ые цистерны правого борта. Мы приняли много
воды, всю выкачать невозможно. Иначе крен не выправить.
  - Я так и думал, - вздохнул Тиндалл. - Ничего не поделаешь. Принять от вас
топливо в такую погоду невозможно. Счастливого пути, командир. Прощайте.
  - Большое спасибо, сэр. Прощайте.
  Двадцать минут спустя "Улисс" занял свое прежнее место в ордере. Немного
погодя команда крейсера увидела, как "Инвевдер", который уже кренился не
так заметно, медленно повернул на зюйд-ост, а по обоим бортам его,
подпрыгивая на волнах, шли два корабля - маленький эсминец класса "Хант" и
фрегат. Через десять минут они исчезли из виду, закрытые снежным зарядом.
  Три корабля ушли, осталось одиннадцать, но, странное дело, именно эти
одиннадцать ощущали себя покинутыми.


                                  Глава 5


  ВТОРНИК

  Об "Инвейяере" и случившейся с ним беде вскоре забыли. У 14-й авианосной
эскадры возникло более чем достаточно других забот. Появился враг, с
которым надо было бороться - враг много опаснее любой мины или подводной
лодки. Изо всех сил стараясь удержаться на раскачивающейся,
проваливающейся из-под ног палубе, Тиндалл посмотрел на Вэллери. "Вид у
бедняги ужасен - краше в гроб кладут", - снова подумал он.
  - Каково ваше мнение, командир? Перспективы не блестящие, а?
  - Предстоит хорошая трепка, сэр. Дело к тому идет. Кэррингтон шесть лет
плавал в Вест-Иидии, раз десять попадал в ураган. Он признается, ему
приходилось видеть такой низкий барометр, но чтобы он еще и продолжал так
стремительно падать - никогда. Во всяком случае, в здешних широтах.
Выходит, это еще только цветочки.
  - Очень утешили, премного вам благодарен, - сухо отозвался Тиндалл. - Тем
более что и цветочки эти дают себя знать.
  Достигнув девяти баллов, ветер более не усиливался. Перестая валить снег.
Но все понимали, что это лишь временная передышка: далеко на норд-весте
небо было зловещего цвета. Этот тусклый пурпурный оттенок не бледнел, не
сгущался; такая монотонная окраска неба сулила беду. Даже тем, кто давно
плавал в здешних водах и видел все разнообразие красок арктического неба,
то черного, как смола, в летний полдень, то освещенного великолепием
северного сияния, то чудесного лазурного цвета, когда небеса, улыбаясь,
видят свое отражение в спокойной, молочно-белой воде за Ледовым барьером,
- даже этим бывалым морякам не приходилось видеть ничего подобного.
  Но адмирал не обращал внимания на небо. Он глядел на море. Все утро волны
росли - постепенно, неотвратимо. Теперь, в полдень, море напоминало
гравюру XVIII века с изображением парускика, попавшего в бурю: тесные ряды
зеленовато-серых валов двигались чередой, увенчанные живописными гребнями
кипящей белой пены. Только здесь расстояние от одного вала до другого было
около полутораста метров, и эскадру, шедшую почти наперерез волне, трепало
основательно.
  Особенно тяжело приходилось малым кораблям. Каждые пятнадцать секунд они
зарывались носом в пучину. Но еще более страшным и упорным врагом
оказалась стужа. Давно опустившись ниже точки замерзания, температура
продолжала падать.
  Холод становился невыносимым, лед образовывался в каютах и кубриках,
намертво сковывал трубы водопровода. Корежился металл, перекашивались
крышки люков; дверные петли, замерзнув, перестали вращаться; смазка в
приборах застывала, выводя их из строя. Нести вахту, особенно на мостике,
было сущей мукой: первый же глоток ледяного ветра точно рассекал легкие, и
человек начинал задыхаться.
  Огромную опасность представлял собой лед. На палубе "Улисса" образовалось
уже свыше трехсот тонн льда, и количество его увеличивалось с каждой
минутой. Толстым слоем лежал он на главной палубе, на баке, на орудийных
площадках и мостиках; длинными причудливыми сосульками свисал с комингсов,
бащен и поручней, утраивал толщину каждого троса, штага и фала и превращал
стройные мачты в безобразные, фантастического вида деревья. Он был опасен
еще и тем, что превращал палубу в каток. С этой проблемой проще справиться
на торговом судне, где топливом служит уголь и где под рукой сколько
угодно шлака и золы. На современных же военных кораблях, где в качестве
топлива применяют мазут, все гораздо сложнее. На "Улиссе" палубу посыпали
песком с солью и уповали на Бога.
