нятной и свирепой радости... Черт с ними и с их крылатыми бомбами,
думал он. Такая война ему по душе - не игра в кошки-мышки, не томительные,
унылые прятки, когда пытаешься перехитрить засевшие в засаде "волчьи
стаи", а драка врукопашную, в которой ты встречаешься с врагом лицом к
лицу и ненавидишь его, и уважаешь за то, что он сошелся с тобой в честном
бою, и как проклятый стараешься уничтожить егб. И Тэрнер знал, что люди
"Улисса", не щадя живота, будут стремиться уничтожить этого врага. Не
нужно было обладать незаурядными способностями, чтобы направить в нужное
русло чувства, испытываемые его людьми. Да, теперь это были его люди. Они
подавили в себе инстинкт самосохранения. Преступив порог страха, они
увидели, что за ним ничего более нет, и потому были готовы подавать
снаряды и нажимать на гашетки до тех пор, пока не упадут, сраженные врагом.
  Головной "хейнкель" сдуло с неба страшным ветром смерти: удачным залпом
его накрыла третья башня, обслуживаемая морскими пехотинцами, от которых
осталась жалкая горстка, та самая башня, что сбила "кондор". Летевший
следом за головной машиной "хейнкель" резко отвернул в сторону, спасаясь
от дождя обломков, в которые превратились фюзеляж и моторы его ведомого, и
спикировал, промелькнув перед носом крейсера на расстоянии всего одной
длины корпуса. Затем круто накренился влево и, дав полный газ, снова
ринулся на "Улисс". Расчеты орудий оказались сбитыми с толку; прошло
несколько долгих секунд, прежде чем открыл огонь первый комендор. Этого
времени "хейнкелю" хватило с лихвой, чтобы выйти на цель под углом 60
градусов, сбросить бомбу и рвануть в сторону, спасаясь от огня "эрликонов"
и скорострельных автоматов. Каким-то чудом ему удалось спастись.
  Крылатая бомба была сброшена, видно, недостаточно высоко. Сначала
покачавшись, она затем выровнялась и, спикировав, вышла на горизонтальную
траекторию поражения. Прорвав пелену дыма, бомба взорвалась с
оглушительным грохотом. Взрыв потряс крейсер до самого киля, и у тех, кто
находился на мостике, едва не разорвало барабанные перепонки.
  Окинув взглядом кормовую часть корабля, Тэрнер решил, что судьба крейсера
решена. Сам в прошлом офицер-торпедист, специалист по взрывчатым
веществам, он мог определить степень разрушений, причиненных тем или иным
взрывчатым веществом. Ему никогда еще не доводилось оказываться в такой
близости от столь убийственного взрыва. Недаром старпом боялся этих
планирующих бомб, но он и представить себе не мог, насколько велика сила
их действия: удар оказался в два, а то и в три раза сильнее, чем он
предполагал.
  Откуда было знать старшему офицеру, что он услышал не один, а два взрыва,
происшедших почти одновременно. По воле случая крылатая бомба попала прямо
в трубы торпедного аппарата левого борта. В них оставалась всего одна
торпеда: двумя другими была потоплена "Вайтура". Аматол, находившийся в
зарядной части торпеды, представляет собой чрезвычайно устойчивое,
инертное вещество, не боящееся даже самых страшных ударов. Но взрыв бомбы
произошел так близко и был так силен, что ответная детонация оказалась
неизбежной.
  Взрыв произвел чудовищные разрушения: рана, нанесенная кораблю, была
тяжелой, хотя и не смертельной. Почти до самой ватерлинии борт крейсера
был как бы распорот гигантским консервным ножом. От торпедных аппаратов не
осталось и следа; палубы изрешечены, деревянные настилы разбиты в щепы,
кожух дымовой трубы изуродован до неузнаваемости, а сама труба накренилась
на левый борт, пожалуй, на все пятнадцать градусов. Однако основная
энергия взрыва оказалась направленной в корму, так что ударная волна почти
целиком ушла в воду, при этом камбуз и корабельная лавка, и без того
получившие значительные повреждения, теперь превратились в свалку
искореженного металла.
