у.  Нет,  надо
отбросить эту дурацкую мысль! Ночные улицы - моя епархия,  так  было
и останется до тех пор, пока я не скачусь в последнюю канаву.
    "ГРЭХЭМ-КОРТ"...   Название   вырезано   на   лицевой    стороне
прямоугольного  металлического  ящика,  буквы   освещались   изнутри
электрической  лампочкой.  К  столбу,  что   поддерживает   вывеску,
прибита выкрашенная в  белую  краску  дощечка,  на  ней  неуверенной
рукой вывели: "Не сдается внаем",  но  "не"  закрывает  измочаленный
непогодой клочок картона.
    Я остановил машину, не выключив мотора. Выхлопная труба  пустила
в холодный воздух маленькое голубое  колечко  дыма.  "Словно  трубка
Шерлока Холмса", - подумал я.
    Оглядел  место,  куда  меня  занесло.  Грэхэм-Корт   представлял
собой	 выстроившиеся в один ряд полусгнившие лачуги, а вдоль ряда  -
полоски завялой травки да запущенные дорожки из старого гравия,  что
вели к разбитым ступенькам, обозначавшим входы в  эти  халупы.  Иные
из них сейчас испускали свет сквозь щели в криво  сколоченных  своих
стенах. Темное строение, на  котором  было  написано  "Офис",  ближе
других  расположенное  к  улице,  выглядело  совсем  заброшенным,  -
владелец, видно, давно разочаровался в этом "учреждении".
    Я  вышел  из  машины.  На  мягком  ночном   ветру   покачивались
усыпанные  красными  цветами  ветви  эвкалиптов,  сбрасывая  с  себя
тоненькие крошечные лепестки. Без всякой причины я  поднял  лепесток
с тротуара и растер его между пальцами в красный порошок.
    Пока я раздумывал, направиться ли мне к  домам  или  посидеть  в
машине,  терпеливо  ожидая  каких-нибудь   событий,   дверь   одного
халупного  коттеджа  приоткрылась.  Оттуда  вытекла  желтая  полоска
света, мазнула траву. Качнулась мужская тень. Потом  свет  исчез.  Я
пошел прочь от  своей  машины,  и,  как  ожидал,  вскоре  за  спиной
услышал быстро приближающиеся шаги.
    Я резко свернул на  тропинку  к  какому-то  неосвещенному  дому,
будто горел страстным желанием попасть именно  в  это  неприветливое
здание. Мою  тень  поглащала  тень  от  кустов,  и  я  понимал,  что
спешивший за мной человек не мог различить больше,  чем  только  мой
силуэт. К тому же за домом сбоку стояла машина, и я зашел за нее.
    Шаги на тротуаре простучали мимо меня.
    На углу квартала мужчина пересек  освещенное  пространство.  Это
был Ривис, вышагивавший с озабоченным  видом,  подняв  подбородок  и
развернув  плечи,  -  таким  он  в  какой-нибудь  бурлящий   полдень
завлекал девушек. Я кинулся назад, к машине, как только увидел,  что
он переходит  перекресток  у  соседнего  квартала,  быстро  выключил
фары,  запер  дверцы  и  тогда  со  спокойной  душой   начал   пешее
преследование.
    У меня не было иного выбора. Он знал мою машину.
    Я шел за ним, держа  дистанцию  примерно  в  квартал,  используя
любое попадавшееся по пути  укрытие:  деревья,  заборы,  автомобили.
Ривис ни разу не обернулся; он шел как человек, у  которого  совесть
либо абсолютно чиста, либо полностью отсутствует. Вскоре он  свернул
налево. Я пересек  бульвар  и  сократил  дистанцию  между  нами.  На
Ривисе был  щегольской  костюм,  где  боролись  черный  и  рыжевато-
коричневый  цвета;  через  разделявший  нас  широкий   и   пустынный
проспект я даже мог расслышать,  как  он  потрескивает  в  движении,
этот его новый костюм.
