ились не переставая. Втиснутые в тесные
гнезда скорострельных "эрликонов", комендоры прижимались к тайком
установленным обогревателям, всячески сопротивляясь самому упорному своему
врагу - сну.
  Подвахтенным, находившимся в нижних кубриках, повезло лишь немногим
больше. Рундуков для команды на крейсере не было, были только подвесные
койки, которые подвешивались лишь во время стоянки в гавани. На то были
достаточно веские причины.
  На военном корабле требования гигиены весьма высоки даже по сравнению с
обычным гражданским жилищем. Моряку вряд ли придет в голову забраться
одетым на койку. Никто из тех, кто в своем уме, даже не подумал бы
раздеваться во время похода в Россию. Кроме того, одна мысль о том, что
надо сперва подвешивать, а потом убирать койку, измученному матросу
казалась дикой. А лишние секунды, потерянные на то, чтобы выбраться из
койки по тревоге, могли отделять жизнь от смерти, не говоря уже о том, что
само сущестование подвесных коек представляло опасность при всеобщей
спешке, так как они мешали бы передвижению. Наконец, в эту ночь, во время
такой сильной килевой качки вряд ли возможно было бы найти место более
неуютное, чем подвешенная вдоль борта койка.
  Поэтому люди спали где попало, не снимая канадок и даже перчаток, - на
столах, под столами, на табуретках, на полу, на сетках для хранения коек -
словом, везде. Самым теплым местечком были нагретые стальные листы палубы
в коридоре возле камбуза. В ночное время в коридоре этом, смахивавшем на
таинственный туннель, зловеще алела лампочка. Таков был этот дортуар,
который моряки предпочитали, тем более что от верхней палубы он был
отделен лишь одной переборкой. Ведь моряков всегда преследует тайный страх
оказаться взаперти на тонущем корабле.
  Но и в нижних помещениях стояла лютая, стужа. Системы воздушного отоплении
работали эффективно лишь во втором и третьем кубриках, но и там
температура поднималась лишь чуть выше точки замерзания. С подволока
постоянно капало, образовавшаяся на водонепроницаемых переборках влага
текла тысячью ручейков скапливаясь на палубе. В. помещениях было сыро,
душно и ужасно холодно - идеальные условия для возникновения туберкулеза,
которого так боялся. Брукс, начальник корабельной медицинской службы.
Наряду с постоянной килевой качкой и резкой дрожью корпуса, которая
возникала всякий раз, когда нос корабляь опускался вниз, все это делало
сон невозможным, в лучшем случае то была тяжелая, урывками, дрема.
  Чуть не вся команда спала - или пыталась уснуть, - подложив под голову
надувные спасательные пояса. Согнутые пополам; и связанные тесьмой, пояса
эти вполне заменяли подушки. Спасательные средства применялись лишь для
такой цели, хотя, согласно приказу, надувные жилеты необходимо было
надавать во время боевых тревог и при плавании в заведомо вражеских водах.
Приказ этот игнорировался, в том числе и командирами боевых частей,
которым вменялось в обязанность следить за его исполнением. В складках
громоздкой одежды, носимой в здешних широтах, воздуха достаточно, чтобы
человек мог удержаться на плаву по крайней мере минуты три. Если же его не
успевали подобрать за это время, ему все равно наступал конец. Его убивал
шок: человеческое тело, имеющее температуру 96 градусов по Фаренгейту,
внезапно погружалось в воду, температура которой была на 70 градусов ниже,
ибо в арктических морях температура воды зачастую опускается ниже точки
замерзания. Более того, морозный ветер тысячей кинжалов рассекал промокшую
одежду моряка, очутившегося в воде, и сердце, не выдержав резкого перепада
температуры величиной почти в сто градусов, просто останавливалось. Но,
говорили моряки, то была легкая смерть.


  За десять минут до полуночной вахты старший офицер и Маршалл отправились
на мостик. Несмотря на поздний час и бурную погоду, старпом, как всегда,
был невозмутим и весел. Худощавый, смахивающий на пирата, он, казалось,
чудом явился из елизаветинских времен. Его жизнерадостность не омрачалась
ничем. Капюшон канадки откинут назад, фуражка с золотым галуном заломлена
набекрень. Нащупав ручку, он отодвинул дверь и постоял с минуту, чтобы
глаза привыкли к темноте. Заметив Кэррингтона, он звучно похлопал его по
спине.
  - Как ночка, вахтенный? - прогудел он жизнерадостно. - Вот именно, бодрит.
