сейну,  и  тем  более  в   воду.   Она   никогда   бассейном   не
пользовалась. Он построен уже давно, из-за артрита мужа.  Вода  была
ей противопоказана, больное сердце, да и вообще она боялась воды.
    - Не без причины, как оказалось.
    Толстые пальцы Надсона с  квадратными  ногтями  забарабанили  по
поверхности стола.
    - Я попытался исследовать лужайку  возле  бассейна.  Но  беда  в
том, что, когда Марвелл позвал на помощь, все примчались туда  бегом
и гурьбой. Они затоптали все следы, которые могли там остаться.
    - Если это убийство... У вас, Надсон, узкий круг  подозреваемых,
это те, кто пришли на встречу к Слокумам.
    - Этого не  записывай,  -  обратился  Надсон  к  полицейскому  с
блокнотом и снова повернулся ко мне: -  Люди  выпивали  в  гостиной,
входили, выходили. Даже Марвелл мог бы ее столкнуть, а затем  своими
же руками выловить.
    - Почему вдруг Марвелл?
    -  Ну,  представьте  себе,  Арчер,  что  ему  нужны  деньги  для
постановки пьесы. Он очень дружен  со  Слокумом.  Теперь  у  Слокума
есть деньги.
    - Вы не рассматриваете самого Слокума, не правда ли?
    Гримаса пробежала по лицу моего собеседника.
    - Джеймс - маменькин сынок. Он не  тронул  бы  и  волоса  на  ее
голове.
    - А Мод Слокум?
    - Ее я тоже исключаю... Если полагать, что  Оливия  Слокум  была
убита, то... это мог сделать кто-нибудь со стороны. У такой  женщины
обычно не мало врагов.
    - Вроде ПАРЕКО, - сказал я.
    - А?
    - Компании Тихоокеанских Очистительных Заводов.
    - А... Нет. Нефтяные компании не прибегают больше  к  убийствам.
Тем более из-за такого  ничтожного  дела,  как  аренда  нефтеносного
участка. Для них - мизерного... Я хотел спросить вас вот о чем:  вы-
то не видели поблизости кого-нибудь из посторонних?
    Этого вопроса я все время и ждал. Разговаривая,  размышлял,  как
на него  ответить.  Логично  подозревать  Ривиса:  был  около  места
предполагаемого  преступления,  подвыпил,  на  что-то  обижался.  Но
когда  я  подобрал  его  по  дороге  обратно,   он   не   производил
впечатления человека, только  что  совершившего  убийство.  И  время
встречи не сходилось с временем смерти миссис  Оливии.  Однако  если
полиции нужно быстрое и легкое решение, за такую  версию  схватятся.
Я видал, как подобное  случалось  раньше,  в  дебрях  Лос-Анджелеса.
Уверен ли я в  полиции  Нопэл-Велли?  Я  решил,  что  Надсону  можно
доверять, но все-таки попридержал одну карту. Я не сказал  ему,  что
когда встретил Ривиса, было точно восемь двадцать три на  циферблате
в машине и на  моих  наручных  часах.  Правда,  Ривис-то  и  обратил
внимание на точное время, а это могло означать, что Ривис  попытался
использовать меня в обосновании своего  алиби.  Я  не  люблю,  когда
меня используют.
    Затянувшаяся пауза Надсону не понравилась, но он сдержался.
    - Вы подобрали этого парня за воротами где-то после  восьми.  Вы
понимаете, мы не знаем, когда она была убита, и  боюсь,  никогда  не
узнаем. Показания Марвелла неубедительны. В первый раз  он  даже  не
упомянул о всплеске, который  слышал,  или  думал,  что  слышал.  Не
гнездилась ли у Ривиса в голове мысль об убийстве? Как по-вашему?
    - А можно ли наслаждаться подобной  мыслью?  Он  был  в  хорошем
настроении.
    - Что он за парень? Он попадался мне на глаза, но  я  никогда  с
ним не разговаривал.
