аров и Бурин, я,
естественно, поставлю на Бурина.
     - Суслопаров старше Бурина, но более накаченный...
     - Это для гонок не решающий фактор.  Зато  Суслопаров больше  сидел и у
него нервы  быстрее  сдадут. Но пока мы можем с  тобой  держать пари  только
насчет того, кто из них будет участвовать.
     - Ты меня, Алик, знаешь: я готов с тобой спорить даже о том, какое твое
яйцо зачешется первым.
     - Тогда мы  с тобой  валяем большого дурака,  не  зарабатывая  на  этом
деньги.
     - Иногда зарабатываем.
     - Это мизер, а не деньги! Тебе о чем-нибудь говорит слово "Лендбрук"?
     - Наверное, папа какого-нибудь моющего средства?
     - Это название одной  английской  фирмы.  Ты знаешь, на чем  она делает
сумасшедшие  бабки? -  Пуглов снял с  ноги немного жмущий туфель. - Когда из
лондонского  зоопарка  улетел  орел, этот "Лендбрук",  купив на  три  минуты
телевизионного времени,  заключил со зрителями  пари  -  вернется ли птица в
зоопарк или нет?
     - Сто  лет им, придуркам, этого ждать, - у Ройтса в голосе нетерпеливое
дребезжание.
     - Срок пари - сутки.
     - Да не сношай ты мне мозги, говори! Что дальше?
     - Ничего особенного: публика поставила двадцать тысяч фунтов за то, что
птица прилетит назад.
     - Ну и, конечно, этот "Лендбрук" всех натянул на пяльца?
     -   Держи  карман  шире!  Орел  то   ли  из-за  плохой  погоды,  то  ли
проголодался, но как миленький  вернулся  в клетку, двадцать тысяч улетели к
зрителям...
     - А фирме - кранты?
     - Ничего  подобного! Перед этим она  заключила десятки пари на  миллион
долларов. Например, в  каком  году Мадонна подхватит  спид и на  каком  году
жизни откинет копыта Шварценеггер. Все просто, как этот стадион.
     - Послушай, Алик, ты пока об этом особо не распространяйся...
     - Хочешь тоже  заняться  таким бизнесом?  Только когда будешь открывать
такую контору, пригласи меня разрезать ленточку. Идет?
     - Издеваешься? Мне от таких разговоров захотелось дико трахаться.
     -  Так  сбегай  в кустики, отмастурбируй. Или смотай  к  Лельке, заодно
утешишь.
     - Ты меня сейчас достанешь, что я действительно отвалю отсюда.
     Пуглов   стал   закуривать,   а   закурив  начал  обзирать  близлежащее
пространство стадиона.
     На  старт начал движение "мерседес-600".  Он  мощно  катился по гаревой
дорожке и, словно демонстрируя  свое достоинство,  сделал  широкий разворот,
наехал на красные полосы.
     Слева  от  Пуглова белобрысенький паренек  рассказывал своей  загорелой
девушке  правила гонок.  "Ничего сложного  в  авторулетке нет,  -  убежденно
говорил юный  болельщик, - тяни  жребий  и,  если  повезет и тебе достанется
машина  без  тормозов...Только на машине без тормозов  нужно  преодолеть тот
коридорчик, ограниченный синими рейками. В этом, в принципе, вся соль: нужно
проехать по  этому  коридорчику, не  снижая  первоначальной скорости  -  100
километров в час.  А эту скорость нужно развить на участке в триста метров -
не больше и не меньше,  только  сто  км...Но  в  машине установлены датчики:
нажмешь на  тормоз раньше,  чем кончается трехсотметровая  полоса, сходишь с
трассы.  Это  сделано  для  того, чтобы никто не  мог заранее приготовиться.
Должен сыграть фактор неожиданности..."
     Ройтс,   видимо,  слыша   разглагольствования  юнца,   тоже   в  чем-то
засомневался.
     -  В общем мне все понятно  за  исключением  одного. Если за участие  в
гонках  платят  по одной штуке, а всего  двадцать заездов и все на новеньких
машинах...Не понимаю, в чем, собственно, бизнес?  Может, я чего-то с наркоты
не соображаю?
     Пуглова от жары разморило и ему не очень хочется попусту болтать.
     -  Это  же  рекламное  шоу,  чего тут  не  понять?  Дилеры  автозаводов
отваливают на рекламу столько, что зеленью можно устлать весь стадион вместе
со всей этой  ожиревшей мразью.  Вот  тут и  столкнулись интересы  Бурина  с
интересами Суслопарова.  Сорок процентов имеет Бурин, тридцать Суслопаров, а
остальные тридцать  разметались  по  мелким  бандитским  группировкам. Но  и
Бурин, и Суслопаров хотят забрать это под свой контроль. По?
