сиденье,  а  сам  стал закатывать  рукав. Иголка в
мышцу вошла легко  и он указательным  пальцем надавил на стержень. Пока  что
один кубик "бефорала" вполне устраивал Ройтса.
     За  стеклами что-то мелькнуло, и Ройтс услышал стук железа - это Пуглов
в темноте задел лопатой машину. Альфонс нагнулся к окошку и попросил открыть
багажник.
     А  Ройтса  уже  подмывало  на  душевные разговоры.  Наркотическое тепло
винтом  пошло  по  нутру  и все сущее становилось любо и значительно. И ни с
того ни с сего начал разговор на животрепещуюся для него тему.
     -  Я уверен,  что  есть  место, где  нас  с тобой ждут  большие деньги.
Приходи и бери...
     - Интересно, где это такая раздача бабок?
     Ройтс  вставил  в  рот  сигарету,  но прикуривать  не стал.  Растягивал
удовольствие.
     - Я ничего против твоей  идеи не имею,  - Пуглов без энтузиазма  слушал
болтовню дружка, - только никто нас с тобой в том месте не ждет.
     -  А  ты  представь себе ситуацию...Простая  вещь, к  входу  в  магазин
подъезжает обыкновенная "волга" или "ауди", неважно...Из машины выходят трое
-  якобы члены ревизионной  комиссии. Спокойно  себе  заходят в магазин и  у
первой  попавшейся  на  глаза  продавщицы интересуются -  где, мол, тут ваше
руководство? Та, естественно, сломя голову  бежит за директором Воструховым,
который  через  две   минуты,  как   конек-горбунок,  вырисовывается   перед
ревизорами. А ему в лоб и объявляют: "Просим приостановить торговые операции
и   закрыть  магазин,   поскольку   мы   имеем  соответствующие   полномочия
инвентаризировать ваши  ювелирные  ценности."  Завмаг,  разумеется, в  шоке,
потому что каждый уважающий себя завмаг бывает  в шоке, когда  на его голову
сваливается ревизия. Тем более, внеочередная...
     - Когда ты успел познакомиться с Воструховым? - перебил Ройтса Пуглов.
     -  В твоем  бывшем  кабаке...Итак, господин Вострухов  в дикой панике и
первые две минуты не знает, как унять в коленях мондраж.
     - Ну и что тут такого? Проси у самозванцев мандат  на проверку магазина
и...
     - Вот ты, Алик,  и попался! Именно так  бы он и поступил, если бы в эту
самую  секунду  в его кабинете не  раздался  телефонный  звонок. Настойчивый
такой.  Требовательный звонок. Завмаг,  естественно,  извиняется, проходит в
свой кабинет и  снимает  трубку. Ему этот  звонок  даже  на  руку  - оттяжка
момента и можно выкроить лишнюю минуту на обдумывание ситуации.
     -  Игорь,  смотри   за  дорогой.  По-моему,  скоро  будет  поворот...Ну
предположим, он снимает  трубку  и  в ней  слышит  приятный  голос,  который
уверяет  его,  что  приехавшие ревизоры никакие не мошенники, а  натуральные
работники КРУ  со  всеми  вытекающими отсюда  полномочиями.  Так? -  Пуглову
весело.
     - Так да не так! - Ройтс сделал паузу, вглядываясь в дорогу. - Нет,  не
так, мой друг! А в трубке, между прочим,  говорят примерно следующее: к вам,
дескать,  обращается  генерал  МВД  с  просьбой государственной  важности. И
объясняет.  Если, мол, в ваш магазин явятся ревизоры,  то примите все меры к
их задержанию, ибо это вовсе  не ревизоры, а опасная бандгруппа.  И  генерал
настаивает,  чтобы  лжеревизоров, если они  заявятся, провели  в хранилище и
пусть они там начинают проверку...
     - Ну да, заведующий магазином последний придурок и делает  так, как ему
советует генерал...
     - Представь  себе,  делает! Психология! Завмагу  не  надо ничего решать
самому,   все  уже  спланировано  другими.   И  все   идет   так,  как   ему
порекомендовали: ревизоры в  кавычках  проходят  в  хранилище, Вострухов  им
показывает документацию, раскрывает бронированные сейфы, все продавцы  ходят
на цырлах  и...  - Ройтс,  наконец, прикурил сигарету  и затянулся  до самых
пяток. - И в этот момент в магазин врываются омоновцы...конечно, в масках, с
автоматами в руках и всех псевдоревизоров окольцовывают наручниками и ставят
у стены  в  раскорячку. И вот  тут, Алик, начинается самое интересное в этой
истории.