    - Ничего особенно  подозрительного  я  не  заметил.  Он  мог  бы
стащить у своей матушки деньги, чтоб поиграть на  скачках,  но  вряд
ли стал бы толкать пожилую даму в воду.  Ненормальный?  Может  быть,
но не совсем. Из того, как человек говорит, это видно.
    Надсон наклонился ко мне, широкий, как и крышка стола.
    - Вам понравился парень? Поэтому вы  позволили  ему  ускользнуть
от Фрэнкса?
    - Я, знаете ли, потерял свою обычную  бдительность,  когда  пуля
чуть не угодила мне  в  почку.  Мне  вовсе  не  нравится  Ривис,  но
некоторым он нравится, - при этих словах я пригнулся совсем низко  к
столу. - Кэти Слокум он очень нравится.
    Лицо Надсона налилось кровью.
    -  Неправда!  Вы  лжете...  Кэти  не  связывается  с   отбросами
общества.
    - Не принимайте мои слова близко к сердцу, Надсон. - Я встал.  -
Хотите, спросите ее отца.
    Жизнь словно ушла из его лица. Он взял у полицейского блокнот  и
вырвал последнюю страницу, исписанную карандашом.
    - Эдди, иди отдохни. - И обратился ко мне: - Что вы-то  намерены
делать? Поможете нам найти Ривиса?
    - Я поговорю с миссис Слокум.
    - Она с мужем там, в комнате напротив гостиной.
    Я произнес:
    - Я не лжец, Надсон.
    - Что? - Он медленно выпрямился. Мы были  приблизительно  одного
роста, но Надсон был массивнее и сильнее. Огромное мускулистое  тело
заполняло любую комнату, даже когда мысль в  глубине  бледно-голубых
глаз блуждала далеко.
    - Я не лжец, - повторил я.
    Холодно-враждебный взгляд сфокусировался на мне.
    - Ладно, - сказал он, будто подумав. - Вы не лжец.
    Он снова сел  за  стол,  плечи  опустились,  словно  у  крупного
пальто на вешалке меньшего размера.


                              Глава 8

    Проходя мимо  открытой  двери  в  гостиную,  я  мельком  оглядел
людей, сидевших там в ожидании  встречи  с  Надсоном.  Лица  у  всех
бледные. И хмель,  и  веселые  разговоры  испарились  полностью.  Не
верилось, что это гости, которые собрались провести  приятный  вечер
в мирном доме. Гостиная особенно  напоминала  пещеру;  под  потолком
витала смертная тень - тень ее хозяйки.
    Выйти из пещеры было нельзя: у двери на стуле сидел  полицейский
в голубой рубашке, чуть согнувшись, он  изучал  фуражку  у  себя  на
колене, заинтересованно, будто лицо близкого друга,  который  был  с
ним в долгой разлуке.
    Я подошел по коридору к  двери  в  другую  комнату.  Заперто.  Я
собирался постучать, но  тут  послышалось,  как  мужчина  за  дверью
произнес короткое слово, которое никак не вязалось с  представлением
о теноре, человеке высокой культуры. Я  вздрогнул.  Тенору  ответила
женщина, ответила что-то так быстро и тихо, что слов я не  разобрал.
Но  всхлипывания  ее  после  реплики  достигли  моих  ушей,   вполне
отчетливо.
    Я прошел по коридору чуть дальше, к следующей,  соседней  двери,
открыл ее и оказался в темной комнате, рядом с той, где муж  и  жена
беседовали  друг  с  другом.  Приглядевшись,  заметил,  что...   моя
комната была не совсем уж и темной - свет проникал  сюда  из  холла,
слегка мерцая на стекле и серебре посуды, которая  наполняла  буфет.
Да и со стороны комнаты "диалога" шел слабый  свет,  тонкая  полоска
его пробивалась из-под старинных  раздвижных  дверей,  что  отделяли
"мою" комнату (очевидно, столовую) от соседней. Я  тихо  двинулся  к
раздвижным дверям и затаил дыхание возле них.
