Куинто.
    - Черт побери, поездка туда стоит семь долларов.
    - Можете взять их отсюда. -  Я  опять  вытащил  десятидолларовую
бумажку.
    Он отвел глаза.
    - Н-ну, не знаю... Н-ну, благодарю...
    - Тогда езжайте быстрее. Над этим местом собираются тучи,  и  не
стоит ждать, когда хлынут неприятности.
    И засунул десять долларов между спинкой сиденья и подушкой...
    Я вернулся в свой автомобиль и принялся ждать.  Вскоре  появился
обладатель кожаной конской  куртки  с  пустым  рукавом.  Он  пожелал
спокойной ночи кому-то из своих собеседников в  доме  и  двинулся  к
улице. Уже на тротуаре заметил, что его машина исчезла.
    Он  поглядел  направо,  налево,  взмахнул  левой  рукой,  громко
выругался, сообщив, что возьмет грех на душу, но обязательно  кое  с
кем посчитается. Когда он поглядел на дом,  свет  уже  погас.  Криво
пожав плечами, он направился по улице  пешим  ходом.  Я  предоставил
ему возможность пройти примерно квартал, затем  завел  мотор  и,  не
спеша, поравнялся с ним. Пистолет лежал на сиденье рядом со мной.
    - Может подбросить? - я изменил свой голос.
    - Пожалуй.
    Он сошел с тротуара на проезжую часть, попал в  пятно  света  от
уличного фонаря. Выкрашенный масляной краской столб отбрасывал  тень
на темное широкое лицо, на котором блестели глаза.
    - В Куинто?
    - Какая удача, что... - Он узнал меня или мою  машину,  и  фраза
так и осталась неоконченной. Левая рука скользнула к карману куртки.
    Я широко распахнул дверцу  и  взмахнул  пистолетом.  Его  пальцы
теребили кожаную пуговицу в клапане кармана.
    - Садись, - приказал я. - Ты  ведь  не  хочешь,  чтобы  с  левой
рукой случилось то  же  самое,  что  с  правой.  У  меня  страсть  к
симметрии, учти.
    Он сел в машину. Я медленно въехал в темное  пространство  между
уличными фонарями, остановил машину у тротуара.  Переложив  пистолет
в левую руку (сосед оставался на прицеле, вел себя тихо),  я  извлек
из кармана его куртки тяжелый револьвер,  пахнущий  свежей  краской.
Добавил его к уже собранному арсеналу, лежавшему у меня в  отделении
для перчаток.
    - Ну вот, теперь все в порядке.
    Мой сосед дышал как бык.
    - Тебе не следует заходить слишком далеко, Арчер. Лучше  охоться
на своей территории... пока с тобой ничего не случилось.
    Я ему сказал, что мне нравится охотиться и  в  этих  местах.  Из
левого кармана кожаной куртки я вытянул бумажник и  расстегнул  его.
Посмотрел, в  свете  приборной  доски:  в  его  водительских  правах
стояло имя Оскара Фердинанда Шмидта.
    - Оскар Фердинанд  Шмидт...  -  очень  благозвучно.  Как  нельзя
лучше вписать такое имя в заключение по делу об убийстве.
    Оскар Фердинанд посоветовал мне пойти переспать  с  мужчиной.  Я
сдержал жгучее желание ударить этого Шмидта. Рядом  с  водительскими
правами в бумажнике его была маленькая синяя карточка  в  конвертике
из прозрачного целлюлоида, она свидетельствовала о  том,  что  Оскар
Ф.  Шмидт  является  специальным  служащим  Компании   Тихоокеанских
Очистительных Заводов. Были в бумажнике  и  деньги,  но  не  крупнее
двадцати долларов. Я засунул доллары в его карман, а  бумажник  -  в
свой.
    - Я хочу получить назад свой бумажник, - тихо  сказал  Оскар  Ф.
Шмидт, - или мне будет в чем тебя обвинить.