    Ривис направился к стоянке такси, вдоль обочины бульвара  стояло
несколько машин. Я  думал,  что  он  возьмет  одну  из  них,  и  сам
собирался уже сесть в другую, чтобы ехать следом. Но  он  вдруг,  не
дойдя до машин, уселся на  скамейку  автобусной  остановки,  закинул
ногу на ногу,  закурил  сигарету.  Я  остановился  в  тени  углового
здания. Слева от меня мерцал красными огнями  высоко  на  фоне  неба
отель, распространяя вокруг себя свет, вроде  того,  что  вы  видите
сквозь закрытые веки, если повернете лицо к солнцу. Тем не  менее  я
не терял Ривиса из виду.
    Между нами неторопливо проехал  запоздалый  автомобиль.  За  ним
внезапно вылетела из мглы длинная черная  машина  и  остановилась  у
бульварного красного ограждения, там, где сидел  Ривис.  Тот  встал,
выбросил сигарету. Мужчина в темно-серой  ливрее  открыл  перед  ним
заднюю дверцу. Я уже почти пересек улицу, когда лимузин  сорвался  с
места. Я распахнул дверцу первого же такси.
    - Вперед, за ним, не отставая!
    - За двойную плату? - поинтересовался шофер  сквозь  нарастающее
рычание мотора.
    - Будь спокоен. И еще сверх, коли разглядишь их номер.
    Меня отбросило к спинке сиденья (не  меньше  пятидесяти  миль  в
час, сообразил я). Мы быстро вынеслись из пустынной  части  бульвара
туда, где шло уже множество машин. Пришлось лавировать.
    - Не приближайся к ним  слишком  быстро.  Когда  увидишь  номер,
немного отпусти.
    Таксист сбавил cкорость, но расстояние  между  автомобилями  все
равно сокращалось.
    - 23П708. Ты хочешь сесть парню на хвост? А в чем дело?
    - Играю в одну игру.
    - Ну ладно. Можешь  темнить.  Но  я  только  задал  естественный
вопрос, разве не так?
    - Я не темню. Я пока сам не знаю ответа.
    Записал  номер  лимузина  на   внутренней   стороне   спичечного
коробка, опустил коробок в карман.
    К моему удивлению, черный автомобиль вскоре остановился  у  края
пешей дорожки, высадил Ривиса  и  исчез.  Ривис  прошествовал  через
тротуар, нырнул под вывеску, которая извещала, что тут  "Хант-Клаб".
Обитая кожей дверь захлопнулась.
    - Я тоже выйду здесь, - сказал я  таксисту.  -  Припаркуйся  как
можно ближе и подожди меня.
    Он оторвался от руля, приподнялся, щелкнул пальцами.
    - Покажи-ка мне сначала зелененькую бумажку.
    Я протянул пятерку.
    Он посмотрел на счетчик,  обернулся  ко  мне,  поизучал  меня  с
полминуты, глядя поверх спинки своего  сиденья.  У  него  было  лицо
сицилийца, черные глаза, как бы заостренный, с горбинкой нос.
    - Что, игра серьезная?
    Я сказал ему:
    - Я частный полицейский. Никаких неприятностей не будет.
    Я надеялся, что не будет.
    И тоже вошел в великосветский "Хант-Клаб".
    "Хант-Клаб" Денниса  был  мрачным,  прохладным  и  переполненным
заведением.
    Зал клуба - полированное дерево, благородные медные и  бронзовые
завитушки. На фотографиях, вытянувшихся в линию по одной из  обшитых
панелями стен,  запечатлелись  портреты  выдающихся,  или  тех,  кто
когда-то считался выдающимися, деятелей.
    Было около двух часов ночи. Перед сигналом к тушению  огней  тут
бывал  настоящий  час  пик.  Я  не  без  труда  отыскал  за  стойкой
свободное местечко, которое и занял с завидной быстротой.
    Где тут мой преследуемый?
