ней наблюдал. Он любил подбрасывать идейки в головы  людей.
Или, как в этом случае, помочь им разобраться в тех мыслях, которые  уже
до него проникли в их сознание.
   Да, вот с этого все и началось - со случайной  встречи  с  человеком,
уезжавшим на  следующий  день  черт  знает  куда.  Руфь,  вернувшаяся  в
контору, уже не была той самой  Руфью,  которая  эту  контору  покинула,
впрочем, в ее поведении и внешности  никто  бы  не  уловил  ни  малейших
перемен.
   Вскоре после ее возвращения позвонила Розмари.
   - Мистер Бартон только что ушел завтракать. Могу чем-то помочь?
   - О, Руфь, в  самом  деле?  Этот  несносный  полковник  Рейс  прислал
телеграмму, что не успеет  вернуться  к  моему  дню  рождения.  Спросите
Джорджа, кем бы он хотел его  заменить.  Нужно  другого  мужчину.  Будут
четыре женщины - Ирис, Сандра Фаррадей и кто-то еще? Не помню.
   - Думаю, четвертая - это я. Вы очень добры, что меня позвали.
   - О, разумеется. Я совсем про вас позабыла! Послышался  игривый  смех
Розмари, звякнула трубка.
   Если бы Розмари видела, как вспыхнула Руфь, как сжала она губы.
   Позвала из милости - сделала Джорджу одолжение! "О, да, пусть  придет
твоя Руфь. Ей будет приятно, что ее позвали, к тому же  она  всегда  нам
помогает-. И выглядит довольно прилично".
   В эту минуту Руфь осознала, как она ненавидит Розмари.
   Ненавидит за ее богатство и красоту, беспечность -И глупость. За  то,
что ей не нужно работать в конторе - ей  все  преподносится  на  золотой
тарелочке. Любовники, обеспеченный муж - ни трудов, ни забот…
   Ненавистная,    снисходительная,    самодовольная,    легкомысленная,
красивая…
   - Чтоб ты сдохла, - процедила Руфь умолкнувшему телефону.
   Слова напугали  ее.  Это  так  было  на  нее  не  похоже.  Она  умела
сдерживать страсти, никогда не горячилась, владела собой.
   "Что происходит со мной?" - подумала она.
   В этот день она возненавидела Розмари. Спустя год она с той же  силой
продолжала ее ненавидеть.
   Когда-нибудь, возможно, она сможет позабыть Розмари, но не сейчас.
   Ей захотелось воскресить в памяти те ноябрьские дни.
   Она неподвижно сидела у телефона - сердце разрывалось от ярости.
   Спокойно, владея собой, передала Джорджу просьбу  Розмари.  Сослалась
на дела и сказала, что сама  она,  наверное,  не  придет.  Но  Джордж  и
слушать не хотел об этом.
   Следующим утром она вошла и сообщила об  отплытии  "Сан  Кристобаля".
Облегчение и благодарность Джорджа.
   - Итак, он отчалил?
   - Да. Я вручила ему деньги в самый последний момент.  -  Нерешительно
добавила:
   -  Когда  пароход  разворачивался,  он  помахал  рукой   и   крикнул:
"Поцелуйте Джорджа, скажите ему, вечером я выпью за его здоровье".
   - Какая наглость! - сказал Джордж. Потом полюбопытствовал:
   - Что вы о нем думаете, Руфь?
   Она подавила эмоции.
   - О, таким я его и представляла! Ничтожество.
   И Джордж  ничего  не  заметил,  ничего  не  заподозрил!  Ей  хотелось
кричать: "Зачем ты послал меня к нему? Разве ты не знал, что он со  мной
сделает? Разве ты не понимаешь, что я уже не та? Не видишь, насколько  я
опасна? Кто знает, что я могу натворить?"
   Вместо этого деловито сказала:
   - По поводу письма из Сан-Пауло… Она была опытным, умелым секретарем.
Минуло пять дней.
   День рождения Розмари.
   Мало работы… посещение  парикмахера…  новый  черный  костюм,  искусно
наложенная косметика. В зеркале совсем чужое лицо. Бледное,  решительно,
злобное.
   Значит, не ошибся Виктор Дрейк. В ней нет ни капли жалости.
   Позже, когда она  глядела  на  посиневшее,  застывшее  лицо  Розмари,
жалости по-прежнему не было.
   А  теперь,  спустя  одиннадцать  месяцев,  воспоминание   о   Розмари
неожиданно напугало ее…

3. Антони Браун

   Антони Браун нахмурился, едва лишь подумал о Розмари Бартон.