    Мод Слокум:
    - Я перестала пытаться  сделать  что-либо,  перестала...  Долгие
годы делала для тебя все, что было в моих  силах.  Это  не  помогло.
Теперь мое терпение кончилось, Джеймс.
    - Ты никогда и не  пыталась.  -  Голос  Джеймса  безжизненный  и
горький. - Ты жила в моем доме, ела мой хлеб и ни  разу  не  сделала
даже слабой попытки помочь мне. Если я и законченный неудачник,  как
ты говоришь, то по твоей вине, ничуть не  в  меньшей  мере,  чем  по
моей.
    - Дом не твой, а твоей матери, -  язвительно  возразила  она,  -
хлеб не твой, а твоей матери, чрезвычайно пресный каравай!
    - Оставь эту тему!
    - Как я могла это сделать? - Теперь голос Мод лился плавно,  как
у человека, что держит под контролем и  себя,  и  ситуацию.  -  Твоя
мать была центральной фигурой в нашей супружеской жизни. У тебя  был
прекрасный шанс оторваться от нее, когда мы поженились, но  тебе  не
хватило смелости.
    - У меня не было такой возможности, Мод. -  Голос  тенора-актера
задрожал под бременем  жалости  к  себе.  -  Я  был  слишком  молод,
женился в самом деле рано.  Я  зависел  от  нее,  даже  не  закончил
школу. Кроме того, - ты знаешь -  в  те  времена  было  не  особенно
много работы вокруг, а ты так спешила замуж...
    - Я спешила? Ты со слезами на глазах умолял меня выйти  за  тебя
замуж. Ты говорил, что твоя бессмертная душа без этого погибнет.
    - Я считал, что так оно и  было,  -  отчаянно  отозвался  Джеймс
Слокум. - Но ты ведь тоже хотела выйти за меня.  У  тебя  были  свои
причины.
    - Ты чертовски прав: у меня были причины - ребенок в  животе,  и
никого, к кому я  могла  бы  обратиться  за  помощью.  Конечно,  мне
следовало  бы  поступить  по-иному  -  проглотить  свою  гордость  и
убраться куда-нибудь подальше от столь благородной  семьи.  -  Голос
Мод понизился до едкого шепота: - Именно такого ждала твоя мать,  не
так ли? От меня, маленькой простушки...
    - Ты никогда не была "маленькой", Мод.
    Она разразилась неприятным смехом:
    - Да уж, видно, так. Женщины  не  были  для  тебя  "маленькими".
Колени  твоей  матери  всегда  были  достаточно  велики  для   тебя,
достаточно удобно-велики!
    - О, знаю, что ты чувствуешь по отношению ко мне, Мод!
    - У меня  вовсе  нет  никаких  чувств,  Джеймс.  Никаких!..  Как
только я стала кое в чем разбираться,  ты  превратился  для  меня  в
пустое место.
    Джеймс Слокум попытался придать твердости своему голосу.
    - Теперь, когда мама умерла, я хотел  бы  думать,  Мод,  что  ты
будешь несколько снисходительнее к ее памяти. Она всегда была  добра
с  Кэти.  Это  она  пожертвовала  собственными   интересами,   чтобы
устроить Кэти в достойную нас школу и как следует одеть ее...
    - Я признаю это. Но вот чего ты совсем  не  понимаешь,  так  это
моего отношения к Кэти. Я люблю ее и хочу, тоже хочу,  чтобы  у  нее
все было самое лучшее. Но так, как я это понимаю. Ну а еще...  Знай,
я не готова к тому, чтобы меня  списать  в  расход.  Я  мать,  но  и
женщина, которой всего тридцать пять.
    - В таком возрасте, видимо, поздно начинать что-то заново.
    - Как раз теперь я чувствую,  что  ничего  и  не  начинала,  что
пребывала в летаргическом сне, целых  пятнадцать  лет  сна.  Хватит.