  Поднятое взрывом облако пыли и обломков еще не успело осесть, когда вдали
скрылся последний из "хейнкелей". Вражеские машины летели, едва не задевая
за гребни волн, при этом они выделывали немыслимые пируэты, чтобы не
попасть под проливной дождь огненных трасс. Потом, точно по волшебству,
они исчезли; остались лишь внезапно навалившаяся оглушающая тишина и
медленно догорающие "люстры", освещающие облако, точно саван закрывшее
"Улисс", темные клубы дыма, валившие из недр разбитого "Стерлинга", да
танкер, у которого почти целиком была оторвана кормовая надстройка. Но ни
одно из судов конвоя не дрогнуло и не остановилось, при этом было
уничтожено пять "хейнкелей". "Победа, доставшаяся дорогой ценой, -
размышлял Тэрнер, - если можно назвать это победой". Он понимал, что
"хейнкели" вернутся снова. Нетрудно представить оскорбленную гордость и
ярость немецкого верховного командования в Норвегии: насколько известно
Тэрнеру, еще ни один конвой, направлявшийся в Россию, не проходил в такой
близости от побережья.


  Чтобы не задеть огромный вращающийся вал, Райли осторожно вытянул
онемевшую ногу. Он аккуратно налил масла на подшипник, боясь потревожить
инженер-механика, который уснул, привалившись к стене туннеля и положив
голову на плечо кочегару. Едва Райли выпрямился, как Додсон заворочался и
открыл тяжелые, слипшиеся веки.
  - Господи Боже! - проговорил он устало. - Вы вс„ еще здесь, Райли?
  То были первые слова, произнесенные им в течение нескольких часов.
  - Это большая удача, что я здесь, черт бы меня побрал! - проворчал Райли и
кивнул на подшипник. - Случись что, пожарный рукав сюда никто небось не
притащит!
  Он был несправедлив, и Райли сам понимал это: они с Додсоном менялись
каждые полчаса; один отдыхал, а другой смазывал подшипник. Но Райли просто
нужно было что-нибудь сказать, потому что ему все труднее становилось
выдерживать неприязненный тон, разговаривая со стармехом.
  Додсон усмехнулся про себя, но не сказал ничего. Наконец, откашлявшись, он
как бы мимоходом заметил:
  - Не кажется ли вам, что "Тирпиц" заставляет себя ждать?
  - Да, сэр. - Райли чувствовал себя неловко. - Давно бы пора ей пожаловать,
этой проклятой посудине!
  - Не ей, а ему, - машинально поправил Додсон. - "Адмирал фон Тирпиц",
как-никак... Почему вы не перестанете заниматься этой чепухой, Райли?
  Райли что-то буркнул. Додсон вздохнул, потом лицо его просияло.
  - Сходите-ка, принесите еще кофе. У меня в горле пересохло.
  - Не пойду, - наотрез отказался Райли. - Сходите лучше вы.
  - Прошу вас, сделайте одолжение, - ласково проговорил Додсон. - Чертовски
хочется пить.
  - Так и быть, схожу. - Верзила-кочегар, выругавшись, с трудом поднялся на
ноги. - Только где я его достану?
  - В машинном отделении кофе сколько угодно. Если там не хлещут ледяную
воду, значит, хлещут кофе. Чур, мне ледяной воды не надо, - поежился
Додсон.
  Взяв термос, Райли поковылял вдоль туннеля. Не успел он пройти и
нескольких футов, как "Улисс" вздрогнул всем корпусом от залпа тяжелых
орудий. То было сигналом начала воздушного налета.
  Додсон вцепился в стенку. Он заметил, что Райли сделал то же самое, потом
неуклюже, спотыкаясь, бросился бежать. Было что-то гротескное и знакомое в
его манере бегать. Снова послышался удар орудий, и нелепая фигура, похожая
на гигантского краба, охваченного паникой, припустилась еще быстрей.
"Паника, - подумал Додсон, - вот что бывает, когда людей охватывает
паника". Снова весь коридор заходил ходуном - на этот раз сильнее. Должно
быть, стреляла третья башня, она почти над ними. Нет, я не осуждаю его.
Слава Богу, что он сбежал. Додсон мысленно улыбнулся. Наш друг Райли
больше здесь не появится, он не из тех, кто быстро перековывается. Додсон
устало откинулся назад. "Наконец-то я один", - пробормотал он едва слышно.
Он ждал чувства облегчения. Но его не было. Взамен его появились досада,
чувство одиночества и тоски и еще - какая-то пустота и разочарование.
  Но немного спустя Райли появился вновь. Он снова бежал неуклюже,
по-крабьи, держа в руках трехпинтовый термос и две кружки. Задевая за
стенку туннеля, он яростно бранился. Тяжело дыша, он не говоря ни слова
сел рядом с Додсоном, налил тому дымящегося кофе.