   Нужно было быть идиотом, чтобы с ней связаться. Впрочем,  мужчину  за
это не осуждают! А она, что ни говори, обладала способностью приковывать
к себе взоры людей. В тот вечер в Дорчестере он ни на что не мог  больше
смотреть. Красива, как гурия, и, вероятно, столь же умна!
   Он влюбился в нее без памяти. А сколько усилий он затратил, отыскивая
кого-то,  кто  мог  бы  представить  его.   Совершенно   непростительное
легкомыслие, когда дел у тебя по  горло.  Не  развлекаться  же  он  сюда
приехал.
   Но Розмари была так неотразима, что он  мгновенно  позабыл  обо  всех
своих служебных обязанностях. Теперь он сам  высмеивал  себя  за  это  и
недоумевал, как смог оказаться таким идиотом. По счастью, сожалеть  было
не о чем. Как  только  он  с  ней  заговорил,  ее  очарование  сразу  же
потускнело. Все встало на свои места. Любви не было - не было и страсти.
Просто приятное времяпрепровождение - всего-навсего.
   Ну что ж, он хорошо провел время. И Розмари  тоже  повеселилась.  Они
танцевали, словно два ангела, и куда  бы  он  ни  приводил  ее,  мужчины
всегда оборачивались в ее сторону. Он благодарил судьбу, что не  женился
на ней. За каким чертом нужна  ему  эта  красотка?  Она  даже  не  умела
внимательно  слушать.  Из  той  породы  девушек,  которые  ежедневно  за
завтраком ожидают от вас признания в страстной любви!
   Вот сейчас самое время обо всем подумать.
   Он изрядно влюбился в нее, так?
   Был у нее вроде бесплатного кавалера. Звонил, приглашал,  танцевал  с
ней, целовался в такси. Дурачился  до  того  невероятного,  потрясающего
воображение дня.
   Вспоминается все до мелочей: прядка растрепанных над ухом  каштановых
волос, опущенные ресницы,  за  которыми  сверкают  темно-голубые  глаза.
Мягкие, нежные, алые губы.
   - Антони Браун. Какое славное имя! Он сказал добродушно:
   - Имя у меня знаменитое.  У  Генриха  Восьмого  был  камергер  Антони
Браун.
   - Ваш предок, надеюсь?
   - Ну, этого я не стану утверждать.
   - Лучше не надо! Он вскинул брови.
   - Я - потомок колонизаторов.
   - Не итальянских ли?
   - А! - засмеялся он. -  Мой  оливковый  цвет  лица.  У  меня  мать  -
испанка.
   - Тогда ясно.
   - Что ясно?
   - Все ясно, мистер Антони Браун.
   - Вам нравится мое имя.
   - Я уже сказала. Хорошее имя.
   И вдруг неожиданно, словно обухом по голове:
   - Лучше, чем Тони Морелли.
   Он  остолбенел,  отказываясь  верить  собственным  ушам.  Невероятно!
Чудовищно!
   Он схватил ее за руку. Неистово сжал, она вскрикнула:
   - О, мне больно!
   Голос  его  сделался  злым  и   грубым.   Она   засмеялась,   радуясь
произведенному эффекту. Чудовищная дура!
   - Кто вам сказал?
   - Один неизвестный, кто вас знает.
   - Кто он? Я не шучу, Розмари. Я должен знать. Игривый взгляд  метнула
она в его сторону.
   - Мой беспутный кузен Виктор Дрейк.
   - Я никогда не встречал человека с таким именем.
   - Полагаю, в то время, когда вы  знали  его,  он  пользовался  другим
именем. Берег фамильную честь.
   Антони медленно произнес:
   - Понимаю. Это было в тюрьме?
   - Да. Я говорила с Виктором про его беспутную жизнь - сказала, что он
позорит всех нас. Разумеется, у него в одно ухо вошло, а в другое вышло.
Потом он усмехнулся и сказал: "Да  и  вы  не  безгрешны,  моя  прелесть.
Прошлым вечером я видел, как вы танцевали с одним парнем  -  эта  пташка
уже побывала в клетке, а теперь он один из ваших лучших друзей.  Слышал,
называет себя Антони Брауном, в тюрьме-то он был Тони Морелли".
   Антони непринужденно сказал:
   - Мне хотелось бы возобновить знакомство с этим другом  моей  юности.
Старые тюремные связи прочные.
   Розмари мотнула головой.
   - Вы опоздали. Сейчас он плывет в Южную Америку. Вчера отправился.
   - Ясно. - Антони глубоко вздохнул. - Значит, вы единственный человек,
которому известны мои тайны.
