запой,  но  при чем  тут  мои бабки? Три года  и все  -
завтра. Завтра...
     Ройтс имел  неосторожность  дать Поэту пятьсот  долларов  на поездку за
радиоаппаратурой  в  Арабские Эмираты.  Тот  один раз съездил, привез партию
видеомагнитофонов и вырученные деньги в течение Великого поста прогулял.
     - Под какой процент ты дал ему взаймы?
     Ройтс курил и делал вид, что вопрос мимо ушей пролетел.
     - Небось, кабальный процент? - желая поддеть дружка, настаивал Пуглов.
     - Тут другое...Просто Поэт меня однажды крупно выручил, достал косячок,
когда я уже Богу душу отдавал.
     - Ну, тогда это меняет дело. Вы почти с ним родственные души...
     - Перестань, Алик, сейчас увидишь эту родственную душу...
     Поэт жил  в аварийном  домике - без крыльца и забитыми окнами. В темном
коридоре  они едва не влетели  в открытый сухой  туалет, из  которого  несло
тошнотворной вонью.
     Дверь не  была  заперта и в полумраке  двадцатипятиваттовой лампочки, в
дымном  чаду, они с трудом обнаружили диван, на котором спало дурно пахнущее
волосатое существо.
     Поэт, услышав  шаги, вскочил,  словно  его за мошонку укусила гадюка, и
тут же схватился за недокуренную сигарету. Однако нигде не мог найти спички.
     Ройтс,  теряющий  наркоградус,  почувствовал  как  к  горлу  подступает
тошнота. И  тоже закурил, но  не дал  огня Поэту. Тот,  не глядя на  гостей,
бестолково моргал и чесался.
     - Ты, я вижу, опять не  готов  со мной рассчитаться? Или  я ошибаюсь? -
Ройтс дотронулся  до того  места,  где  еще недавно сидел зуб. Поэт идиотски
улыбнулся и одной рукой сделал широкой жест - мол, сам  видишь, готов или не
готов...
     Пуглова  тоже  поташнивало  и  он  механически  взял  в  рот   батончик
жевательной резинки.
     - Валим из этой помойки, - сказал он и направился на выход.
     Но Ройтса, только  что  потерявшего  вместе с зубом  и порядочную  дозу
самолюбия, ничья не устраивала. Он взял Поэта за его роскошную,  но порядком
всклоченную бороду, и потянул на себя.
     -  Если бы ты  был  немного  почище, я  бы  тебя сейчас  заставил стать
шалашиком, понял? Даю еще две недели, со следующей среды включаю счетчик.
     -   А  что  ты   с  меня  возьмешь?  -  резонно   заметил   контуженный
вино-водочными изделиями Поэт и ощерил свой беззубый рот.
     А вот этого Ройтс стерпеть уже не мог. Тем более, ему срочно нужна была
компенсация за недавно потерянное лицо. Не напрягаясь, он ударил несчастного
в лицо и тот, как тряпочная кукла упал на диван-берлогу. Поэт захрипел,  изо
рта у него потекла слюна вместе с сукровицей.
     - Идем, Таракаша!  - Пуглов схватил Ройтса за руку. - Неужели тебе мало
на свою задницу приключений?
     - А мне бабки достаются, сам знаешь как...А этот шнурок, как видишь, не
инвалид и вполне  может подхалтурить на той же товарной станции. А не  хочет
работать, пусть немного поворует...Кругом полно богатых дач...
     -  Пошли!  - Пуглов  нерасчетливо  подтолкнул Ройтса  в спину и тот, не
удержав равновесия, упал на заплеванный пол.
     - Этого, Алик, тебе не следовало делать, - и Альфонс расслышал в голосе
своего закадычного кореша угрожающие нотки.
     - Не психуй, Игореха! Он с пьяни отбросит копыта, а ты опять сядешь...
     - А может, я хочу немного посидеть,  отдохнуть  в тюряге  от всей  этой
мрази. Я  сейчас  приду домой,  а  там  Лелька  мочится  от страха. Куда мне
прикажешь деваться?
     -  Поедем  ко  мне. Выпьем, посидим,  посмотрим  "Секретные материалы".
Кстати, ты, кажется, еще не смотрел двадцать третью серию.
     - В другой раз посмотрим, сегодня мне  надо  выспаться. Я не знаю,  что
делать с Лелькой. Может, ее того...расчленить и отвезти к Вани Ножичку?
     Пуглов аж остолбенел. Они уже  были у машины  и Альфонс не верил  своим
ушам.
     - У тебя, случайно, не супергрипп? Или я ослышался?