Так больше не может и не будет продолжаться. Я не хочу зачахнуть.
    - Ты сейчас только придумала все это. Если бы  мама  не  умерла,
ты, конечно, пожелала бы, чтобы все шло по-прежнему.
    - Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, Джеймс.
    -  Ну  ладно...  Чтоб  шло  примерно,  как  раньше...  Нет,   ты
придумала  себе  новую  цель  не  сейчас,  раньше.  Я  знаю,  что-то
произошло с тобой с тех пор, как ты побывала в Чикаго.
    - А что такое произошло со мной в Чикаго? - Угроза прозвучала  в
вопросе. Будто мускул напрягся - перед тем, как действовать.
    - Я ни разу не спросил тебя об  этом,  не  правда  ли?  И  я  не
намерен спрашивать. Я знаю только, что  ты  изменилась,  когда  этой
весной побывала в Чикаго.
    Она оборвала его:
    - Ты не спрашивал? Да потому, что  тебе  был  дан  замечательный
совет - не спрашивать!.. Кстати, я тоже могла бы кое о чем  спросить
тебя. Например, о Фрэнсисе. Да мне уже известен ответ.
    Минуту-другую он молчал. Я слышал его тяжелое дыхание.  Наконец,
диалог продолжился.
    Джеймс:
    - Ладно, так мы ни к чему не придем. Чего ты хочешь теперь?
    - Я скажу тебе, чего я  хочу.  Половину  всего,  что  ты  теперь
получаешь в собственность. И сразу же!
    - Сразу? Смерть мамы оказалась тебе очень кстати, так,  что  ли?
Если б я не знал тебя, Мод, то  был  вправе  подумать,  что  это  ты
виновата в смерти моей матери.
    - Не стану притворяться, будто очень уж  опечалена  случившимся.
Как только все эти неприятности закончатся и ты  согласишься  решить
этот вопрос, официально, мы идем в суд.
    - Я сделаю, как ты хочешь, - слабо произнес он. - Ты  достаточно
долго ждала доли моего состояния. Теперь ты ее получишь.
    - И долю Кэти, - не сдавалась она. - Не забывай о Кэти. Она вот-
вот станет взрослой.
    - Я ее не забыл. Кэти останется со мной, Мод.
    - Она  будет  жить  втроем,  по-твоему?  Я  не  думаю,  что  она
согласится, да и я не хочу. Фрэнсис...
    Сделав над собой усилие, Джеймс сказал:
    - Фрэнсис тут ни при чем. Он  не  вписывается  в  картину  наших
семейных отношений.
    - Фрэнсис или кто-нибудь вроде него... Я знаю  твои  склонности,
Джеймс.
    - Нет, Кэти будет со мной - это все, чего я от тебя хочу.
    - Я знаю, чего ты хочешь. Ты хочешь,  чтоб  рядом  с  тобой  был
здоровый нормальный человек,  чтоб  обвиться  вокруг  него,  подобно
ползучему растению, пить его соки. Ты  пытался  такое  проделать  со
мной, но я разорвала твои путы. И ты не будешь виться  вокруг  Кэти,
Джеймс. Я уезжаю отсюда и забираю ее с собой.
    -  Нет.  Нет,  -  слово  выползло  из-под   раздвижных   дверей,
сопровождаемое хныканьем. - И ты... Мод, не  должна  оставлять  меня
одного.
    - У тебя есть друзья, - заметила она не без иронии.
    - Не покидай меня, Мод. Я боюсь оставаться один.  Вы  обе  нужны
мне, намного больше,  чем  ты  думаешь.  -  Мне  показалось,  что  с
Джеймсом сейчас начнется истерика.
    - Пятнадцать лет ты  пренебрегал  мной.  Когда  наконец  у  меня
появилась возможность уйти...
    - Ты должна остаться, Мод. Это твой долг - остаться со  мной.  Я
не могу быть один.
    -  Будь  мужчиной,  -  произнесла  она  твердо.  -  Во  мне   не
просыпается никаких чувств, если я слышу жалобный писк медузы.
