енее
боролся  со  следствием,  идти  за решетку не хотелось.  Однако и  "золотой"
адвокат не помог: срок в общем-то пустяковый - год ИТК общего режима, но как
урок - незаменимый.
     Пожалуй,  с  тех пор в  нем что-то изменилось, как  будто  вокруг  него
опустились какие-то  плотные жалюзи и он остался наедине со своей оболочкой.
И вывел для себя две, как ему  казалось, бесспорные истины:  никогда в делах
не  связываться  с  женщиной  и никогда больше  не попадать  в  тюрьму.  Там
постоянно горит свет, душно и унизительно.
     Выйдя  на  свободу, он снова  взялся  за свое:  его  уже не  устраивали
случайные  кольца  или  зубные  коронки, золотые  часы, переставшие  ходить,
золотые монеты -  он все чаще и чаще стал заглядывать  в антикварные лавки и
ювелирные магазины. И как-то незаметно потянуло на старинные иконы. Для этой
цели  он  даже  обзавелся кооперативным гаражом, где с надлежащей подсветкой
оборудовал  неплохую  галерейку.  Сосед  по  гаражу  не  один  раз  у   него
допытывался: "Владимир  Ефимович, не поторопились ли вы с гаражом, не  купив
машины?" На  это Рощинский уклончиво отвечал: "Я уже пять лет стою в очереди
и  вот-вот  жду извещение на "Жигули".  А вы ведь знаете, как порой бывает -
машина есть, нет гаража, есть гараж, нет машины..."
     Соседа такое  объяснение вполне удовлетворило. Хотя  любой мало-мальски
наблюдательный  автолюбитель  сразу  же   заметил  бы,  что  легче  верблюда
протащить в игольное ушко, чем Рощинского втиснуть за руль "Жигулей".
     Однажды,  зимой,  поутру он заметил  возле  своего  гаража  натоптанное
пятно,  следы электросварки, дужку  от навесного замка  и открытую  дверь...
Рощинский ринулся вовнутрь  гараж, отчетливо понимая,  что стряслось худшее,
что  его галерея  стала жертвой грабежа,  а  когда  он  увидел пустые полки,
сердце его зашлось в  удушье и, казалось, наступил конец света. Он опустился
на  холодный  цементный пол  и  пришел  в  себя только  под вечер.  Владимир
Ефимович отморозил ногу и щеку, на которой лежал на цементном полу.
     Выйдя из больницы, он начал готовиться к отъезду. По  объявлению  нашел
подходящий вариант  с  покупкой  дома и в  апреле,  с небольшим  чемоданом в
руках, он прибыл в город своей мечты, не подозревая, что он же станет  и его
последней географической точкой пребывания на этом свете...
     ...Перед   сном   Рощинский   вставлял   в   старенькую   "Электронику"
аудиокассету и  под мелодии романсов и песен  "прошлых лет" старался уснуть.
Закрыв  глаза  и подтянув до  подбородка  одеяло,  он  уносился  сознанием в
мешанину образов  - в  свою  прошлое,  которое  тихо  исходило  из  динамика
магнитофона: "Вечер, шумит у  ног  морской прибой, грустно  поют  о  прошлом
волны..."
     А волны  и  в  самом деле  шумели,  но  этого Рощинский  не  слышал: на
разноцветном  воздушном  шаре  он  поднимался  над  зеленым  полем,  которое
испещрено  желтыми откосами  и  белыми, выгоревшими  на солнце  бесконечными
дорогами...


Глава вторая


     Рощинскому показалось, что к  дому  подъехала машина. Вытянув  короткую
шею, он  стал выжидательно прислушиваться. Безотчетное  беспокойство подняло
его с места и он подошел  к окну. Однако кроме нахохлившегося куста сирени и
части  забора  он  ничего  там не увидел и  это,  успокоив  душу,  заставило
вернуться на  место.  Он продолжил пить чай из  большой чашки,  без  сахара,
вприкуску  с  белыми сухарями. Но  снаружи опять что-то  громыхнуло, дверь с
шумом распахнулась и через  мгновение на пороге нарисовались незваные гости.
Их  было  четверо: двое  в милицейской форме  и  столько  же  в  гражданском
одеянии.
     - Кто тут Рощинский Владимир Ефимович? - довольно развязно спросил тот,
на ком была надета капитанская форма.
     - Допустим, это я, - отодвигая от себя кружку, смиренно ответил  хозяин
дома, и с трудом поднялся с табуретки.
     -  Обыск,  - объявил  ему.  - А это, -  жест  в сторону гражданских,  -
понятые, прошу любить и жаловать...