     - Да  ни хрена ты не ослышался. Сдаст по слабости нас обоих и пойдем по
статье - грабеж средь бела дня с преднамеренным убийством. Может, вспомнишь,
какое за это следует наказание?
     - По  прежним временам - вышка, по нынешним, когда мы  рвемся в Европу,
от силы  пятнашка. Правда,  тебе легче, ты сам  торопишься  на нары, так что
бери свою "Дружбу" и разделай Лельку, а потом отвези в дюны...Но я не думаю,
что ты это сказал всерьез.
     - Правильно  и делаешь.  Лелька  слишком  хорошо  трахается,  чтобы  ее
потерять. Трудно найти замену...- Ройтс пытался улыбнуться, но у него ничего
не получилось. Рот, словно стальной намордник  сковал,  а в горле заледенела
слюна.
     Однако в глазах Пуглова  осталась  настороженность.  "Сегодня,  Игорек,
мечтаешь избавиться от Лельки, а  завтра захочешь отделаться от меня, как от
главного и единственного свидетеля", - подумал он невеселую думу.
     Остаток дороги они  ехали молча.  И только перед  самым  домом  Пуглова
Ройтс сказал:
     - Ты, Алик, не думай ничего такого, я иногда говорю не то, что надо.
     Альфонс не ответил.
     Он  вышел  из  машины  и за  ним,  словно  змея,  поползло  отчуждение,
порожденное двусмысленностью сказанных Ройтсом слов. Он  долго смотрел вслед
удаляющемуся "опелю", пока тот не завернул за угол кинотеатра.

Глава одиннадцатая

     Дома  Татьяну  ждали  мать  и  Рощинский. Несмотря  на солнечный  свет,
льющийся в  окна, на  столе  были  зажжены  три  витые разноцветные свечи. В
центре стола,  с  двадцатью небольшими  свечечками,  стоял огромный  круглый
торт, который  Анна Александровна заказала  и на котором были написаны имя и
количество лет виновницы торжества.
     В  комнате  пахло  воском  и  старостью,  которая  исходила   от  плаща
Рощинского, который он оставил в прихожей.  Сам он сидел на диване и смотрел
на экран телевизора.  Он не испытывал ни малейших эмоций, пребывая во власти
апатии, которая смирительной рубашкой обездвижила его душу.  Однако он нашел
в  себе  небогатый  резерв  ощущений, чтобы  изобразить  на  лице  улыбку  и
поздравить Татьяну. Он сказал ей самые банальные слова  и, достав из кармана
кулончик, стал  совать  его ей в  руку.  Татьяна  засмущалась. Покраснела  и
спрятала руку за спину.
     -  Садитесь,  пожалуйста,  -  пригласила  она  и  отодвинула  от  стола
простенький венский стул. - Прошу вас, садитесь, а то мне неловко,  когда вы
стоите...
     Он опустился на стул, не зная, куда деть  руки. Кулончик он  положил на
край стола, цепочка  от него свесилась и отливала золотистой змейкой на фоне
белоснежной скатерти.
     Рощинский  оловянно смотрел  на желтые язычки свечей, находясь в полной
неопределенности.
     - Владимир Ефимович, тебе подать большую чашку или обычную, кофейную? -
спросила Анна Александровна.
     - Самую обыкновенную. Мне и так у вас хорошо.
     Авдеева старшая  вышла  в  другую комнату  и  возвратилась со свертком.
Шорохнула бумага  и на свет появилась довольно элегантная сумочка с ремешком
через плечо. Авдеева обняла дочь и поцеловала.
     Из  отвисших, невыбритых  щек  Рощинского взирали  усталые,  слезящиеся
глаза. Татьяна перехватила этот взгляд и ужаснулась одиночеству, которое они
источали.
     -  Замечательный кулончик,  - сказала Татьяна и взяла подарок в руки. -
Это, наверное, очень дорогая вещь?
     -  Не  дороже  нас,  Танюша,  -  Рощинский  на  мгновение  почувствовал
удовлетворение.
     Татьяна вышла,  но вскоре вернулась с  кулончиком  на  шее. Искорки  от
язычков свечей играли в его золотисто-янтарных гранях. Взглянув на кулончик,
Рощинский отвернулся  - не  кстати вспомнив  бывшего владельца этой  вещицы,
который умер как раз во время ареста.
     После  кофе  и  вялого,  отнюдь   не  праздничного  разговора,  Татьяна
извинилась и, перекинув через  плечо  новую сумочку, пошла на  свидание.  Ее
ждал Пуглов.
     Когда дочь ушла, Авдеева сказала:
     - Не пойму, что ее к этому оболтусу тянет.