  Но главная опасность заключалась в тяжести льда. Всякий корабль, если
выразиться технически, может быть валким или остойчивым. У остойчивого
корабля центр тяжести расположен низко, он подвержен качке, зато легко
возвращается в первоначальное положение. Если центр тяжести расположен
высоко, то говорят, что корабль валок. Такое судно неустойчиво и
ненадежно, его трудно накренить, но зато столь же трудно выпрямить. Если
же на палубе такого судна образуется лед, то центр тяжести переместится
выше, а это крайне опасно. Последствия могут быть роковыми...
  Особенно доставалось эскортным авианосцам и эсминцам, в частности
"Портпатрику". И без того неустойчивые из-за высоко расположенной и
тяжелой взлетной палубы, авианосцы представляли собой огромные площадки,
на которых скапливался снег и образовывался лед. Поначалу взлетные палубы
содержались в относительном порядке, специальные команды беспрестанно
сметали снег метлами, посыпали палубу солью и обдавали горячим паром из
шлангов. Но погода ухудшилась настолько, что послать человека на
раскачивающуюся во все стороны, предательски скользкую палубу означало бы
отправить его на тот свет. На "Реслере" и "Блу Рейнджере" имелись
модифицированные отопительные системы, размещенные под взлетными палубами.
На этих кораблях из Миссисипи, в отличие от английских судов, палубы были
деревянные, поэтому в столь суровых условиях системы отопления оказались
совершенно неэффективными.
  Эсминцам доставалось еще больше. Им приходилось мириться не только со
льдом, образовавшимся из спрессованного снега, но и со льдом, нараставшим
на палубе по мере того, как через равные промежутки времени на корабль
обрушивались все новые и новые массы воды. Брызги от волн, ударявшихся о
форштевень, замерзали, не успев упасть на палубу. В некоторых местах
толщина льда достигала фута. Под огромной его тяжестью скорлупки эти с
каждым разом все глубже зарывались носом в пучину, и каждый раз все
труднее вырывались из ее объятий. Командирам эсминцев, как и командирам
авианосцев, оставалось лишь наблюдать с мостика за происходившим, да
уповать на милость Провидения.
  Прошло долгих два часа. За это время термометр опустился до самой низшей
точки и застыл на ней... Вдогонку сломя голову бросился барограф. Но,
странное дело, снега по-прежнему не было. Свинцовые тучи на северо-западе
находились все еще в отдалении. Южная и восточная части неба были
совершенно чисты. Эскадра представляла собой фантастическое зрелище:
игрушечные, похожие на леденцы, кораблики - ослепительно белые, сверкающие
в бледных лучах зимнего солнца, - отчаянно раскачивались из стороны в
сторону, то и дело проваливаясь в ложбинах меж становящихся все круче и
выше зеленовато-серых валов студеного Норвежского моря. Суда упорно
двигались к далекому горизонту, залитому зловещим багрянцем, - горизонту,
за которым лежал иной мир. Это была невероятная, редкостная картина.
  Но контр-адмирал Тиндалл не находил в ней ничего прекрасного. Человек,
имевший обыкновение говорить, что ему чужда всякая тревога, он был
серьезно обеспокоен. Он был резок с теми, кто находился на мостике, -
резок до грубости. Никто не узнавал в нем старого "фермера Джайлса", каким
его знали еще месяца два назад; от былого его добродушия не осталось и
следа. Он беспрестанно окидывал взглядом корабли эскадры, все время ерзая
на стуле. Наконец слез с него и, открыв дверь в рубку командира, вошел.
  Свет был выключен, и Вэляери находился в полутьме. Накрывшись двумя
одеялами, командир лежал на кушетке с мертвенно-бледиым лицом. В правой
руке Вэллери сжимал скомканный платок, покрытый пятнами: он даже не
попытался спрятать его. Прежде чем адмирал успел помешать ему, через силу
опустив ноги на пол, каиеранг подвинул стул. Пожурив больного, Тиндалл с
благодарностью сел.
  - Обещанные тобою цветочки. Дик, скоро, полагаю, превратятся в ягодки? И
какого дьявола напросился я командовать эскадрой?
  - Вам не позавидуешь, сэр, - сочувственно улыбнулся Вэллери, - Что
намерены предпринять?
