ом всмотрелся в письмо  на  столе.  Два  "дорогих"
были абсолютно одинаковы:  заглавная  "Д"  каждого  из  них  немного
отступала от ряда других букв в строке, а у  "р"  был  едва  заметен
разрыв в середине изгиба. Хотя я  не  эксперт  по  сличению  шрифтов
пишущих машинок, но мне показалось,  что  предсмертная  записка  Мод
Слокум и письмо, адресованное ее мужу, напечатаны на одной и той  же
машинке.
    Я пытался понять смысл, который мог крыться за  этим  сходством.
Но тут раздались тяжелые шаги за дверью, которую я взломал, и  вошел
Надсон. Я стоял и смотрел на него, как хирург  изучает  лежащее  под
ножом животное, которое подвергнетcя вивисекции. Надсон  смотрел  не
на меня. Он увидел тело Мод на полу, его всего согнуло, и  он  почти
упал, но взял себя в  руки  и  выпрямился.  Прислонился  к  дверному
косяку. Одетый в  форму  полицейский  заглянул  через  его  плечо  в
комнату.  Надсон  почти   захлопнул   дверь   перед   носом   своего
подчиненного.
    Он повернулся ко мне.  Кровь  отхлынула  от  его  лица,  и  кожа
приобрела грязно-желтый оттенок.
    - Мод  мертва?  -  Звук  обычно  мощного  голоса  был  слабым  и
болезненным.
    - Стрихнин действует быстро.
    - Как вы узнали, что это стрихнин?
    - Взгляните на нее. И, кроме того, в пишущей  машинке  оставлена
записка. Думаю, она предназначалась для вас.
    Он еще раз посмотрел на лежащее тело.
    - Дайте мне записку.
    Его плечи не отрывались от дверного косяка.
    Я вытянул из машинки листок и передал ему.
    Он прочитал его про себя, перечитал еще и  еще  раз  вслух;  его
тяжелые губы медленно выговаривали слова.  На  лице  проступил  пот,
собираясь в морщинах, словно слезы.
    - Почему она захотела покончить с собой? -  Усилие,  которое  он
приложил для того, чтобы  спросить  об  этом,  исказили  линию  рта,
которая, казалось, уже  не  сможет  больше  вернуться  в  нормальное
положение.
    - Это я должен спросить у вас об этом. Вы знали ее лучше, чем я.
    -  Я  любил  ее.  Это  правда.  Думаю,  она  меня  не  любила...
Недостаточно любила.
    Горе заставляло его выговариваться,  забыв,  что  я  был  здесь.
Забыв, кто я. Сейчас он забыл, наверное, кто он сам.
    Медленно  он  все  это  вспомнил.  Войска  перегруппировались  и
плотным кольцом встали вокруг каменной крепости  -  его  эгоизма.  Я
увидел,  как  тяжелая  мужская  гордость  приливала  к   его   лицу,
выпрямила  рот,   скрыла   наполнившую   глаза   боль.   Он   сложил
предсмертное письмо Мод и спрятал его в карман.
    - Я только что вошел. Мы ни о чем не говорили.  Вы  не  находили
записку, - и с этими словами Надсон похлопал по карману.
    - И вы - Георг Шестой, король Англии. А не экс-лейтенант  Надсон
из чикагской полиции.
    Он сумел пересилить себя, оторваться от двери,  придвинуться  ко
мне и правой рукой, схватив лацкан моего плаща, попытаться  тряхнуть
меня.
    - Вы сделаете так, как я сказал!
    Я легко сбросил его руку. Но при этом письмо, которое я  держал,
выскользнуло из пальцев  и  упало  на  пол.  Он  быстро  наклонился,
поднял его.
    - А это что?
    - Это письмо. Из-за него меня и наняли. Оно было  напечатано  на
той же машинке, что и предсмертная записка.  Подумайте  над  этим...
Когда закончите, поразмышляйте еще вот над чем. Ваш парень,  Фрэнкс,
получил пять сотен за информацию, что я еду сюда вместе  с  Ривисом.