     - Этого не может понять никто, кроме нее самой, - рассудительно заметил
Толстяк.  -  В жизни случаются совершенно необъяснимые вещи. Но  Алик парень
видный, всегда может защитить...
     - Подальше бы от такой защиты.
     -  Сами разберутся. Хотя мне  Пуглов нравится  больше, чем его  дружок.
Тот,  по-моему,  циничный и способен на  подлость. Может, я ошибаюсь и,  дай
Бог, чтобы ошибался.
     - А мне кажется, что он увлекается наркотиками...
     Авдеева убрала со стола.
     - Может, сходим пройдемся, - предложила она.
     Я не против.  Только сначала зайдем  в  наше  кафе,  посидим,  на людей
посмотрим.
     - Я  тоже это имела в виду, а ты меня опередил. Мы как будто с тобой на
одной волне.
     Рощинский  обнял  Авдееву за плечи  и  осторожно  прижался головой к ее
голове, стараясь не испортить ее праздничную прическу.
     Это были абсолютно разные люди. Даже  внешне  они смотрелись,  как стог
сена  и лилия. Они  шли по тротуару  и женщина старалась подладиться под его
шаг - неспешный, раскачивающийся, что, впрочем, ее ничуть не смущало...

     * * *

     Пуглов  ждал  Татьяну возле кинотеатра. В  кафе "Лира", куда  они зашли
выпить  в ее  честь  шампанского,  Пуглов увидел  кулон.  Без  единого слова
Альфонс подсунул указательный палец под цепочку и  потянул на себя.  Авдеева
широко раскрытыми глазами умоляла его не поднимать скандала.
     - Прошу тебя, не надо, - тихо попросила Татьяна и взяла его руку.
     - Сувенирчики! - губы его шевельнулись змейкой. - Налим одаривает?
     - Перестань, при чем здесь он?
     - Считаю до трех, - Пуглов стал медленно наматывать цепочку на палец.
     - Умоляю тебя, кругом люди...
     - Тогда ответь - кто  это дерьмо тебе повесил на  шею? - у Альфонса  от
злости побелели глаза.
     - Это подарок Владимира Ефимовича... маминого знакомого...
     Пуглов  разжал пальцы.  Его  лицо  стало принимать нормальный  цвет. Он
налил себе фужер вина и когда это делал, было видно, как мелко вибрирует его
рука.
     - Если это действительно  так...Прости, Танюша...Я  бы этого Налима...-
Пуглов скрежетнул зубами.
     Сначала  мне твои выходки нравились, а сейчас  меня от  них тошнит. Ты,
наверное, не очень в себе уверен, если ведешь себя, как жлоб.
     - Ты же знаешь, что это не так, зачем дразнишь?
     - А чем тогда объяснить твои  выкидоны? Ты же в такие моменты  похож на
монстра...
     -  Не  знаю,  но это  выше  моих  сил. Поверь,  в такие  минуты я  себя
ненавижу. Извини. Пойдем ко мне  послушаем музыку.  Пойдем, - Альфонс  нежно
взял ее за руку.
     - Кто у тебя еще будет?
     - Возможно, зайдет Игорь с Лелькой.
     - Я бы сегодня с ним не хотела встречаться. Нет я ничего против него не
имею, просто он Козерог, а я Водолей.
     -  Ладно тебе заноситься! Игорь к тебе расположен в общем неплохо, хотя
считает отпетой ментовкой.
     - В каком же смысле?
     - А леший его знает, спросишь об этом у него сама.
     Однако  побыть им  вдвоем не суждено  было.  Когда они  поднимались  по
лестнице, снизу их окликнул Ройтс. У  него в  руках был большой целлофановый
пакет  с  вином  и  фруктами. Лелька  несла  торт.  Шла понуро,  без  былого
энтузиазма.
     Когда  зашли в квартиру и  Пуглов  взглянул  на Волкогонову, у  него от
удивления отвисла челюсть. Это была вовсе не  Лелька. От всегда  улыбающейся
красавицы  не  осталось и следа. Перед ним находился  изможденный, с  синими
кругами под глазами человек.
     - Почему ты сегодня без макияжа? - спросил у нее Альфонс.
     - Какое это имеет значение?
     - Да перестань, Леля,  отчаиваться,  - он  положил руку  на ее плечо. -
Сейчас попьем вина, немного разтормозимся и гори оно все синим пламенем.
     -  Алик,  ответь  -  я  очень  похожа  на  ту,  которую  показывали  по
телевизору?
     - Сначала ответь: а я похож на Алена Делона?
     - Не надо меня утешать, я сама знаю, что фоторобот, как две капли воды,
похож на меня.