     - Дальше,  Таракаша, можешь не продолжать! - Пуглов  выщелкнул из пачки
сигарету.  -  Омоновцы  скручивают  ревизоров,  а  вместе  с  ними  забирают
вещественные   доказательства,   то   есть   драгоценности.   Ведь  на   них
проверяльщики успели оставить отпечатки пальцев...Или я не прав?
     -  Именно так  все  и должно произойти, -  Ройтс ничуть  не разочарован
проницательностью друга. - Но согласись, Алик, все просто до гениальности.
     - Согласен, гениально для какого-нибудь деревенского лопуха. Но если бы
ты лучше  знал торговлю, понял бы, что твой вариант с самого начала обречен.
Почему?  Объясняю  для особо тупых:  о любой  ревизии  в  ювелирном магазине
сообщается туда лично или с помощью егерской почты.  И при этом используется
специальный пароль. Считанные  люди  его  знают, а вот - кто конкретно,  это
даже   мне   неизвестно.  Возможно,  это  управляющий  банка  или  начальник
контрольно-ревизионного  управления минторга  и  кто-нибудь  еще  из  первых
ментов республики.
     Ройтсу немного обидно.
     -  Все  верно,  Алик, но  ты  не  учитываешь офигенный  психологической
стресс,  который  в  те  минуты  все  испытывают.   Кидок  должен  проходить
молниеносно,  когда  у  потерпевшей  стороны  нет  на  раздумье  ни  минуты.
Во-вторых,   после  телефонного  звонка   все  внимание   заведующего  будет
переключено на момент задержания так называемых ревизоров. А когда в магазин
ворвутся  вооруженные  спеназовцы, тут у Вострухова вообще отпадут последние
сомнения.
     - Ты не проедь  поворот,  бриллиантщик, - Пуглов внимательно следил  за
дорогой.  - Что касается меня, я бы за  эту идею не дал бы вчерашней бутылки
пива.   Ты,  Таракаша,  придумай  что-нибудь   попроще.  Что-нибудь  в  духе
рабоче-крестьянского грабежа: взял в руки лом и - содержимое сейфа у  тебя в
руках.
     - А у меня,  между прочим, есть и  такой вариант. Стопроцентный! Хочешь
послушать?
     - Обязательно,  но  в следующий раз. Мы кажется, с твоими байками скоро
окажемся у черта на куличках...
     Дорога шла вдоль дюн, поросших  сосняком и кустами ежевики. В свете фар
порхали ночные  мотыльки.  Некоторые  из них  воздушным  потоком  бросало на
лобовое стекло, где они мужественно боролись за  свою маленькую  жизнь и, не
победив, тихо умирали.
     - Сразу за трансформаторной будкой сворачивай налево, - сказал Пуглов.
     - Может, нам лучше податься в торфяники? Там легче копать...
     -  Нет,  не  легче. Там  зыбкая  почва, пружинистая, того и  гляди  сам
провалишься в преисподнюю.
     -  Но  зато в торфянике Ножичек  быстрее  разложится, а  в песке  будет
лежать вечно, как мамонт во льду.
     - Можно подумать, что ты хоронишь каждый день...Кажется, приехали...
     Ройтс притормозил и свернул на проселочную дорогу.
     Проехав  метров  тридцать, он остановился  и приоткрыл дверцу. В ноздри
шибанули смолистые ароматы, смешанные с запахами скошенной травы.
     Когда  они уже  собрались  вытаскивать из машины труп,  где-то в  дюнах
раздался мучительный крик. Ему на смену - леденящий душу стон.
     - Кого-то мочат, - тихо сказал Ройтс.
     - Или трахают...Но иногда так кричат чайки...
     - Я сейчас, - Ройтс затушил сигарету и вылез из машины.
     -  Не  дури,  старик!  - попытался  остановить его  Пуглов. -  Вернись,
придурок!
     Пуглов машинально  нащупал  у пояса  пистолет, отжал  предохранитель и,
прислушиваясь  к ночи, пристроился у заднего колеса. Пахло отсыревшей землей
и резиной.  Он был раздражен -  похороны явно затягивались.  Ему  нестерпимо
захотелось  выпить   и  побыстрее   оказаться  в  казино.   Однако  какое-то
необъяснимо гнетущее ощущение нарастало.
     Близко  хрустнула ветка, по желтоватым стволам сосен проплыла тень и на
фоне звездного неба он разглядел человеческий силуэт.
     - Алик, ты где? - Пуглов с трудом узнал голос Ройтса.
     - Я здесь, а где ты был?