Ему заплатил Уолтер Килборн. Я  могу  назвать  главаря  этой  группы
линчевателей, он из людей Килборна.
    - Вы слишком много говорите, Арчер.
    С нетерпеливым ворчанием он прочел  письмо,  затем  смял  его  и
положил в карман, к другому.
    - Вы уничтожаете улики?
    - Я сказал, что вы говорите слишком много.  Я  буду  разбираться
со всеми уликами, что здесь находятся.
    - Не надолго... Если угодно, можете принять  это  мое  замечание
как угрозу.
    Он придвинулся ко мне снова.
    - Кто кому угрожает? Вас мне уже хватит,  Арчер.  Можете  теперь
отправляться из города. Из моего города!
    - Я остаюсь.
    Лицо Кнудсона пылало. Какой  все  же  неприятный  запах,  как  у
плотоядного животного, шел от хулигана-полицейского!
    - Вы отправитесь из города сегодня же, сейчас  же,  ночью  и  не
вернетесь больше сюда. Никогда! Я надолго могу вас упечь, Арчер.  Вы
ведь,  например,  насильно  перевезли  Ривиса  через  границу  штата
Калифорния: вы знаете, сколько за это полагается по закону?
    Да, я сам связал себя и передал ему вот такого,  связанного.  Из
глаз моих просочилась горькая влага и тоже загорелась на лице.
    Его  правая  рука  скользнула  под  пальто,  за   пистолетом   в
наплечной кобуре.
    - Так уходите или остаетесь?
    Я ничего не ответил, открыл дверь, прошел мимо. В  невообразимой
суматохе проносились у меня в  голове  картины  погонь,  разговоров,
часы ожиданий.
    Для Надсона надо подготовить другое место и  другой  час.  Я  за
это возьмусь. Обязательно.


                              Глава 20

    Внизу, у лестницы меня встретила миссис Стрэн.
    - Мистер Арчер, кто-то хочет  поговорить  с  вами  по  телефону.
Какая-то женщина. Она уже довольно давно ждет у телефона, но мне  не
хотелось прерывать вашу беседу с начальником полиции.
    -  Правильно,  -  сказал  я.  -  Это  было  бы   государственным
преступлением.
    Экономка посмотрела на меня непонимающе:
    -  Думаю,  что  она  все  еще  у  аппарата.  Она  сказала,   что
подождет... Как вы себя чувствуете, мистер Арчер? -  вдруг  спросила
миссис Стрэн.
    - Прекрасно, прекрасно.
    В голове была гудящая  пустота,  а  на  дне  желудка  -  плотный
прокисший комок... Дело, которое я расследовал, отобрали у меня  как
раз в тот момент, когда оно начало распутываться. Я чувствовал  себя
прекрасно.
    Я взял трубку:
    - Арчер слушает.
    - Пожалуй, вам не стоит отрубать мне голову за этот  звонок.  Вы
спали? - Голос сладко  тянулся,  словно  дым  от  благовоний:  Мэвис
Килборн меня жалела, она готова была расплакаться от  сочувствия  ко
мне.
    - Да, мне  снились  кошмары.  Мне  снилась  некая  размалеванная
девица,  которая  оказалась...  карманным  вором.  А  зовут   ее   -
Несчастье.
    Мэвис засмеялась: так звенит-позванивает горный ручей.
    - Я не залезаю в чужие карманы.  И  я  не  та  девица.  В  конце
концов, я взяла то, что мне принадлежало... У вас не  очень  хорошее
настроение, не ошибаюсь?
    - Если сможете, докажите мне то, что  сказали.  Кстати,  как  вы
узнали, что я здесь?
    - Очень просто. Я звонила к  вам  домой  и  на  работу,  в  Лос-
Анджелес. Мне дали этот телефон. Я не знаю, где вы находитесь,  знаю
только, что в Нопэл-Велли. А я вот в Куинто.