    Черно-коричневый костюм вызывающе  поскрипывал  в  самом  центре
зала. Ривис сидел ко мне спиной, за его столиком  были  еще  двое  -
женщина и мужчина. Мужчина наклонил голову к Ривису,  слушал.  Синий
смокинг  обтягивал  его  массивный   торс.   Рыхлое   жующее   лицо,
вырастающая из мягкого белого воротничка  широкая  шея  поддерживала
огромную голову, почти гладкую и по-младенчески розовокожую.
    Он   слушал   внимательно;   в    полуприкрытых    глазах-щелках
просвечивал ум.  Чего  нельзя  было  сказать  о  молодой  женщине  с
пепельными волосами и в платье  из  белого  плиссированного  шифона.
Нарядная!  Однако  красота  самой  хозяйки   затмевала   великолепие
платья. Она отрешенно склонилась над  столиком,  коротко  стриженные
волосы обрамляли ее лицо строго и сдержанно, будто монашеский  плат.
У нее были удивительно правильные черты лица.
    Вдруг  она  поднялась  и  направилась  к  бару.  В  зале  к  ней
оборачивались - и не только  мужчины.  Она  присела  на  стул  около
стойки рядом со мной, и  ей  тут  же,  раньше,  чем  мне,  подвинули
бокал.  Бармен  назвал  ее:  "Миссис  Килборн".  Рука  его   сделала
приглашающе-ласковое   движение,   легкое,    как    бы    поправляя
отсутствующую у него  челку,  но  мной  замеченное.  Ее  тут  знали.
Знали, что она любит: в бокале плескался крепкий бурбон.
    Наконец  и  мне  бармен  принес  то,  что  я  заказал:   портер,
пенившийся в медной кружке.
    - Вы последний, кого я обслуживаю, сэр.
    - Хорошо.
    Я  взглянул  на  женщину.  Чистый,  спасительный  кислород!   Но
поглубже вдохните его, и у вас возникнет сладкое  головокружение.  И
даже опасное. Меланхоличный взгляд  из-под  густых  ресниц,  слегка,
совсем слегка впалые щеки, кожа и  фигура,  как  говорится,  экстра-
класса.
    Ее  пальцы   расстегнули   ридикюль   из   золотистой   материи,
украшенный мелкими бриллиантами.
    - Ах, чтоб тебе пусто было. - Ее голос звучал ровно и тихо.
    - Что-нибудь случилось?  -  я  произнес  эти  слова,  не  тешась
надеждой обратить на себя внимание.
    Миссис Килборн не обернулась, не посмотрела на меня. Я  подумал,
что мне дали от ворот поворот, и  не  стал  особенно  настаивать  на
ином варианте. Но тут она сказала, все тем же ровным, тихим голосом:
    - Ночь за ночью, ночь за ночью, и так без конца. Если бы у  меня
было, чем заплатить за такси, я бы ушла от него.
    - Буду рад помочь.
    Теперь она повернулась  ко  мне.  Ах  как  мне  захотелось  быть
сейчас помоложе и покрасивее  и  чтоб  в  моем  кармане  гремела  бы
мелочь, по крайней мере миллион!
    - Кто вы?
    - Ваш неизвестный поклонник. Уже пять последних  минут.  За  них
ручаюсь.
    -  Благодарю  вас,  неизвестный  поклонник,  -  она  улыбнулась,
подняв брови, и ее улыбка разила, как стрела. - Вы  уверены,  что  я
имею честь разговаривать не с отцом пятерых детей?
    -   Общественное   мнение,   старые   предрассудки...   В   моем
распоряжении целая эскадра такси.
    - Это забавно, но та же эскадра - и в  моем  распоряжении  тоже.
Точнее сказать, в распоряжении мужа. Мне же нечем заплатить...
    -  В  данную  минуту  меня  поджидает  такси.   Вы   можете   им
воспользоваться.
    - Какая любезность!  И  самоотречение  в  придачу...  Так  много
неизвестных поклонников хотят стать известными.
