ак-то говорили, что у вас глаза пошаливают?
  - "Друзья любезные в бою со мной плечом к плечу стояли..." -
продекламировал вполголоса Вэллери. - Благодарю вас, господа. Вы
облегчаете мою задачу.
  Вэллери приподнялся, упершись локтем: решение у него уже созрело. Он
улыбнулся Тэрнеру, и лицо его снова стало почти мальчишеским.
  - Сигнал всем судам конвоя и кораблям эскорта: "Прорываться на север".
  Тэрнер изумленно уставился на командира.
  - На север? Вы сказали "на север"? Но ведь приказ адмиралтейства...
  - Я сказал: на север, - невозмутимо повторил Вэл-лери. - Мне безразлично,
как отнесется к этому адмиралтейство. Мы и так достаточно долго шли у него
на поводу. Мы захлопнули капкан. Что ему еще надо? Если повернуть на
север, у конвоя остаются шансы уцелеть - шансы, возможно, ничтожные, но
можно будет хоть постоять за себя. Продолжать двигаться на восток -
самоубийство. - Он снова улыбнулся, почти мечтательно. - Чем дело кончится
- неважно, - произнес он негромко. - Думаю, мне не придется краснеть за
свое решение. Ни теперь, ни потом.
  Тэрнер просиял.
  - Есть приказать повернуть на север, адмирал.
  - Сообщите о решении командующему, - продолжал Вэллери. - Запросите у
флагманского штурмана курс сближения с конвоем. Передайте конвою, что мы
будем следовать за ним, прикрывая отход судов. Как долго мы сумеем
продержаться, другой вопрос. Не будем обманывать себя. Уцелеть у нас один
шанс из тысячи... Что нам еще остается сделать, старпом?
  - Помолиться, - лаконично ответил Тэрнер.
  - И поспать, - прибавил Брукс. - В самом деле, почему бы вам не поспать с
полчаса, сэр?
  - Поспать? - искренне развеселился Вэллери. - Нам и без того вскоре
представится такая возможность. Для сна у нас целая вечность.
  - В ваших словах есть смысл, - согласился Брукс. - Вполне возможно, что вы
правы.


                                  Глава 15


  В СУББОТУ вечером

  Одна за другой поступали на мостик депеши. С транспортов поступали
тревожные, озабоченные запросы, просьбы подтвердить сообщение о выходе
"Тирпица" в море. "Стерлинг" докладывал о том, что борьба с пожаром в
надстройке идет успешно, что водонепроницаемые переборки в машинном
отделении держатся. Орр, командир "Сирруса", сообщал, что эсминец имеет
течь, но водоотливные помпы справляются (корабль столкнулся с тонущим
транспортом), что с транспорта снято сорок четыре человека, что "Сиррус"
сделал все, что полагается, и нельзя ли ему идти домой. Донесение это
поступило после того, как на "Сиррусе" получили дурные вести. Тэрнер
усмехнулся про себя: он знал, что теперь ничто на свете не заставит Орра
оставить конвой.
  Донесения продолжали поступать. Они передавались с помощью сигнальных
фонарей и по радио. Не было никакого смысла сохранять радиомолчание, чтобы
затруднить работу вражеских станций радиоперехвата: местонахождение конвоя
было известно противнику с точностью до мили. Не было нужды запрещать и
визуальную связь, поскольку "Стерлинг" все еще пылал, освещая море на милю
вокруг. Поэтому донесения все поступали и поступали - донесения, полные
страха, уныния и тревоги. Но наиболее тревожная для Тэрнера весть была
передана не сигнальным прожектором и не по радио.
  После налета торпедоносцев прошла добрая четверть часа. "Улисс", шедший
теперь курсом 350 градусов, то вставал на дыбы, то зарывался носом во
встречные волны. Неожиданно дверца, ведущая на мостик, с треском
распахнулась, и какой-то человек, тяжело дыша и спотыкаясь, подошел к
компасной площадке. Тэрнер, к этому времени вернувшийся на мостик,
внимательно взглянул на вошедшего, освещенного багровым заревом
"Стерлинга", и узнал в нем трюмного машиниста. Лицо его было залито потом,
превратившимся на морозе в корку льда. Несмотря на лютую стужу, он был без
шапки и в одной лишь робе. Трюмный страшно дрожал - дрожал от возбуждения,
а не от студеного ветра: он не обращал внимания на стужу.
  - Что случилось, приятель? - схватив его за плечи, спросил озабоченно
Тэрнер. Моряк, еще не успевший перевести дух, не мог и слова, произнести.