    - Пожалуй, скоро тебе будет не до того. Придется позаботиться  о
собственной шкуре. Шериф собирается отыскать твой бумажник в  кустах
около Нотч-Трейл.
    С минуту сосед сидел в полной тишине,  если  не  считать  скрипа
кожаной куртки.
    - Шериф вернет мне его, не задав ни одного вопроса, -  разомкнул
он уста наконец. - Как, по-твоему, был он избран, твой шериф?
    -  Теперь  я  знаю,  Оскар.  Но   случается,   что   линчеванием
интересуется ФБР. Или у тебя есть рука и там?
    Когда он ответил на этот вопрос, его хриплый голос изменился,  в
нем появились тоненькие обертоны испуга.
    - Ты сумасшедший, Арчер, если попытаешься нас продать.
    Я ткнул в него дулом пистолета так, что он хрюкнул.
    - С тобой покончат в суде раньше,  чем  вы  что-то  сделаете  со
мной... Так я хочу, Шмидт, чтоб ты кое-что  мне  рассказал.  Сколько
ты заплатил Фрэнксу за информацию и кто дал тебе деньги?
    Его мозг работал с трудом. Я почти слышал, как в  его  извилинах
что-то  поворачивалось,  останавливалось,   потом   снова   медленно
поворачивалось.
    - Ты отпустишь меня, если я скажу?
    - На этот раз - да, отпущу. У меня нет  сейчас  возможности  во-
зиться с тобой.
    - И вернешь мне бумажник?
    - Нет, бумажник и револьвер останутся у меня.
    - Я не стрелял из него. Ты тогда заметил?
    - И никогда больше не будешь.
    Его мозг снова зашурупил. Сосед аж вспотел,  и  в  машине  стало
невозможно дышать. Мне захотелось, чтобы он убрался поскорее.
    - Деньги мне дал Килборн, - наконец изрек он. - Думаю, там  было
пять  сотен...  Ты  просто  сумасшедший,  если  собираешься  продать
Килборна.
    - Выходи из моей машины.


    В том месте, где Тэннер-тэррас выходила  на  дорогу,  ведущую  к
перевалу, я свернул налево и  поехал  назад  в  Нопэл-Велли,  вместо
того, чтобы свернуть направо, в сторону Куинто.
    События развивались быстрее, чем я ожидал. Так быстро, что я  не
мог их контролировать в одиночку... Итак, дело представлялось  таким
образом: Килборн решил вести двойную игру, в которой,  надеялся,  ни
один журналист его не уличит, - он заплатил Ривису, чтоб  отделаться
от миссис Слокум, а  потом  заплатил  Шмидту,  чтобы  отделаться  от
Ривиса. Логично? Да, мне не нравилась эта  гипотеза,  она  объясняла
наиболее очевидные факты - убийства, деньги, - но не давала ключа  к
разгадке  всего  остального.  Тем  не  менее  лучшего  варианта,  за
который я мог бы зацепиться, не было. Во всяком  случае,  я  не  мог
действовать  дальше,  не  посоветовавшись  с  клиентом.  Сама   жена
Джеймса Слокума не была вне круга подозрений, но  не  стала  же  она
звать меня для того, чтобы я затянул петлю вокруг ее красивой шейки.
    Вот  и  центральная  улица  Нопэл-Велли,  почти  опустела,   все
злачные   места   закрыты.    Несколько    припозднившихся    пьяных
джентльменов  совершали  рейс   по   тротуарам.   Видимо,   они   не
расположены были провести здесь остаток ночи  и  встретить  рассвет,
некоторые уверяли своих дам,  что  развлечения  будут  продолжаться,
черт возьми, что и в  темных  стенах  есть  двери,  за  определенную
плату открывающие путь в романтические миры. Дамы были из  тех,  что
редко появляются при дневном свете.