    - Не обязательно.
    - Забудьте-ка, о чем я сказала. У меня не хватит мужества ни  на
что, кроме разговоров.
    Она посмотрела на  свой  столик;  огромная  голова  повелительно
кивнула, подзывая ее. Туда она и направилась.
    Бармен в этот  момент  произнес,  разведя  руками,  обращаясь  к
публике:
    - Прошу прощения, господа, нам пора закрывать.
    - Кто эта загадочная дама? - тихо спросил я у него.
    - Миссис Килборн?
    - Да, кто она?
    - Миссис Уолтер Килборн, - было окончательно заявлено в ответ. -
А с ней Уолтер Килборн.
    Это имя ассоциировалось у меня с  деньгами,  большими  деньгами,
но как-то неопределенно, неточно.
    Я уже сидел в такси, когда они, все трое,  появились  на  улице.
Сразу же и лимузин подъехал к обочине тротуара. Ноги  Килборна  были
маловаты и слабы для его огромного туловища. Роста с  женой  он  был
одинакового. Ривис распахнул им дверцы машины, потом сам  уселся  на
переднее сиденье.
    Мой таксист поинтересовался:
    - Хочешь еще разок сыграть в преследователей?
    - Было бы неплохо, еще не так поздно.
    - У некоторых парней, - проворчал он, -  совсем  особое  чувство
юмора.
    Тем не менее мы развернулись и быстро поехали следом  за  черным
лимузином. Движение поутихло,  и  было  нетрудно  держать  приличное
расстояние, но так, чтоб не упустить из  виду  красные  огоньки  его
задних фар. В середине проспекта  черный  лимузин  снова  свернул  к
тротуару. Килборны  вышли  из  машины  и  скрылись  в  дверях  отеля
"Фламенко". Ривис остался сидеть рядом с  шофером.  Черный  внезапно
развернулся и промчался мимо нас в противоположном направлении.  Мой
водитель  остановился  в  сотне  ярдов  от  "Фламенко".  Он  яростно
боролся со сцеплением и с рулем.
    - Сколько еще?
    - Увидим, увидим. Давай поворачивай.
    - Около двух часов  ночи  я  обычно  делаю  передых:  что-нибудь
пожую, выкуриваю сигарету.
    - Да, это полезно.  Только  вот  убийство  иногда  нарушает  наш
хронометраж.
    Стрелка спидометра скакнула, сбрасывая набранную было скорость.
    - Ты сказал убийство?
    - Вот именно.
    - Кого-то убивают или собираются убить?
    - Уже убили.
    - Не люблю путаться в убийства.
    - Кто же любит... Держи черного в поле зрения и меняй дистанцию.
    Черный  автомобиль  остановился   перед   светофором.   Замигала
боковая фара. И тут водитель моего такси совершил  ошибку:  подъехал
к нему  слишком  близко.  Ривис  посмотрел  назад,  глаза  его  были
огромными и черными в свете от нашей машины. Что-то  сказал  шоферу.
Вряд ли они обсуждают красоту ночи. Я выругался про себя.
    Лимузин  свернул  налево,  выбрался  на  Фривэй   и   пошел   со
скоростью,  для  которой  и   был   предназначен.   Стрелка   нашего
спидометра  дошла   до   восьмидесяти   и   замерла,   как   стрелки
остановившихся часов. Огни задних фар  преследуемой  машины  исчезли
за очередным поворотом и умчались, а  мы  все  еще  преодолевали  на
визжащих шинах предыдущий поворот.
    - Извини, - сказал водитель, застыв над  рулем.  -  Этот  чайник
может запросто держать по сотне миль отсюда и  до  Сан-Франциско.  Я
так не тяну.