  - В чем дело? Выкладывайте же!
  - Центральный пост, сэр! - Он дышал так часто. так мучительно, что говорил
с трудом. - Там полно воды!
  - В центральном посту? - недоверчиво переспросил Тэрнер. - Он затоплен?
Когда это произошло?
  - Точно не знаю, сэр. - Кочегар все еще не мог отдышаться. - Мы услышали
страшный взрыв, минут этак...
  - Знаю, знаю! - нетерпеливо прервал его Тэрнер. - Торпедоносец сорвал
переднюю трубу и взорвался в воде у левого борта корабля. Но это, старина,
произошло,пятнадцать минут назад! Пятнадцать минут! Господи Боже, да за
столько времени...
  - Распределительный щит выведен из строя, сэр. - Трюмный, начавший ощущать
холод, съежился, но, раздосадованный обстоятельностью и медлительностью
старпома, выпрямился и, не соображая, что делает, ухватился за его куртку.
Тревога в его голосе стала еще заметнее. - Нет току, сэр. А люк заклинило.
Людям никак оттуда не выбраться!
  - Заклинило крышку люка? - Тэрнер озабоченно сощурил глаза. - Но в чем
дело? - властно спросил он. - Перекос, что ли?
  - Противовес оборвался, сэр. Упал на крышку. Только на дюйм и можно ее
приподнять. Дело в том, сэр...
  - Капитан-лейтенант! - крикнул Тэрнер.
  - Есть, сэр. - Кэррингтон стоял сзади. - Я все слышал... Почему вам ее не
открыть?
  - Да это же люк в центральный пост! - в отчаянии воскликнул трюмный. -
Черт знает какая тяжесть! Четверть тонны потянет, сэр. Вы его знаете, этот
люк. Он под трапом возле поста управления рулем. Там только вдвоем можно
работать. Никак не подступишься. Мы уже пробовали... Скорее, сэр. Ну
пожалуйста.
  - Минутку. - Кэррингтон был так невозмутим, что это бесило. - Кого же
послать? Хартли? Он все еще тушит пожар. Ивенса? Мак-Интоша? Убиты. - Он
размышлял вслух. - Может, Беллами?
  - В чем дело, каплей? - вырвалось у старпома. Взволнованность, нетерпение
трюмного передались и ему. - Что вы как пономарь?..
  - Крышка люка вместе с грузом весят тысячу фунтов, - проговорил
Кэррингтон. - Для особой работы нужен особый человек.
  - Петерсен, сэр! - трюмный мгновенно сообразил, в чем дело. - Нужно
позвать Петерсена?
  - Ну конечно же! - всплеснул руками Кэррингтон. - Ну, мы пошли, сэр. Что,
ацетиленовый резак? Нет времени! Трюмный, прихватите ломы, кувалды... Не
позвоните ли вы в машинное, сэр?
  Но старпом уже снял телефонную трубку и держал ее в руке.
  На кормовой палубе пожар был почти ликвидирован.
  Лишь кое-где сохранились очаги пожара - следствие сильного сквозняка,
раздувавшего пламя. Переборки, трапы, рундуки в кормовых кубриках от
страшной жары превратились в груды исковерканного металла. Пропитанный
бензином настил верхней палубы толщиной почти в три дюйма точно слизнуло
гигантской паяльной лампой. Обнажившиеся стальные листы, раскаленные
докрасна, зловеще светились и шипели, когда на них падали хлопья снега.
  Хартли и его люди, работавшие на верхней палубе и в нижних помещениях, то
мерзли, то корчились от адского жара. Они работали как одержимые. Одному
Богу известно, откуда брались силы у этих измученных, едва державшихся на
ногах людей. Из башен, из служебного помещения корабельной полиции, из
кубриков, из поста аварийного управления рулем - отовсюду они вытаскивали
одного за другим моряков, застигнутых взрывом, когда в корабль врезался
"кондор". Вытаскивали, бранясь, обливаясь слезами, и снова бросались в эту
преисподнюю, несмотря на боль и опасность, раскидывая в стороны все еще
горящие, раскаленные обломки, хватаясь за них руками в обожженных, рваных
рукавицах. Когда же рукавицы терялись, они оттаскивали эти обломки голыми
руками.