     - Как обыск? - ослабевая в коленях, промямлил Рощинский.
     - Обыкновенный, законный, - отрезал капитан. - И хочу предупредить, что
добровольная помощь органам может смягчить вашу участь и избавить моих людей
от  лишних  трудозатрат...Поэтому  давайте  без  обиняков...где  у  вас  тут
запрятано золотишко, брильянты и прочая зелень?
     Под  старой клетчатой рубашкой  Рощинского заструились  липкие  ручейки
пота. Его полное одутловатое тело начала забирать дрожь.
     - Хотелось бы знать,  по какому праву произвол? -  едва сдерживая себя,
спросил он. - Я что - преступник или вы имеете основания для...
     - Пианиссимо, господин  Рощинский! - сказал тот, который в  милицейской
форме.  - Ничего страшного пока  не  произошло, нас интересует лишь то,  что
нажито нечестным путем. Где ваш тайник?
     Рощинский  видел,  что  в  действиях непрошеных  гостей  была  какая-то
суетливость,  так противоречащая  обстоятельности  сыска.  А  он-то это  уже
проходил...
     -  Все при мне, - он хлопнул  себя по ляжкам, изображая на лице  полную
отстраненность  от мира.  Про себя  подумал:  "Мы напасали, а  вы  пришли да
взяли...У долговязого такая рожа, что сама на пулю нарывается." - Нет в моем
доме никаких тайников...И не мешало бы взглянуть на ордер, если, разумеется,
таковой у вас имеется...
     Ему  сунули под нос бумажку  и он увидел неразборчивую печать и подпись
прокурора,  сделанную хоть и  витиевато, но обыкновенным "шариком". "Ни один
уважающий себя законник шариковой ручкой такую бумагу подмахивать не будет",
- сказал себе Рощинский и ощутил некоторое облегчение.
     Шмон начался с  комнаты, примыкающей  к кухне. Он заметил,  что у того,
кто с лейтенантскими погонами и который так бесцеремонно роется в комоде, не
сходится  ворот милицейской форменки. Она ему явно мала. Правда, галстук это
почти скрывает, но сбоку, особенно когда этот тип наклоняется,  хорошо видна
не застегнутая верхняя пуговица.
     Рощинский взглянул в окно и на обочине дороги увидел темно-синий джип с
толстым, выдвинутым вперед никелированным бампером.
     Он незаметно, на  полшага,  придвинулся  к  окну и  это  позволило  ему
расширить сектор обзора. Дальше  улица была пустынна,  не считая  подростка,
гоняющего на велосипеде. "Сейчас, сизые голуби, я сыграю вам мыльную оперу в
одном  акте",  -  пообещал  гостям Толстяк  и, схватившись  за сердце, начал
падать на стул.
     - Отставить цирк! - рявкнул  капитан  и откинул на  затылок  фуражку. -
Лейтенант, дайте подозреваемому воды...
     Тот,  у которого  форменка  не по  росту,  кинулся на кухню, где  через
мгновение  зашумела в кране вода. Рощинский сквозь полуприкрытые веки видел,
как к нему приближался лейтенант с  ковшиком  в руках. Он впился  взглядом в
массивный  перстень, надетый на  средний палец "милиционера". Машинально про
себя отметил: "Червонное золото с агатом, огранки кабошон".
     Рощинский отпил глоток воды, глубоко  вздохнул и в ноздри ударил кислый
перегар,  смешанный с  табачными запахами. От  отвращения  его  передернуло.
Последние сомнения покинули хозяина дома: "Меня трясут "кровельщики", органы
работают солиднее...А это обыкновенный гоп-стоп..."
     - Оклемался, дед? - дернул его за плечо капитан.
     - Вон  в том ящичке лежит нитроглицерин, - обратился Рощинский  к тому,
кто поил его водой.
     - Мы  тебе  не "скорая  помощь",  -  кривая ухмылка сломала  часть лица
капитана. И Владимир Ефимович разглядел в ее изломе превосходные белые зубы.
"Зверь, - подумал он, - такой сыч вопьется клыками и спасибо не скажет."
     Он видел как из шкафа  стали вылетать его простыни и пододеяльники, как
чужие  руки  скидывали с вешалок его большие тяжелые  одежды, бросали  их на
пол, ходили по ним.  Один из  гражданских,  как будто нарочно,  топтался  на
белой, в синюю полоску, сорочке Рощинского.
     Из задней комнаты вышел второй "милиционер" и,  обращаясь к "капитану",
сказал: "Здесь одно старое барахло...Что будем делать с телеаппаратурой?"