     - А мы тут с тобой при чем?  Мне, что - некуда свои деньги девать кроме
как отдавать их этим пикадорам? Или мы с тобой совсем охренели?
     - Так это же игра! Удовольствие, за которое надо платить...
     - Но это же откровенный наглеж! Это, что же получается...Это все равно,
что больной и нищий содержит богатого и наглого...
     - Ну это с какой точки зрения посмотреть...
     Судья  дал  отмашку и  "мерседес"  приготовился к  старту.  К  водителю
подошел  распорядитель  гонок,  бывший  чемпион по  баскетболу,  и,  видимо,
напомнил тому правила гонок.
     Судья, еще раз взглянув в сторону "мерседеса", взмахнул флажком.
     Машина  легко,  буквально  за  несколько  секунд   набрала  скорость  и
понеслась  навстречу  неизвестности. На  размышления гонщику оставались тоже
секунды, ибо трехсотметровый отрезок  трассу почти весь уже ушел под колеса.
Водителя  полностью захватила приближающаяся поперечная полоса. Он, конечно,
понимал,  что  нельзя терять  и  сотой  доли  секунды  -  правила  строги  и
неукоснительны.
     Однако  "мерседес"  на глазах затаившей дыхание публики тут же вышел из
игры - у  него сработали  тормоза. По правилам гонок он  должен  после этого
свернуть вправо, на газон и там отдаться во власть технарей.
     Второй шла  темная "ауди". Шик и блеск!  На  ней  ехал  довольно полный
человек,  в  белом  глухом шлеме. И ему тоже не повезло:  блестяще преодолев
триста метров,  и  затормозив  на черной  поперечной полосе,  он  понял, что
пятьдесят тысяч долларов достанутся кому-то другому.
     - И этот, гусь, спекся, - прокомментировал Ройтс.
     - И не он один, - Пуглову захотелось пить.
     И вдруг по стадиону объявили, что в подбирающемся к старту  "форде" под
номером  восемь,  находится президент нефтяного транзита Борис Малинович. По
кличке Комильфо. Услышав это сообщение, Ройтс аж слетел с лица.
     - Вот это номера! Ты слышал? Я понимаю, мы с тобой ради пятидесяти штук
можем рисковать башкой, а он-то, этот пикадор, что здесь забыл?
     - А  ты как будто  не знаешь, что  это  шоу  называется  "авторулетка"?
Проверка  жилы...Во всяком  случае,  слабонервный эту  дистанцию не пройдет.
Кроме денег этим ребятам нужен еще понтяра...Экстрим!
     Когда  "форд"  встал  на  старт,  из  него вышел  еще довольно  молодой
черноволосый  человек,  в  белом  костюме,  и  взял из  рук обслуги  красный
гоночный шлем.  На нижних  рядах раздались  хлопки и крики: "Борис, ты прав!
Боря, ты абсолютно прав!"
     Движения Комильфо были размеренные и  именно по ним  можно было судить,
насколько он собран и в то же время, насколько взвинчен.
     - Я  бы  на этой марке не  рискнул, - сказал  Ройтс. -  У "форда" очень
сильный накат и система управления не та, что у немецких тачек.
     - Но ты, старик.  Только посмотри, как  пылит  это "форд"! - Пуглов  аж
приподнялся со скамейки и подался вперед.
     -  Это  только  начало, а нам интереснее финиш, - Игорь тоже встал, его
жгло нетерпение.
     Они  увидели,  как машина,  ведомая  Комильфо,  преодолев  300-метровую
полосу, стала входить в коридорчик из цветных планок и ленточек. По стадиону
прокатился  клич:  "Боря,  даешь  рулетку!"  И  все,  кто  обременял  своими
задницами трибуны, вскочили с мест и диким ревом стали сопровождать гонку.
     Машина преодолела три умопомрачительных поворота, но впереди  ее  ждало
еще  столько  же.  Это  был высший  пилотаж,  симфония слаженности  движений
механизма и  человека. Весь стадион понимал, что судьба этого заезда зависит
от    одного-единственного   мгновения,   от   крохотной    выщерблины,   от
микроскопического  доворота  баранки.  И  потому  трибуны,  как  помешанные,
скандировали: "Боря, финиш! Даешь финиш без тормозов!"
     -  Этот парень  мне нравится,  -  сказал Ройтс  и судорожным  движением
выхватил из пачки сигарету. Однако прикуривать не стал.
