ько хлопотал. Он такой славный. А когда все  закончится,  мы  с  ним
договоримся".
   Допустим, он ей скажет без обиняков, что все в прошлом, что он больше
ее не любит? Он вздрогнул. Нет, он этого не посмеет. Она может  побежать
к Джорджу и устроить истерику. Она  может  даже  прийти  к  Сандре.  Ему
слышится ее полный слез и сомнений голос.
   "Он говорит, что больше меня не любит, но я знаю, это не  правда.  Он
пытается быть верным - продолжать с вами  игру,  но  вы  согласитесь  со
мной, когда люди честно любят друг друга,  у  них  не  остается  выбора.
Поэтому-то я и прошу вас, - освободите его".
   И Сандра с выражением, полным презрения и гордости, скажет: "Он может
воспользоваться своей свободой!"
   Она бы не поверила - разве может она поверить? Но Розмари покажет  ей
письма - те самые письма, которые он, надо же  было  быть  таким  ослом,
написал ей. Бог знает, чего он  там  наворотил.  Достаточно,  более  чем
достаточно, чтобы убедить Сандру, - таких писем он никогда ей не писал…
   Нужно что-то предпринять - как-то заставить Розмари замолчать. "Жаль,
- подумалось ему, - что мы не живем во времена Борджиа…".
   Бокал отравленного шампанского заставил бы ее замолчать.
   Да, надо признаться, он так подумал.
   Цианистый калий у нее в бокале шампанского, цианистый калий у  нее  в
вечерней сумочке… Депрессия вследствие инфлюэнции.
   И через стол глаза Сандры, глядящие ему прямо в глаза…
   Почти год прошел - а он еще не может это забыть.

5. Александра Фаррадей

   Сандра Фаррадей не позабыла Розмари Бартон. Едва ли не каждую  минуту
она вспоминала ее - повалившуюся в этот вечер на ресторанный стол.
   Ей помнилось ее судорожное дыхание и как  потом,  подняв  глаза,  она
увидела следящего за ее взглядом Стефана…
   Прочел ли он в ее глазах истину? Увидел ли он ее  ненависть  и  ужас,
смешавшиеся с торжеством?
   Вот уже почти год миновал, а все так свежо, словно  это  было  вчера!
Розмари не выходит из памяти. Как  это  страшно!  Ужасно,  если  человек
после смерти продолжает жить в  вашем  сознании.  А  Розмари  продолжает
жить. В сознании Сандры - и в сознании Стефана? Последнего она не знала,
но вполне допускала подобную возможность.
   "Люксембург"  -  ненавистное   заведение   с   превосходной   кухней,
вышколенными  проворными  официантами,  роскошным  убранством.   И   нет
возможности освободиться от  тягостных  раздумий,  постоянные  расспросы
докучают донельзя.
   Хочется забыть прошлое, но, как назло, все  пробуждает  воспоминания.
Даже Файрхевен потерял свою прелесть, когда Джордж  Бартон  поселился  в
Литтл Прайерз.
   Кто  бы  мог  предположить  такое?  Джордж  Бартон  всегда  отличался
причудами. Не такого соседа хотелось ей иметь. Его присутствие  в  Литтл
Прайерз нарушило все очарование и спокойствие  Файрхевена.  Каждое  лето
они здесь отдыхали, набирались сил и были счастливы со Стефаном  -  если
они когда-нибудь были счастливы.
   Губы ее сжались, вытянулись ниточкой. Да, тысячу раз да! Если  бы  не
Розмари. Ведь это она разрушила хрупкую постройку  взаимного  доверия  и
нежности, которую они со Стефаном начали возводить.
   Непонятная вещь, какой-то инстинкт, заставлял  ее  таить  от  Стефана
собственную страсть, ее безраздельную преданность. Она  полюбила  его  с
той минуты, как он подошел к  ней  в  резиденции  министра-координатора,
прикинувшись смущенным, притворившись, что не знает, кто она такая.
   Но он-то все знал. Она и сама не понимала, когда это  дошло  до  нее.
Как-то, вскоре после свадьбы, он объяснил ей  суть  тонких  политических
манипуляций, необходимых для того, чтобы протащить какой-то закон.
   И тогда сверкнуло в сознании: "Это мне что-то напоминает. Что?" Потом
она поняла: это, в  сущности,  и  есть  та  самая  тактика,  которую  он
применил тогда в резиденции  министра-координатора.  Она  без  удивления
восприняла это открытие, словно  оно  долгое  время  таилось  в  глубине
сознания и вот наконец всплыло на поверхность.