     - Все тащите  в машину!  - рукой, в которой  была  зажата  сигарета, он
указал  на стоящие  в углу телевизор с  видеомагнитофоном. - Прощупайте  все
углы и  устройте шмон в  кладовке...Не верю, чтобы  у этого барана  оказался
пустой курдюк...
     - Может,  чтобы  дядя  стал  разговорчивее,  позвать  на помощь  нашего
правдолюбца?
     - Не возражаю...Давай его сюда, -  с готовностью поддакнул "капитан". -
Мне   тоже   кажется,  что   этот  пикадор   собирается  корчить   из   себя
молодогвардейца...
     Один из  гражданских,  сухой как  вобла, достал  из-за пазухи небольшой
паяльник и начал глазами искать розетку. Вскоре Рощинский почувствовал запах
раскаленного металла, который однозначно исходил от "правдолюбца". Он понял:
промедление для  него хуже смерти. Он  был способен на  многое только  не на
пытку.  Его правая рука,  которая  была ближе  к окну,  сунулась за штору и,
нащупав  шероховатый рисунок  обоев,  заскользила вверх.. Затаив  дыхание  и
прикрыв глаза, он взял в руки нечто, приподнял, как поднимают пальто, прежде
чем снять его с вешалки, и уже  не таясь, с шумом выдернул руку из-за шторы.
На   непрошеных  гостей  хищно  глянул   трехствольный   обрез  бельгийского
"франкота".  Узрев это дивное диво,  "капитан" колебался  лишь мгновение.  С
криком  "кабан, брось пушку!" он рванулся к окну.  И  почти дотянул до него,
однако,  в этот момент  правый ствол обреза грозно брызнул волчьей картечью.
Ковер  сплошь  покрылся  осколками  былой роскоши  Рощинского -  антикварной
люстры с  3682 хрустальными  подвесками. Выстрел был настолько убедительный,
что вся банда, как по команде, распласталась на полу.
     Рощинский  восседал  на  стуле,  устроив  тяжелый ствол  обреза на  его
спинке. Он  видел как  "капитан" сгруппировался  для  прыжка. Толстяк сквозь
зубы процедил: "Предупреждаю, я не в  том  настроении,  чтобы отвешивать вам
поклоны..."
     Мысленно он выбрал новую мишень, по которой , с целью устрашения, будет
стрелять: большое  овальное  зеркало,  висящее в  простенке  между  дверью и
бельевым шкафом.
     Начал допрос с "лейтенанта".
     - Я спрашиваю, сосунок, по чьей наводке сюда притащились?
     Однако вопрос  повис  в  воздухе:  главарь  с ловкостью  степного  кота
перевернулся на спину  и в руках у него  заворонел пистолет. В сноровке  они
почти  уравнялись:  выстрелы  прозвучали одновременно,  хотя бас  "франкота"
поглотил вероломный  фальцет  браунинга.  Картечь  прошла  по касательной  с
вытянутой  рукой  бандита,  оторвав от  нее пистолет  вместе с  пальцами. На
зеркало  легли густые  пятна крови.  Зажимая раненую кисть,  "капитан" начал
рвать  зубами рукав форменки. "Ага, каторжник, - подумал Рощинский, - это  в
их привычках по всякому поводу клацать зубами..."
     -  Ну,  я  жду...-  голос его  выровнялся,  в нем уже не было угрозы  и
натиска. -  Чистосердечное  признание облегчит вашу  участь,  - процитировал
Толстяк недавно сказанное "капитаном".
     Чтоб  ты сдох,  кабан! - главарь поднял умытое  кровью лицо. - Мы могли
тебя давно пришить, но не были уверены, что сами найдем металл...
     Голос  его  был  глухой, однако  слова звучали  довольно  отчетливо. Он
продолжал:
     - На  твоем месте мог оказаться любой другой, но  именно на  твоей харе
написано, сколько унций золота и каратов находится в твоем зобу.
     - А что ты скажешь, маргофон? - обратился Рощинский к "лейтенанту".
     - Я  не  в  курсе,  -  с  пионерской  готовностью  откликнулся  ряженый
милиционер. - Идея  его, - он указал на  раненого главаря, -  его  идея, моя
машина, а это - статисты...
     "Капитан" перестал рычать и бить истерику. Почти смирившись  с участью,
заметил:
     - Мы тебя, кабан, застолбили при покупке платинового портсигара...И нам
все равно, кто оказался бы на твоем месте. Решили сходить к тебе...
     Рощинский  с  олимпийским  спокойствием  стал  перезаряжать  обрез. Два
патрона он взял в коробке стоящей на подоконнике.
