вас. Ваше решение очень важно  для
нас  обоих.  -  Внезапно  лицо  его  озарилось,  как   у   человека,
заслышавшего шаги возлюбленной. - Полагаю, это мой завтрак.
    Завтрак прибыл на  серебряном  подносе,  который  был  настолько
широк, что еле пролез в открытый люк. Под его тяжестью потел  одетый
в белый пиджак мулат-официант. Были поданы приборы, и Килборн  отдал
дань  внимания  каждому  блюду.  Наблюдая  за  Уолтером   Килборном,
нетрудно было понять, что  еда  -  его  истинная  любовь.  Он  ел  с
огромным увлечением.  Кусок  ветчины,  четыре  яйца,  шесть  тостов;
почки и две гигантские форели; восемь блинов  с  восемью  маленькими
сосисками; кварта малины, пинта сливок, кварта кофе.  Я  смотрел  на
него, как смотрят на гигантских животных в зоопарке, -  а  вдруг  да
подавится и помрет, тем самым облегчив положение нас обоих.
    Наконец Килборн откинулся на спинку стула и  приказал  официанту
унести опустошенные тарелки и чашки.
    - Ну, мистер Арчер? - Гурман пустил свои белые пальцы  попастись
в розоватых колечках волос. - Каково решение?
    - Я еще не обдумал  до  конца.  Разрешите  спросить:  откуда  вы
взяли, что мне можно доверять?
    - Вместо того чтобы пачкать вашей кровью руки, я  беру  на  себя
определенную долю риска, это верно. Но  думаю,  что  я  могу  узнать
честного человека, когда его  вижу.  Эта  способность  основа  моего
успеха, если уж быть предельно откровенным.
    - В ваших распоряжениях есть противоречие, - заметил я.  -  Если
я взял ваши грязные деньги,  то  вы  не  можете  полагаться  на  мою
честность в дальнейшем.
    - Сейчас мои грязные деньги у вас, мистер Арчер. Вы  добыли  их,
благодаря вашей бдительности, вашим  усилиям.  Честным  усилиям.  Не
для себя. Но позволю себе предположить,  что  вы  тщательно  отмоете
эти деньги, прежде чем их потратить.  Конечно,  я  был  бы  глупцом,
если свое доверие...  м-м-м...  не  зафиксировал  бы  документально.
Разумеется,  вы  дадите  мне  расписку,  подтверждающую   реальность
оказанной услуги.
    - Какой именно?
    - Услуги...  равной  тому,  что  вы  сделали.  Будет  достаточно
просто написать: "За поимку и доставку Пэта Риана". Тем самым  убьем
сразу двух зайцев.  Расписка  аннулировала  бы  мою  передачу  денег
Риану, что является единственной уликой против меня  в  деле  миссис
Слокум. И самое главное, такая расписка защитит меня в  случае,  ес-
ли ваша честность поколеблется, и  убийство  Пэта  Риана  дойдет  до
суда.
    - И я буду тогда соучастником убийства.
    -  И  очень  активным.  Вот   именно:   мы   с   вами   окажемся
соучастниками.
    Ловко  меня  впутывают  в   это   дело.   У   меня   разыгралось
воображение, и я представил себе, как через год, пять,  десять  лет,
мне предложат выполнить "маленькие поручения" Уолтера Килборна  и  я
не посмею уже сказать "нет".
    Во мне закипела ярость. Но ответил я ему благоразумно:
    - Я не смогу  с  достаточной  гарантией  вытянуть  свою  шею  из
петли. В смерти Риана замешано еще полдюжины человек. Кто-нибудь  из
них заговорит, и комбинация разрушится.
    - Вовсе нет. Со мной связан только один из них.
    - Шмидт.
    Брови поползли на его лоб - розовые удивленные гусеницы.
    -  Вы  знаете  Шмидта?..  Вы   действительно   оказались   очень
деятельны, мистер Арчер.