   Она кивнула.
   - Я вас не выдам.
   - Так будет  лучше.  -  Голос  его  сделался  строгим  и  мрачным.  -
Послушайте, Розмари, не играйте с огнем. Вы ведь не хотите…
   - Вы угрожаете мне, Тони?
   - Предупреждаю.
   Вняла ли она этому предупреждению? Почувствовала ли  таящуюся  в  нем
угрозу? Безмозглая дурочка. Ни крупицы здравого  смысла  в  ее  красивой
пустой  голове.  Она  надоела  ему.  Захотелось  уйти,  но  кто  за  нее
поручится? В любой момент проболтается.
   Она  улыбнулась  очаровательной   улыбкой,   которая   оставила   его
равнодушным.
   - Не будьте столь жестоки.  Возьмите  меня  на  танцы  к  Джарроу  на
следующей неделе.
   - Меня здесь не будет. Я уеду.
   - Но не раньше моего дня рождения. Вы  не  можете  покинуть  меня.  Я
рассчитываю на вас. Не говорите нет. Я так тяжело  болела  этой  ужасной
флю и до сих пор отвратительно чувствую себя. Не  спорьте  со  мной.  Вы
обязаны прийти.
   Он должен был устоять перед ней. Должен был послать к черту и уйти не
оглядываясь.
   Но в эту минуту сквозь  открытую  дверь  он  увидел  спускающуюся  по
лестнице - Ирис - стройную, изящную, черноволосую, с серыми  глазами  на
бледном лице. Ирис не  блистала  красотой  Розмари,  но  обладала  такой
внутренней силой, которой Розмари явно не хватало.
   В эту минуту он почувствовал то же, что чувствовал Ромео,  пытавшийся
думать о Розалинде, когда он впервые увидел Джульетту.
   Антони Браун  изменил  свое  решение.  В  мгновение  ока  он  наметил
совершенно иной план действий.

4. Стефан Фаррадей

   Стефан Фаррадей думал о Розмари - думал с тем  боязливым  изумлением,
которое в нем всегда пробуждал ее образ Обычно он подавлял все  мысли  о
ней, как только они появлялись, но бывали минуты, когда  и  после  своей
смерти с такой  же  настойчивостью,  что  и  при  жизни,  она  неотвязно
преследовала его.
   И так только вспоминалось происшедшее в ресторане  -  его  пронизывал
панический ужас. Не надо думать об этом. Надо думать  о  живой  Розмари,
улыбающейся, взволнованной, погружающейся в его глаза… Каким  дураком  -
каким несусветным дураком он был!
   И  недоумение  охватывало  его,  неподдельное,  вызывающее  раскаяние
недоумение. Как все это произошло? Непостижимо. Жизнь его раскололась на
две  части:  одна,  большая  часть,  где  все  продумано,  уравновешено,
подчинено строгому порядку, и другая -  сверкающая  каким-то  непонятным
безумием. Две части, которые невозможно было между собой совместить.
   При всех его способностях, уме, проницательности Стефан не имел  того
внутреннего чутья, которое позволило бы ему осознать, что обе эти  части
на самом деле как нельзя лучше дополняли друг друга.
   Временами он оглядывал прожитую  жизнь,  оценивал  ее  спокойно,  без
излишних эмоций, но и не без самолюбования. С  ранних  лет  он  поставил
себе цель добиться в жизни положения и, несмотря на встретившиеся ему на
первых порах затруднения, значительно преуспел.
   Его мировоззрение  было  простым:  он  верил  в  Настойчивость.  Чего
человек пожелает, того он и добьется!
   Маленький Стефан упорно  тренировал  свою  настойчивость.  Надеяться,
кроме как на  свои  силы,  ему  было  не  на  что.  Невысокий,  бледный,
скуластый, большелобый семилетний мальчик,  он  вознамерился  достигнуть
высот - и довольно значительных. Родители, он уже это понял,  ничем  ему
не помогут. Его мать вышла замуж за человека,  который  был  значительно
ниже ее по положению, - и горько в  этом  раскаивалась.  Отец  -  убогий
подрядчик, злобный, хитрый, скупой, в открытую презирался женой, а также
и сыном… К своей матери - болезненной, безвольной,  с  часто  меняющимся
настроением,  Стефан  относился  с  недоумением,  пока   не   нашел   ее
повалившейся на угол стола. Тут же валялась порожняя бутылка из-под  eau
de cologne . Ему  не  приходило  в  голову  объяснять
пьянством неуравновешенность своей матери. Она никогда не пила ни  вина,
ни пива, а он не понимал, что ее пристрастие  к  eau  de  cologne  имеет
совсем иное основание, чем туманные ссылки на головные боли.
