю жизнь  была
мне благодарна. К Рождеству всегда посылала пятифунтовый билет..,  а  теперь
еще и это.
   Мы просто обречены на успех. Дело это верняк. Что ни говори, а автомобиль
есть автомобиль. Купить можно за гроши. Кое-где подмазать краской, а дурачье
больше ни на что и не  смотрит.  Дело  наше  мигом  развернется.  Только  не
забудь. В следующий понедельник. Я на тебя полагаюсь.
   Всегда твой Бэджер".

   Бобби сообщил отцу, что в следующий понедельник едет в  Лондон  и  начнет
там работать. Род его  будущей  деятельности  отнюдь  не  привел  викария  в
восторг.  Надо  заметить,  с  Бэджером  Бидоном  ему  уже  как-то  случилось
встретиться.  После  чего  он  прочел  Бобби  длинную  лекцию  о  том,   как
нецелесообразно связывать себя какими-то обязательствами. Он  не  был  особо
искушен ни в финансовой, ни в предпринимательской  областях,  и  практически
ничего присоветовать не мог, но смысл его слов не вызывал сомнений.
   На этой же неделе в среду  Бобби  получил  еще  одно  письмо.  Адрес  был
написан почерком с не свойственным англичанину наклоном.  Содержание  письма
несколько удивило молодого человека.
   Письмо было от фирмы "Хенрик и Далло", из Буэнос-Айреса, говоря  коротко,
они предлагали Бобби работу с окладом тысяча фунтов в год.
   Поначалу молодой человек решил,  что  грезит  наяву.  Тысяча  в  год.  Он
перечел письмо более  внимательно.  Там  говорилось,  что  фирме  желательно
сотрудничать с человеком, служившим на  флоте.  Из  письма  явствовало,  что
кто-то его порекомендовал (имени этого благодетеля названо не  было).  Ответ
от него ожидали немедленно,  а  отправиться  в  Буэнос-Айрес  он  должен  не
позднее, чем через неделю.
   - Черт возьми! - не сдержался Бобби.
   - Бобби!
   - Прости, папа. Забыл, что ты тут. Мистер Джоунз прокашлялся.
   - Позволь заметить...
   Бобби почувствовал, что не вынесет этой, как правило, долгой отповеди.
   Избежать ее удалось благодаря всего одной лишь фразе:
   - Мне предлагают тысячу в год.
   Викарий замер с открытым ртом, не зная, что на это сказать.
   "Сразу забыл про свои нотации", - с удовлетворением подумал Бобби.
   - Дорогой мой Бобби, я правильно тебя понял?  Тебе  предлагают  тысячу  в
год? Тысячу?
   - Мяч в лунке, па, - подтвердил Бобби.
   - Быть этого не может, - сказал викарий. Откровенное  недоверие  отца  не
обидело Бобби. Его собственное представление  о  стоимости  его  собственной
персоны мало отличалось от отцовского.
   - Похоже, это какие-то болваны, - охотно согласился он.
   - А, собственно.., кто они такие!
   Бобби протянул ему письмо. Вытащив пенсне, викарий недоверчиво  уставился
на листок. Потом дважды его прочел.
   - Поразительно, - сказал он наконец. - В высшей степени поразительно.
   - Ненормальные, - сказал Бобби.
   - Да, мой мальчик. Что ни говори, великое дело быть англичанином, - начал
свою речь викарий.  -  Честность  -  вот  что  мы  символизируем.  Благодаря
королевскому флоту наша  порядочность  стала  известна  всему  свету.  Слово
англичанина! Южноамериканская фирма знает цену молодому человеку, который  в
любых обстоятельствах останется неподкупен и в чьей верности  и  преданности
работодатели могут быть уверены. Никто и никогда не  усомнится  в  том,  что
англичанин будет вести только честную игру...
   - И бить прямо в цель, - подхватил Бобби. Викарий в сомнении посмотрел на
сына. С губ уже готова была сорваться сентенция, отличная сентенция,  однако
что-то в тоне сына  показалось  ему  неискренним.  Но  молодой  человек  был
совершенно серьезен.
   - И все-таки, папа, почему именно я? - сказал он.
   - То есть как почему именно ты?
   - В Англии полным-полно англичан, -  сказал  Бобби.  -  Жизнерадостных  и
честных парней.
   - Возможно, тебя рекомендовал твой последний командир.
   - Да, похоже, - не очень уверенно сказал Бобби. - Но это, в сущности,  не
важно. Я не могу принять их предложение.
   - Не можешь принять их предложение? Дорогой мой, что это значит?