Обстановочка хуже некуда. Куда-то разбежались наши цыплятки в этот чудный
вечерок?
  Он стал вглядываться в снежную пелену; окинул взором горизонт, потом
отвернулся.
  - Провалились в тартарары, а может, и дальше...
  - Да нет, все не так уж и плохо, - усмехнулся Кэррингтон. Пришедший на
флот из запаса, бывший капитан торгового флота (Вэллери всецело ему
доверял), капитан-лейтенант Кэррингтон был человеком, неразговорчивым и
почти никогда не улыбался. Но между ним и Тэрнером - этими превосходными
моряками - давно возникла симпатия и взаимное уважение. - Иногда можно
разглядеть авианосцы. Но Боудену и его присным их координаты известны с
точностью до дюйма. По крайней мере, они так утверждают.
  - Не дай Бог, чтобы старина Боуден услышал вас, - заметил Маршалл. - По
его мнению, радар - это единственный шаг вперед, который род людской
сделал с той поры, как слез с деревьев на землю. - Ежась от холода, он
повернулся спиной к пронизывающему ветру. - Во всяком случае, я бы
поменялся с ним местами, - прибавил он мечтательно. - Стужа тут почище,
чем у нас зимой в Альберте!
  - Вздор, мой мальчик, сущий вздор! - загрохотал старпом. - Ну и хлипкая же
пошла нынче молодежь. Именно такой и должна быть жизнь всякого уважающего
себя мужчины. - Тэрнер с жадностью вдохнул ледяной воздух и повернулся к
Кэррингтону. - Кто с вами на вахте, первый?
  От нактоуза отделилась темная фигура и направилась к нему.
  - Ах, вот вы где. Ну-ну. Могу поклясться, это не кто иной, как штурманский
офицер господин Карпентер. Как всегда, при деле и с шиком одетый. Знаете,
штурманец, в этом одеянии вы смахиваете на помесь водолаза и человека с
реклам, призывающих покупать шины "Мишлен"!
  - Три ха-ха, - грустно ответил Капковый мальчик. - Смейтесь и издевайтесь,
сэр, пока ваш черед. - Он любовно погладил свой капковый комбинезон. -
Что-то вы запоете, когда мы все окажемся в одном бульоне. Вы все, пойдете
ко дну или замерзнете, а я буду в тепле и уюте докуривать которую по счету
сигарету...
  - Разговорчики! Ступайте. Какой курс, первый?
  - Двадцать три градуса. Скорость пятнадцать узлов.
  - Где командир?
  - В укрытии. - Кэррингтон кивнул .головой в сторону бронированного
помещения в задней части мостика. Оно служило основанием дня поста
управления огнем. В кожухе, проходившем через укрытие, находились кабели,
во которым передавались данные ддя управления огнем. В помещении стояла
жесткая койка для командира корабля.
  - Спит, надеюсь, - прибавил он. - Хотя очень сомневаюсь. Командир приказал
вызвать его в полночь.
  - Зачем? - поинтересовался Тэрнер.
  - Не знаю. Наверное, для порядка. Хочет посмотреть, как идут дела.
  - Приказ отменяется, - проронил Тэрнер. - Командир обязан сам подчиняться
распоряжениям, особенно когда они исходят от доктора. Беру на себя полную
ответственность. Доброй ночи, первый.
  Дверца захлопнулась, и Маршалл нерешительно повернулся к старпому.
  - Я относительно командира, сэр. Понимаю, это не мое дело... - продолжал
он, поколебавшись. - Он что, не совсем здоров?
  Тэрнер мгновенно обернулся. Голос его был удивительно спокоен.
  - Если бы Бруксу удалось настоять на своем, Старик давно лежал бы в
госпитале. - Помолчав с минуту, он добавил: - Но, боюсь, даже в этом
случае было бы поздно.
  Маршалл ничего не ответил. Не находя себе места, он стал расхаживать по
мостику, потом отправился на ют к щиту управления прожекторами левого
борта. Минут пять до старпома доносился приглушенный говор. Когда Маршалл
вернулся, он с любопытством поднял на него глаза.
  - Пытался потолковать с Ральстоном, сэр, - объяснил минный офицер. - Я
решил, что если он и станет с кем разговаривать, то это со мной.
  - Ну и как?
  - Он действительно говорит, но только о том, о чем сам захочет. Об
остальном - ни звука. Мне так и мерещится табличка у него на груди:
"Частная собственность. Вход воспрещен". Очень учтив, очень вежлив и
совершенно нелюдим. Будь я проклят, если знаю, как с ним быть.