   С самого начала их совместной жизни она поняла: он не любит ее так же
сильно, как она любит его. Но она объясняла это тем, что  он  просто  не
способен на такую любовь. Сила собственной страсти  удручала  ее.  Столь
безрассудное, неистовое влечение, она знала, нечасто  встречается  среди
женщин! Она бы охотно умерла ради него; ради него она готова была  пойти
на ложь, преступление, страдания!  И  вот,  смирив  свою  гордость,  она
довольствовалась тем положением, которое он отвел для нее. Он нуждался в
ее содействии, симпатии, интеллектуальной поддержке. Ему  был  нужен  ее
ум, но  не  ее  душа,  и  те  материальные  выгоды,  которые  давало  ей
происхождение.
   При этом она не позволяла себе выражать свою  преданность,  чтобы  не
поставить его в неловкое положение, зная, что он не может  заплатить  ей
той же монетой.
   И она искренне верила, что нравится  ему  и  что  он  получает  в  ее
обществе удовольствие. Она надеялась, что с годами,  когда  окрепнут  их
нежность и дружба, ее ноша значительно облегчится.
   Как бы то ни было, думала она, он любит ее.
   И вот появилась Розмари.
   Временами, до боли закусывая губы, Сандра недоумевала, как  может  он
воображать, будто она ничего не замечает. Она знала все с  самой  первой
минуты - там, в Сан-Морице, - когда заметила взгляд, брошенный им на эту
женщину.
   Она точно знала, в какой день эта женщина сделалась его любовницей.
   Она знала, какие духи эта тварь использует.
   Умное лицо Стефана, его рассеянный взгляд ясно говорил ей все, о  чем
он вспоминает, о чем думает, - об этой женщине, у которой он только  что
был!
   Сколько же надо иметь сил, думала она,  чтобы  хладнокровно  измерять
выпавшие на ее долю  страдания?  Лишь  мужество  и  врожденная  гордость
помогали ей вынести  эти  бесконечные  ежедневные  мучения,  на  которые
обрекла ее жизнь. Она не показывала, ни на секунду не  показывала  своих
переживаний. Она худела, в лице не оставалось ни кровинки, она сделалась
похожей на скелет, обтянутый кожей. Она  заставляла  себя  есть,  но  не
могла заставить себя спать. Долгими ночами лежала  она,  вглядываясь  во
тьму. Лекарства она ненавидела, принимать их считала признаком слабости.
Собственные силы помогут ей вытерпеть. Жаловаться, умолять, настаивать -
подобные вещи вызывали у нее отвращение.
   Крошечным утешением, до чрезвычайности слабым, было то, что Стефан не
оставлял ее. Допустить,  что  не  любовь,  а  карьеристские  соображения
определяют его поведение, она все еще  не  могла.  Он  просто  не  хотел
оставить ее.
   Когда-нибудь, возможно, эта страсть пройдет…
   Чем эта девчонка привлекла его?
   Она обворожительна, красива -  но  не  одна  же  она  такая.  Что  же
вскружило ему голову?
   Она безмозгла, глупа и даже - это Сандру особенно утешало - не  очень
забавна. Ум  -  а  не  смазливость  и  не  возбуждающие  желание  манеры
удерживают мужчин. Сандра не сомневалась, все скоро закончится -  Стефан
порвет с той…
   Она была убеждена, главный интерес в его жизни  представляла  работа.
Он  был  рожден  для  крупных   свершений   и   знал   это.   Наделенный
государственным умом, он наслаждался своей деятельностью. Труд был целью
всей его жизни. Неужели он этого не поймет, едва ослабеет страсть?
   Ни разу  Сандре  не  приходила  в  голову  мысль  оставить  его.  Она
составляла часть его тела и его души, независимо от того, примет  он  ее
или отбросит. Он был ее жизнью, ее существованием. Любовь полыхала в ней
словно костер, на котором сжигали еретиков.
   И  вот  наступил  момент,  когда  занялась  надежда.  Они  уехали   в
Файрхевен. Стефан, казалось, пришел в себя.  Снова  в  них  пробуждалось
прежнее влечение. В сердце разрасталась надежда.  Он  по-прежнему  желал
ее, радовался ее обществу, доверялся  советам.  На  какой-то  момент  он
вырвался из объятий этой женщины.
   Он успокоился, стал походить на себя.
   Ничего непоправимого не произошло. С прошлым покончено.  Если  бы  он
только смог заставить себя окончательно порвать с ней…
   Потом они возвратились в Лондон, и  опять  начались  мучения.  Стефан
выглядел измученным,  обеспокоенным,  больным.  Он  лишился  способности
работать.
   Ей казалось, она знает причину. Розмари хотела, чтобы он с ней уехал.