     Ройтс   что-то   говорил   с   Татьяной,  которая  тоже  была  удивлена
разительными переменами, произошедшими с Волкогоновой.
     Когда они уже сидели за столом, позвонила Пуглова: к  ней пришел Плинер
и хочет видеть Альфонса.
     Пуглов отозвал в прихожую Ройтса и передал ему разговор с матерью.
     - Развлекай  тут девчат,  - сказал он,  - а я  сбегаю  к  маман, может,
ювелир принес деньги.
     И за пятьдесят минут,  которые ему понадобились, чтобы сходить к матери
и  возвратиться  обратно,  в  его  квартире  и  в  жизни  Татьяны  произошли
разительные перемены.
     Из-за какого-то пустяка  Игорь схамил Лельке  и та, психанув,  хлопнула
дверью. И  пока  Татьяна  готовила на  кухне  салат, он бросил  в  ее  фужер
таблетку севредола и отнес шампанское на  кухню. Как змей-искуситель стоял у
нее над душой, пока она не выпила вино до дна.
     Менее  чем  через пять  минут у нее  начались  в мозгах какие-то жуткие
завихрения.  Первое  впечатление,  будто  она  парит  над  землей.   Кругом,
насколько  хватает взгляда,  зеленые  перекаты, бескрайние зеленые поля,  по
которым  вразброс  расходятся   желтого  цвета  дороги.  Светло,  просторно,
радостно. И  она вдруг  почувствовала себя  гигантской  стрекозой. Затем  ее
сознание претерпело удивительно приятный  скачок в теплый бассейн, где полно
обнаженных  мужчин,  один  к одному  похожих на Ройтса. Все они возбуждены и
каждый из них стремится что-то вложить ей в рот. Ей хорошо, страшно, стыдно.
Она  переживает неведомое ранее состояние - ей хочется быть бесстыдной и она
начинает  делать  судорожные движения губами, словно  ребенок, прильнувший к
материнской груди. И по мере того,  как она  делала  такие движения, к горлу
подступал  удушающий  комок.  Она  рефлекторно,  сглотнув,  мертвой  хваткой
сцепила зубы и в этот момент услышала душераздирающий крик. Это кричала стая
обезьян,  которые  вдруг предстали  перед  ней  на огромном зеленом  дереве.
Открыв  корытообразные  рты,  они визжали и визг  этот  ломился  в ее  ушные
перепонки и, кажется, доставал до самых заветных глубин мозга.
     Ее начало рвать и опять же примерещилось в гипертрофированном виде, как
будто из нее извергаются водопады и нет сил их остановить.
     Татьяна открыла глаза и сквозь мутную пелену разглядела Ройтса, который
носовым платком промокал окровавленный пенис. Когда пелена немного спала и в
ушах затих  бурильный звук,  она  услышала его надсадный голос: "Если  будет
заражение, я тебя, гадина, убью..."
     Она приподнялась с  ковра и пошла,  вернее,  поползла на четвереньках в
ванную.  И там,  свесившись  через  край ванны, начала разгружаться. Из  нее
нескончаемым потоком вырывалась одна желчь. И  по мере того как возвращалось
к ней сознание, до нее стал доходить смысл недавних галлюцинаций.
     Она взяла с полки тюбик зубной пасты и выдавила себе в рот половину его
содержимого.  Никак не могла очиститься. Она  силилась не допустить какую-то
нежелательную мысль, но та назойливо, агрессивно к ней пробивалась.
     К приходу Пуглова  травмированный Ройтс сбежал, а Татьяна,  подавленная
происшедшим, сидела  на  полу ванной и плакала. Она не сопротивлялась, когда
Альфонс поднял ее на руки и отнес на диван. И не слышала, как он говорил:
     - Дуреха, не умеешь пить, не пей, - он  гладил ее по  лицу, по груди и,
просунув руку под блузку, начал массировать сосок. Делал он это ненавязчиво,
у  него  были  теплые пальцы, а в  ее еще неокрепшем  сознании, эти движения
напоминали прикосновения материнских рук. И она заснула.  Когда  проснулась,
первой мыслью было броситься на балкон и сигануть с девятого этажа вниз.
     Она  увидела у  щеки  кулончик, он был желтоватого  цвета и прозрачный,
словно березовый сок. Она прижала его к губам и снова погрузилась в видения.
     Теперь она себя увидела в каком-то старом, до предела захламленном доме
и до предела одиноком. Космическая тоска  обуяла ее сознание и, хотя она как
будто бы знала, что находится во сне,  однако освободиться от него она никак
не могла.