   В эту минуту до него дошло, насколько мало он любит своих  родителей.
Он и раньше  догадывался,  что  на  них  надеяться  нечего.  Для  своего
возраста он был мал, тих, к тому же немного заикался. Отец  называл  его
маменькиным сынком. Смирный ребенок, в доме  от  него  не  было  особого
беспокойства. Отец предпочитал бы иметь более отчаянного  сына.  "В  его
годы со мной сладу, не было", - говорил он.
   Всякий раз, поглядывая на  Стефана,  он  чувствовал  свою  социальную
неполноценность по сравнению с женой. Стефан унаследовал  от  матери  ее
воспитанность.
   Не торопясь, основательно Стефан наметил курс своей жизни. Он  должен
завоевать  положение.  В  качестве  первого  испытания  воли  он   решил
избавиться от заикания. Говорил он медленно, запинаясь на каждом  слове.
Через некоторое время  его  усилия  увенчались  успехом.  Он  больше  не
заикался.  В  школе  он  учился  усердно.   Необходимо   было   получить
образование.  Вскоре  учителя,  заметив  его  прилежание,   начали   его
поощрять. Ему назначили стипендию. Школьное начальство обратило внимание
родителей  -  мальчик  подает  надежды.  И  убедило  мистера   Фаррадея,
успевшего к тому  времени  прикарманить  значительные  суммы,  потратить
деньги на образование сына.
   В двадцать два года  Стефан  заканчивает  Оксфорд,  где  он  приобрел
диплом, репутацию остроумного оратора и сноровку писать статьи. Он также
приобрел несколько полезных друзей. Политика - вот что  привлекало  его.
Он научился преодолевать свою природную застенчивость и воспитал в  себе
качества,    вызывающие    в    обществе     восхищение:     скромность,
доброжелательность, лоск-все то, что заставляет  людей  говорить:  "Этот
парень далеко пойдет". Несмотря на свои  симпатии  к  либералам,  Стефан
понял, что в настоящий момент,  что  ни  говори,  а  либеральная  партия
умерла. Он вступил в ряды лейбористов.  И  вскоре  приобрел  известность
благодаря прозвищу "юного  дезертира".  Но  и  лейбористская  партия  не
удовлетворяла Стефана. Он считал ее не столь открытой новым идеям, более
догматичной, чем  ее  могущественная  соперница.  Консерваторы,  в  свою
очередь, приметили многообещающее юное дарование.
   Они оценили Стефана Фаррадея - такой человек как раз и был им  нужен.
Ему  удалось  склонить  на  свою  сторону  также   часть   лейбористских
избирателей и, благодаря им,  получить  незначительное  большинство.  Он
почувствовал себя триумфатором, когда занял свое кресло в палате  общин.
Начало его карьере было положено, желания стали осуществляться. На  этом
поприще  найдут  себе  применение  все  его  способности,   осуществятся
честолюбивые  замыслы.  Силы  его  бурлили,  он  чувствовал,  что  может
управлять, и управлять хорошо. Он обладал талантом  руководителя,  знал,
когда надо людям польстить, а когда приказать. В один прекрасный день  -
он в этом поклялся - он станет членом Кабинета.
   Мало-помалу возбуждение  от  выборов  в  палату  прошло  и  сменилось
быстрым разочарованием. Во время ожесточенной предвыборной борьбы он был
у всех на виду,  теперь  же  стал  всего  лишь  незначительным  винтиком
огромного механизма, способствующего  преуспеванию  партийной  верхушки.
Выбиться в люди здесь было нелегко. Старики  с  опаской  поглядывали  на
молодежь.  Требовалось  нечто  большее,  чем  способности.   Требовалось
влияние.
   Здесь владычествовали определенные интересы. Определенные  семейства.
Нужно было иметь покровителя.
   Он задумал жениться. До сих пор он мало размышлял на сей счет. Где-то
на  задворках  сознания   маячило,   как   смутное   видение,   какое-то
очаровательное создание, которое рядом с ним, рука об руку разделит  его
жизнь и стремления; которое родит ему детей и поможет нести тяжелую ношу
мыслей и затруднений. Женщина, чувствующая его, с нетерпением ждущая его
успеха, гордящаяся им, когда он достигнет задуманного.
   Однажды он оказался на большом приеме в  доме  министра-координатора.
Министр-координатор был самым могущественным  человеком  в  Англии.  Это
семейство издавна обладало значительным политическим влиянием. Всем были
знакомы крохотная бородка и высокая ладная фигура министра-координатора.