    Я затормозил около заведения Антонио - мне показалось,  что  там
теплится  огонек.  В  моем  потайном  кармане  лежало  десять  тысяч
долларов, возникновение которых мне было бы очень трудно  объяснить,
если  бы  меня  застукали   с   ними   и   заставили   раскошелиться
полицейские. Еще трудней мне было бы остаться в живых, знай про  эти
деньги кто-нибудь другой, из тех, кого полицейские обязаны ловить  и
преследовать. Я обернул помятый коричневый сверток  газетным  листом
и перевязал тесьмой... Я разговаривал с Антонио только  один  раз  и
не знал его полного имени, но он был тем  человеком,  кому  я  решил
довериться в Нопэл-Велли.
    Он подошел к завешенной шторой двери, когда я тихонько  постучал
в ее зеркальное стекло с тротуара, и открыл ее на три-четыре дюйма -
настолько позволяла цепочка.
    - Кто там? - Лицо Антонио оставалось в тени.
    Я показал ему себя.
    - Мне очень жаль, но я не работаю после часа ночи.
    - Я пришел не за тем, чтоб выпить, я прошу оказать мне услугу.
    - Услугу какого рода?
    - Подержите это до завтра в своем сейфе. - Через  узкую  щель  я
просунул ему край свертка.
    Он не прикоснулся к свертку.
    - Что это за пакет?
    - Здесь деньги. Много денег.
    - Кому принадлежат эти деньги?
    - Я пытаюсь это выяснить. Возьмете их на  хранение  на  короткий
срок?
    - Вам следовало бы отнести их в полицию.
    - Я не доверяю полиции.
    - А мне?
    - Как видите.
    Он взял у меня сверток:
    - Я сохраню их. Для вас... Кроме того, я  должен  извиниться  за
то, что произошло тут у меня вчера вечером...
    Я сказал, чтоб он о том забыл.


                              Глава 19

    Дом  на  холме  стоял  темный  и  безмолвный.  Не  чувствовалось
никакого движения внутри дома, все было тихо  и  снаружи,  слышались
только посвистывающие вздохи цикад, что подымались с земли и  падали
в траву. Я постучал в дверь и стал ждать ответа,  дрожа  от  холода:
безветренная ночь была прохладной.  Впрочем,  насекомые  вздыхали  и
свистели словно ветер в ветвях осенних деревьев.
    Я толканул дверь. Но она оказалась заперта. Я снова постучал.
    Прошло довольно много времени, прежде чем я смог различить  свет
в холле, тут же над моей головой зажегся  фонарь  входной  двери,  и
дверь стала отворяться - медленно, дюйм за дюймом.
    Миссис Стрэн, - затуманенными и покрасневшими ото сна глазами, -
долго приглядывалась ко мне:
    - Это мистер Арчер?
    - Да... Мне надо срочно повидать миссис Слокум.
    Пальцы экономки стали теребить воротничок  шелкового  халата.  В
его  отворотах  на  груди  виднелась  фланелевая  ночная  рубашка  в
розовый цветочек.
    - Миссис Слокум умерла. - В ее хмуром взгляде я увидел горе.
    - Нет, я должен увидеть Мод Слокум. Я простился с ней  часа  два
назад.
    - О, вы имеете в виду молодую миссис Слокум... Я полагаю, она  в
постели. Спит. Что  и  вам  следовало  бы  делать  сейчас.  В  столь
позднее время...
    - Я это знаю. Но мне обязательно надо ее увидеть. Не  можете  ли
вы разбудить ее?
    - Не знаю, должна ли я это делать. Она рассердится.
    - Я тогда сам разбужу ее, мне придется так поступить!
    - Боже милостливый, нет! - Миссис Стрэн сделала  было  движение,
собираясь закрыть передо мной дверь, потом вдруг передумала:  -  Это
важно?
    - Вопрос жизни и  смерти!  -  чуть  не  выкрикнул  я,  не  зная,
правда, чьей жизни и чьей смерти.
    - Ладно, входите. Я попрошу ее спуститься.
