раньше  неотложки  и со  страхом поднималась  на  крыльцо
притихшего,  со светящимися окнами дома. И что ее поразило: она не  услышала
лая Форда и ее охватило ощущение будто все, что с ней происходит - страшный,
навязчивый  сон...Но  действительность превзошла все  ее  ожидания. Пройдя в
открытые  настежь двери, она увидела хаос, среди которого,  раскинув руки, с
неестественно поджатой правой ногой, покоилось тело Рощинского. Но он был не
один:  рядом  с  ним,   поводя  мутным  глазом,  находился  Форд.  При  виде
постороннего человека собака сделал попытку отреагировать, но,  видимо, боль
остановила  ее и  животное  беспомощно опустило морду на  вытянутые лапы.  И
человек и животное находились в луже крови.
     Авдеева застыла, как завороженная, однако длился этот столбняк недолго.
Она встала перед  Рощинским на колени и  прижалась головой к его необъятной,
гороподобной  груди.  И  долго  чего-то  там выслушивала, при этом улавливая
собственное сердцебиение, и наконец  поймала нитевидный отклик, исходящий из
недр порушенного человеческого  существа. "Владимир  Ефимович... Володя,  ты
меня слышишь?" - позвала  она и сама  не расслышала своего голоса. А тот,  к
кому она обращалась, видимо, был чутче, он ждал этого зова и отреагировал на
него слабым, едва различимым стоном...На  стон хозяина откликнулся Форд: изо
всех своих силенок он придвинулся ближе к хозяину и лизнул его руку. Авдееву
поразил его язык - он  был  похож на тертую свеклу, столько  на нем  налипло
крови, которую он слизывал со своей раны...
     ... Потом все было, как во сне: люди в белых халатах, какие-то вопросы,
слова,  неизвестно  к кому  относящиеся,  лицо молодой  женщины  с резиновым
жгутом и шприцом в руках...И эта же женщина, закатав рукав ее плаща, сделала
ей  внутривенный укол. Потом  послышались  мужские голоса, топот ног,  голос
Татьяны: "Мама, это я, Таня...Тебе лучше?"
     Авдеева,  придя в  себя, поняла,  что  находится  на  больничной койке.
Рядом, на стуле - Татьяна, с белым халатом на плечах...Щеки у нее  пунцовые,
в  глазах  тревога и невысказанный вопрос: "Что же  случилось?  Как все  это
произошло?"
     - Что со мной? - спросила Авдеева.
     -   Мамочка,  не  волнуйся,   у   тебя   нервный   срыв.   Обыкновенный
обморок...Тебя   напичкали  успокоительными   лекарствами  и   ты   проспала
двенадцать часов...
     Авдеева отвернулась к стене.
     -  А  что  с  ним? - голос ее был притаенный, нерешительный, не готовый
услышать самое худшее.
     - С Владимиром Ефимовичем?  - зачем-то  переспросила  Татьяна. - А он в
хирургическом отделении, на третьем этаже...
     - Он жив?
     - Конечно, он жив.  Врач сказал, что состояние тяжелое,  но стабильное.
Ночью  ему сделали  операцию  и из легкого достали пулю...И Форд  жив. После
того как тебя отправили в больницу, я сама позвонила в ветеринарную  клинику
и Форд сейчас там...Под капельницей, ему  тоже  сделали операцию...Мама, что
произошло? Тебя хочет допросить следователь.
     Авдеева повернула голову и Татьяна  увидела  застывшие  в  глазах слезы
надежды.
     - Мамочка, не плачь, все уже хорошо.
     - Да, да, я знаю...Все будет хорошо...
     ... Вечером,  после  врачебного обхода,  она  вышла из  палаты и, минуя
длинный коридор,  поднялась на третий этаж. В дежурной комнате ее  встретила
молоденькая черноглазая медсестра,  которая выслушав  ее, провела  в палату,
где  лежал  Рощинский.  При  виде его  Авдеева замерла, так поразил  ее  вид
Рощинского.  Осунувшееся,  с  желтоватым  оттенком лицо  говорило  о  тяжком
испытании, выпавшем на его долю. Глаза его были закрыты, руки вытянуты вдоль
туловища, а под одеялом бугрился его выдающийся живот.
     Авдеева подошла ближе  и, нагнувшись, долго вглядывалась  в  измученное
страданием  лицо,  потом  дотронулась  до  его  руки  и  мягко ее  пожала. И
совершенно неожиданно до нее донесся его слабый хрипловатый голос: "Аня, я в
порядке...Что с Фордом?"
     - Володечка,  тебе  нельзя  волноваться,  - Авдеева  подвинула  к  себе
стоящий  у  тумбочки стул и уселась на него. - Все будет хорошо... Форд жив,
тоже в больнице...
     Она своим платком промокнула испарину, выступившую на его огромном лбу.
     - Ты отдала? - и Авдеева поняла, что он имеет в виду. На мгновение  она
застыдилась, что не исполнила его волю.
     -  Нет,  не  до того было,  но, когда вернусь  домой,  обязательно  это
сделаю.
     Долго длилось в палате молчание и стояла такая тишина, что слышно было,
как в лампочке потрескивает вольфрамовая нить.
     Наконец пауза иссякла и Рощинский отчетливо проговорил:
     - Воздержись...Растащат, а нам надо еще пожить с тобой в Крыму.
     Она  ничего  больше  ему  не сказала: уткнувшись  в его бок,  она  тихо
плакала и так же тихо произносила про себя молитву "Отче наше".