     На  последней  кривой,  возможно, на  крошечном  камешке,  "форд" вдруг
бросило на синюю ограничительную  рейку,  и  машина готова была врубиться  в
нее,   но  в  последний  момент  Комильфо  вывернул  колеса  и  удержался  в
коридорчике.  Правда,  сделал он это  несколько размашисто  и  потому машина
встала на два боковых колеса и, накренившись, понеслась из колеи.
     Из-за  шума  движка  Комильфо  не   слышал  ревущей  толпы,   отдельных
истерических выкриков и свиста зрителей. Теперь весь стадион в едином порыве
скандировал: "Даешь приз! Приз - восьмерке"! Однака толпа опережала события.
С  машиной  вдруг  что-то  произошло  невероятное:  она, словно  обо  что-то
споткнулась. Фары и бампер нырнули вниз, багажник взлетел вверх и в эти доли
секунды из  ее окон  вырвались  тугие снопы  огня.  Над трибунами прокатился
раскатистый взрыв.
     Стадион  враз  выключился.  Наступившая тишина могла  бы  соперничать с
мертвым сном.
     Ройтс локтем  толкнул  Пуглова и  показал на  летящую, словно  бумажный
змей,  дверцу "форда". Крыша от него упала за ангар, в котором  разместилась
оптовая строительная фирма.
     Вечером, в передаче новостей,  показали другой кадр, отснятый  каким-то
любителем:  воздух прочерчивало  что-то  круглое  -  это  был  красный  шлем
Комильфо, но пустой или с частью его тела,  телевидение не сообщало. Крупным
планом - тела погибших при  взрыве, дикая паника, плачущие женщины, уводящие
со стадиона детей.
     -  Кажется,  этот парень  навсегда сошел с трамвая, - сказал Пуглов, не
подозревая, какой  серый оттенок приобрело его лицо. - Отсюда  надо  быстрее
рвать, скоро приедут менты.
     - Пойдем сначала попьем спрайта, - Ройтс чувствовал  во рту невероятную
сухость.
     - Какой, к черту,  спрайт, Таракаша! У меня в бардачке дура лежит. Рвем
отсюда пока толпа в шоке...
     На автостоянке уже шла заварушка. Видно, не у  одного  Пуглова в машине
находились  недозволенные  вещи. Активнее всех  локтями  и кулаками работали
люди Короля. Они пытались вывести со стоянки "Роллс-Ройс", но им мешали.
     Ройтс кому-то дал по зубам,  кого-то послал к такой-то матери.  Пуглов,
сжав  челюсти,  потным  плечом пробивал  дорогу  и лишь изредка  бросал:  "С
дороги, сучара!"
     Когда они добрались к своей машине, увидели, как  четверо  бритоголовых
оттаскивали их "опель" в сторону.
     -  Уберите эту паскуду! - орал взбешенный Король. Витек, беги за шефом!
Возьми с собой Кузнеца. Отвечаете, падлы, головой!
     Ройтс не стал разводить дипломатию: дверцу своей машины  рванул с такой
силой, что двое трущихся возле нее оглоедов Короля, враз  были отброшены  на
газон.
     - Убирайтесь, дешевки! - орал Ройтс и ногой ударил белым штанам в пах.
     В расстройстве  он никак не мог попасть ключом зажигания в замок и даже
не  отреагировал,  когда  кто-то  из шустрил  Короля звезданул  бутылкой  по
лобовому стеклу. По нему пробежали трещины, но это уже никого не волновало.
     Пуглов,  отбиваясь  от  двух  накаченных лбов,  одетых, как близнецы, в
джинсовые костюмы,  забрался,  наконец, на  сиденье  и,  потирая  ушибленное
место, прохрипел:
     - Вот тебе, Таракаша,  и  спрайт! Если можешь, покажи,  пожалуйста, как
быстро может бегать твоя тачка...
     - Не бздырь, Алик, пока мы укладываемся в график.
     Они помчались вдоль  стадиона,  но  не  в сторону центра, а по  пыльной
дороге, ведущей к городской свалке.
     Ройтс то и дело зыркал в зеркало, слизывая с усов капельки пота.
     -  Сейчас перекроют  все  дороги, -  Пуглов отщелкнул бардачок и  вынул
"парабеллум". - Возле той  сосны остановись, я  его тут где-нибудь приныкаю.
Нет ли у тебя кусочка ветоши.
     - На  заднем сиденье целлофановый кулек...Кажется,  сзади кто-то пылит.
Пока не рыпайся, - тихо предупредил Ройтс.