  - А что бы ты на моем месте предпринял? - невесело проронил Тиндадл.
  Вэллери засмеялся. На мгновение лицо его преобразилось, став почти
мальчишеским, но затем смех прервался, сменившись приступом сухого,
резкого кашля. По платку расплылось пятно.
  - Вот каково смеяться над начальством, - подняв глаза, улыбнулся Ваилери.
- Что бы я предпринял? Выпустил бы плавучий якорь, сэр. А не то бросился
наутек, поджав хвост.
  Тиндалл покачал головой.
  - Ты никогда не умел убедителыво врать, Дик.
  Оба сидели молча некоторое время, потом Вэллери посмотрел на адмирала.
  - Сколько еще осталось пути, сэр?
  - По расчетам Кариентера, что-то около ста семидесяти миль.
  - Сто семьдесят... - Вэллери взглянул на часы. - Двадцать часов ходу при
такой погоде. Должны успеть! Тиндалл тяжело кивнул.
  - Там восемнадцать транспортов. А если считать тральщик из Хвальфьорда, то
все девятнадцать. Вдобавок ко всему, надо учесть кровяное давление старины
Старра...
  Тут он умолк: кто-то постучался.
  - Два донесения, господин каперанг.
  - Читайте, Бентли.
  - Первое от "Портпатрика": "Повреждена обшивка в носовой части. Сильная
течь. Помпы справляются. Опасаюсь новых повреждений. Прошу указаний".
  Тиндалл выругался. Вэллери спокойно произнес:
  - От кого второе донесение?
  - С "Гэннета", сэр: "Разламываюсь".
  - Понятно. Читайте дальше.
  - Это все: "Разламываюсь".
  - Лишнего слова из себя не выдавят эти молчальники, - проворчал Тиндалл. -
Подожди минутку, главстаршина!
  Он опустился в кресло, скребя подбородок и разглядывая собственные ноги,
не в силах заставить свой усталый мозг думать.
  Вэллери что-то негромко произнес. Изумленно выгнув брови, Тиндалл поднял
голову.
  - Сильное волнение, сэр. Может быть, с авианосцев...
  Тиндалл хлопнуя себя по колену.
  - И мае такая же мысль пришла в голову. Бентли, набери два сигнала. Первый
- всем кораблям охранения. Пусть займут позиции позади авианосцев, как
можно ближе к ним. Другой сигнал - авианосцам. С правого и левого борта
через грузовые шланги выкачивать мазут... Сколько, как вы полагаете,
командир?
  - Галлонов двадцать в минуту, сэр?
  - Пусть будет двадцать галлонов в минуту. Понял, главный? Пускай сейчас же
наберут сигналы. Потом вот еще что. Позови сюда штурмана с картой.
  Бентли вышел. Тиндалл повернулся к Вэллери.
  - Правда, потом придется дозаправляться топливом. Здесь это сделать
невозможно. Похоже, у нас остался последний шанс найти укрытие до прихода
в Мурманск... Если же в течение следующих суток шторм усилится настолько,
насколько предсказывает Кэрринг-тон, то сомневаюсь, чтобы все малые
корабли выдержали его... Ага! Вот и штурман. Узнаем, где мы находимся.
Кстати, какова сила ветра?
  - Десять баллов, сэр. - Стараясь не поскользнуться на уходящей из-под ног
палубе, Капковый мальчик разложил карту на командирской койке. - Ветер
помалу поворачивает против движения часовой стрелки.
  - Норд-вест, и поворачивает против часовой? - Тиндалл потер руки. -
Отлично, штурман. Наше местоположение, мой мальчик?
  - Двенадцать сорок вестовой долготы. Шестьдесят шесть пятнадцать нордовой
широты, - четко проговорил Карпентер, даже не удосужившись взглянуть на
карту. Адмирал поднял брови, но ничего не сказал.
  - Курс?
  - Триста десять градусов, сэр.
  - Рассчитайте курс, чтобы найти укрытие, если понадобится заправиться
топливом.
  - Курс двести девяносто, сэр. Я сделал предварительную прокладку. Вот.
Примерно четыре с половиной часа хода.
  - Какого дьявола!.. - взорвался Тиндалл. - Кто вам велел? - проговорил он
зло и умолк.
  - Я произвел расчет пять минут назад, сэр. Мне казалось, такое решение...