   - Ну, видишь ли, я уже связан обязательствами. С Бэджером.
   - С Бэджером Бидоном? Глупости, мой мальчик. Речь идет о серьезном деле.
   - Признаться, случай нелегкий, - со вздохом сказал Бобби.
   - Все твои ребяческие договоренности  с  молодым  Бэджером  никак  нельзя
принимать в расчет.
   - А я принимаю.
   - Молодой Бидон - личность  совершенно  безответственная.  Насколько  мне
известно,  для  своих  родителей  он   уже   был   источником   значительных
неприятностей и расходов.
   - Ему здорово не везло. Бэджер катастрофически доверчив.
   - Не везло.., не везло! Просто сей молодой человек никогда в жизни  палец
о палец не ударил.
   - Глупости, папа. Да он каждый день вставал  в  пять  утра  кормить  этих
мерзких кур. Он ведь не виноват, что они заболели этим рупом или крупом , или как там это еще называется.
   - Мне всегда была не по вкусу эта затея с гаражом. Чистое  безрассудство.
Тебе следует от нее отказаться.
   - Не могу, сэр. Я обещал. Я не могу подвести старину Бэджера. Он на  меня
рассчитывает.
   Они продолжали спорить. Руководствуясь исключительно  своим  взглядом  на
Бэджера, викарий не в силах был  согласиться,  что  обещание,  данное  этому
молодому человеку, непременно  следует  выполнять.  Он  полагал,  что  Бобби
упрямец, который вознамерился любой ценой вести праздную  жизнь  в  обществе
едва ли не самого неподходящего из  всех  возможных  компаньонов.  Бобби  же
упорно твердил свое: он не может "подвести старину Бэджера".
   Кончилось тем, что викарий в гневе вышел из комнаты, а Бобби  тотчас  сел
писать фирме "Хенрик и Далло", что не может принять их предложения.
   Писал он с тяжелым сердцем, ибо  упускал  случай,  который  едва  ли  еще
подвернется. Но иначе он поступить не мог.
   Позднее на площадке для гольфа он рассказал о письме Франки. Она  слушала
его очень внимательно.
   - Тебе пришлось бы поехать в Южную Америку?
   - Да.
   - Ты был бы рад?
   - Да, почему бы и не съездить? Франки вздохнула.
   - Как бы там ни было, по-моему, ты поступил правильно, -  твердо  сказала
она.
   - Ты это насчет Бэджера?
   - Да.
   - Не мог же я подвести горемыку, верно?
   - Верно, только смотри, чтобы этот, как ты его называешь, "горемыка",  не
пустил тебя по миру.
   - О, постараюсь быть осмотрительным. А вообще, чего мне бояться?  У  меня
же ничего нет.
   - В этом есть даже некая прелесть, - сказала Франки.
   - И какая же?
   - Сама не знаю. Во всяком случае,  звучит  довольно  мило  и  бесшабашно.
Хотя, знаешь, если честно, у меня, пожалуй, тоже мало что есть. То есть отец
дает мне деньги на карманные расходы. У меня есть дома, где я могу  жить,  и
наряды,  и  горничные,  и  какие-то  жуткие  семейные   драгоценности..,   и
предостаточный кредит  в  магазинах,  но  ведь  это  все  принадлежит  моему
семейству, а не мне.
   - Да, но... - Бобби замолчал.
   - Ну, конечно, я не сравниваю.
   - Да, у меня ситуация несколько иная, - сказал Бобби.
   Он вдруг ощутил страшную подавленность. Они в молчании дошли до следующей
метки.
   - А я завтра еду в Лондон, - сказала Франки, когда  Бобби  установил  мяч
для первого удара.
   - Завтра? Жаль.., а я хотел пригласить тебя на пикник.
   - Я бы с удовольствием.  Но,  увы,  не  могу.  Понимаешь,  у  отца  опять
разыгралась подагра.
   - Тебе надо бы остаться дома и ухаживать за ним, - сказал Бобби.
   - Он не любит,  чтобы  за  ним  ухаживали.  Его  это  ужасно  раздражает.
Предпочитает, чтобы с ним оставался лакей. Тот ему сочувствует и  безропотно
терпит, когда в него кидают чем попало и обзывают болваном.
   Бобби зацепил мяч поверху, и тот тихонько скатился в канавку.
   - Не повезло! - сказала Франки и  тут  же  послала  мяч  отличным  прямым
ударом. - Кстати, - заметила она, - в Лондоне мы могли бы видеться. Ты скоро
приедешь?
   - В понедельник. Но.., понимаешь.., ни к чему это.