     - Игореха, стой! - Пуглов  на ходу отмахнул  дверцу и выбрался из резко
затормозившей  машины. Обошел ее с  капота  и  направился  к сосне, росшей в
десятке метрах от дороги. Не  нагибаясь, он бросил  в траву пистолет,  а сам
вернулся к машине.
     К  ним  приближался "линкольн - это  было  заметно по играющим  в лучах
солнца никелированным ободкам и бамперу. Широко расставленные фары блестели,
словно надраенные алмазной крошкой.
     Кто в городе не знает Бурина? Разве что слепой. Его портреты одно время
не  сходили с газетных полос. Это было в пору  тротиловой войны, когда Бурин
со своей командой завоевывал место в теневом бизнесе.
     Пуглов  знал  Бурина  - тот не раз  захаживал к нему  в  кабак, однако,
близких отношений между ними не сложилось. И сейчас он  собственной персоной
предстал перед ними.
     На  нем был бежевый костюм,  на ногах светло-коричневые штиблеты. Из-за
темных  очков  -  ни холода,  ни  зноя.  Аккуратные,  но  все  же  не  такие
элегантные, как у Ройтса,  черные усики,  неплохо гармонировали с цветом его
машины.
     Бурин, подойдя к стоящему у багажника Пуглову, спросил:
     - Это вы сейчас, Алик, дрались? - он большим пальцем тыркнул  в сторону
стадиона.
     - Не дрались, а хотели оттуда побыстрее смотаться.
     - К чему  такая спешка? Можно подумать, что ваше бегство как-то связано
с покушением на Комильфо.
     - Это  все,  что ты, Бура,  хочешь  нам  сказать? - Пуглов  жалел,  что
"парабеллум" сейчас очень некстати отдыхает не у него в кармане.
     - Нет, не все!  -  Бурин  подошел к задней дверце  "линкольна" и широко
распахнул ее. - Серый, вылазь, сменишь колеса...
     Из машины вылез среднего роста,  сухощавый, лет двадцати пяти, субъект.
Он  был в  черных  джинсах,  в светлой льняной рубашке,  поверх которой была
надета  кожаная безрукавка со множеством карманов. Пуглов отметил, что этот,
в  общем-то симпатичный  типчик,  не  способен  смотреть  людям  в  глаза, и
отчуждения в его повадках, наверное,  больше, чем  у  Бурина  денег. У парня
тонкие губы, узкий лоб и  сильно вздернута правая бровь. Такой  крутой изгиб
чаще всего присущ  людям, которые  часто  вглядываются  в  оптический прицел
снайперской винтовки...
     -  Отвезете  этого  парня в аэропорт  и  дождетесь  пока он  не  улетит
московским  рейсом,  -  в  тоне  Бурина  повелевала  безапелляционность.  Он
взглянул на часы  -  До отлета осталось чуть  больше восьми минут...И не дай
Бог,  сдать  вам этого  парня  ментам.  Кстати,  Алик, у меня к  тебе личная
просьба - оставь Налима в покое.
     - Не много ли для первого раза даешь поручений?  - едва себя сдерживая,
спросил Пуглов.
     - Другого раза может  просто не быть, - Бурин полез за пазуху и вытащил
оттуда пресс из долларов. Он взвесил его на руке  и небрежно, через открытое
окно "опеля", бросил его на сиденье.
     -  Это  вам  за  труды.  Я  думаю,  этих  денег  хватит,  чтобы  купить
собственный киоск, -  Бурин закрыл за Серым дверцу "опеля". - После того как
самолет подымится в воздух, позвоните мне на фирму. Скажете два слова "Серый
улетел" - ничего другого я от вас не жду...
     Пуглов, если еще и не все понял, однако,  эскиз догадки у него в голове
уже сложился: Серый, вполне  возможно является  киллером, который только что
угробил Комильфо и теперь  с их помощью пытается оторваться от ментов. "Хрен
с вами, - сказал себе  Пуглов, - в  пачке, как минимум, пять штук и за них я
могу пять минут от страха поклацать зубами".
     -  Игорек,  заводи свой  луноход, - приказал Пуглов  и полез  в машину.
Мельком  взглянул  на стоящего  рядом  Бурина,  бледность  с  лица  которого
сползала с заметным  ускорением. "А  как же, -  подумал Альфонс, - киллер  с
воза, "линкольну" легче..."
     Ройтс  нажал на  педаль  и,  не оборачиваясь,  а  лишь однажды зырнув в
зеркало,   направился  к  березовой  рощице,  за  которой  шумела  и  гудела
загородная автотрасса. Оттуда до аэропорта - подать рукой.