    - Я знаю его достаточно хорошо, чтобы  предпочесть  не  иметь  с
ним больше никаких контактов. Если полиция укажет на  него  пальцем,
он расколется и все выболтает.
    - Я вас понимаю. - Рот херувима  опять  изобразил  успокаивающую
улыбку. - К счастью, вы можете спать  спокойно.  Оскар  Шмидт  отбыл
сегодня утром... м-м-м...  вместе  с  отливом.  Ради  нашего  общего
блага Меллиотс позаботился о нем.
    Мужчина в льняном костюме теперь сидел на обитой кожей скамье  у
переборки. Обнажая белые  зубы,  сидел  и  поглаживал  ствол  своего
пистолета.
    - Замечательно, - сказал я. - Риан позаботился о миссис  Слокум.
Шмидт позаботится о Пиане. Меллиоте позаботился о Шмидте. Да  у  вас
целая система.
    - Я крайне польщен, что она вам нравится.
    - Но кто позаботится о Меллиотсе?
    Килборн перевел взгляд  с  меня  на  вооруженного  мужчину,  рот
которого снова замкнулся. Пусть Килборн осмысляет наш  "треугольник"
и с этой стороны.
    - Вы задали весьма пикантный  вопрос.  Вашу  проницательность  я
уравновешу  откровенностью  и   сообщу   вам,   что   Меллиотс   сам
"позаботился"  о  себе  несколько  лет  назад.  Одна  моя   знакомая
девушка, если быть точным - моя служащая,  исчезла  в  Детройте.  Ее
тело обнаружили потом в  реке.  Некий  частнопрактикующий  врач,  не
имевший медицинской лицензии, имя которого  мы  не  будем  уточнять,
разыскивался для  дачи  показаний.  В  это  время  я  направлялся  в
Калифорнию и предложил ему воспользоваться моим личным  самолетом...
Я ответил на ваш вопрос?
    - Вполне. Я  хотел  точно  знать,  что  именно  мне  предлагали.
Теперь я знаю. И отвечаю теперь: я не хочу!
    Килборн недоверчиво посмотрел на меня.
    - Вы всерьез намекаете на то, что вам хотелось бы умереть?
    - Я думаю  покинуть  вас.  Вы  достаточно  умны,  чтобы  понять:
убирать меня прежде, чем вы получите  назад  свои  десять  тысяч,  -
неразумно. Эти деньги ведь и впрямь расстраивают вас, не правда ли?
    - Деньги? Деньги сами по себе для меня ничего не значат.  Видите
ли, мистер Арчер, я  готов  удвоить  сумму.  -  Килборн  вытащил  из
внутреннего кармана пиджака бумажник с золотыми уголками  и  выложил
из него на стол десятитысячную купюру. - Но двадцать тысяч -  это...
это предел.
    - Уберите, пожалуйста, ваши деньги мне не нужны.
    - Предупреждаю, что ваша позиция в  сделке  довольно  зыбкая,  -
заметил мой искуситель уже более сухо. -  Она  может,  колебнувшись,
достигнуть отметки, где ожидаемые доходы окажутся  настолько  низки,
что более дешево и уместно станет попросту убить вас.
    Я посмотрел на Меллиотса. Его горящие глаза были  устремлены  на
Килборна, а в руке он взвешивал пистолет. Нахмуренные  черные  брови
доктора ждали ответа на вопрос.
    - Нет, пока нет. - сказал ему Килборн.  -  Чего  же  вы  хотите,
мистер  Арчер,  если  не  денег?  Может  быть,  женщин,  власть  или
безопасность? Я мог бы поискать в моей организации  место  человеку,
которому ...доверю. Я бы не стал, честно  говоря,  бросаться  такими
словами, если бы не симпатизировал вам.
    - Вы не можете мне доверять, -  возразил  я,  хотя  страх  перед
смертью иссушил губы и сжал мне горло.
    - Вот именно это мне в вас  и  нравится.  Определенная,  упрямая
честность...