    В разговор вклинился телефонист на линии,  попросил  еще  десять
центов. В трубке ясно послышался звон падающего жетона.
    - У меня кончаются монетки, - сказала Мэвис. - Не  могли  бы  вы
приехать в Куинто, поговорить со мной?
    - В три часа утра? Что за спешка? К тому же  у  меня  в  кармане
ничего нет, кроме пистолета.
    -  Сейчас  три   тридцать.   -   Из   трубки   донесся   шелест,
сопровождавший ее зевок. - Я мертва.
    - Не вы одна.
    - И была бы очень рада, окажись у меня пистолет... Возможно,  он
понадобится вам...
    - Для чего?
    - Я не могу...  по  телефону.  Мне  нужно...  чтобы  вы  кое-что
сделали для меня. Согласны считать  меня  своим  клиентом?  -  Снова
раздался гудок на телефонной линии.
    - У меня уже есть клиент, - соврал я.
    - А вы не смогли бы работать для двоих? Я не гордая.
    - Зато я гордый.
    Она понизила голос:
    - Я знаю, что с моей стороны очень  некрасиво  играть  на  ваших
чувствах, Арчер. Но я должна была... Я сожгла тот фильм -  и  ничего
не взорвалось...
    - Забудьте о том, что было вчера. Неприятности  могут  случиться
завтра.
    - Вы мне действительно нужны, Арчер.  Я  не  могу  разговаривать
голосом напуганной жертвы, но я правда боюсь.
    - Чего?
    - Я же говорю, что не могу...  вот  так,  издали.  Приезжайте  в
Куинто, и тогда я скажу. Пожалуйста, приезжайте.
    Мы с Мэвис продолжали ходить по замкнутому кругу.
    - Где вы находитесь?
    - Сейчас на пляже, около ресторанчика, но лучше я встречу вас  в
другом месте. В гавани, знаете, там стоит такой большой столб...
    - Да, знаю, - сказал я. - Прекрасное место для засады.
    - Не говорите так. Я буду там, в конце мола. Ночью в  это  время
там, надеюсь, будет пусто. Вы приедете?
    - Через полчаса, - решился я.


    В  четыре  утра  Куинто  выглядел  совсем  маленьким.  Пустынные
темные улицы сбегали вниз к пустынному темному  океану.  Воздух  был
удивительно чист, но на переднем  стекле  машины  появились  водяные
капли, и запах моря, горький и свежий, вторгся ко мне  в  кабину  из
безлюдного  города.  Ночью  на  море  стояла  застава,   наполненная
холодными морскими ветрами и перемещающейся подводной чернотой.
    Там,  где  101-Олтертейн  выбегала  из  города,  на  стоянке,  в
красноватом  свете  светофора,  сгрудилось  четыре-пять  грузовиков.
Словно  буйволы  у  водоема.  Я  увидел  склонившихся   над   ранним
завтраком водителей и тонкобровую,  с  мордочкой  мопса  официантку,
что стояла в дверях забегаловки  с  сигареткой  во  рту.  С  большим
удовольствием я  тоже  остановился  бы  здесь,  съел  бы  три  яйца,
немного поболтал бы с этими людьми, а потом отправился  бы  обратно,
в мотель, и лег бы спать. На следующем перекрестке я резко  повернул
налево, и шины, раздираемые жалостью к самим себе,  взвизгнули:  уже
так поздно, они так устали. Я произнес  вслух,  обращаясь  к  самому
себе и к скулящим шинам: "Надо как-нибудь со всем этим справиться".
    Мол  в  Куинто,  оказывается,  продолжал  собой  улицу,  которая
пересекала черную ленту шоссе.  Внизу  длинные  белые  волны  лизали
песок, плескались о сваи и заграждения, защищавшие мол.  Я  медленно
вел машину, фары освещали белые перила, шедшие из одного конца  мола
до другого. У начала перил сгрудилось несколько маленьких  построек:
будка для хранения сетей, закусочная,  магазинчик,  где  продавались
сувенирные ракушки, разные инструменты  для  починки  лодок,  -  все
сейчас запертое и темное. Я остановил  машину  между  постройками  и
морем, около туристского телескопа, в который любопытствующие  могли
глянуть за десять центов,  и  пошел  вдоль  берега.  Ладонь  ощущала
влажную холодную поверхность отполированной рукоятки пистолета.