э-э-э... неизбежно. Следуя курсом двести девяносто, мы окажемся в
нескольких милях от полуострова Ланганес. Укрытий там сколько угодно, -
серьезно, без тени улыбки на лице ответил Карпентер.
  - Ему, видите ли, такое решение показалось неизбежным! - грохотал Тиндалл.
- Вы только послушайте его, каперанг Вэллери! Неизбежным! Да мне самому
это пришло в голову сию лишь минуту! Подумать только... Убирайтесь!
Катитесь ко всем чертям со своим опереточным нарядом!
  Капковый мальчик ничего не ответил. С видом оскорбленной невинности собрав
свои карты, он направился к двери. Голос Тиндалла остановил его:
  - Штурман!
  - Сэр? - Глаза Карпентера уставились в точку над головой адмирала.
  - Как только корабли охранения займут позицию, пусть Бентли сообщит им
новый курс.
  - Слушаю, сэр. Будет исполнено, - произнес он, постояв некоторое время в
нерешительности. Тиндалл усмехнулся.
  - Ну, полно дуться, - сказал он миролюбиво. - Опять повторю, что я старый
ворчун... А теперь закрой эту проклятую дверь! Не то замерзнем.
  Ветер крепчал. По воде пошли длинные белые полосы. Ложбины между валами
становились все глубже, волны все круче. Срываемые ветром гребни казались
приплющенными. Вой ветра, в такелаже становился все пронзительнее. Время
от времени из-за вибрации корпуса глыбы льда срывались с мачт и штагов и
разбивались о палубу.
  Тянувшаяся хвостом за авианосцами пленка мазута сделала свое дело.
Эсминцы, заляпанные причудливыми пятнами, все еще глубоко погружались
кормой в воду, но благодаря сцеплению частиц мазута на поверхности моря
волны уже не заливали палубы кораблей. Тиндалл был более чем доволен собой.
  К половине пятого пополудни довольства его не было и в помине. До убежища
оставалось еще добрых полтора десятка миль. Шторм разыгрался не на шутку,
и Тиндаллу пришлось отдать приказ сбавить ход.
  С палубы корабля поверхность моря представляла собой впечатляющее зрелище.
Гигантские валы наводили ужас. Защищенные от волн полубаком, Николлс
вместе со сменившимся с вахты Карпентером стояли на главной палубе под
моторным баркасом. Молодой медик, который держался за шлюпбалку, чтобы не
упасть, и отскакивал в сторону всякий раз, как из-под фор-штевня
вздымались фонтаны воды, перегнувшись через фальшборт, глядел на
"Дефендер", за которым плелись "Вектра" и "Викинг". Точно обезумев,
корабль раскачивался с носа на корму. Вверху - мирная лазурь, внизу -
огромные валы. При виде этого зловещего контраста становилось не по себе.
  - Ни за что бы не поверил, что такое случается, - проронил наконец
Николлс. - Боже мой, Энди, - продолжал он, объятый суеверным ужасом, - ты
видел когда-нибудь такую картину?
  - Лишь однажды. Мы попали в тайфун близ Никобарских островов. Но, пожалуй,
сейчас почище, чем тогда. По словам первого офицера, по сравнению с тем,
что предстоит нынче ночью, это детские игрушки. А уж он-то болтать не
станет. Хотел бы я оказаться сейчас у себя дома, в Хенли, черт побери!
  Николлс с любопытством посмотрел на приятеля.
  - Не скажу, что хорошо знаю первого. Не слишком э-э... общительный
господин, а? Но все до одного - старый Джайлс, командир, старпом, да и ты
тоже - говорят о нем с каким-то благоговением. Что в нем такого
особенного? Я его уважаю, как каждый, но не думаю, что он сверхчеловек.
  - Волнение усиливается, - рассеянно заметил Капковый. - Обрати внимание,
время от времени на нас обрушивается волна наполовину больше остальных.
Седьмой вал, как говорят бывалые моряки. Нет, Джонни. Он не сверхчеловек.
Он самый великий мореход из всех, каких тебе доведется встретить на своем
веку, только и всего. У него два капитанских диплома - может командовать и
парусником с прямым-вооружением, и паровым судном. Он плавал на финских
барках вокруг мыса Горн, когда мы с тобой под стол пешком ходили. Старпом
мог бы нарассказывать тебе о Кэррингтоне столько историй, что хватило бы
на целую книгу. - Помолчав, Капковый спокойно добавил: - Нет, правда. Он
один из немногих настоящих моряков, какие еще остались на свете. Старый
флибустьер Тэрнер - сам не промах, однако Джимми он и в подметки не
годится... Я не из идолопоклонников, Джонни. Ты это знаешь. Но про
Кэррингтона можно сказать то же самое, что говорили о Шеклтоне: если не
осталось никакой надежды, опустись на колени и молись, чтобы появился он.