     В  палату вошла дежурная медсестра  и  сказала то, что  в таких случаях
говорят посетителям тяжело больных людей:  свидание окончено, больному нужен
покой...
     Когда Авдеева возвращалась к себе  в палату,  она услышала доносившиеся
из  телевизора слова диктора: "На  наш  город обрушилась настоящая  эпидемия
преступлений.  Ограбление  инкассаторской машины, в результате  которого был
тяжело  ранен один из  инкассаторов,  взбудоражило  общественное  мнение.  В
районе спасательной станции обнаружено три трупа, в числе  которых известный
криминальный авторитет  Юрий  Королев по  кличке  Король,  а также  нигде на
работающий и находящийся в оперативной разработке  по делу  убийства ювелира
Симчика Пуглов Альфонс...Причина смерти - огнестрельные поражения. Этот факт
следствие  рассматривает,  как  криминальную  разборку  банд, не  поделивших
награбленных денег. Сегодня утром,  в  пойме реки, была обнаружена сожженная
машина   марки   "опель",   в  которой  находилось   неопознанное  сгоревшее
человеческое тело.  В течение последних  суток произошло еще одно загадочное
происшествие:  в  своем  доме  был тяжело  ранен  пенсионер В.Р.,  1941 года
рождения.  Возбуждено  уголовное дело и  сейчас  мы  даем  слово  начальнику
следственного отдела УВД..."
     Авдеева отошла к окну и  стала смотреть на мокрые, уже начавшие желтеть
деревья,  сиротливо поджавшую хвост таксу, что-то подбирающую возле мусорных
баков,  пожилую  женщину, старающуюся  раскрыть  зонт, и надо  всем  сущим -
отчужденную  пелену  сумерек. И  вдруг ее взор  в серой мгле выделил голубое
пятно неба, через  которое  протянулось  полудужье роскошной радуги.  Она не
поверила своим глазам и потому почти вплотную  притиснулась лицом к  стеклу.
Она смотрела на увиденные, поразившие ее первородные цвета и в ее утомленной
душе встрепенулась небывалой мощи жажда жизни.
     Женщина стояла  у  окна  и  тихонько, чтобы  не услышали проходящие  по
коридору  больные,  творила  молитву.  Она   молила  Бога,  чтобы  он  помог
справиться ей  с  несчастьями,  чтобы он, ее Володя,  поправился и чтобы все
худшее, что случилось с ним  и Татьяной прошло и уже никогда не возвращалось
в их жизнь...И  в  это  же время, этажом выше,  Рощинский, влекомый каким-то
необъяснимым помыслом, тоже  узрел  в настенном зеркале  краешек отраженного
радужного излучья,  поразившего  его своей первозданной свежестью. И,  может
быть, впервые за долгие месяцы, из его тела изошла  физическая  маята и даже
рана,  нанесенная пулей и скальпелем,  перестала саднить,  отчего  в  каждой
клетке тела ожило  долгожданное отдохновение. И успокоенная,  освободившаяся
из  плена физических страданий душа его приказала  легко закрыться ресницам,
влила  в  кроветок  тепло  и  он,  поддавшись  умиротворению,  погрузился  в
глубокий,  невозвратный сон. И  снился ему Форд, сидящий возле своей конуры,
дом, кусты расцветшего  жасмина и калитка, в  которой туманно  обрисовывался
силуэт  женщины...И  все  виденные  им  образы  покрывала слабеющая мелодия:
"Вечер, шумит у ног морской прибой, грустно поют о прошлом волны..."
     ...Похороны Рощинского  состоялись в  ближайшую пятницу. Кроме Авдеевой
на  них  присутствовали  две пенсионерки и представитель  еврейской  общины.
Возвратившись  с  похорон  уставшая и замерзшая Анна Александровна  пошла  в
ледник.  Она  долго  стояла  на  его  пороге, не  решаясь  окунуться  в  его
сумеречное нутро. Она  смотрела  на  мокрые,  сиротливые кусты смородины, на
поникшие головки  георгинов, увядшие грядки и смертельная  тоска сжимала  ее
грудь.  Затем она спустилась вниз и на  ощупь нашла гвоздь, к которому  была
примотана  проволока. И  когда  она  ее  освободила,  рука  почувствовала не
уступчивую  отягощенность, идущую от гирлянды  сокровищ. И  не сожалея,  она
разжала пальцы  и проволока  жесткой  змейкой  заскользила  по  ладони.  Она
услышала  шорох и через несколько  мгновений  в сумерках помещения  раздался
глухой, придонный звук. Анна Александровна вышла из ледника  и, вооружившись
ведром  и лопатой, стала  с  грядок  носить в него  землю.  Когда  собралась
порядочная кучка, женщина  принялась  засыпать нору, где  упокоились унции и
караты, ради которых жил человек и ради которых он умер. Когда многометровая
нора заполнилась  землей, Авдеева  плотно притоптала  грунт, сверху навалила
старую жестяную  ванну, в которой с незапамятных времен сохранились  остатки
цемента. Он давно  слежался, превратился  в камень  и по крепости не уступал
граниту...
     Татьяна  в  тот день,  на другом  кладбище,  хоронила Пуглова...Вернее,
участвовала в похоронах, а всем  заведовала мать Альфонса. Она  постарела  и
осунулась,  но  вместе  с тем,  на  ее некогда красивом лице  лежала  печать
смирения,  согласия  со  свершившимся. Рядом с ней  постоянно находились  ее
старая  подруга из  парфюмерного магазина  и директор мебельного  центра  по
кличке Налим...
     День был солнечный, а к вечеру снова пошел дождь...
Финита