    - Ты привыкла... любить меня...
    - Да неужели?
    - Ты же хотела быть моей женой, заботиться обо мне.
    - Это было давным-давно. Не могу вспомнить когда.
    Я услышал, как в соседней комнате с  шумом  двинули  стулом  или
креслом.
    - Шлюха! -  вскрикнул  Джеймс,  задыхаясь  (это  было  то  самое
слово, которое привлекло  мое  внимание  в  первый  раз).  -  Шлюха!
Распутная, холодная потаскуха. Я ненавижу тебя!
    - Любую женщину расхолаживает, - произнесла она  нарочито  четко
и ясно, - муж, который... фея.
    - Негодная... развратница. - Цезуру между его словами  заполнил,
кажется, удар, шлепок по живому. Потом что-то  глухо  стукнулось  об
пол. Его колени, что ли? - Прости  меня,  о,  прости  меня,  Мод,  -
услышал я внезапно.
    - Ты ударил меня. Ты причинил мне боль! Ты?
    - Я не хотел этого. Прости меня. Я люблю тебя, Мод.  Пожалуйста,
прости  меня,  -  рыдания  с  неудержимой  силой  прорвались  сквозь
бормотание, становясь все более ритмичными.  Довольно  долго  ничего
не было слышно, кроме этого плача, не похожего на плач мужчины.
    И она... стала успокаивать его.
    - Ну, все, все, Джеймс, ну хватит  плакать.  Дорогой  Джимми,  я
останусь с тобой. У нас еще будет хорошая жизнь...
    Меня  слегка  пошатывало.  Я  слышал   разговор   у   микрофона,
вмонтированного в стену, за которой находится ад. Не замедляя  шага,
я прошел мимо запертой двери  соседней  комнаты,  прошел  коридором,
холлом и верандой выбрался на лужайку. На черном небе все время что-
то двигалось, мерцали какие-то отблески, длинные  серые  тени  текли
через зазубрины гор к морю, струились, подобно реке.
    Я направился к месту, где  гости  поставили  автомашины,  и  тут
вспомнил, что моя-то машина припаркована на  одной  из  улиц  Нопэл-
Велли. О черт! Как  теперь  поступить?  Войдя  снова  в  дом,  через
другую дверь, прямо в кухню, я увидел там  то  ли  экономку,  то  ли
кухарку.  Миссис  Стрэн,  пожилая   женщина   с   вытянутым   лицом,
поседевшими волосами и добрыми  глазами,  что-то  готовила,  суетясь
около стоящей на плите кастрюли.
    Она чуть не упала от страха, заслышав мои шаги.
    - Господи! Как вы меня напугали...
    - Прошу прощения. Я Арчер, друг Мод Слокум.
    - О да, вы звонили, я помню. - Ее губы дрожали.
    Я спросил:
    - Как себя чувствует Кэти?
    - С ней все в порядке. Я дала  ей  горячего  молока,  чтобы  она
уснула. Бедному ребенку нужен отдых после всех этих ужасов.
    Я не мог отказаться от своей ответственности за  Кэти,  хотя  бы
потому, что больше здесь никто не чувствовал такой  ответственности.
Я  да  вот  миссис  Стрэн.  А  родители  полностью  поглощены  своей
собственной войной, переговорами  по  поводу  временного  перемирия.
Возможно, так было всегда в этой семье.
    - Вы и впредь позаботитесь о Кэти? - спросил я миссис Стрэн.
    Она ответила мне не без гордости:
    - Я постоянно забочусь о ней, мистер Арчер. И  она  того  стоит.
Некоторые ее учителя говорят, что она гений.
    - Насколько я понял, этот дом просто кишит гениями...
    Тут же  я  покинул  кухню,  не  давая  миссис  Стрэн  развернуть
дискуссию. Спустившись через кухонную дверь на лужайку перед  домом,
я увидел в  темноте  за  гаражами  какие-то  вспышки.  Вроде  капель
побелки,  падающих  с  кисти.  Видно,   около   бассейна   все   еще
фотографировали.