     Ройтс подошел  и присел рядом с Альфонсом. Голос у него дрожал и Пуглов
почувствовал исходящий от него страх.
     - Там,  наверху,  кажется,  кого-то  повесили.  Или сам повесился.  Мне
показалось, что это была женщина, причем абсолютно голая...
     - Не  мели,  тебе с наркоты еще и не то  может  примерещиться, - однако
Пуглов говорил не своим голосом.
     - По-моему, отсюда надо рвать и как можно быстрее.
     - А ты можешь ехать без света?
     - Попробую. Но  ты прав, здесь  кто-то ошивается и, возможно, наблюдает
за нами.
     Метров  двести машина двигалась  задом.  Когда  добрались  до асфальта,
Ройтс круто развернулся и дал по газам.
     -  Выходит,  - сказал он, - наш труп, как магнит, притянул  еще  одного
жмурика.
     - Возможно, ты в темноте ошибся. Принял дерево за человека.
     - Хорошо, допустим, я ошибся, но ты ведь тоже слышал этот крик.
     -  Стой!  - приказал Пуглов. -  Давай  разгружаться,  глупо мотаться  в
темноте.
     Однако звездного света было достаточно, чтобы вытащить из машины скатку
и  положить  на  землю.  И  хотя они старались не шуметь,  лопаты, когда  их
доставали из багажника, издали противный ночной тишине звук.
     Они отнесли труп подальше  от  дороги и принялись копать яму. Грунт был
довольно  мягкий,  но им  мешали корни,  на которые они то и дело натыкались
штыками лопат. В такие моменты раздавался резкий стук и это их пугало.
     -  Давай  не  будем мучиться  и  забросаем  этого мудака валежником,  -
предложил Ройтс. - Какая ему сейчас разница?
     - Зато для нас обоих существенная. Нам за это деньги платят.
     - Но этот Ножичек меня доконал.
     - Давай возьмем немного правее, здесь как будто более мягкий грунт.
     -  Тебе,  Алик, не кажется,  что в этом Булонском  лесу  навалом  таких
безымянных могил? В прошлом году где-то тут поблизости грибники нашли ногу и
руку, причем разных людей.
     - Откуда тебе известно, что разных?
     - Знакомый мент говорил...банда Хусейна приезжих с Казани трех киллеров
порешила...Да и  сам  Хусейн после куда-то провалился,  может, его  косточки
где-нибудь в этих местах упакованы...
     Пахло сырой землей и вереском.  Через минут  сорок  они кончили копать.
Глубина ямы была по грудь Пуглову.
     С них лил пот.  И не  столько  от  работы,  сколько от страха,  который
буквально сочился из них.
     Когда  наконец,  труп  вместе с  ковром уложили на дно  ямы,  Ройтс, не
сдерживая нервной икоты, взмолился:
     - Алик, еще пару минут и я лягу вместе с Ножичком. Гоним отсюда!
     Но Пуглов, молча, подцепил лопатой кучку земли и в сердцах  бросил ее в
яму.
     - Давай, Таракаша, быстренько его прироем и...свободны.
     -  Будь  он неладен твой  боров Рощинский,  - выругался  Ройтс  и,  как
заведенный,  принялся засыпать могилу. - Ты заметил  как он  живет? Вроде бы
ничего особенного, но рэкет, тем более Нерон, к нищим в гости не ходит.
     -  Перестань молоть чепуху, пойдем лучше наломаем  веток,  прикроем это
дерьмо...
     - Может, заказать  этому  пикадору  венок  с  ленточкой?  К  чертям эту
панихиду, бежим отсюда.
     - Я бы с удовольствием, но у меня почему-то отказали маслы, - у Пуглова
и  впрямь голос совсем сник и потерял  обычную  твердость  и уверенность.  -
Последний рывок, Игорек, и мы отваливаем.
     После  того  как  они  натаскали  на  свежий  песок  кучу  валежника  и
наломанных сосновых веток, отправились к машине.
     В половине третьего они въехали на улицу, где жил Пуглов.
     Перед тем как выйти из машины, Альфонс сказал:
     - Лопаты выброси где-нибудь по дороге. Завтра созвонимся...
     Ройтс начал разворачиваться.
     -  Игорь, подожди,  возьми  свою долю, -  и  Пуглов  полез в карман  за
деньгами.
     За первым же  поворотом  Ройтс  остановился и  всадил себе двойную дозу
"бефорала". Он несколько минут сидел без движения  и в его  мозгу  ворочался
разный ассоциативный мусор, который его психика расщепляла так же легко, как
поддавалась власти наркотика.