     - К  вашему  сведению, орлы, я не  покупал  портсигар,  а  лишь  к нему
приценивался. Так  что вы  меня  не  за  того приняли...А сейчас  давайте-ка
выворачивайте свои карманы, сымайте обувку и ремни со штанов. Только делайте
это как можно шустрее, у меня немеет палец на курке...
     Но   ведя   разговоры,  Рощинский   на   мгновение   выпустил  из  виду
малозаметного, с испитой рожей, "понятого". Тот быстрой ящерицей приблизился
к Толстяку и взмахнул рукой. Но, видимо, Бог берег хозяина дома: в последний
миг он  ухватил глазом  длинный голубой клинок, змеей  приближающийся к  его
сонной артерии. И "франкот", словно живое  существо, мгновенно  отреагировал
на опасность.  Его стволы сместились вправо и один из них  в упор расстрелял
нападавшего.
     Человека   отбросило  назад,   что-то   липкое,  неопределенного  цвета
разлетелось  по сторонам. "Лейтенант" от такого зрелища  аж взвыл.  Он отвел
взгляд  от  человека, который на  его глазах  остался  без головы.  И только
Рощинский, не меняя позы,  спокойно  взирая на происшедшее, заявил: "Теперь,
надеюсь, вы понимаете, что тут не рождественская распродажа шмоток..."
     Главаря по приказу Рощинского  обыскал второй "понятой". На ковер легли
ключи, зажигалка,  пачка сигарет, портмоне,  из которого посыпались деньги и
какие-то бумажки. Толстяк видел,  что  обыскивающий человек  свое дело делал
недобросовестно и он ему попенял: "Слышь, маргофон, ты не стесняйся, поройся
у  него в нагрудных  карманах..." И верно, в  одном из  карманов милицейской
тужурки находилось удостоверение и несколько визитных карточек.
     - Давай это  добро сюда, - приказал он "понятому". - И даю вам на сборы
две секунды...Убирайтесь, пока я не передумал...
     Он держался из последних сил. Его несло по  какому-то  жуткому кругу и,
казалось, еще немного и центробежная сила  оторвет  ему голову. Он уже почти
был без сознания, когда  банда  уносила ноги.  Когда затихли шаги, он  вдруг
обмяк,   придавленный   к   стулу   какой-то  чудовищной   силой.   Из   его
свинцово-тяжелых рук выскользнул и стукнулся об пол обрез.
     И сам хозяин дома, потеряв  равновесие, тряпичной куклой  отдался силам
гравитации, упав на бок рядом со стулом.
     Сколько времени он пролежал  без сознания, Рощинский не знал.  Пришел в
себя уже в сумерки. Он долго не мог понять, где он и что делает на полу. Но,
увидев  рядом безголовое туловище человека, он все вспомнил. Его начал  бить
озноб  и Толстяк снова погрузился  в муторное  беспамятство.  Ему  мерещился
огромный крокодил, в широко открытую  пасть  которого  залетали  маленькие с
синими крылышками птички. Он поднял камень и запустил им в крокодила, но тот
вдруг превратился в "капитана"...
     Когда Рощинский  окончательно  пришел  в  себя,  он пополз  на кухню  и
каким-то неимоверным усилием воли дотянулся до полки с лекарствами. Потом он
согрел  чайник  и выпил несколько  чашек крепкого  чаю. С  трудом передвигая
ноги, он вышел в другую комнату и начал набирать номер телефона Авдеевой.
     ... Он долго  держал в руках  трубку, прислушивался к назойливо громким
гудкам и не мог решиться позвонить.  Труп, находящийся в другой комнате, нес
угрозу всей его более или менее устоявшейся жизни.
     Рощинский положил  трубку на рычаг,  потер  рукой  грудь,  где  ныло  и
страдало  сердце,   взглянул  через  окно,  за  которым  по-прежнему  царила
сиротливая будничность.  Он поморщился, покашлял в кулак, как бы разгружаясь
от остатков пороховой гари в легких, и снова взялся за трубку. И когда в ней
послышался ровный, но с вопросительной интонацией голос Авдеевой, он сказал:
     -  Аня,  видно,  циклон  приближается,  сердце...  а   может,  нервишки
пошаливает,..-  он  помолчал,  прикрыв веки.  -  У меня кончился "седуксен",
привези что-нибудь успокоительное.
     Встретил Авдееву  на крыльце. На ней был темно-синий английского покроя
костюм,  к  которому  так  подходили  ее  русые  волосы,  забранные сзади  в
"пирожок",  скрепленный  простенькой заколкой.  Однако  в  глазах  светилась
настороженность, причину которой, наверное, и она сама еще не знала.