  Мертвецов укладывали в проходе вдоль правого борта, где их ждал старший
матрос Дойл. Еще каких-нибудь полчаса назад Дойл катался по палубе возле
камбуза, едва не крича от страшной боли: промокший до нитки возле своей
зенитной установки, он закоченел, после чего начал отходить. Спустя пять
минут он уже снова был около орудия, несгибаемый, крепкий что скала, и
прямой наводкой всаживал в торпедоносцы один снаряд за другим. А теперь,
все такой же неутомимый и спокойный, он работал на юте. Этот железный
человек с обросшим бородой лицом, точно отлитым из железа, и львиной
гривой, взвалив на плечи очередного убитого, подходил к борту и осторожно
сбрасывал свою ношу через леерное ограждение. Сколько раз повторил он этот
страшный путь, Дойл не знал; после двадцати ходок он потерял счет
мертвецам. Конечно, он не имел права делать то, что делал: церемония
погребения на флоте соблюдается строго. Но тут было не до церемоний.
Старшина-парусник был убит, а никто, кроме него, не захотел бы да и не
смог зашить в парусину эти изуродованные, обугленные груды плоти и
привязать к ним груз. "Мертвецам теперь все равно", - бесстрастно думал
Дойл. Кэррингтон и Хартли были того же мнения и не мешали ему.
  Под ногами Николлса и старшего телеграфиста Брауна, до сих пор не снявших
свои нелепые асбестовые костюмы, гудела дымящаяся палуба. Удары тяжелых
кувалд, которыми оба размахивали, отбивая задрайки люка четвертого
артиллерийского погреба, - гулко отдавались в соседних помещениях корабля.
В дыму, полумраке из-за страшной спешки они то и дело промахивались, и
тогда тяжелый молот вырывался из онемевших рук и летел в жадную тьму.
  Может, еще есть время, лихорадочно думал Николлс, может, еще успеем.
Главный клапан затопления закрыт пять минут назад. Есть еще какая-то
надежда, что двое моряков, запертых внутри, еще держатся за трап, подняв
головы над водой.
  Оставалась одна, всего одна задрайка. Они попеременно ударяли по ней со
всего размаху. Внезапно задрайка оторвалась у основания, и под страшным
давлением сжатого воздуха крышка люка молниеносно распахнулась. Браун
вскрикнул от дикой боли: тяжелая крышка с силой ударила его по правому
бедру. Он рухнул на палубу и остался лежать, издавая мучительные стоны.
  Даже не удостоив его взглядом, Николлс перегнулся через комингс люка и
направил мощный луч фонаря внутрь погреба. Но не увидел там ничего -
ничего, что хотел бы увидеть. Внизу была лишь вода - черная, вязкая,
зловещая. Подернутая пленкой мазута, она мерно поднималась и опускалась
бесшумно, без плеска, перекатываясь из одного конца в другой по мере того,
как крейсер то взлетал вверх, то падал вниз, скользя по склону огромной
волны.
  - Эй, внизу! Есть там кто живой? - громко крикнул Николлс. Его голос -
голос, он заметил словно бы со стороны, глухой, надтреснутый от волнения,
- многократно усиленный эхом, с грохотом покатился по железной шахте. -
Эй, внизу? - крикнул он опять. - Есть тут кто-нибудь? - Он напряг слух в
мучительном ожидании, но в ответ не услышал ни малейшего, даже самого
слабого шороха. - Мак-Куэйтер! - крикнул он в третий раз. - Уильямсон! Вы
меня слышите? - Он снова стал вглядываться, прислушался снова, но внизу
была лишь темнота да глухой шепот маслянистой воды, колыхавшейся из
стороны в сторону. Он посмотрел на сноп света и был поражен тем, как
быстро поглотила поверхность воды этот яркий луч. А там, под ее
поверхностью... Его бросило в озноб. Даже вода казалась мертвой - какой-то
стоялой, мрачной и страшной. Внезапно рассердившись на себя, он тряхнул
головой, отгоняя нелепые первобытные страхи. Расшалилось воображение, надо
будет подлечиться. Отступив назад, он выпрямился. Бережно, осторожно
затворил раскачивавшуюся взад-вперед крышку люка. Палуба загудела:
раздался удар кувалды. Потом еще один, и еще, и еще...
  Додсон, командир механической части, шевельнулся и застонал. Он попытался
открыть глаза, но веки были словно чугунные. И ему казалось, что вокруг
него стояла стеной темнота - абсолютная, непроницаемая, почти осязаемая.
Поражаясь своей беспомощности, он силился вспомнить, что же произошло,
сколько времени он тут лежит. Шея - возле самого уха - страшно болела.
Медленным, неуклюжим жестом он стащил с руки перчатку, осторожно пощупал.