Крупное лошадиное лицо его  супруги  также  примелькалось  на  различных
трибунах в разбросанных по всей  Англии  комитетах.  Они  имели  пятерых
дочерей, три из них были красавицами,  все  очень  серьезные,  и  одного
сына, обучающегося в Итоне.
   Министр-координатор  захотел  немного  подбодрить  подающих   надежды
членов партии. И, таким образом, Фаррадей получил приглашение.
   Он мало кого знал из присутствующих и,  придя  туда,  почти  двадцать
минут одиноко простоял у окна. Когда толпа возле чайного стола  поредела
и разбрелась по комнатам, Стефан заметил стоящую у стола высокую девушку
в черном, в глазах которой промелькнуло легкое недоумение.
   Стефан Фаррадей обладал способностью запоминать лица. А как раз он  в
то самое утро подобрал в метро  брошенную  какой-то  женщиной  "Семейную
хронику" и от нечего делать ее просмотрел. В  ней  была  помещена  плохо
отпечатанная  фотография   леди   Александры   Хейли,   третьей   дочери
министра-координатора,  и  под  ней  приводилась   краткая   информация:
"…застенчива и необщительна… любит животных…  леди  Александра  посещает
курсы домоводства, поскольку супруга министра считает  необходимым  дать
своим дочерям основательную подготовку по этим вопросам".
   Так, значит, стоящая там, в  отдалении,  девушка  -  леди  Александра
Хейли? И с  присущим  робким  натурам  безошибочным  восприятием  Стефан
почувствовал ее неуверенность. Самая некрасивая из всех пятерых дочерей,
Александра всю жизнь страдала от ощущения  собственной  неполноценности.
Получив, как и сестры, прекрасное образование и воспитание, она  никогда
не достигла их savoir-faire ,  что
чрезвычайно  раздражало  ее  мать.  Сандре  стоило  неимоверных   усилий
преодолевать свою неловкость.
   Всего этого Стефан не знал, но интуитивно почувствовал  застенчивость
и нерешительность девушки. И неожиданное решение осенило  его.  Это  был
его шанс! Хватай его, глупец, хватай! Сейчас или никогда!
   Он  пересек  комнату  и  подошел  к  буфету.  Остановившись  рядом  с
девушкой, взял сэндвич. Затем повернулся и нервно, с  усилием  заговорил
(он не изображал волнение - он действительно нервничал!).
   - Вы позволите поговорить с вами? Я здесь никого не знаю и  вижу,  вы
тоже не знаете. Выслушайте меня.
   Признаюсь, я ужасно з…… застенчив. - Заикание, от которого  он  давно
избавился, появилось в самый подходящий момент. - И… и  думаю,  вы  тоже
з……застенчивы, не так ли?.
   Девушка вспыхнула, рот ее приоткрылся. Он понял, она не находит слов.
Ведь не так просто сказать: "Я дочь  хозяина  дома".  Вместо  этого  она
скромно промолвила:
   - Признаюсь, я… я застенчива. Всегда была застенчивой.
   Стефан быстро проговорил:
   - Ужасное чувство, не знаю,  можно  ли  от  него  избавиться.  Иногда
кажется, у тебя привязан язык.
   - И у меня то же самое.
   Он заговорил - довольно бойко, слегка заикаясь,  -  в  его  поведении
было что-то мальчишеское, располагающее  к  себе.  В  прошлом  это  была
естественная манера его поведения, теперь он ее сознательно  сохранил  и
отшлифовал. Поведение было юношеским, наивным, обезоруживающим.
   Он заговорил о театре, упомянул о пьесе, вызвавшей изрядный  интерес.
Сандра уже  видела  ее.  Они  обменялись  впечатлениями.  Затронули  ряд
общественных проблем и погрузились в их обсуждение.
   При этом Стефан проявил известную сдержанность.  Он  заметил,  как  в
комнату вошла супруга министра, поискала глазами  дочь.  И  он  второпях
попрощался.
   - Очень был рад побеседовать с вами. Я бы  этот  вечер  возненавидел,
если бы с вами не встретился. Благодарю вас.
   Он покинул  дом  министра-координатора  в  превосходном  расположении
духа. Шанс схвачен. Теперь надо развить достигнутое.
   В   течение   нескольких   дней   он    околачивался    возле    дома
министра-координатора. Как-то Сандра вышла  с  одной  из  своих  сестер.
Другой раз она вышла одна, но очень торопилась. Он посмотрел  ей  вслед.
Момент был явно неподходя