    - Вы мне не нравитесь,  -  сказал  я.  Или,  скорее,  прокаркал,
прохрипел.
    На лице Килборна не возникло никакого нового  выражения,  только
белые пальцы раздраженно пощипывали друг друга.
    - Меллиотс, мы немного задержим мистера Арчера у себя, чтобы  он
смог решиться. Где у тебя твой миротворец?
    Мужчина в льняном костюме поспешно поднялся. Его рука  метнулась
в карман, тут же  вынырнула  оттуда,  раскачивая  блестящий  кожаный
предмет, напоминавший удлиненную грушу.
    Я не успел увернуться.


                              Глава 22

    ...Я  шел  по  усыпанному  галькой  руслу   высохшей   реки.   В
неподвижном, ярко раскрашенном небе  пролетали  попугаи  и  кричали,
словно у них в горле перекатывалась та же самая  галька.  Мимо  меня
неслышной поступью прошла  девушка,  от  ходьбы  ее  золотые  волосы
развевались. Я пополз за ней на четвереньках,  а  она  обернулась  и
рассмеялась. У нее было лицо Мэвис,  но  смех  звучал  так  же,  как
крики попугаев. Потом она вошла в темную  пещеру,  уводящую  куда-то
далеко от берега высохшей реки. Ориентируясь на  блестевшие  волосы,
я тоже ступил во тьму.
    Когда девушка снова обернулась ко мне,  чтобы  засмеяться,  лицо
ее превратилось в лицо Гретхен Кек,  а  красные  губы,  оказывается,
были  красными  от  крови.   Мы   находились   в   коридоре   отеля,
бесконечном, как время.  Девушка  все  шла  и  шла,  из-под  ног  ее
поднимались маленькие облачка  пыли.  Она  забивала  мне  дыхание  и
пахла смертью.
    Я пробирался  вперед  по  осколкам,  усыпавшим  потертый  ковер.
Видел какие-то фотографии, газетные вырезки и  обведенные  в  черную
рамку  некрологи,  мятые   конверты   и   стопки   любовных   писем,
перевязанные  розовой   ленточкой,   пепел   и   сигаретные   окурки
коричневого и белого цвета, пустые бутылки  из-под  виски,  засохшую
блевотину и засохшую кровь, жирные тарелки  с  холодной,  наполовину
оставленной   едой.   За   пронумерованными   дверями    раздавались
пронзительные  крики,  хихиканье,  завывания,  стоны,  издаваемые  в
любовном экстазе,  и  стоны,  вызванные,  должно  быть,  нестерпимой
болью. Я глядел прямо перед собой, шел все дальше, надеясь,  что  ни
одна из этих дверей не откроется.
    Девушка остановилась у последней двери и опять обернулась -  это
была Кэти Слокум, она кивала мне, приглашая  заходить.  Я  вошел  за
ней в комнату, наполненную ароматом жасмина.  На  кровати,  накрытая
черным полицейским брезентом, лежала женщина.  Я  убрал  с  ее  лица
брезент и увидел, что оно напрочь покрыто  какой-то  пеной,  -  лица
вроде и не было.
    Я подошел к забранному в переплет окну и распахнул его.  Но  тут
на двери  щелкнула  задвижка.  Оглянувшись  через  плечо,  я  увидел
лишенное каких-либо черт, напрочь обугленное лицо. Я  закричал,  что
не  делал  этого.  Человек  с  обугленным  лицом  направился  в  мою
сторону, и прикосновение его ног к полу было столь  же  мягким,  как
если бы на пол сыпался пепел. Я как можно дальше высунулся из  окна,
посмотрел вниз: на улице, далеко внизу, ползли машины,  их  движение
напоминало муравьиную процессию.
    Наконец выскочил из этого кошмара и проснулся.