  - Оставьте его в покое, - посоветовал Тэрнер. - Тут ничего не поделаешь. -
Он покачал головой. - Ну и подло же обошлась с ним жизнь!
  Снова воцарилась тишина. Снег валил не так густо, но ветер по-прежнему
крепчал. Диковато завывал в мачтах и такелаже, сливаясь с жутким звенящим
щелканьем гидролокатора. Эти тревожные звуки точно скребли по сердцу,
пробуждая первобытные страхи, давно приглушенные в человеке под влиянием
цивилизации. Гнусную эту симфонию экипаж корабля возненавидел лютой
ненавистью.
  Пробили одну склянку - половина первого; две склянки - час; три - половина
второго. Тэрнеру вспомнилось о существовании таких приятных вещей, как
кофе и какао. Что выбрать - кофе или какао? Он остановился на какао -
напиток этот бодрящ и питателен. Он повернулся к посыльному. Это был
Крайслер, брат старшего акустика.
  - На мостике! Докладывает радиорубка. Докладывает радиорубка! -
послышалось из динамика над акустической рубкой. Голос звучал торопливо,
настойчиво. Тэрнер бросился к переносному микрофону, отрывистым голосом
подтвердил донесение.
  - Радиограмма с "Сирруса": "Получены эхо-сигналы слева по носу, пеленг,
триста, сигналы отчетливы, дистанция сокращается".
  - Эхо-сигналы? Оператор, вы сказали: "эхо-сигналы"?
  - Эхо-сигналы, сэр. Повторяю, эхо-сигналы.
  Едва оператор умолк, рука Тэрнера опустилась на светящийся выключатель
сигнала боевой тревоги.
  Из всех звуков, какие только существуют на земле, всякий, кто услышал
сигнал боевой тревоги, наверняка запомнит его до конца дней своих. Звука,
хотя бы отдаленно похожего на него, на свете не существует. В нем нет
ничего возвышенного, воинственного, кровь не стынет в жилах при этом
звуке. Это свист, частота которого где-то у верхней границы слышимого
диапазона. Завывающий, пронзительный, атональный, настойчивый, тревожный,
он ножом врезается в опьяненный сном рассудок, и человек, каким бы
измученным, ослабевшим и заспанным он ни был, через секунду уже на ногах.
Пульс его учащен, он готов встретить любую неожиданность, и в кровь мощной
стру„й хлынул адреналин.
  Через две минуты весь экипаж "Улисса" находился на боевых постах. Старший
офицер перешел на ют в запасной командный пункт. На мостике остались
Вэл-лери и Тиндалл.
  Находившийся с левого борта, в двух милях от "Улисса", "Сиррус" в течение
получаса принимал отраженные эхо-сигналы. На подмогу ему отрядили
"Викинг", и вскоре в нижних помещениях крейсера через неравные промежутки
времени послышались характерные звуки разрывов глубинных бомб. Наконец с
"Сирруса" доложили: "Действия оказались безуспешными. Контакт потерян.
Надеемся, что не причинили вам беспокойства". Тиндалл отдал распоряжение
обоим эсминцам прекратить преследование, и горн протрубил отбой.
  Вернувшись наконец-то на мостик, старший офицер послал за своим какао.
Крайслер отправился прямо на матросский камбуз (пойло, которым обычно
потчевали офицеров, старпому было не по нутру) и вернулся с дымящимся
кувшином и гирляндой тяжелых кружек, нанизанных на проволочное кольцо.
Тэрнер одобрительно наблюдал, как нехотя переливается через край кувшина
густая, вязкая жидкость, и, попробовав, с удовлетворением кивнул головой.
Облизнув губы, он довольно вздохнул.
  - Превосходно, Крайслер-младший, превосходно! У тебя золотые руки. Минный
офицер, присмотрите, пожалуйста, за кораблем. Пойду взгляну, где мы
находимся.
  Войдя в штурманскую рубку, находившуюся на левом борту сразу за нактоузом,
он затворил за собой светонепроницаемую дверь. Откинувшись на спинку
стула, поставил кружку на стол для прокладки, положил ноги рядом с ней и,
закурив, глубоко затянулся. Но в ту же минуту с бранью вскочил на ноги,
услышав треск динамика.