     Шоссе было в мареве. Оно грело словно тефлоновая сковородка. Вписавшись
в довольно плотный поток легковушек, Ройтс переключился на пятую скорость  и
буквально за три минуты долетел до указателя "Аэропорт".
     Свернув направо, начал по пологой дуге подниматься на  развязку.  Перед
глазами то и дело возникала  картина взрыва  машины Комильфо:  сначала яркие
плотные снопы огня, затем распадание их на несколько языков с сажево-черными
концами.
     Пуглов курил и исподлобья следил  за  дорогой. Пассажир молчал,  словно
находился  в глубокой коме. В салоне стояла удушливая  тишина, которую вдруг
разрушила   мелодия.  Это,   наконец,  Ройтса  осенило  включить  магнитолу.
Шуфутинский,  как бы  издеваясь  над  ними,  пел: "Все,  через час  самолет,
грустно немного, скоро  меня позовет небо в дорогу.  Все,  заблестели глаза,
надо прощаться, все, не придется назад возвращаться..."
     - К центральному входу  не  подъезжай, -  сказал Пуглов.  - Припаркуйся
возле автобусной остановки.
     Ройтс,  однако, поднялся  наверх,  медленно проехал  мимо  сверкающих в
лучах  солнца  витрин  аэровокзала и,  завернув  налево,  скатился  вниз,  к
автобусной остановке.
     - Иди за мной, - сказал  Пуглов незванному пассажиру и  первым вышел из
машины.
     Не оглядываясь,  он  направился  в широкие двери,  ведущие в  подземный
переход, и по лестнице стал подниматься в зал ожидания.
     Возле регистрационной стойки он повернул к стоящим у стены рядам кресел
и уселся на одно из них.  Он видел, как парень, которого Бурин назвал Серым,
неспешной походкой прошел до  таможенного  коридора, затем миновал магнитную
арку и,  как ни  в  чем не  бывало,  направился вниз,  к  распахнутой двери,
выходящей на летное поле.
     Пуглов  перешел на другую половину зала, откуда хорошо  просматривалась
большая часть  летного  поля.  Через  пару  минут  он  увидел того,  кто так
навязчиво  томил  его  своим  присутствием.  Человек  в  кожаной  безрукавке
уверенным  шагом  покрывал  расстояние,  которое  его отделяло  от  стоящего
вдалеке Ту-154. Застывшая у трапа стюардесса замахала  рукой,  давая понять,
что  посадка заканчивается и чтобы пассажир  ускорил шаг. "У  этого придурка
титановые  нервы,  -  подумал  Пуглов,  -  но  именно  таким и  должен  быть
наемник..."
     Когда парень  поднялся по трапу и  скрылся  в  провале дверей  и  когда
поднялась  на  борт проводница и двери тяжело  закрылись, Пуглов  вытащил из
кармана пачку сигарет и закурил.
     Он прошел в  дальний конец зала  и в буфете взял фужер джина. Выпил как
минералку  - не  поморщился. И через пару  мгновений  почувствовал  какую-то
заразительную  сопричастность к  тому,  что,  по  его  мнению,  произошло на
стадионе с этим, только что севшим в самолет человеком. Даже  легко стало на
душе. Словно какая-то  тайна открылась и  теперь он  воочию убеждается,  что
ничего особенного в ней нет.
     Он затянулся сигаретой, ожег легкие дымком и рассеянно стал смотреть на
серебристую сигару самолета, который, сделав маневр, потихоньку выруливал на
ВПП.
     Когда из глаз скрылось заднее  хвостовое оперение, на душе  у  Альфонса
совсем захорошело.  Однако он  решил дождаться  той  минуты,  когда  самолет
поднимется  в воздух. Пуглов  успел  еще раз сходить  в  буфет,  выпить  сто
граммов  коньяка и выкурить еще  одну сигарету,  и только  тогда  он услышал
характерное нарастание рева самолетных движков.
     Он видел, как мимо аэровокзала  делал разбежку Ту-154, и,  как оставляя
за собой легкий дымок, он поднялся в небо.
     Уже сидя в машине, Пуглов сказал:
     - У этого Серого стальные нервы...Давай, Игорь, трогай и припаркуйся на
стоянке.  Мне не терпится пересчитать  бабки...и  забрать  кинутый  в  траву
пистоль...

Глава девятая

     Рощинский не то чтобы не умел читать или игнорировал  чтение, он просто
не получал удовольствия от написанных на бумаге букв. Правда, за исключением
цифр, отчетов, дебитов  и кредитов,  которые  сопровождали  всю  его  жизнь.
Главной библией его жизни был бухгалтерский  баланс и все, что имело  к нему
отношение.
     ...Однажды,  по  своему  обыкновению, он