  - Какого дьявола вы вздумали вернуться? - резко проговорил Додсон. - Я вас
не просил...
  - Вы просили кофе, - грубо оборвал его Райли. - Вот и пейте, черт возьми.
  В это мгновение в тускло освещенном коридоре гребного вала жутко
отозвалось эхо взрыва бомбы и детонации торпеды в аппарате левого борта.
Вибрация была так сильна, что они оба сшиблись. Кружка, которую держал
Райли, выплеснулась Додсону на ногу. Ум Додсона так устал, реакции стали
столь замедленными, что первая его мысль была о том, как дьявольски он
озяб, до чего холодно в этом туннеле с "плачущими" стенками. Горячий, как
кипяток, кофе мгновенно проник сквозь одежду, но Додсон не ощущал ни
ожога, ни влаги: ноги ниже колен у него совсем онемели. Затем, встряхнув
головой, он посмотрел на Райли.
  - Ради Бога, в чем дело? Что происходит? Не знаете?
  - Понятия не имею. Спрашивать было некогда. - Райли с наслаждением
потянулся и принялся дуть на дымящийся кофе. Тут ему в голову пришла,
видно, удачная мысль: широкая улыбка осветила мрачную физиономию кочегара.
  - Не иначе, как "Тирпиц", - произнес он с надеждой.
  В эту страшную ночь немецкие эскадрильи трижды поднимались с аэродрома в
Альта-Фьорде и, гудя моторами, улетали в студеную арктическую ночь, держа
курс на норд-норд-вест. Средь вод неспокойного Ледовитого океана они
искали жалкие остатки конвоя Эф-Ар-77. Особого труда для них эти поиски не
составляли - всю ночь конвой неотступно преследовал "фокке-вульф" -
"кондор", несмотря на все попытки избавиться от него. У "кондора",
казалось, был бесконечный запас этих смертоносных "люстр". Вполне
возможно, что так оно и было, наверняка он не взял иного груза, кроме
осветительных бомб. А бомбардировщикам оставалось лишь лететь на этот
ориентир.
  Первая атака началась примерно в 05.45 с высоты около девятисот метров. В
нападении, похоже, участвовали "дорнье", но определить тип самолетов с
полной уверенностью было сложно, поскольку неприятельские машины летели
много выше всех трех осветительных бомб, висевших над водой. В сущности,
атака оказалась не вполне удачной и проведена была без особого
воодушевления. И вполне понятно: огневая завеса оказалась слишком плотной.
Но из двух бомб, достигших цели, одна попала в транспорт, разрушив часть
носовой надстройки, вторая поразила "Улисс". Пробив флаг-дек и
адмиральский салон, бомба разорвалась в лазарете, битком набитом
тяжелоранеными и умирающими. Для многих взрыв этот, должно быть, оказался
избавлением, ниспосланным с неба, потому что на корабле давно кончились
анестезирующие средства. Не уцелел никто. В числе прочих погиб Маршалл -
минный офицер; Джонсон - старший санитар корабельного лазарета; старшина
корабельной полиции, час назад раненный осколком трубы торпедного
аппарата; Бэрджесс, беспомощно лежавший, стянутый смирительной рубашкой
(ночью, когда бушевал шторм, он получил контузию и сошел с ума). В числе
погибших оказались Браун, лежавший с раздробленным крышкой орудийного
погреба бедром, и Брайерли, которого так или иначе ожидал конец: легкие у
него разъело соляром. Брукса в лазарете не было.
  Взрывом бомбы вывело из строя телефонную станцию. За исключением связи
между мостиком и орудиями, а также телефона и переговорных труб,
связывавших мостик с машиной, все корабельные коммуникации оказались
нарушенными.
  Вторая атака была осуществлена в семь часов утра всего шестью
бомбардировщиками. То снова были "хейнкели", вооруженные крылатыми
бомбами. Видно, выполняя приказ, они не обращали внимания на транспорты и
сосредоточили свое внимание на крейсерах. Дорого обошлась неприятелю эта
атака: уцелели лишь две машины, а попадание было лишь одно. Но эта
единственная бомба, угодившая в ют "Стерлинга", вывела из строя оба
кормовых орудия.