Глава пятая

     Ночью  Рощинский  не  сомкнул  глаз.  "Суслопаров,  Суслопаров,  -  как
навязчивое заклинание  твердил про  себя Владимир Ефимович. - В гробу я тебя
видел...Да нет, пожалуй, это ты спишь и видишь меня в гробу..."
     Несколько  раз  он  вставал  с  постели,  подходил  к   двери  и  долго
прислушивался. Потом  подступал  к окну, забранному шелковой шторой,  и там,
застыв  каменным   Буддой,  подолгу  внимал  мельчайшим  проявлениям  жизни,
которая, несмотря ни на что, шевелилась и шебуршала в доме и вовне.
     Дважды он снимал с гвоздя "франкот", клал его на согнутые в локтях руки
и как малое дитя качал.
     Под утро Рощинского  сморил сон.  Он спал, а рядом, прильнув  к  бедру,
лежал  обрез.  В  случае  опасности  -  откинул одеяло  и  -  стволы в  зубы
непрошеному гостю...
     Рощинский  во  сне почувствовал сильную загрудинную  боль и  проснулся.
Сердце работало с натугой и частило, словно дятел на сосне. Он долго лежал в
темноте и думал  о  своей никчемной  жизни. Она пуста, однообразна и теперь,
после  налета,  еще  и  очень  небезопасна.  И  как  ни  странно,  последнее
обстоятельство  немного   взбодрило  его,   влило  в  жилы   изрядную   дозу
адреналинчика и потому он зажег  бра, которое висело над изголовьем и слез с
кровати. Пока надевал шлепанцы,  прислушивался,  но  ничего, кроме  бешеного
тока  крови, не  расслышал.  В  первой  комнате, куда он  пришлепал,  увидел
маленького мышонка, убегающего под шкаф.
     Рощинский  подошел к комоду  и  стал открывать  ящики.  Он  явно что-то
искал, для чего ему пришлось выложить  все  постельное  белье. Он нервничал,
торопился, руки  дрожали,  а  он,  не  обращая  внимания  на боль в  сердце,
продолжал ворошить то, что  с годами  накопилось в ящиках. И когда каждый из
них был перевернут вверх дном, он понял: то, что он ищет, бесследно исчезло.
Видимо, кто-то из грабителей незаметно сумел унести то, что он искал.
     Поздним  утром  он  позвонил  Авдеевой и  договорился с  ней об  уборке
квартиры. Затем нашел в справочнике телефонный номер питомника по разведению
сторожевых  собак,  где ему дали  телефон главного кинолога. Однако того  на
месте не оказалось и Рощинский  переключился на поиск какой-нибудь  охранной
фирмы, которая могла бы оборудовать его жилище сигнализацией.
     Ему повезло: такую фирму он нашел довольно быстро,  где ему пообещали в
течение суток провести не только сигнализацию, но и поставить стальную дверь
с  "практически непреодолимым ворами замком-пауком".  В конце  разговора ему
назвали сумму, в которую ему обойдется личная безопасность. "Спокойная жизнь
этого стоит," - успокоил себя Толстяк. Но он тут же вспомнил о долге Пуглову
с Ройтсом и окончательно  понял: как это ни  печально, придется прибегнуть к
неприкосновенному запасу.
     Под вечер он поднялся  с дивана, опустил ноги в тапочки и долго сидел в
такой позе. Затем, сменив шлепанцы на башмаки, отправился в кладовку.
     Когда он вошел в нее ему стало жутко - казалось, дух Ножичка витает над
ним.
     Рощинский  отвалил несколько  прокопченных кирпичей,  приподнял лежащую
под  ними  асбестовую пластину и перед ним открылся потемневший  от старости
слой  древесных опилок. Он уже вознамерился опустить в  них  руку, как вдруг
заметил на краю углубления необычный клочок  бумаги.  Он  взял его в руки  и
отошел к оконцу.  Однако свет, падающий  из  него и от  двадцатипятиваттовой
лампочки  не позволял хорошенько рассмотреть находку. Он  вернулся в комнату
за очками  и с ними снова - в  кладовку. Сомнений  не было -  на зеленоватом
обрывке отчетливо виднелась часть банковского номера стодолларовой купюры. И
как крот, которого  ужалила  змея, судорожно  стал разрывать  опилки. И  чем
глубже он  в них проникал, чем чаще ему попадались  ошметки долларов. Когда,
наконец, он  добрался до  целлофанового  пакета, все еще  теплившаяся  в нем
надежда рухнула окончательно. Пакет и  все  его содержимое, когда он  поднял
его  над землей, рассыпалось, словно  новогоднее конфетти.  То, что  недавно
было солидным капиталом, на глазах превратилось в прах, в никчемную труху.