     -  То,  что  ты сейчас услышишь, воспринимай  как  идиотский  фильм,  -
Рощинский обнял  женщину за плечи и  попридержал  на  самом пороге.  -  Аня,
дальше не ходи, дело серьезное и, боюсь, с ужасными для меня последствиями.
     - Ты так говоришь, как будто убил человека...
     - Ты  не  ошиблась, - Рощинский рукавом рубашки вытер вспотевший лоб. -
Здесь, в моем доме, действительно произошло убийство.
     Он  увидел  как  Авдеева отступила  от  двери  и  тяжело опустилась  на
крыльцо.  Закрыла руками лицо и так сидела  до  тех пор  пока  Рощинский  не
закончил рассказ.
     - У меня просто не было выбора...Нож того  ублюдка был настолько близко
от меня, что я почувствовал, как он разрывает мне сонную артерию...
     - И  ты никого из них  раньше не знал? Значит, все  произошло случайно?
Какой-то сумасшедший дом, - женщина заплакала.
     - Плачь не плачь,  а  труп надо из дома убирать.  Самому мне  с этим не
справиться...
     -  И  ты для этого меня позвал?  - Авдеева  подняла  заплаканное  лицо,
искаженное страдальческой гримасой.
     - Да Бог с тобой,  Аня! Да я...Я  сам зубами потащу этого  кретина,  но
никак не ты...Я о другом веду речь...Может, у тебя есть кто-то на примете, я
хорошо заплачу...
     Оба долго молчали.
     Из  водосточной  трубы  назойливо стучали  капли, метрономом отсчитывая
траурные доли такта.
     - Надо заявить в милицию, все равно это добром не кончится. Да, ты убил
человека, но у себя дома, защищаясь. Никто тебя за это судить не будет.
     Рощинский  поднял  к небу  лицо,  обрамленное  серебристой  трехдневной
щетиной, и с тоской смотрел на постепенно расчищающееся от туч небо.
     - Это исключено, - жестко отрезал он. - Всего не объяснишь,  но поверь,
сделать  этого  я  не  могу.  Я  просто  не  выдержу  следствия.  Нет,   это
исключено...
     Авдеева достала из кармана упаковку "седуксена" и  выщелкнула из фольги
две таблетки. Одну протянула Рощинскому. Тот взял лекарство и положил в рот.
     - Моя  Танька встречается  с  одним  парнем...Алик  Пуглов.  Может, его
попросить?
     - Чем он занимается? Человек должен  быть,..- с языка чуть не сорвалось
слово "порядочный". - Главное, чтобы он потом не сболтнул лишнего.
     - Не  знаю.  Лично  мне он  не  симпатичен. Нигде не работает, но почти
каждый вечер играет в казино.
     - Похоже,  у  меня нет  выбора, хотя не хотелось бы втягивать в историю
тебя. Ты мне скажи, где этого Алика найти или дай его номер телефона.
     - Я его не знаю, Танька в курсе...
     -  А  в  каком  казино  он  ошивается?  -  после таблетки у  Рощинского
перестали дрожать руки, в груди наступало успокоение.
     - Казино "Релакс", напротив универмага.
     - Жаль, Аннушка, что не могу тебя пригласить попить чайку.
     -  Не до чая, Владимир  Ефимович,  - Авдеева  взяла его руку в  свою  и
посмотрела в глаза. Видимо, хотела в них что-то прочитать до конца.
     -   Иди,   Аня,   мне   уже   легче.  Хорошее   лекарство,  моментально
подействовало.
     - Я тебе оставлю всю упаковку, - женщина протянула "седуксен".
     - Все пройдет и зима и лето, - бодрился Рощинский, - пройдет и это...
     - Не зря сегодня я видела сон...Покупала на рынке крупные черные ягоды.
Это всегда к  большим  неприятностям,  - Авдеева спустилась с  крыльца и  по
невысохшей после дождя  дорожке  пошла в  сторону  калитки. А он  смотрел ей
вслед и проклинал себя за то, что ввязал ее в непосильное дело.
     Толстяк вытащил убитого в коридор,  предварительно  укутав размозженную
голову  старыми газетами. Дверь в чулан была неширокая и Рощинскому пришлось
как следует  потрудиться, пока  труп  не оказался в  бывшей коптильне, среди
разного  старого барахла. От физических усилий  у  него  началась аритмия, в
висках шумно заполоскалась кровь и он едва добрался до кровати.
     Однако сп