Он раздумывал, не сделать ли ему этот шаг - бросить все самое главное  в
жизни. Глупость! Безумие! Работа для  таких  людей  важнее  всего  -  он
настоящий англичанин. И он это сам прекрасно понимает.  Да,  но  Розмари
очень красива - и очень  глупа.  Стефан  был  бы  не  первым  человеком,
который пожертвовал бы карьерой ради женщины и потом в этом раскаивался!
   Однажды в обществе за  коктейлем  Сандра  поймала  несколько  слов  -
какую-то фразу: "…рассказать Джорджу - надо решиться…"
   Незадолго перед тем Розмари слегла с инфлюэнцей.
   В душе Сандры затлела надежда.  Допустим,  она  получит  пневмонию  -
такое случается. Один ее приятель прошлой зимой умер от этого.  Если  бы
Розмари умерла…
   Подобно  средневековым  женщинам,  она   могла   ненавидеть   упорно,
решительно, настойчиво. И она ненавидела Розмари Бартон. Если  бы  мысли
могли убивать, Розмари уже бы не было в живых.
   Но мысли не убивают…
   Нет у них такой силы…
   В тот вечер в "Люксембурге" Розмари с ниспадающим по ее плечам  мехом
серебристой лисицы была неотразима. Похудевшая, бледная  после  болезни,
она стала более хрупкой, и это придавало ее красоте неземное очарование.
Она стояла, прихорашиваясь, перед зеркалом в дамской комнате.
   Сандра,  позади  нее,  разглядывала  в  зеркале  их   отражения.   Ее
собственное лицо - словно  изваянное,  холодное,  безжизненное.  Оно  не
выражало никаких чувств, кроме хладнокровной безжалостности.
   Вдруг Розмари сказала:
   - О, Сандра, я загородила все зеркало? Заканчиваю.  Эта  ужасная  флю
меня совершенно измотала. Еще секундочку… Чувствую  слабость,  и  голова
болит.
   Сандра осведомилась с вежливой озабоченностью:
   - У тебя весь вечер болит голова?
   - Немножечко. Не найдется ли у тебя аспирина?
   - У меня есть карманная аптечка.
   Она открыла сумочку и достала аптечку.
   Розмари ее охотно взяла.
   Все это  видела  та  темноволосая  девушка,  секретарь  Бартона.  Она
подошла к зеркалу, чтобы слегка припудриться. Симпатичная девушка,  даже
красивая. И совсем не похожа на Розмари.
   Потом они вышли из туалетной комнаты, сперва Сандра, за ней  Розмари,
за ней мисс Лессинг - да, и еще Ирис, сестра Розмари, она там тоже была.
Очень  взволнованная,  с  большими  серыми  глазами,  в  белом  школьном
платьице.
   Они все вышли и присоединились к ожидающим в холле мужчинам.
   Подскочил  главный  официант  и  провел  их  к  столу.  Они  миновали
величественный куполообразный свод, и ничто не предвещало приближающейся
трагедии…

6. Джордж Бартон

   Розмари…
   Джордж поставил бокал и осоловело уставился на огонь.
   Он уже достаточно выпил и немного расчувствовался.
   Какая же прелестная девушка! Он от нее был без ума. Она это знала,  а
ему всегда чудилось, будто она над ним подсмеивается.
   Когда он впервые  попросил  ее  руки,  она  не  ответила  ему  ничего
определенного. Скорчила гримасу и что-то пробормотала.
   - Понимаешь, старушка, в любое время - ты только  скажи.  Верно,  это
нехорошо. Ты на меня не глядишь. Я всегда был  ужасным  глупцом.  Но  мы
могли  бы  образовать  маленькую  корпорацию.  Ты  ведь  знаешь,  что  я
переживаю, не так ли, а? То есть не только сейчас, а всегда.  Понимаешь,
не хочется упускать даже маленький шанс, но это так, к слову.
   А Розмари смеялась и целовала ему затылок.
   - Ты прелесть, Джордж, я не забуду про твое  доброе  предложение,  но
пока что я не собираюсь замуж.
   И он серьезно отвечал:
   - Правильно, не нужно торопиться. Следует подумать.
   Он не питал  никакой  надежды  -  ни  малейшей.  Вот  почему  он  так
изумился, даже не поверил, когда она сказала, что выйдет за него замуж.
   Конечно, она не любила его. Он это хорошо понимал. Просто она устала.
   -  Ты  ведь  понимаешь  меня?  Хочется  спокойствия,  и  счастья,   и
уверенности. Я буду  с  тобой…  Ты  мне  нравишься,  Джордж.  Ты  милый,
забавный, нежный и, думаю, замечательный. Поэтому я и хочу быть с тобой.