    В голове отчаянно стучала кровь - так тяжелые волны прибоя  бьют
методично и сильно в пустынный берег. Я лежал на спине, и подо  мной
было что-то и не твердое, и не мягкое.  Я  поднял  было  голову,  но
ослепительная  вспышка  боли  полоснула  меня  по  глазам.  Лежа,  я
попытался пошевелить руками - не  получалось.  Пальцы  дотрагивались
до чего-то грубого, влажного и бесчувственного.  Некоторое  время  я
лежал, утешая себя мыслью, что эта поверхность  не  собственная  моя
кожа. Виски и щеки щекотал холодный пот.
    По комнате разливался  желтый  свет,  исходил  он  из  высокого,
забранного в проволочную решетку окна, пробитого  в  стене,  которую
покрывал холст. Я скосил зрачки, поглядел на свои  неподвижные  руки
и увидел, что они лишены подвижности при помощи коричневой  холщевой
рубашки. Ноги были свободны; на них едва держались брюки,  я  был  в
ботинках. Потянув  ноги  и  превозмогая  боль  в  глазах,  я  принял
сидячее положение. Оказался, таким образом, на краю койки. А  когда,
лязгнув,  откинулся  засов,  я  поднялся  на  ноги  и  увидел,   что
распахивается обитая кожей дверь.
    В комнату  вошел  Меллиотс  -  в  белых  парусиновых  брюках,  с
обнаженным от ключиц до пупка  торсом,  покрытым  черными  колечками
волос, вроде  шкурки  персидского  ягненка.  Густой  черной  шерстью
заросли и его босые ноги, видные под закатанными до колен штанами.
    За Меллиотсом показалась крошечная седовласая женщина.
    - Хорошо, очень хорошо,  -  Меллиотс  как  бы  продолжал  с  ней
разговор. Потом обратился ко мне: - Еще раз  доброе  утро.  Надеюсь,
вы  насладились  отдыхом.  -  Гримаса  на  его  лице   должна   была
изобразить хозяйское радушие.
    - В вашем приюте слишком  много  вшей.  Уберите  вот  это,  -  я
устыдился своего голоса, который вырывался наружу тоненьким и  сухим
ручейком.
    - Убрать? Получится не очень-то скромно.  -  Меллиотс  посмотрел
сверху вниз на маленькую женщину. - Мужчина должен быть одет во что-
то в присутствии дамы. Я прав, мисс Мэкон?
    На мисс Мэкон было белое одеяние медсестры.  Ее  седая,  коротко
остриженная макушка как раз достигала Меллиотсу  до  пояса,  совиные
глаза улыбались,  отвечая  на  его  взгляды,  при  этом  она  еще  и
подхихикивала.
    Нацелившись для удара головой  в  волосатый  живот,  я  бросился
вперед. Меллиотс слегка расставил  ноги,  как  матадор.  Его  колено
нанесло моей голове встречный удар, направив меня обратно,  так  что
я всей спиной грохнулся об обитую чем-то мягким стену.  Я  сполз  на
пол, но тут же снова встал на ноги. Маленькая женщина захихикала:
    - Да он буйный, доктор. Он ведет себя прямо как  помешанный,  вы
видите?
    - Мы знаем, как с ним справиться, мисс Мэкон. - И  обращаясь  ко
мне, повторил: - Мы знаем, как с тобой справиться.
    Я снова, как мне казалось,  закричал,  потрясая  связанными  ру-
ками:
    - Уберите от меня это!
    - Не понимаю. Ты в расстроенном состоянии сознания.  Это  просто
моя обязанность - некоторое время  удержать  тебя  от  злонамеренных
поступков, пока ты хоть немного не успокоишься.
    Медсестра с восхищением взирала на доктора.
    - Я уже убил одного человека, - сказал я.  -  Думаю,  ты  будешь
следующим.
    -  Послушайте-ка  его,  -  произнесла  мисс  Мэкон  с  блаженной
улыбкой. - Он к тому же одержим манией убийства.
    -  Я  скажу  вам,  мисс  Мэкон,  что  я  думаю  предпринять,   -
проговорил Меллиотс, как бы в раздумье, - Наверное,  водное  лечение
как нельзя лучше подойдет в данном случае. Не устроить ли нам  сеанс
уже сейчас, как вы считаете, мисс Мэкон?