    Экономка  оставила  меня  в  прихожей  и   удалилась   шаркающей
походкой. Уложенные крендельком на затылке  две  ее  поседелые  косы
показались мне жесткими и сухими, как старый забытый цветок.
    Миссис Стрэн возвратилась ко мне довольно  скоро,  она  спала  с
лица, тревога так и читалась в глазах.
    - Ее дверь заперта. Она не отвечает.
    Я поспешил за ней к лестнице, что вела наверх.
    - У вас есть ключ?
    - От той двери? Нет. - Миссис Стрэн задыхалась. -  Там  запирают
изнутри, на задвижку.
    Не без труда мы проследовали вверх по лестнице, потом  экономка,
оставаясь все время впереди, провела меня по лестнице вниз, в  холл,
к двери, составленной из  тяжелых  дубовых  панелей.  Я  надавил  на
дверь плечом - она не поддалась.
    Экономка заняла мое место у двери и крикнула:
    - Миссис Слокум! - В ее надтреснутом голосе прозвучало отчаяние.
    - Вы уверены, что миссис Слокум там? - спросил я.
    - Она должна быть там. Дверь заперта оттуда.
    - Придется выломать. Есть у вас железный  лом  или  рычаг,  что-
нибудь такое, все равно?
    - Пойду посмотрю. В кухне есть какие-то инструменты.
    Я выключил в холле свет и тогда увидел, что в  запертой  спальне
свет не был погашен. Я  снова  припал  к  двери  и  прислушался.  Ни
храпа, никаких вздохов, какие бывают после неумеренно  потребленного
алкоголя, - никаких звуков. Мод Слокум спала очень крепко.
    Вернулась миссис Стрэн, узел ужаса и угрызений совести. В  обеих
- все в крупных венах - руках она держала стальной  брус  с  плоским
концом, похожий на инструмент, которым вскрывают  чемоданные  замки,
когда ключи потеряны. Я вставил плоский конец в щель между дверью  и
косяком, приподнял брусок,  что-то  треснуло,  панели  поддались,  я
сдвинул инструмент чуть влево,  нажал  сильнее.  Замок  выскочил  из
гнезда, и дверь открылась.
    Я вошел в комнату Мод.
    Справа от меня у стены стояло трюмо с тремя зеркалами, слева,  у
окна, - огромная крытая кровать, застеленная так,  что  не  было  ни
одной вмятинки. Рядом, на полу  лежала  Мод  Слокум.  Ее  лицо  было
темно-серым, с синеватым оттенком, как на одной картинке  Ван  Гога,
где изображен какой-то сумасшедший человек.  Прекрасные  белые  зубы
Мод блестели между полураскрытыми  пурпурными  губами  и  превращали
темное это лицо в какую-то гротескную маску.
    Я опустился на колени,  пощупал  у  женщины  пульс  и  послушал,
бьется ли сердце.
    Мод Слокум была мертва.
    Я поднялся и повернулся к экономке, которая медленно  входила  в
комнату, будто что-то тяжелое давило на нее.
    - Что случилось? - И голос прервался, она уже знала ответ.
    -  Миссис  Слокум  умерла.  Звоните   в   полицию,   попытайтесь
связаться с Надсоном.
    Миссис Стрэн повернулась к двери  из  комнаты,  и  ветер  смерти
вынес ее.
    Тут же вошла Кэти. Я попытался своей фигурой  заслонить  от  нее
труп. Девушка остановилась и встала в белой шелковой ночной  рубашке
вытянутая в струнку, стройная и гибкая. Взгляд ее обвинял.
    - Что здесь случилось? - строго спросила она.
    - Твоя мама умерла. Возвращайся к себе, в свою комнату.
    Все ее тело напряглось и вытянулось еще сильнее.
    - У меня есть право остаться.
    - Уходи отсюда! - Я сделал шаг к ней.
    Кэти увидела то, что лежало за моей спиной.