   Он пробормотал:
   - Договорились. Заживем по-королевски.
   Ну что ж, и это совсем не было не правдой.  Они  были  счастливы.  Он
довольствовался малым. И  всегда  говорил  себе,  что  не  следует  жену
слишком ограничивать. Розмари не удовлетворится  его  нудным  обществом.
Случались и отдельные истории! Он приучил себя быть терпимым к ним  -  к
этим историям.  Он  твердо  верил  в  их  мимолетность:  Розмари  всегда
возвращалась к нему. Он был терпелив, и все заканчивалось по-хорошему.
   Что-то в нем нравилось ей. Ее привязанность к нему была постоянной  и
неизменной.  И  существовала  она  независимо  от  ее   кокетничанья   и
увлечений.
   Он приучился смотреть на это сквозь пальцы. И говорил себе,  что  при
необычной красоте и влюбчивом  характере  Розмари  от  этого  никуда  не
уйдешь. И не стоило тут волноваться.
   Пофлиртовала с этим мальчиком, и все. Но когда он почувствовал  нечто
серьезное… Он  сразу  ощутил  происшедшую  в  ней  перемену.  Она  стала
какой-то возбужденной, похорошела,  словно  вся  засветилась.  И  вскоре
голос инстинкта подтвердил весьма неприятные события.
   Однажды, когда он зашел к ней в гостиную, она  инстинктивно  прикрыла
рукой исписанную страницу. Он все понял. Она писала любовнику.
   Тотчас же, как только она вышла из комнаты,  он  вошел  туда  и  взял
пресс-папье. Письмо она забрала с собой, но промокательная  бумага  была
почти что свежей Он поднес ее  к  зеркалу  и  увидел  слова,  написанные
размашистым почерком Розмари: "Мой дорогой, горячо любимый…"
   Кровь застучала в ушах.  Чувства  Отелло  сразу  стали  понятны  ему.
Спокойствие,  рассудительность?  Фу!  Только  дурак  сохранил  бы  здесь
спокойствие. Ему захотелось задушить ее! Захотелось  хладнокровно  убить
этого парня.  Кто  он?  Прощелыга  Браун?  Или  этот  навязчивый  Стефан
Фаррадей? Они оба пялятся на нее, как два одуревших от страсти барана.
   Он  увидел  в  зеркале  свое  лицо.  Налившиеся  кровью  глаза.   Вид
помешанного.
   При этом воспоминании бокал выпал  из  рук  Бартона.  Снова  безумные
желания охватили его, снова кровь застучала в ушах. Даже сейчас…
   С трудом подавил он воспоминания. Не следует ворошить старое.  Он  не
должен больше страдать.
   Розмари умерла. Умерла и успокоилась.  И  ему  пора  успокоиться.  Не
следует терзаться.
   Странно повлияла на него ее смерть.
   Успокоение…
   С Руфью он никогда об этом не говорил. Хорошая девушка Руфь.  Светлая
голова. В самом деле, что бы он делал без нее? Без  ее  помощи.  Без  ее
сочувствия. И никакого намека на сальности. Нет в ней безумия Розмари…
   Розмари, Розмари, сидящая  за  круглым  столом  в  ресторане.  Слегка
осунувшаяся после флю… слегка похудевшая… но красивая, очень красивая. И
всего через час…
   Нет, он не станет об этом думать. По крайней мере сейчас.  Его  план…
Этот план нужно обдумать.
   Сперва надо поговорить с Рейсом. Показать ему письма. Что-то Рейс  из
них выудит? Ирис - та просто была ошарашена. И, очевидно,  не  имеет  ни
малейшего представления.
   Ну что ж, в этой ситуации вся ответственность ложится  на  него.  Все
надо обмозговать.
   План. Детали продуманы. Дата. Место.
   Первого ноября. День Всех  Святых.  Подходящий  предлог.  Конечно,  в
"Люксембурге". Он постарается получить тот самый стол.
   И те же самые гости - Антони Браун, Стефан Фаррадей, Сандра Фаррадей.
Потом, разумеется, Руфь, Ирис и  он  сам.  Седьмым  гостем  будет  Рейс,
который и тогда должен был присутствовать на банкете.
   А одно место будет свободным.
   Великолепно!
   Потрясающе!
   Повторение преступления.
   Впрочем, не совсем точное повторение.
   Мысли убегают в прошедшее.
   День рождения Розмари.