     Отбросив целлофано-бумажное крошево в  сторону,  он  бессмысленно  стал
разгребать опилки вглубь. Но, к его огромному разочарованию, дальше шел слой
желтого  песка.  Чтобы не взвыть волком, он  впился зубами в рукав махрового
халата  и этот жест  отчаянно  напомнил  ему недавнюю  сцену  обыска,  когда
главарь банды грыз себя зубами.
     "Потц,  шушваль!"  - гремел  на  себя  Рощинский.  Он  схватил  старый,
позеленевший  от  времени  примус и в  сердцах запустил им в  блеклое  пятно
оконца. Но не  попал, угодил в стену. Строение  вздрогнуло, наверху заунывно
запела  жестяная кровля. "Старый  пень, - клял  себя  Рощинский, не  обращая
внимания на  ноющую, загрудинную, боль. -  Все, мразь,  пустил на ветер, как
жить будешь?"  Он  прижался  лицом  к  стене и, как  малый ребенок,  навзрыд
заплакал. Он оплакивал свое бессилие перед свалившимися на него невзгодами.
     С огромным трудом  добрался  до  дивана.  Он  чувствовал себя полностью
разбитым,  постаревшим  на  сто  лет. Он  лежал  без  движения,  похожий  на
выброшенного  на  сушу  старого  кита,  беспомощного   и  одинокого.  Но  не
безвольного.  Превозмогая страшную  тяжесть  во всем  теле,  он  поднялся  и
направился на  кухню, чтобы принять  лекарство.  Две таблетки "коринфара"  и
полтаблетки "анаприлина" он запил из чайника, затем накапал в мензурку сорок
капель волокардина,  подлил водички и тоже влил  в  себя. И  когда лекарства
стали  понемногу  действовать, а боль стала уходить, он  позвонил  Авдеевой.
Попросил придти.
     Плохое  его   самочувствие  она  восприняла,  как   очередной   приступ
стенокардии.  Вскипятила  чайник, положила к его  ногам горячую  грелку,  на
грудь десяток горчичников. Он лежал ко всему безучастный и молил Бога, чтобы
тот смилостивился и забрал его к себе.
     Авдеева занялась уборкой жилья,  а  он лежал  на диване и с облегчением
прислушивался,  как сердце освобождается  от изнуряющей боли.  И  настроение
стало улучшаться. Безнадежность отступила. Тем более, прибравшись, расставив
все по местам,  рядом с  диваном устроилась Авдеева. Она  время  от  времени
щупала  у  него пульс, гладила  по седой  круглой  голове,  брала за руку  и
говорила, говорила  какие-то утешительные  слова. "В конце концов не все еще
потеряно, - утешал себя Рощинский. - Ведь  у меня еще осталось ОНО..." Но он
так и не мог,  да и не пытался, этому ОНО подыскать истинное  определение. С
этими мыслями он и  заснул, а рядом с ним всю ночь, в придвинутом  к  дивану
кресле, бодрствовала Авдеева.
     На следующий  день, ближе  к обеду,  к  воротам  подкатил  "опель",  из
которого  вышли Пуглов с  Ройтсом. По-прежнему черно-смоляные  волосы  Игоря
прорезал  безукоризненный пробор. Сам  он  был чисто выбрит,  напарфюмерен и
особенно щеголевато выглядели его усы.
     Еще на подходе к крыльцу, где уже находился Рощинский, Пуглов бросил:
     - Мы свое дело сделали, теперь очередь за вами, товарищ маузер.
     - Входите, только как следует вытирайте ноги, полы помыты...
     Уселись на кухне. Рощинский поставил на  стол бутылку джина, на большую
мелкую тарелку набросал несколько листиков российского  сыра и бутербродов с
сырокопченой колбасой. Рядом поставил железную миску с капустным салатом.
     После первой рюмки наметившаяся было отчужденность стала ослабевать.
     Полуденное   солнце   заливало  светом  небольшую  кухоньку  и  оттого,
наверное,  в  душах  собравшихся  воцарился  необъяснимый  дух товарищества.
Особенно  захорошело  Ройтсу:  накануне  он  укололся  "опнопоном" и  теперь
принятая порция водки усугубила кайфовый  настрой. Ройтс смотрел  через окно
на  изумрудные  листочки  сирени, на  перелетающую  с ветки  на ветку жирную
стрекозу  и  от этого  простого видения испытывал тихий восторг. Ему даже не
хотелось  говорить,  его   вполне  устраивала  роль  созерцателя.  Но  когда
Рощинский, сидевший по правую от