    - Как она может быть мертва? Я... - горе перехватило дыхание,  и
Кэти смолкла.
    Я приобнял ее, повернул ее дрожащую спину к себе, лицо к двери.
    - Кэти, я ничего не могу сделать  сейчас  для  тебя.  Тебе  надо
пойти к отцу.
    Всхлипывая, она сказала:
    - Он не выйдет, он говорит, что не может подняться с постели.
    - Ну, тогда ложись к нему в постель.
    Я  ляпнул,  не  подумав,  получилось  двусмысленно,  ее  реакция
потрясла меня: ее маленькие кулачки забарабанила  по  моему  лицу  с
такой яростью, что я потерял равновесие.
    - Как вы смеете говорить про такие грязные вещи?!
    И добавила одно англосаксонское  словцо,  которое  у  нас  знает
каждая школьница...
    Я вернулся в комнату, где на  полу  лежала  безмолвная  женщина.
Ковер из овечьей  шерсти  загнулся  под  ее  плечом,  словно  Мод  в
конвульсии нарушила его покой.  На  Мод  было  то  самое  платье,  в
котором  я  ее  видел  на  приеме  гостей,  оно  задралось,  обнажив
загорелые бедра. У меня был порыв расправить платье, прикрыть  ноги,
которыми  я  восхищался.  Но  мое  профессиональное  воспитание   не
разрешило: Мод Слокум принадлежала теперь полиции.
    Свет в комнате исходил от настольной лампы с  двойным  абажуром.
На  письменном  столе  рядом  с   лампой   еще   стояла   незакрытая
портативная пишущая машинка, из ее зева торчал  лист  белой  бумаги.
Напечатано было  всего  несколько  строчек.  Я  обошел  тело,  чтобы
прочитать их.


    "Дорогой мой! Я знаю, что я трусиха. Есть вещи, сам вид  которых
для меня невыносим и с которыми я не могу ужиться. Поверь  мне,  что
любовь была и всегда будет самое лучшее, что  существует  на  свете.
Во всяком случае, я получила свою долю...
    Я думаю, что это  стрихнин,  так  я  поняла  из  рецепта  Оливии
Слокум. Я знаю, я не была доброй и милой, но,  знаешь,  может  быть,
теперь-то уж никому не нужно будет  критиковать  меня.  Я  чувствую,
что не могу больше писать, мои руки..."


    Это было все.
    Тут же я увидел открытый маленький зеленый  пузырек,  рядом  его
черную металлическую крышку. На  этикетке  были  изображены  красный
череп  и  скрещенные  кости.   Далее   значилось,   что   лекарство,
выписанное доктором Сандерсом для миссис Оливии Слокум,  изготовлено
в аптеке Нопэл-Велли четвертого мая сего года и  должно  применяться
по назначению. Не дотрагиваясь до  пузырька,  я  заглянул  внутрь  и
обнаружил, что он пуст.
    На столе больше ничего не было. Я обратил  внимание  на  широкий
белый ящик. Отодвинул мешавший мне  стул  и,  взяв  в  руку  носовой
платок, чтобы не оставить  отпечатки  пальцев,  наполовину  выдвинул
ящик. Там лежало несколько  заточенных  карандашей,  початая  губная
помада, шпильки, пластмассовые серьги, рассыпанная  стопка  бумажек,
в основном магазинных квитанций  и  рецептов.  Банковская  книжка...
банк Нопэл-Велли... Я пролистал ее: баланс в триста  тридцать  шесть
долларов с центами после того, как за два дня перед тем  было  снято
со счета двести долларов. Еще раз  концом  сломанного  карандаша,  я
поворошил бумажки. Вот  -  письмо,  напечатанное  на  бланке  студии
"Уорнер Бразерс".


    "Привет, Мод, моя девочка!