  С налитыми кровью глазами и обнаженной головой, несмотря на ледяной ветер,
Тэрнер молча расхаживал по полуразбитому мостику "Улисса". Упорство, с
каким держался на плаву "Стерлинг", отбиваясь оставшимися у него огневыми
средствами, поражало его. Затем он взглянул на собственный корабль,
напоминавший не крейсер, а плавучий лабиринт изувеченной стали. Но
лабиринт этот, как ни удивительно, по-прежнему рассекал мощные волны.
Взглянул - и удивился еще больше. Изувеченные, горящие крейсера, крейсера,
разбитые и изуродованные до неузнаваемости, не были в диковину Тэрнеру. На
его глазах буквально до смерти были избиты крейсера "Тринидад" и
"Эдинбург", тоже эскортировавшие транспорты, направлявшиеся в Россию. Но
никогда еще не доводилось ему видеть, чтобы корабли, получив такие
страшные раны, как "Улисс" и старик "Стерлинг", все еще могли оставаться в
живых. Расскажи ему об этом кто-нибудь другой, он бы не поверил.
  Третья атака началась перед самым рассветом. В серых утренних сумерках на
конвой налетело полтора десятка "хейнкелей". Атакующие проявили недюжинную
храбрость и решительность. И на этот раз единственными объектами атаки
оказались крейсера, но особенно тяжко пришлось "Улиссу". Однако экипаж его
не испугался встречи с врагом, не стал сетовать на судьбу, пославшую ему
новое испытание. Эти странные, самоотверженные люди, эти "ходячие
привидения", какими их видел Николлс, встретили неприятеля радостно: разве
можно сразить врага, если он прячется? Страх, тревога, предчувствие смерти
- это для них больше не существовало. Домашний очаг, родина, семья, жена,
любимая девушка - то были одни слова, понятия, которые, лишь тронув
человеческий разум, тотчас исчезали бесследно. "Передайте им, - сказал
Вэллери. - Передайте им, что Господь наградил меня лучшим экипажем, о
каком только смеет мечтать командир корабля". Вэллери. Вот что было важно.
Это и все то, во что верил Вэллери, что было неотъемлемой частью этого
душевного и доброго человека. Неотъемлемой потому, что то был сам Вэллери.
И матросы подносили снаряды, запирали затворы орудий, нажимали на гашетки
"эрликонов", забыв обо всем. Они помнили лишь о своем командире, который
умер, умоляя простить его за то, что покидает их в беде. Помнили, что не
должны предать его. Да, это были привидения, но привидения одержимые. Это
были люди, поднявшиеся над самими собой, как это зачастую бывает, когда
человеку известно, что его следующий, неизбежный шаг приведет его в горние
выси...
  Первым атаке подвергся "Стерлинг". Тэрнер увидел, как, войдя в отлогое
пике, на крейсер с ревом устремились два "хейнкеля", чудом уцелевшие,
несмотря на ожесточенный огонь бьющих в упор корабельных пушек.
Бронебойные, замедленного действия бомбы поразили среднюю часть
"Стерлинга" чуть ниже палубы и взорвались в котельном и машинном отделении
- самом чреве корабля. Следующие три бомбардировщика были встречены лишь
огнем скорострельных автоматов да "льюисов", носовые орудия главного
калибра умолкли. Тэрнер похолодел: страшная догадка пронзила его мозг:
очевидно, взрывом отрезало башни от источников электроэнергии (*15).
Вражеские бомбардировщики беспощадно подавили жалкое сопротивление, каждая
бомба попала в цель. "Стерлинг" получил смертельную рану. Вновь охваченный
пламенем, корабль сильно накренился на правый борт.
  Рев авиационных моторов заставил Тэрнера резко обернуться. В первой волне
двигалось пять "хейнкелей". Заходили они с разных высот и различных
курсовых углов с целью рассредоточить зенитные средства крейсеров, но все
машины метили в кормовую часть "Улисса". Дыма и грохота было столько, что
Тэрнер лишь с трудом мог ориентироваться в обстановке. Воздух мгновенно
наполнился свистом крылатых бомб и оглушительным лаем авиационных пушек и
пулеметов. Одна бомба взорвалась в воздухе - чуть впереди кормовой дымовой
трубы. Над шлюпочной палубой пронесся стальной смерч, и тотчас смолкли все
"эрликоны" и скорострельные автоматы: их расчеты погибли от осколков и
удара взрывной волны. Вторая бомба, пробив верхнюю палубу и палубу кубрика
машинистов, взорвалась в отсеке радиотелеграфистов, походившем теперь на
склеп. Две другие бомбы, летевшие выше, ударили в кормовую орудийную
палубу и третью орудийную башню. С зияющей сверху пробоиной и боками,
словно вспоротыми гигантским тесаком, башня, сорванная с основания, лежала
уродливой грудой на изувеченной палубе.