Ладонь была мокрой и липкой. Он с удивлением обнаружил, что волосы его
пропитаны кровью. Ну, конечно, то была кровь, он ощущал, как она
медленной, густой стру„й течет по щеке.
  И эта мощная вибрация, сопровождаемая каким-то неуловимым напряженным
звуком, заставившим стиснуть зубы... Он слышал, почти осязал эту вибрацию
- здесь, совсем рядом. Додсон протянул голую руку и инстинктивно отдернул
ее, прикоснувшись к какой-то гладкой вращающейся детали, которая,
вдобавок, была чуть ли не раскалена докрасна.
  Коридор гребного вала! Ну конечно же. Он находился в коридоре гребного
вала. Когда выяснилось, что масляные магистрали обоих левых валов
перебиты, он решил сам исправить неполадки, чтобы не останавливать машину.
Он знал, что корабль подвергся налету. Сюда, в самую утробу корабля, не
проникал никакой звук. Здесь не было слышно ни шума авиационных моторов,
ни даже выстрелов собственных пушек, хотя он и ощутил сотрясение при
залпах орудий главного калибра, снабженных гидравлическими амортизаторами,
- это неприятное чувство ни с чем не спутаешь. Потом раздался взрыв
торпеды или бомбы, упавшей возле самого крейсера. Слава Богу, что он в ту
минуту сидел спиной к борту корабля. Случись иначе - он наверняка сыграл
бы в новый ящик: его швырнуло бы на соединительную муфту вала и намотало
бы на нее как чулок.
  Вал! Господи Боже, вал! Он раскалился почти докрасна, а подшипники совсем
сухие! Додсон начал судорожно шарить вокруг. Найдя аварийный фонарь,
повернул его основание. Фонарь не горел. Стармех повернул его изо всей
силы еще раз. Потрогав, нащупал неровные края разбитой лампочки и стекла и
отшвырнул ставший теперь бесполезным прибор в сторону. Достал из кармана
фонарик, но выяснилось, что и он разбит вдребезги. Вконец отчаявшись,
принялся искать масленку на ощупь. Она была опрокинута, рядом валялась
патентованная пружинная крышка. Масленка оказалась пустой.
  Масла ни единой капли. Одному Богу было известно, каков предел
выносливости металла, подвергнутого страшным перегрузкам. Ему же самому
это известно не было. Даже для самых опытных инженеров остается загадкой,
где граница усталости металла. Но, как у всех людей, всю жизнь посвятивших
машинам, у Додсона появилось как бы шестое чувство. И вот теперь это
шестое чувство беспощадно терзало его. Масло! Нужно во что бы то ни стало
достать масла! Однако он понимал, насколько он плох; голова кружилась, он
ослаб от контузии и потери крови, а туннель был длинным, скользким и
опасным. И, вдобавок ко всему, неосвещенным. Стоит оступиться, сделать
неверный шаг и... Ведь рядом этот вал... Старший механик осторожно
протянул руку, на какое-то мгновение прикоснулся к валу и, пронизанный
внезапной болью, отдернул ее. Прижав ладонь к щеке, он понял, что не
трением содрало и обожгло кожу на кончиках пальцев. Выбора не оставалось.
Собравшись с духом, он подтянул ноги под себя и поднялся, коснувшись свода
туннеля.
  И в то же мгновение он заметил свет - раскачивающуюся из стороны в сторону
крохотную светлую точку, которая, казалось, находится где-то невероятно
далеко - там, где сходятся стены туннеля, - хотя он знал, что свет этот
всего в нескольких ярдах от него. Поморгав, Додсон опустил веки, потом
снова открыл глаза. Свет медленно приближался. Уже слышно шарканье шагов.
И стармех тотчас обмяк, голова сделалась словно невесомой. Он с
облегчением опустился на пол, снова для безопасности упершись ногами в
основание подшипника.
  Человек с фонарем в руке остановился в паре футов от старшего механика.
Повесив фонарь на кронштейн, осторожно опустился рядом с Додсоном. Свет
фонаря упал на его темное лицо с лохматыми бровями и тяжелую челюсть.
Додсон замер от изумления.
  - Райли! Котельный машинист Райли! - Глаза его сузились. - Какого дьявола
вы тут делаете?
  - Два галлона масла принес, - ворчливым голосом произнес Райли. Сунув в
руки стармеху термос, прибавил: - А тут кофей. Я валом займусь, а вы пока
кофею похлебайте... Клянусь Христом-Спасителем! Да этот проклятый
подшипник раскалился докрасна!
  Додсон со стуком поставил термос на палубу.