  Докладывали с "Портпатрика". По определенным причинам к его донесениям
относились несколько скептически, но на этот раз сообщения с корабля были
особенно тревожными. У Тэрнера не оставалось иного выхода, и он снова
потянулся к выключателю сигнала боевой тревоги.
  Двадцать минут спустя опять прозвучал отбой, но в ту ночь старпому так и
не довелось выпить свое какао. Еще трижды матросы занимали свои боевые
посты, и не успели пройти после последнего отбоя несколько минут, как горн
возвестил обычную утреннюю тревогу.
  В том смысле, в каком мы это понимаем, утра и не было. Лишь едва заметное
посветление угрюмого, серого, стылого неба, когда усталые люди в который
раз потащились на свои боевые посты. Такова война в северных ведах. Тут не
было славной смерти, не было героики, рева пушек и стука "эрликонов", не
было могучего взлета духа, дерзновенного вызова врагу. Были лишь
измученные, недосыпающие люди, окоченевшие от холода, в сырых канадках, с
серыми, исхудалыми лицами; они едва держались на ногах от голода, слабости
и усталости, удрученные гнетом воспоминаний, нервных потрясений,
физического напряжения, накопившегося за сотню таких же бессонных ночей.
  По своему обыкновению Вэллери находился на мостике. Обычно учтивый, добрый
и внимательный, он выглядел жутко. Лицо изможденное, цвета замазки,
налитые кровью глаза ввалились, губы бескровны. Ужасное кровотечение
накануне и бессонная ночь сильно пошатнули его и без того хрупкое здоровье.
  В утреннем сумраке показались корабли эскадры. Каким-то чудом они все еще
сохраняли свое место в строю. Фрегат и тральщик ушли далеко вперед, не
желая попасть в темноте под форштевень крейсера или авианосца. Тиндалл это
понял и ничего не сказал. Ночью "Инвейдер" потерял место в ордере,
оказавшись далеко за пределами охранения. После хорошей взбучки он
принялся догонять эскадру, вспарывая винтами крутые встречные волны.
  Отбой дали в 08.00. В 08.10 подвахта находилась внизу, моряки заваривали
чай, мылись, выстраивались в очередь у камбуза. В этот момент корпус
"Улисса" потряс глухой взрыв. Полотенца, куски мыла, чашки, миски, подносы
полетели в разные стороны. Сердито бранясь, люди бросались к своим боевым
постам, прежде чем рука Вэллери легла на выключатель сигнала боевой
тревоги.
  Находившийся менее чем в полумиле "Инвейдер" начал юруто поворачивать.
Взлетная палуба корабля немыслимо накренилась. Опять повалил густой снег,
но сквозь белую пелену пробивались густые клубы дыма, вырывавшиеся
откуда-то из недр передней палубы. Высыпая наверх, весь экипаж "Улисса"
разглядывал подбитый корабль. Между тем "Инвейдер" потерял ход и начал
проваливаться в ложбины между огромными валами.
  - .Идиоты, болваны безмозглые! - бранил неизвестно кого. Тиндалл. Он даже
Вэллери не признался бы в том, как угнетает его бремя ответственности.
Именно это напряжение и вызывало в нем неожиданную вспышку гнева - признак
раздражительности, ставшей почти хронической.
  - Вот что случается, командир, когда корабль теряет место в строю. Я сам
виноват не меньше, следовало послать к нему эсминец для сопровождения.
  Контр-адмирал приник к биноклю, потом повернулся к Вэллери.
  - Посемафорьте, пожалуйста, пусть доложит об объеме повреждений. Эта
проклятая субмарина, должно быть, стерегла его с самого рассвета.
  Вэллери промолчал. Он понимал, каково Тиндаллу видеть, что один из
вверенных ему кораблей получил тяжелые повреждения, возможно, тонет.
"Инвейдер" почти лежал на борту. Дым валил столбом, но пламени видно не
было.
  - Хотите выяснить, в чем дело? - поинтересовался Вэллери.
  Тиндалл задумчиво закусил губу и помолчал.
  - Да, пожалуй, надо нам самим выяснить, что же произошло. Распорядитесь,
чтобы эскадра продолжала следовать прежним курсом и с прежней скоростью.
Просигнальте "Балиолу" и "Нейрну" - пусть подойдут к "Инвейдеру".
  Наблюдавший за тем, как к ноку рея потянулись гирлянды сигнальных флагов,
Вэллери почувствовал, что кто-то стоит рядом. Он обернулся.
  - Это не подводная лодка, сэр, - уверенно произнес Капковый мальчик. -
"Инвейдера" не могли торпедировать.