    Прошла прорва времени (как говаривал старый хозяин, пока его  не
упрятали в холодную-холодную землю, ну и кстати хочу  заметить,  что
я никогда не любила этого старого черта), в течение  которого  я  не
получала  от  тебя  известий.  Подружка,  сломай  ты  эту  противную
пишущую машинку и распусти волосы. Как проходит  последняя  кампания
против  клана  Слокумов,  и  как  там  Он?  Со  своей  стороны  могу
заметить, что у меня все в порядке. Мистер Биг перевел  меня  в  сто
двадцатую, и на прошлой неделе он  сказал  Дону  Ферджеону,  который
сказал своей секретарше, которая  сказала  мне,  что  я  никогда  не
делаю ошибок (за исключением ошибок в сердечных  делах,  ха-ха,  это
правда, но над чем я смеюсь?). Но самая большая новость,  догадайся,
что бы это могло быть, и спрячь свою догадку  поглубже  под  шляпку,
если ты только ее носишь: Англия,  моя  милая!  В  следующем  месяце
мистер Биг будет ставить в Англии картину и собирается взять меня  с
собой!!! Так что  выныривай-ка  лучше  из  своих  семейных  дрязг  и
разбирательств в какой-нибудь из этих  великолепных  деньков,  и  мы
устроим большой праздничный обед в  "Массо".  Ты  знаешь,  где  меня
найти.
    Да, и еще, мои наилучшие пожелания Кэти,  и  ты  знаешь,  что  я
думаю обо всей остальной компании Слокумов. До скорой встречи".


    Даты под письмом не было, подпись была: "Милли". Я  поглядел  на
лежащую на полу женщину.
    Состоялся ли обед?  Хотел  бы  еще  узнать:  уехала  ли  Милдред
Флеминг в Англию и много ли знает она о "Нем". "Он" больше  смахивал
на Надсона, чем на Бога. А Надсон скоро будет здесь.
    Я выдвинул ящик поближе к себе. Сложенная газета  застряла  было
в щели между дном и задней стенкой ящика; скользнув вниз, она  почти
исчезла из виду. Я  вытащил  ее  на  свет  Божий  и  развернул.  Вот
длинная  колонка  текста,  а  над  ней  напечатаны  фотографии  двух
мужчин. Один из них Надсон, а другой - молодой темнокожий человек  в
измятой белой рубашке. Заголовок гласил: "Захвативший преступника  и
бежавший из тюрьмы".
    "Лейтенант Ральф Надсон, из чикагской полиции, задержал  Чарльза
"Кеппи" Мариано, признанного виновным в убийстве трех  человек  и  в
прошлый понедельник сбежавшего из исправительного  дома  в  Джолиет.
Лейтенант Надсон выследил его в "Скид-Роу" и на следующий день  взял
под стражу".
    В заметке сообщались  детали  этого  подвига,  и  я  медленно  и
внимательно прочел весь текст. Подвиг совершен двенадцатого апреля.
    Я снова  сложил  газету,  положил  ее  туда  же,  где  нашел,  и
задвинул ящик.
    Записка, отпечатанная на машинке... Что-то в ней было  странное,
такое, что я не мог сразу определить, но что нужно  было  объяснить.
Не имея ясного представления о том, зачем я  это  делаю,  я  тем  не
менее вынул из внутреннего кармана пиджака письмо, которое дала  мне
Мод Слокум, развернул и  положил  его  на  стол  рядом  с  машинкой.
"Дорогой мистер Слокум", - начиналось оно. Это  было  как  память  о
чем-то, что я слышал очень давно. Еще до войны  я  услышал:  "Лилии,
источающие запах гнили,  хуже,  чем  простая  сорная  трава".  Скоро
такой запах будет источать тело женщины, лежащей на полу...  письмо?
о ней? Какое теперь значение имеет это письмо?
    Мое  внимание  сосредоточилось,   однако,   на   первом   слове:
"Дорогой". Я перевел взгляд на бумагу  в  каретке  пишущей  машинки:
"Дорогой мой", пот