    Надсон вместе с тремя работниками своего  ведомства  осуществлял
необходимые для следствия измерения. У кромки бассейна лежало  тело,
накрытое одеялом, терпеливо ожидающее,  когда  его  заберут  отсюда.
Подводную подсветку не отключили, так что вода в  глубине  выглядела
бледно-изумрудной, неспокойно мерцала, притягивая к себе.
    Надсон увидел меня первым из  группы.  Когда  я  подошел  ближе,
спросил своим низким голосом:
    -  Ну,  что  она  сказала?  -  и  без  перехода:  -  Так  будете
сотрудничать с нами?
    - Ее я не видел. Она  заперлась  в  какой-то  комнате  со  своим
мужем.
    Его ноздри раздувались, рот дергался в усмешке, непонятной,  но,
по-видимому, не относящейся ко мне.
    - Я послал наши машины с  передатчиками  на  поиски  Ривиса.  Вы
могли бы помочь нам, раз уж вы его видели.
    - Это  несколько  выходит  за  рамки  моей  компетенции,  вы  не
считаете?
    - Это уж вы знаток таких тонкостей. - Надсон  повел  плечами.  -
Но мне кажется, на вас лежит определенная ответственность...
    - Возможно, и так... Не могли бы вы  подбросить  меня  в  город?
Только не с Фрэнксом.
    - Идет. - Надсон обернулся к  фотографу,  стоявшему  на  коленях
около тела: - Заканчиваете, Виновский?
    - Да. Еще пара снимков. - Виновский скинул  с  трупа  одеяло.  -
Надо, чтобы все было в ажуре, как того требует моя профессия.
    - Возьмите с собой в город Арчера.
    Виновский согласно кивнул. Потом изогнулся  над  телом,  включил
лампочку, прикрепленную к  верхней  части  камеры.  Белый  магниевый
свет выхватил из темноты мертвое лицо,  белую,  как  известь,  кожу.
Обильная белесая пена запеклась у ноздрей и широко  раскрытого  рта.
Мне вдруг вспомнились  существа  подводного  мира...  Но  незакрытые
зеленые глаза в полном изумлении глядели в темное небо - совсем  по-
человечески живо.
    - Еще один снимок, - сказал фотограф и перешагнул через тело.  -
Смотри-ка, сейчас вылетит птичка.
    Лампочка вспыхнула снова, еще раз осветив неподвижное лицо.


                              Глава 9

    Большое,  -  новое  и  уродливое,  -  здание   покрыли   розовой
штукатуркой. Над  боковым  входом  зажгли  красным  неоном:  "Бойкое
место". Стена почти слепая, если не считать дверь  и  пару  круглых,
вмонтированных в стену вентиляторов. Оттуда доносился  изнутри  шум:
грохот  оркестра,  взявшего  какой-то  ускоренный   темп,   шарканье
множества ног.
    Когда я, потянув за ручку, открыл тяжелую  дверь,  шум  со  всей
силой ударил в уши.
    На эстраде, удаленной от входа, группа молодых людей, одетых  во
фланелевые костюмы, усердно  пыталась  сломать  фортепиано,  гитару,
тромбон, трубу и  барабан.  Фортепиано  гремело  от  ужаса,  тромбон
ревел, труба  пронзительно  кричала.  Гитара  крошила  хроматическую
гамму  и,  не  прожевывая,  выплевывала  все  ее  ступени   горящими
порциями. Парень-ударник колотил во все, что  попадалось  под  руку:
барабаны, подставки, тарелки, прикрепленные к полу, лупил по  ножкам
своего стула, по серебристо-хромовой подставке  микрофона.  На  боку
самого  большого  его  барабана  красовалась   надпись:   "Неистовая
пятерка".
    Мерный шум шел в зал еще из кабинок, вытянувшихся вдоль стен,  и
с танцевальной платформы