    В ноздри все глубже проникал  запах  моря  -  запах  водорослей,
рыбы и неспокойной горькой воды. Запах заполнял  мое  сознание,  или
выплывал из недр памяти, словно он  был  в  крови  у  всех  в  нашей
семье. Поверхность океана медленно вздымалась и снова опадала,  пока
я шел по молу, и мрачные отблески ложились на доски настила. И  весь
мол,  казалось,  тоже  вздымался  и  опадал,   жесткий,   скрипящий,
подражая  волнам-разрушителям,  танцуя  долгий  и  медленный   танец
своего разрушения. Я дошел  до  конца  мола,  но  так  никого  и  не
увидел, и не услышал ничего,  кроме  своих  шагов,  скрипа  балок  и
волн, плещущих о мол. В пятидесяти футах  подо  мной  темнела  вода.
Самой ближней землей впереди были Гавайи.  Я  повернулся  к  Гавайям
спиной и направился обратно.
    Мэвис передумала, подвела меня. Последнее прощание  с  Мэвис,  -
так утверждала моя хладнокровная голова - ничего не  значило.  Мэвис
и тогда была странной,  держалась  безответственно,  на  нее  нельзя
рассчитывать.   Или   намерения   вдруг   изменились,   потому   что
обстоятельства изменились внезапно в ее пользу?.. Я медленно шел  по
настилу. "Слишком поздно, ты слишком стар, слишком устал".
    Рассвет растекался по небу, над горами, как пролитое  молоко.  У
подножия расположились улицы Куинто - паутина,  усеянная  огоньками.
Падающие звезды-грузовики, полные виски  и  содовой  воды,  из  Сан-
Франциско, Портленда и Сиеттла двигались на юг по 101-ой. Справа  от
меня  дуга  волнореза  уходила  в  океан;  на  молу  свет  маяка  то
зажигался, то гас, и в  его  узком  коридоре  перемежались  серые  и
зеленые полосы. А вдали за волнорезом в  тихой  гавани  покачивались
суда - высокой и низкой посадки,  лебеди  и  гадкие  утята,  стрелой
проносящиеся сторожевики и широкие  рыболовецкие  посудины,  корабли
для путешествий, и спасательные катера, и  маленькие  ялики,  -  все
темные, не видимые, а скорее угадываемые.  Лишь  на  двух  "рыбаках"
светились ранние огоньки.
    Но нет горели огни и еще на одном судне: три ярких  желтых  окна
резко контрастировали с темной низкой рубкой. Вытянутый  корпус  был
выкрашен белоснежной краской. С  расстояния  в  четверть  мили  яхта
выглядела как  маленький  аккуратный  крейсер.  Килборн  вполне  мог
выбрать его для путешествия.
    Словно  подчиняясь  телепатической  связи,   огни   погасли.   Я
напрягал зрение, словно пытаясь разглядеть, что происходило там,  на
борту за продолговатыми окошками. Просто  глаз  не  мог  отвести  от
"крейсера".
    Неизвестно откуда возникшая рука вдруг схватила меня за ногу.  Я
отскочил в сторону, выхватил пистолет.
    Над  дощатым   настилом   появилась   голова.   Светлые   волосы
выбивались из-под берета. Голос прошептал:
    - Это я.
    - Не надо играть  со  мной  в  прятки!  -  прорычал  я:  в  одно
мгновение она лишила меня присутствия  духа.  -  Пуля  сорок  пятого
калибра могла бы угодить в ад вместе с вашим телом.