Поверь мне, Джонни, я дьявольски рад, что с нами Кэррингтон.
  Николлс промолчал, пораженный услышанным. Кредо штурмана Карпентера было
"плевать-мне-на-все", „рничество - второй натурой; серьезность он считал
преступлением, а все, что могло походить на восхищение, казалось ему
преступлением. Что же за человек этот Кэррингтон, если о нем так
отзывается даже Капковый мальчик?
  Стужа была лютой. Срывавший гребни волн ветер превращал их в мельчайшие
брызги, которые, замерзнув на лету, со скоростью пули ударяли о полубак и
борта корабля. Чтобы сделать вдох, следовало повернуться спиной к ветру к
закрыть рот и нос шерстяным шарфом, обмотавшись им несколько раз. Но у
людей с бледными, посиневшими лицами, дрожавших от холода, не было и мысли
спуститься вниз. Моряки были загипнотизированы, околдованы увиденным:
гигантские, растущие на глазах валы длиной в триста, а то и шестьсот
метров - пологие с наветренной стороны, крутые, леденящие кровь - с
другой, двигались чередой, гонимые достигавшим шестидесяти узлов ветром и
некой таинственной, могучей силой, находившейся где-то далеко на
северо-западе. Окажись между валов церковь, волны спрятали бы ее вместе со
шпилем.
  Услышав сзади себя грохот, молодые моряки оглянулись. Какая-то закутанная
фигура, отчаянно бранясь, пыталась захлопнуть тяжелую стальную дверь,
раскачивавшуюся вместе с кораблем. Наконец незнакомцу удалось повернуть
ручки и закрыть ее. Им оказался старшина Дойль. Несмотря на то что борода
на три четверти закрывала его лицо, было все-таки заметно, до чего же
опостылела ему такая жизнь.
  Карпентер улыбнулся ему. Они с Дойлем служили вместе на базе "Чайна".
Дойль был весьма привилегированной особой.
  - Ба, ба! Никак это наш старый морской волк? Как дела на нижних палубах,
Дойль?
  - Ни черта хорошего, сэр; - голос Дойля был так же мрачен, как и его лицо.
- Холодина собачья, кругом все разбросано. От посуды остались одни только
черепки. Половина экипажа...
  Он внезапно умодк. Глаза его расширились от изумления. Не видя Николлса и
Карпентера, он уставился в какую-то точку позади.
  - Ну, так что она, эта половина экипажа?.. В чем дело, Дойль?
  - Боже всемогущий! - медленно, словно читая молитву, произнес ошеломленный
Дойль. - Боже милостивый! - Голос Дойля резко подскочил на двух последних
слегах.
  Оба офицера мигом обернулись. "Дефендер" карабкался - да, да, авианосец
буквально карабкался по подветренному склону гигантской волны, величина
которой потрясала воображение; человеческий разум не в силах был осознать
происходящее. На глазах потрясенных увиденным людей, не верящих в то, что
подобное может происходить в действительности, корабль, поднявшись на
гребень волны, на мгновение замер, затем, задрав корму и обнажив винт и
перо руля, с грохотом ринулся вниз...
  Несмотря на то что судно находилось в двух кабельтовых, несмотря на свист
ветра, похожий на раскат грома, удар носовой части "Дефенцера" о
поверхность воды едва не оглушил моряков. Прошла вечность, а "Дефендер"
уходил все глубже в кипящую белой пеной пучину... Вот уже один мостик
остался над водой.
  Сколько времени авианосец летел стрелой, вонзаясь в глубины Ледовитого
океана, впоследствии не мог сказать никто. Наконец невероятно медленно, с
адским усилием корабль выбрался на поверхность моря. С палубы его стекали
каскады воды. И тут взорам предстало невероятное, невиданное никогда и
нигде прежде зрелище. Под весом несчетных тысяч тонн воды открытую часть
взлетной палубы сорвало со стоек и загнуло назад, чуть не до самого
мостика, в виде исполинской буквы "и". Зрелище это способно было лишить
разума любого человека, потрясти его, отнять д