   И Розмари, распростертая на столе… мертвая…

Книга II
ДЕНЬ ВСЕХ СВЯТЫХ

1

   Люцилла Дрейк раскудахталась. Это  слово  часто  употреблялось  в  их
семье и давало самое точное представление о тех звуках, которые  слетали
с добрых Люциллиных губ.
   В  это  утро  она  была  особенно  занята,  столько  дел  нужно  было
переделать,  что  и  не  знала,  за  что  ей   приняться.   Приближалось
возвращение в город, и появлялись связанные с переездом проблемы. Слуги,
домашнее хозяйство, запасы на зиму, тысяча различных  мелочей  -  и  при
всем этом, будьте любезны, опекайте Ирис.
   -  Дорогая  моя,  ты  меня  очень  беспокоишь…  ты  такая  бледная  и
измученная… будто ты не спала… ты спала? Если нет, у доктора Вилли  есть
прекрасное снотворное… или у доктора Гаскелла?. Что-то я сегодня  должна
сделать… Нужно пойти самой поговорить с бакалейщиком… Или прислуга опять
что-нибудь напутала, или он сам мошенничает. Коробки, коробки с  мыльным
порошком - я никогда не беру больше трех на  неделю.  А  может,  принять
что-нибудь успокаивающее? Истонский сироп, мне его давали, когда я  была
девочкой. И шпинат, разумеется. Велю сегодня к ленчу приготовить шпинат.
   Ирис была слишком утомлена, чтобы следить за всеми  поворотами  мысли
миссис Дрейк и выяснить, почему имя доктора Гаскелла напомнило тетушке о
существовании местного бакалейщика, а если бы она об этом и спросила, то
получила бы немедленный ответ: "Потому что бакалейщика  зовут  Кренфорд,
моя дорогая". Тетя Люцилла всегда ясно понимала свою мысль.
   Ирис просто, но убедительно сказала:
   - Я совершенно здорова, тетя Люцилла.
   - Чернота под глазами. Много трудишься.
   - Я давно уже ничего не делала.
   - Это тебе так кажется, дорогая.  Теннис  в  больших  дозах  изнуряет
молодых девушек. Мне кажется, воздух  здесь  очень  нездоровый.  Слишком
низкое место. Если  бы  Джордж  посоветовался  со  мной,  а  не  с  этой
девчонкой…
   - Девчонкой?
   - С мисс Лессинг, с которой он так носится. Она, может, незаменима  в
конторе, и смею заметить - пусть и  сидит  на  своем  месте.  Величайшая
ошибка внушить ей мысль, что она вроде как член  нашей  семьи.  Впрочем,
она и без всяких поощрений сама это знает.
   - Но, позвольте, тетя Люцилла, Руфь на самом деле член нашей семьи.
   Миссис Дрейк презрительно фыркнула.
   - Хотела бы им стать - разве не ясно. Бедный Джордж - сущий  ребенок,
когда дело касается женщин. Но ничего не получится, Ирис. Джорджа  нужно
защищать от него самого, и на твоем месте я бы прямо ему заявила, что  и
думать не стоит жениться на такой красавице, как мисс Лессинг.
   Ирис удивилась:
   - Никогда не думала, что Джордж женится на Руфи.
   - Дитя, ты не видишь, что делается у тебя под носом. Конечно, тебе не
хватает моего жизненного опыта.
   Ирис не сдержала улыбки. Тетя Люцилла временами очень забавляла ее.
   - Эта юная штучка не для женитьбы.
   - В самом деле? - спросила Ирис.
   - В самом деле? Разумеется, в самом деле.
   - Разве она недостаточно  мила?  -  (Тетушка  ответила  выразительным
взглядом). - Мила для Джорджа, я имела в  виду.  Думаю,  вы  насчет  нее
ошибаетесь. Она, кажется, любит его. И была  бы  ему  прекрасной  женой,
заботилась бы о нем.
   Миссис Дрейк засопела, и самое что ни на есть  возмущенное  выражение
появилось на ее добром, словно у овечки, лице.
   - О Джордже есть кому позаботиться. Чего ему не хватает, хотелось  бы
знать? Прекрасное питание, уход. Ему должно быть приятно, что  за  домом
следит такая умная девушка, как ты, а когда ты выйдешь замуж, надеюсь, я
еще буду способна создать ему уют и беспокоиться о его здоровье. Не хуже
этой юной конторщицы - что она понимает в хозяйстве?  Цифры,  гроссбухи,
стенография, печатание - много ли от этого проку в семье?
   Ирис  улыбнулась,  покачала  головой,  но  спорить   не   стала.   Ей
вспомнились гладкая, как темный атлас, головка Руфи, нежный цвет лица  и
фигура,  которую  так  ладно  облегали  любимые  Руфью  строг