                              Глава 11

    Грэхэм-Корт не изменился за тот час с лишним,  как  я  уехал  из
него в поисках Ривиса. И все же... Тот факт,  что  Ривис,  рядом  со
всей этой заброшенностью, садился  в  лимузин,  доставлявший  его  в
общество   мистера   Килборна,    придавало    Грэхэм-Корту    некую
таинственность: не  совсем  исключалась  возможность  того,  что  за
покосившимися стенами халуп было нечто иное, чем  выпивка,  бедность
и ночи с дешевыми девочками. Может, для  Ривиса  Грэхэм-Корт  -  это
сцена,  игра,  маска,  уединенный  уголок,  где   актер   разыгрывал
бедность за тысячу долларов в день; трущоба,  где  прекрасный  принц
проживал пока инкогнито.
    Из первого на моем пути домика слышались  причитания  женщины  и
невнятно ворчал мужчина, приказывающий ей,  наконец,  заткнуться.  В
следующей лачуге, она выступала чуть вперед из  ряда  лачуг-соседей,
подобно разъяренному сверчку, стрекотало радио. Обиталище  Ривиса  -
третий дом слева, если считать с улицы.
    Дверь открылась с первой же попытки при помощи обычной  отмычки.
Я закрыл дверь за собой и нащупал выключатель.
    Комната вынырнула из темноты  и  заключила  меня  в  грязноватый
оштукатуренный куб, покрытый побелкой. Свет давало бра - лампочка  с
бумажным абажуром, встроенная в  висячее  двойное  гнездо;  от  него
тянулась проводка, сначала вдоль стены до вбитого голого  гвоздя,  а
затем вниз по стене  к  двухкамфорочной  электроплите.  На  покрытом
клеенкой столе, рядом с плитой, рассыпаны темные  крошки.  Некоторые
из них двигались. К противоположной стене  привалился  комод,  куски
иссохшей фанеры отслаивались от его  боков.  На  крышке  комода,  во
многих местах прожженной окурками, я увидел пузырек с  лосьоном  для
волос и пару армейских кисточек для бритья с инициалами "П. М. Р.".
    Я  исследовал  ящики  комода,  где  обнаружил  две   выстиранные
рубашки, две пары  хлопчатобумажных  носков,  отвечающих  последнему
писку моды, смену белья, картонную  коробку  с  наклейкой  "Шейк"  и
цветной фотографией самого Шейка, голубую шелковую ленту за  "второе
место в юношеских состязаниях по  преодолению  полосы  препятствий",
что состоялись в лагере Макензи в тридцать первом  году,  и  коробку
складных очков, их  пластиковая  оправа  была  под  цвет  ленты.  На
многих оправах надписи: "Поздравляем Патрика, или Пэта,  Ривиса".  В
нижнем ящике лежала грязная одежда.
    Железная кровать в левом углу напротив входа  занимала  чуть  ли
не  четверть  всего  пространства  комнаты.   Застлана   одеялом   -
принадлежностью военно-морских сил  Соединенных  Штатов.  Фотографии
над кроватью казались неразлучными с  одеялом:  обнаженные  бабенки,
на каждую из дам приходилось по дюжине фотографий. Увидел я здесь  и
Гретхен Кек,  -  нежное  тело,  лицо  застыло  в  смущенной  улыбке.
Напротив кровати с изогнутой железной  трубы  свешивалась  выцветшая
зеленая занавеска, за ней скрывались  раковина,  унитаз,  переносная
разборная душевая кабинка из ржавеющего металла.  На  видавшем  виды
линолеуме еще не высохла лужа, пачкавшая край занавеси.