    Мэвис поднялась  на  мол,  показалась  мне  целиком  -  стройная
фигурка, свитер и брюки на темном фоне серой воды. Лицо  все  еще  в
движении - будто от долгого бега.
    -  О,  хотела  бы,  чтобы  с  моим  телом  случилось  что-нибудь
подобное. - Мгновенно она приняла другую позу  -  показывающей  себя
маникенщицы. - Как, Арчер?
    Я тут же соврал:
    -  Обойдемся  без  комплиментов.  Вы  очаровали  меня  лишь  как
источник моих доходов.
    - Очень хорошо, сэр. Но... Нам бы следовало сойти  вниз.  Отсюда
нас могут увидеть.
    Мэвис взяла меня за руку.  Ее  рука  была  холодной,  как  рыбья
чешуя. Не отпуская меня,  Мэвис  двинулась  по  забранным  в  перила
сходням к плещущей внизу воде. Мы спустились  на  покачивающуюся  от
волн деревянную приступку,  где  к  ржавому  железному  кольцу  была
привязана маленькая лодка.
    - Чья это?
    - С яхты. Я сюда в ней приплыла... Водители морских  лодок-такси
такие суматошные, и потом... они бы узнали, куда я собираюсь.
    - Понятно. Теперь мне ясно все.
    - Не будьте таким несносным, Арчер. Кстати, как вас зовут?
    - Лу. Можете звать меня Арчер.
    - Простите, если я напугала вас, Лу. - Голос выражал  раскаяние,
и вместе с тем Мэвис умела сделать его обольстительным. -  Я  совсем
не хотела этого. Я должна была убедиться, что там были именно вы.
    - Кого же еще вы ожидали?
    - Ну, мог быть и Меллиотс.
    -  Кто  такой,  черт  возьми,  этот  Меллиотс?  Или  вы   сейчас
придумали это имя?
    - Если вы считаете, что Меллиотс вымысел...
    - Скажите, вон та шлюпка принадлежит вашей семье?  -  перебил  я
ее, показав на длинный белый корпус корабля,  дремавшего  на  другом
конце гавани.
    - Да, - небрежно кивнула Мэвис.  -  Одной,  общей  нашей  семье.
Возьмите, например, милого  друга  моего  мужа,  Меллиотса.  Прошлой
ночью мой дражайший супруг  силой  удерживал  меня  в  распластанном
виде на койке, пока милый доктор Меллиотс вводил дозу  морфия,  чтоб
я заснула.
    Я предложил сигарету, которую Мэвис автоматически взяла  у  меня
из рук. Зажигая спичку, я заглянул ей в  глаза.  Темно-серые  зрачки
были маленькими, как у птички.
    - Видите, - сказала она, перехватив мой  взгляд,  -  я  не  лгу.
Послушайте-ка сердце. - Она  прижала  мою  руку  к  левой  груди.  В
кончиках моих пальцев что-то застучало, но это  были,  думаю,  удары
моего собственного сердца.
    - Видите?
    - Так почему вы не спите?
    - Не заснула! Морфий  только  стимулирует  меня.  Как  валериана
кошку. Хотя сейчас я ощущаю...  во  мне  разливается...  хмель.  Мне
лучше бы присесть. - Все еще держа мое  запястье,  Мэвис  опустилась
на ступеньку сходней и, потянув,  усадила  меня  рядом  с  собой.  -
Показать вам след от иглы? Правда, так не поступают леди, не так ли?
    - Леди остается везде и всегда леди, - произнес  я.  -  Кто  вы,
Мэвис?
    Она зевнула, потянулась всем телом, опустила плечи.
    - Простая девушка,  зарабатывающая  на  хлеб  своим  трудом.  Во
всяком случае, так было. И  мне  хотелось  бы,  чтобы  так  было  бы
всегда... Но я собиралась рассказать вам  о  докторе  Меллиотсе.  Он
сидел за рулем, когда Рико привез вас в тот дом.
    "А, тот, с которым у меня была драка в лачуге Ривиса..."