  Повернувшись вместе со стулом, Тиндалл уставился на злополучного штурмана.
  - А вам откуда это известно, сударь? - прорычал он. Когда адмирал называл
своего подчиненного сударем, следовало ожидать грозы.
  Капковый покраснел до корней своих светлых волос, но продолжал стоять на
своем.
  - Прежде всего, сэр, "Инвейдер" прикрыт "Сиррусом" с левого борта, хоть он
и находится несколько впереди. "Сиррус" некоторое время курсировал на том
участке, и коммандер Орр наверняка обнаружил бы лодку. Кроме того, волна
слишком крута, чтобы субмарина могла выйти на перископную глубину, а не то
что произвести прицельный выстрел. Будь это подводная лодка, она выпустила
бы не одну торпеду, а шесть и поразила бы сразу несколько кораблей,
стоявших почти сплошной стеной за "Инвейдером". Но кроме него не было
торпедировано ни одно судно... Я три года в штурманах, сэр.
  - А я десять лет в адмиралах, - пророкотал Тиндалл. - Все это одни догадки.
  - Нет, сэр, - настаивал Карпентер. - Не догадки. Не стану биться об
заклад, - он приложил бинокль к глазам, - но я почти уверен, что
"Инвейдер" движется кормой вперед. А это значит, что носовая часть корабля
ниже ватерлинии оторвана или в ней пробоина. Должно быть, то была мина,
возможно, акустическая мина.
  - Да, да, конечно, - ядовито заметил Тиндалл. - С минрепом длиной две
тысячи метров, разумеется?
  - Дрейфующая мина, сэр, - терпеливо объяснял Капковый. - Или
использованная акустическая торпеда - немецкие торпеды, не попавшие в
цель, не всегда тонут. Но, скорее всего, мина.
  - Может быть, теперь скажете мне, какой она марки и когда была поставлена?
- прорычал Тиндалл. Однако логичность доводов Карпентера произвела на него
впечатление. К тому же "Инвейдер" действительно двигался кормой вперед,
хотя и с недостаточной скоростью, чтобы управляться. Его по-прежнему
захлестывали волны.
  В ответ на светограмму "Инвейдера" застучал сигнальный фонарь на "Улиссе".
Оторвав листок от блокнота, Бентли протянул его командиру корабля.
  - "Инвейдер" вызывает адмирала, - читал Вэллери. - В носовой части
корпуса, по правому борту, много ниже ватерлинии, значительная пробоина.
Предположительно дрейфующая мина. Объем повреждений изучается. О
результатах осмотра будет доложено".
  Взяв донесение, Тиндалл медленно перечитал его. Потом повернул через плечо
голову, едва улыбнулся.
  - Похоже, вы правы, мой мальчик. Примите извинения старого ворчуна.
  Карпентер что-то пробормотал и отвернулся, побагровев - на этот раз от
смущения. Взглянув на Вэллери, Тиндалл задумался.
  - Надо бы поговорить с командиром "Инвейдера". Его фамилия, кажется,
Барлоу. Просемафорьте, буду говорить с ним по радиотелефону.
  Они поднялись выше, в командный пункт авиационного офицера.
  Уэстклифф уступил свое место адмиралу.
  - Кэптен Барлоу? - проговорил Тиндалл, взяв в руки микрофон.
  - Слушаю. - Голос Барлоу донесся из динамика над головой адмирала.
  - Говорит адмирал. Как ваши дела?
  - Надеюсь справиться, сэр. Боюсь, оторван значительный кусок носовой
части. Имеется несколько раненых. Загорелось топливо, но пожар не
распространяется. Водонепроницаемые двери целы. Механики и аварийные
группы укрепляют поперечные переборки.
  - Сумеете двигаться самостоятельно?
  - Можно попробовать, сэр, но рискованно. Во всяком случае, при таком
волнении.
  - Как полагаете, до базы сумеете добраться?
  - При попутной волне и ветре - да. Суток трое-четверо понадобится.
  - Тогда ладно. - Голос Тиндалла звучал неприветливо. - Возвращайтесь
назад. С оторванным носом от вас проку мало. Вам чертовски не повезло,
кэптен Барлоу. Примите соболезнования. Да, вот еще что! Даю вам
провожатыми "Балиол" и "Нейрн" и попрошу штаб выслать вам навстречу
океанский буксир. На всякий случай.
  - Благодарю, сэр. Мы все вам очень признательны. И последнее, Прошу
разрешения опорожнить топливн