    Не опускаясь на колени, я протянул руку  как  можно  глубже  под
кровать и извлек  оттуда  картонный  чемодан  с  истертыми  кожаными
уголками. Чемодан был заперт, но  дешевый  замочек  сразу  отскочил,
стоило только ударить по крышке каблуком. Я вытянул чемодан на  свет
и откинул крышку. Под источающей  запах  плесени  мешаниной  грязных
рубашек и носков на дне хранились распечатанные письма,  еще  какие-
то бумаги. Большинство бумаг - личные письма девиц. Одно,  например,
начиналось так: "Мой дорогой! Ты буквально свел меня с  ума  прошлой
ночью", - и  оканчивалось:  -  "Теперь,  когда  я  знаю,  что  такое
любовь, мой дорогой, не уходи и не  покидай  меня,  напиши  и  скажи
мне, что ты этого не сделаешь". Другое,  написанное  почерком  более
взрослого  человека,  начиналось:  "Дорогой  мистер   Ривис"   -   а
заканчивалось словами: "Я безумно люблю вас всем сердцем". Были  тут
официальные рекомендации, справки, в одной из них  констатировалось,
что Патрик Морфи Риан родился в Бир-Лейк-Каунти, штат  Кентукки,  12
февраля 1921 года, 23 июня 1942 года поступил на  службу  в  морскую
пехоту Соединенных Штатов в Сан-Антонио, штат Техас,  был  уволен  в
отставку в Сан-Диего в декабре того же года, причем уволен за  некие
прегрешения.  Гражданская  карьера  Риана:  земледелец,  механик   в
гараже, ученик  в  бригаде  по  техническому  обслуживанию  нефтяных
скважин, наивысшая ступень - пилот в торговой авиации. Была здесь  и
копия заявления, направленного  в  Национальную  службу  страхования
жизни, - на сумму в две тысячи долларов, - составленная все  тем  же
Патриком  М.  Рианом  и  датированная  вторым  июля  1942  года.   В
заявлении содержалась просьба переслать страховой  полис  Элен  Риан
Кассиди, проживающей на Р.Р. 2, в Бир-Лейн, штат Кентукки. Ею  могла
быть мать, сестра или бывшая жена.
    Имя Элен появилось снова, на этот раз под  другой  фамилией,  на
пустом конверте в углу чемодана. Конверт адресован  мистеру  Патрику
М. Риану, Грэхэм-Корт, Лос-Анджелес, а на почтовой марке  значилось:
"Лас-Вегас, 10 июля" - проставлен текущий год.  Обратный  адрес  был
нацарапан поперек разорванной части конверта: "Миссис Элен  Шнайдер,
район Раш, Лас-Вегас, штат Невада". Та самая  Элен,  которой  должны
были переслать  страховой  полис  Пэта?  Если  так,  значит,  ей  он
доверял. И Лас-Вегас находился недалеко, на  расстоянии  одного  дня
птичьего лета. Я запомнил адрес.
    Я увлекся изучением писем, стремясь отыскать то,  которое  могло
бы принадлежать пустому конверту,  но  тут  легкий  ветерок  холодом
коснулся моей шеи и одновременно  погас  свет.  Не  оборачиваясь,  я
медленно выпрямился, затем так же медленно повернулся  с  письмом  в
руках. Дверь была открыта на несколько дюймов, за  ней  непроглядная
тьма, и,  когда  я  потянулся  к  выключателю,  сквозь  щель  быстро
просунулась  рука,  схватила  мою  руку,  с  силой   замкнулась   на
запястье. Рука рванула меня вниз, я потерял равновесие  и  стукнулся
головой об стену.  Посыпалась  штукатурка.  Вторая  рука  незнакомца
схватила меня за  шею,  выворачивая  ее  я  уперся  ногой  в  косяк,
напружинился и втащил руки в комнату. Руки,  плечи,  потом  и  всего
парня целиком, он притянул за собой и дверь.
    Нет, это был  не  Ривис.  Мужчина  постарше.  Нос  и  брови  как
наросты на широком пне лица. В глубине пня жили блестящие тараканы -
маленькие глаза. Я ударил по переносью свободной рукой, потом еще  -
в  толстый  подбородок.  Его  голова  дернулась.  Но  дело  не  было
кончено. Незнакомец, скалясь, бросил в бой массивные свои плечи.  Он
рухнул на меня  и,  лишив  свободных  движений,  опрокинул  на  пол.
Тотча