    - Пожалуй.
    - Мы устроим тебе сеанс водного  лечения,  -  улыбаясь,  объявил
мне Меллиотс.
    Я стоял, прислонившись спиной к стене.
    Доктор вытянул из замочной скважины ключ, подошел  ближе,  играя
связкой ключей, и вдруг ударил меня ею по лицу.
    - Ты будешь следующим, - сказал я.
    Он снова размахнулся. Звяканье, удар, жгучая боль...  я  потерял
счет этой повторяющейся последовательности. В  моей  голове  яростно
вспыхивали и гасли взрывы света. По лицу текла  кровь,  оставляя  за
собой влажные, как следы улитки, полосы.
    - Пошел! - скомандовал Меллиотс. - Пока ты  еще  можешь  видеть,
куда идти.
    И я пошел - в  комнату,  напоминающую  склеп,  выложенную  белым
кафелем, лишенную окон. И  холодную.  Утренний  свет  проникал  сюда
через расположенный на высоте примерно в двенадцать футов потолок  и
переливался на хромовой поверхноcти каких-то водопроводных кранов  и
труб, вытянувшихся вдоль стены. Пока сестра  развязывала  мне  руки,
доктор держал меня за плечи. Я попытался ударить его  по  рукам.  Он
звякнул ключами. Доктор стянул с меня  рубашку,  бросил  ее  сестре.
Она поймала ее, скомкала, встала у двери.  На  лице  застыла  улыбка
ожидания, счастливая, как у несмышленного младенца.
    Я стоял у кафельной белой стенки и смотрел  на  свои  руки.  Они
будто  сморщились,  они  медленно  приходили  в  себя,   как   змеи,
выползающие ранней весной на солнышко.
    И тут меня ударила струя воды. Опрокинула на пол.  Откатила  под
стену. Я пытался сесть, задыхаясь, отплевываясь. Где-то над  гудящей
водой прокатился детский счастливый смех медсестры.
    Меллиотс стоял у противоположной стены.Капельки воды блестели  в
его шерсти на животе, словно роса. Одной рукой он держался за  кран,
присоединенный к  белому  резиновому  шлангу.  Другая  покоилась  на
вделанном в стену хромовом руле.
    Мне в лицо снова резанула струя холодной воды.
    Отвернув лицо в сторону, я на карачках  пополз  к  мучителю.  Но
струя, окрепнув, опрокинула меня на спину. И все-таки я  вскочил  на
ноги, я прыгнул на него,  но  был  перехвачен  в  центре  траектории
своего прыжка чудовищной силы потоком, который опять  отбросил  меня
к "моей" стенке. И все-таки я снова поднялся!
    Меллиотс быстро снял с крючка еще один раструб, поуже того,  что
был на белом шланге. Смерил расстояние до меня снайперским взглядом.
    - Посмотри-ка сюда. Мой самый лучший фонтан.
    Тоненькая водяная струя метнулась через склеп и ужалила  меня  в
грудь. На коже отпечаталась, высотой в шесть дюймов, буква  "М",  из
нее засочились капли крови.
    - Кстати, об убийствах, -  сказал  Меллиотс.  -  Этот  маленький
фонтан способен убить.
    Я бросился через всю комнату и смог схватить его  за  горло.  Он
легко оттолкнул меня, я пошатнулся, я был настолько слаб,  что  едва
мог устоять на ногах. Струя, еще сильнее прежней, тотчас  отшвырнула
меня назад к "моей" стене.
    - Фонтан убьет, - произнес Меллиотс. - Он слеп.
    - Сделай же с ним это, - сказала Мэкон, сопровождая  свои  слова
невинным смехом.
    - Мне бы самому хотелось сделать с ним  это.  Но  помните,  мисс
Мэкон, мы должны оставаться в рамках закона,  -  доктор  сделал  это
замечание вполне серьезно.