   - Что значит ни к чему?
   - Ну, видишь  ли,  большую  часть  времени  я  буду  работать  механиком.
Понимаешь...
   - Я думаю, это не помешает тебе, как всем прочим моим друзьям, прийти  ко
мне на коктейль и расслабиться, - сказала Франки.
   Бобби только покачал головой.
   - Если тебе не нравится коктейль, можем  устроить  вечеринку  с  пивом  и
сосисками, - сказала Франки, желая его ободрить.
   - Послушай, Франки, к чему это? Мы люди разного круга. Боюсь,  мне  будет
не совсем комфортно в компании твоих друзей.
   - Поверь, у меня бывает очень разношерстная публика.
   - Не делай вида, будто не понимаешь, о чем я толкую.
   - Ну хочешь, прихвати с собой Бэджера. Раз ты так дорожишь его дружбой.
   - У тебя предубежденье против Бэджера.
   - Наверно, оттого, что он заика. Когда при мне  кто-нибудь  заикается,  я
тоже начинаю заикаться.
   - Послушай, Франки, ни к чему это, ты сама знаешь.
   Когда мы тут, все понятно. Тут особо  не  развлечешься,  и  я,  вероятно,
лучше, чем ничего. Ты всегда была ко  мне  внимательна,  и  я  страшно  тебе
благодарен. Но, понимаешь, я отлично знаю, что я - никто.., и понимаешь...
   - Когда ты выговоришься относительно  своей  неполноценности,  -  холодно
произнесла Франки, - будь любезен, выведи мяч из лунки и лучше  нибликом,  а
не короткой клюшкой.
   - Неужели я.., о, черт! - Бобби  поспешил  запихнуть  короткую  клюшку  в
мешок и достал ниблик.
   Франки не без злорадства наблюдала, как он  пять  раз  подряд  ударил  по
мячу. Вокруг носились клубы песка.
   - У тебя очко, - сказал Бобби, подбирая мяч.
   - Да уж надо думать, - сказала Франки. - И значит, я выиграла.
   - Сыграем еще одну напоследок?
   - Пожалуй, нет. У меня куча дел.
   - Понял. Иначе и быть не может. Они молча направились к зданию клуба.
   - Что ж, до свиданья, Бобби, - сказала Франки,  протягивая  ему  руку.  -
Было распрекрасно иметь тебя на подхвате  и  пользоваться  твоими  услугами,
пока я  была  здесь.  Быть  может,  мы  вновь  с  тобой  свидимся,  если  не
подвернется ничего более интересного.
   - Послушай, Франки...
   - Быть может, ты удостоишь своим присутствием мой прием в саду.  Надеюсь,
в "Вулвортсе" ты сумеешь по дешевке обзавестись перламутровыми пуговицами.
   - Франки...
   Слова Бобби потонули в шуме мотора,  Франки  уже  завела  свой  "бентли".
Небрежно махнув ему рукой, она отъехала.
   - Черт! - вырвалось у Бобби. Это уж она чересчур. Возможно, он высказался
не слишком тактично, но, черт побери, ведь, по существу-то, он прав.
   Хотя, возможно, и не следовало так откровенничать. Оставшиеся до  отъезда
три дня тянулись бесконечно. У викария разболелось горло, и разговаривал  он
исключительно шепотом и совсем мало. Присутствие своего четвертого  сына  он
переносил с христианским смирением.  Только  раз  или  два  не  удержался  -
процитировал строфу из Шекспира  о  том,  что  "укуса  змей  страшнее  детей
неблагодарность..." Цитата из трагедии Шекспира "Король  Лир"  (акт  I,  сц.
4).>.
   В субботу Бобби понял, что накаленную атмосферу родных пенатов ему больше
не  вынести.  Он  попросил  миссис  Робертс,  заправлявшую  вместе  с  мужем
хозяйством викария, сделать ему несколько сандвичей и, прихватив еще заранее
купленную бутылку пива, в одиночестве отправился на пикник.
   В последние дни ему  отчаянно  не  хватало  Франки.  Эти  старики  просто
невыносимы... Знай долдонят одно и то же.
   Бобби растянулся на заросшем папоротниками берегу реки, обдумывая  важный
вопрос: то ли ему сперва закусить, а потом поспать, то ли сперва поспать,  а
потом закусить.
   Вскоре его сморил сон, и все решилось само собой.
   Проснулся он уже в половине третьего. При мысли  о  том,  как  осудил  бы
подобное времяпрепровождение отец, Бобби усмехнулся. Прошагать  пешком  миль
двенадцать по свежему воздух