  - Вы что, оглохли? - спросил он резко. - Как вы здесь оказались? Кто вас
послал? Ваш боевой пост во втором котельном отделении!
  - Грайрсон меня прислал, вот кто, - грубо ответил Райли. Смуглое лицо его
оставалось невозмутимым. - Дескать, машинистов не может выделить. Очень уж
они незаменимые, мать их в душу... Не переборщил?
  Густое, вязкое масло медленно стекало по перегретому подшипнику.
  - Инженер-лейтенант Грайрсон! - чуть не со злостью проговорил Додсон. Тон,
каким он сделал это замечание, был убийственно холоден. - Ко всему, это
наглая ложь, Райли. Лейтенант Грайрсон и не думал вас сюда присылать.
Скорее всего, вы сказали ему, что вас послал сюда кто-то другой?
  - Пейте свой кофей, - резко проговорил Райли. - Вас в машинное вызывают.
  Инженер-механик стиснул кулаки, но вовремя сдержался.
  - Ах ты, нахал! - вырвалось у него. Но он тут же опомнился и ровным
голосом произнес: - Утром явитесь к старшему офицеру за взысканием. Вы мне
за это заплатите, Райли!
  - Ничего не выйдет.
  "Чтоб ему пусто было, - в ярости подумал Додсон. - Еще и ухмыляется,
наглец..."
  - Это почему же? - спросил он с угрозой.
  - Потому что вы обо мне не станете докладывать. - Райли, похоже, испытывал
несказанное удовольствие от беседы.
  - Ах, вот оно что! - Додсон быстро оглянулся. Губы его сжались. Он
осознал, как он беспомощен здесь, в этом темном тунмеле. Поняв вдруг, что
должно сейчас произойти, он взглянул на крупную, зловеще ссутулившуюся
фигуру Райли. "И еще улыбается, - подумал Додсон. - Но никакая улыбка не
скрасит это уродливое звериное лицо. Улыбка на морде тигра..." Страх,
усталость, постоянное напряжение - все это творит с людьми ужасные вещи.
Но их ли вина в том, во что они превращаются, а также в том, какими
рождаются на свет?.. Если сейчас что-то случится, то прежде всего по вине
его самого, Додсона. Стармех помрачнел, вспомнив, как Тэрнер назвал его
самым последним олухом за то, что он не захотел отправить Райли за решетку.
  - Ах, вот в чем дело? - повторил он негромко. Повернувшись лицом к
кочегару, он крепко уперся ногами в блок подшипника. - Это тебе с рук не
сойдет, Райли. Можешь схлопотать двадцать пять лет каторги. Попробуй
только...
  - Да черт побери! - раздраженно воскликнул Райли. - О чем вы толкуете,
сэр? Пейте свой кофей поживей. Не слышали, вас в машинном ждут! - повторил
он нетерпеливо.
  Додсон как-то обмяк и стал неуверенно отвинчивать крышку термоса. У него
вдруг появилось странное чувство: словно все происходит не наяву, а во
сне, словно сам он зритель, посторонний наблюдатель, не имеющий никакого
отношения к этой фантастической сцене. Голова все еще страшно болела.
  - Скажите, Райли, - сказал он негромко, - почему вы так уверены в том, что
я не подам на вас рапорт?
  - Да подать-то вы можете, - снова повеселел Райли, - только завтра меня
самого в каюте у старпома не будет.
  - То есть как так - не будет? - Это был полувызов, полувопрос.
  - А так, - усмехнулся Райли. - Потому как старпома не будет, да и каюты
тоже не будет. - Блаженно потягиваясь, кочегар сцепил на затылке пальцы
рук. - Вообще ничего не будет.
  Не столько слова, сколько интонация, с какой они были сказаны, заставила
Додсона прислушаться. Он вдруг сразу понял, что, хотя Райли и улыбается,
ему вовсе не до шуток. Додсон с любопытством взглянул на кочегара, но
ничего не сказал.
  - Только что по трансляции выступал старпом, - продолжал Райли. - "Тирпиц"
вышел в море. В запасе у нас всего четыре часа.
  Эта простая фраза, сказанная без всякой рисовки, желания произвести
впечатление, исключала всякое сомнение. "Тирпиц" в море, "Тирпиц" в море,
твердил Додсон мысленно. У них осталось четыре часа. Всего четыре часа...
Инженер-механик даже поразился спокойствию, с каким он сам отнесся к этому
известию.
  - Ну, так как? - озабоченно спросил Райли. - Пойдете вы или нет? Кроме
шуток, сэр. Вас вызывают... срочно!
  - Врешь! - прои