     Альфонс,  глядя на нее  и  на  лежащий  на  подушке  кулончик,  думал о
Рощинском.  Мысли были  отрывочные, холостые, ни  к чему не  обязывающие, но
каким-то образом тонко соприкасающиеся с тем, что говорил о Рощинском Ройтс.
"Неужели он и впрямь золотой теленок?" - думал Пуглов, тут же переключившись
на другое. Ему показалось, что  губы  у Татьяны  слишком  сухие - он встал и
пошел на кухню за минералкой...

Глава двенадцатая

     Рощинский ни на  минуту не забывал о четверге,  до  которого оставалось
чуть  больше  двух  суток. После  обеда,  когда  спала  дневная  духота,  он
отправился на  вокзал, чтобы купить газету. Он миновал железнодорожные пути,
и навстречу ему, приятно освежая лицо и грудь, неслись прохладные смерчики.
     Спустившись  к самой реке,  он уселся  на большой горячий валун и стать
наблюдать за  мальками.  Рыбки  суетились  возле  самого  галечного  берега,
тыркались  рыльцами  в  золотистые  песчинки  и,  удовлетворив  любопытство,
торпедами уплывали в глубь реки. На смену одним приплывали другие...
     Он вытащил из  кармана  монету  и,  подбросив ее, загадал: если выпадет
решка - не надо ничего предпринимать, если орел - пойти на самые решительные
меры. Умереть, но  не  дать вымогателям спуску. Крутанувшись на сыром песке,
монета  скатилась  в воду  и Рощинский, словно через  увеличительное стекло,
увидел свою  судьбу.  "Орел так орел", - сказал себе Толстяк  и  поднялся  с
валуна. Казалось, что с плеч свалился какой-то надсадный груз.
     Он уже  прошел половину пути в сторону дома, когда его осенило изменить
маршрут.  Он направился в сторону  торгового  центра,  в  котором находилась
библиотека.
     В читальном  зале заказал  военную энциклопедию,  которую ему  принесли
буквально через пять минут. Открыл том на букве "р" - "ручная граната".
     Человеку, хоть и  окончившему политехнический институт сорок лет назад,
не   трудно   было   разобраться,   что   есть    такое   стопорное   кольцо
предохранительной  чеки, спусковой  рычаг запала... Проще не  бывает: прижми
рычаг, выдерни кольцо и, не отпуская его, лови момент истины. Для Рощинского
таким моментом  должен стать контакт  того, кто придет за деньгами  в камеру
хранения. "Чего  я  тушуюсь,  ведь он  меня  не  пожалеет," -  успокоил свою
совесть Владимир Ефимович.
     Придя  домой, он достал из-под  крыльца  гранату. В  ней было  не более
трехсот граммов,  но руку  она оттягивала  ощутимо. Чтобы  не  рисковать, он
перенес все необходимое  на кровать: саму гранату,  коробку из-под  печенья,
двухсотграммовый  стеклянный  стакан,  фольгу  и  небольшой  рулончик  синей
изоляционной ленты. Сначала он гранату примерил под диаметр стакана. Лучшего
эталона не придумаешь: ф-1 укладывалась в него так, что спусковой  рычаг без
натяга, но достаточно плотно фиксировался стенками стакана. Он мог  отжаться
только  в  одном случае - когда граната будет извлечена из  стакана.  Однако
Рощинский  понимал,  что  любой  человек,  вынувший пакет и  обнаруживший  в
стакане "лимонку" тут же выбросит ее в окно или без паники вынесет во двор и
вызовет милицию. Или, в худшем  случае, перетянет рычаг шнурком и отнесет на
городскую свалку. Поэтому Рощинский решил гранату  замаскировать. Он обмотал
ее куском фольги и осторожно засунул в стакан. Теперь тот, кто получит такой
подарок, обязательно соблазнится достать ее и развернуть фольгу...
     Стакан  с  гранатой он  положил в коробку, а крышку заклеил  изолентой.
Запаковав  коробку  в непрозрачный целлофановый  пакет,  он  завернул его  в
газету. И крест-накрест заклеил изоляционной лентой.
     Как-то незаметно он провозился до  самого  вечера и,  взглянув на часы,
расстроился:  забыл покормить Форда. Сам  он поел по-холодному: открыл банку
шпрот, нарезал крупно синего репчатого лука, и  с черным  ржаным  хлебом все
аппетитно съел. Запил темным  пивом, после чего  почувствовал себя молодым и
сильным.  Им владело полное ощущение  выполненного долга. Однако  в какой-то
момент  он  представил,  к  каким  последствиям  может  привести   взрыв,  и
содрогнулся. Но тут же эту