    Вода сбила меня с ног, я ударился головой о стену,  упав  на  то
же место, куда упал в первый раз. Я лежал  почти  без  сознания.  Но
слышал, как дверь захлопнулась и как в замке повернулся ключ.  Потом
я сел, откинувшись к стене, вытянув по  полу  ноги.  Грудь  и  живот
покрывали красные рубцы, на глазах превращавшиеся в синие.
    Постепенно я приходил в себя...
    Дверь в этом кафельном склепе была сделана  из  покрытой  эмалью
стали и плотно пригнана к  металлическому  проему.  Она  открывалась
наружу,  с  моей  стороны  была  абсолютно  гладкой.  Пару   раз   я
попробовал ударить в нее плечом и сдался.
    Потолок из матового стекла был  укреплен  проволочной  решеткой.
Она  находилась  в  добрых  двенадцати  футах  от  пола,  и  никаким
человеческим  прыжком  нельзя  было   преодолеть   эту   высоту.   Я
попробовал забраться по той стене, где краны и шланги,  цепляясь  за
них. Все, что я получил, - это водяной душ, в  котором  я  вовсе  не
нуждался. Я закрутил кран, который  случайно  отвернул,  и  принялся
праздно наблюдать, что происходит  в  этом  склепе-камере  без  моих
попыток искать выход... Обратил внимание на пол. Его стала  заливать
прибывающая откуда-то вода. Откуда?  Оказывается,  она  вытекала  из
впадины в центре  пола.  Ну  а  как  ее  отсюда...  извлекали?  Воду
собирала дренажная труба тоже в полу.  Труба  была  накрыта  круглой
металлической сеткой. Я запустил пальцы под сетку, и она  поддалась.
Открылось  отверстие,  диаметром  в   четыре   дюйма.   Можно   было
посожалеть, что я не канализационная крыса. Но... некая сырая  мысль
шевельнулась во мне, какое-то полуутопленное животное вспомнилось...
    Был еще один выход из склепа-камеры. А что, если... Если я  смог
бы наполнить склеп водой настолько,  чтоб  подняться  к  стеклянному
потолку? Опасный эксперимент, но не более  опасный,  чем  пребывание
там, где я находился, в ожидании Меллиотса и его новых игр.
    Перво-наперво надо было как-нибудь заткнуть дренажную трубу.
    Я снял ботинки и носки, запихнул носок одного  ботинка,  обмотав
его носком,  в  отверстие.  Потом  до  отказа  отвернул  все  краны.
Зашипело,  зажурчало  и  хлынуло  из  всех  кранов  и   шлангов.   Я
увертывался от  воды,  как  мог:  Меллиотс  привил  мне  водобоязнь.
Замерев  в  углу,  я  смотрел,  как  вода  покрывает  мои   лодыжки,
добирается до колен, поднимается к поясу. Через  пятнадцать-двадцать
минут я уже оторвался от пола.
    Вода была теплой и приятной, постепенно я перестал  ее  бояться.
Перевернулся на спину, раскинул руки и  стал  ждать,  когда  потолок
окажется поближе ко мне. Поднимая голову, слышал, как воздух,  шипя,
прорывается наружу  сквозь  щели  в  переплете  застекленной  крыши.
Через какое-то время я незаметно поднялся вместе с  водой  так,  что
уже мог дотянуться до потолка рукой. Стукнул кулаком  по  стеклу!  Я
вовсе не хотел пробивать  отверстие;  если  бы  кулак  пробил  крышу
насквозь, я просто искалечил бы себе руку. От удара по стеклу  пошли
трещины, но оно осталось целым.
    Сделав несколько глубоких вдохов-выдохов, я нырнул за  ботинком.
Вода  была  чистой  и  спокойной,  за  исключением  тех  мест,   где
вытекавшие из стены струи пузырились  и  метались  во  все  стороны.
Преломленный стеклянной крышей луч солнца превратил в