  За исключением артиллеристов, находившихся на бот-деке и в орудийной
башне, погиб лишь один моряк, но моряк этот был поистине незаменим.
Осколком первой бомбы пробило баллон со сжатым воздухом, находившимся в
мастерской торпедистов, где только что укрылся Хартли, старший боцман
"Улисса", на ком, в сущности, держался весь корабль...
  Вот крейсер врезался в облако густого черного дыма - это горело топливо в
пробитых топливных цистернах "Стерлинга". Что происходило в течение
последующих десяти минут, никто не помнил. Корабль, объятый дымом и
пламенем, походил на преисподнюю, и матросы терпели поистине адские муки.
"Улисс" вырвался из черного облака, но тут, паля из пушек и пулеметов, на
него обрушились "хейнкели" (бомб у них больше не осталось). Так на упавшую
на колени жертву набрасывается кровожадная волчья стая. Правда, крейсер
нет-нет да огрызался: стреляло то одно орудие, то другое.
  Например, отвечала пушка, установленная возле самого мостика. Перегнувшись
вниз, Тэрнер увидел артиллериста, бившего трассерами в пикирующий
"хейнкель". В ту же минуту и "хейнкель" открыл огонь. Сбив с ног Капкового
мальчика, Тэрнер кинулся назад.
  Вражеская машина улетела, и пушки умолкли. Тэрнер с трудом поднялся на
ноги, посмотрел через борт: зенитчик был мертв, одежда на нем была
исполосована в клочья.
  Услышав позади шум шагов, Тэрнер обернулся и увидел хрупкую юношескую
фигуру. Отстранив чью-то руку, юноша перелез через ограждение мостика. На
мгновение перед Тэрнером мелькнуло бледное, сосредоточенное лицо
Крайслера, того самого юного сигнальщика, который ни разу не улыбнулся и
ни с кем не разговаривал с тех самых пор, как была открыта рубка
гидроакустика. В ту же секунду справа по борту он заметил трех
"хейнкелей", делавших новый заход.
  - Слезай, идиот! - закричал Тэрнер. - Жить надоело?
  Крайслер взглянул на офицера широко раскрытыми, недоумевающими глазами,
отвернулся и спрыгнул на бортовой барбет, где был установлен "эрликон".
Перегнувшись, Тэрнер посмотрел вниз.
  Ни слова не говоря, Крайслер попробовал вытащить убитого стрелка из
гнезда, но сил у него не хватало. Лишь после нескольких судорожных,
отчаянных рывков ему удалось стащить комендора с сиденья. Осторожно
опустив мертвеца на палубу, он сам вскарабкался в освободившийся кокпит.
Рука Крайслера, заметил Тэрнер, была рассечена и кровоточила, затем
краешком глаза старпом увидел, как из пушек "хейнкеля" вырвалось пламя, и
упал на пол.
  Прошла одна секунда, две, три - три секунды, в продолжение которых
вражеские снаряды и пули молотили по прочной броне мостика. И тут словно
сквозь сон Тэрнер услышал, как застучал спаренный "эрликон". Юноша
продолжал вести огонь до последней секунды. Он произвел всего лишь шесть
выстрелов, но, окутанная дымом, огромная серая машина задела за
командно-дальномерный пост левым крылом, которое тотчас же отлетело в
сторону и упало в воду у противоположного борта корабля.
  Крайслер по-прежнему сидел в кокпите. Правой рукой он держался за
изувеченное авиационным снарядом левое плечо, пытаясь остановить кровь,
льющуюся из перебитой артерии. И, когда следующий бомбардировщик ринулся
на корабль, старший офицер увидел, как раненая, окровавленная рука юноши
потянулась к рукоятке спускового механизма.
  В бессильном гневе старпом колотил кулаком по палубе. Упав на настил рядом
с Кэррингтоном и штурманом, он думал о Старре - человеке, который навлек
на них эти мучения, - и ненавидел его пуще всех на свете. В ту минуту он
был готов убить этого подлеца. Думал о юном Крайслере, который испытывал
адскую боль от плечевых упоров, представил карие глаза этого мальчика,
тоску и муку в них. Тэрнер поклялся, что если останется жив, то представит
юношу к Кресту Виктории.
  Грохот пушек