    -  Он  не  произвел  на  меня  впечатление  человека,   имеющего
отношение к медицине.
    -  Он  называет  себя  доктором.  Он   какой-то   гидротерапевт,
заведует санаторием в Венеции. А у  Уолтера  болезнь  кишок.  Он  не
расстается с Меллиотсом. Даже берет его с собой в круизы, что  очень
удобно, особенно когда он хочет... чтобы я... заснула. Но в тот  раз
я их провела. Я не заснула, и  я  слышала,  что  происходило  вокруг
меня. Так вот... Я услышала, что мой муж собирается убить  человека.
Пэта  Риана,  того,  о  ком  вы  меня  спрашивали.  Уолтер  приказал
человеку  по  имени  Шмидт  убить  Риана.  Через  пару  часов  Шмидт
вернулся на борт и сообщил, что дело  сделано.  -  Мэвис  пристально
посмотрела на меня, глаза в глаза. - Разве  это  вам  ни  о  чем  не
говорит?
    - Говорит. И о многом. Но кто-нибудь  из  них  объяснял,  почему
нужно было застрелить Ривиса?
    - Нет, никто, но я знаю причину. - Мэвис положила голову ко  мне
на плечо. Надула нижнюю губку. - Но вы еще  не  дали  мне  обещание,
что будете работать для меня.
    - А вы не сказали мне,  что  я  должен  сделать.  Я  не  наемный
убийца, как Шмидт.
    - Я хочу только справедливости. Я хочу, чтобы вы заявили, что  в
убийстве Пэта виноваты Шмидт и мой муж.
    - Тогда вы должны будете объяснить мне, почему они его убили.
    - Я все расскажу... Я хочу, чтобы мой муж умер или убрался куда-
нибудь очень далеко, но у меня недостает  храбрости  добиться  этого
самой.
    - Боюсь, он и я - выступаем в разных весовых категориях. Один  я
его не уберу. Но мы можем добраться до него через Шмидта.  Одного  я
не понимаю, как это Килборн сумел вас заполучить? Вы ведь до  смерти
его боитесь. Или раньше не боялись?
    - Боялась. Но больше не боюсь. Теперь - нет.  Меня  бы  не  было
здесь, если б я боялась, правда?
    Но ее голос дрожал, и она неотрывно глядела на яхту,  отдаленную
от нас.
    - Расскажите-ка мне все по-порядку, Мэвис. У нас нет времени  на
споры.
    - Да. Все по  порядку.  -  Она  плотно  сжала  губы.  И  лицо  и
привалившееся ко мне тело,  чувствовалось,  напряженно  боролись  со
сном. - Я чувствую себя совсем разбитой, Арчер. Морфий берет свое.
    - Давайте пройдемся.
    - Нет. Останемся лучше здесь. Скоро я должна  возвращаться.  Они
же не знают, что я уплыла.
    Я вспомнил свет на борту яхты, который горел, а затем погас.
    Я задумался. Но тут она  начала  рассказ.  Слова  лились  ровным
потоком, казалось ничем не потревоженным.
    - В том, что случилось, есть  доля  и  моей  вины.  Наверное,  я
совершила очень неблаговидный поступок...  По  крайней  мере,  скажу
вам так: я не была наивной девочкой, когда выходила за  него  замуж.
Я  слишком  долго  жила  на   отшибе   жизни,   получала   то,   что
подвертывалось, прислуживала за столиками, выполняла срочную  работу
и не искала большего... Его я встретила в прошлом году в Бельэре.  В
то время я подрабатывала на жизнь манекенщицей, и мне  заплатили  за
то, чтоб я была на том  вечере,  Килборн  про  оплату  не  знал,  во
всяком  случае,  думаю,  что  не  знал.  Как  бы  там  ни  было,  он
привязался ко мне, у  него  было  полно  денег,  а  у  меня  уже  не
оставалось сил тянуть лямку, и я ухватилась за него. Ему нужна  была
хозяйка в доме, чучело для одежды, партне