ма путает  ее
с самим телом и не реагирует на нее.  И  тут  она  начинает  расти.  Не  так
медленно, как в тюленях и китах, а от часа к часу, от минуты к минуте.  Само
размножение и передвижение по телу, которое у водных млекопитающих  занимает
более полугода, здесь продолжается несколько дней. Но это не самое главное.
   Верлен берет его за руку. Т„рк смотрит на него. Тот убирает руку.
   - Мне надо ее кое о чем спросить, - говорит Т„рк.
   Может быть, он сам в это верит, но на самом деле он не  поэтому  говорит.
Он говорит, чтобы добиться  внимания  и  признания.  За  самоуверенностью  и
очевидной объективностью скрываются огромная гордость и торжество  от  того,
что он обнаружил. Мы с Верленом покрываемся потом и начинаем кашлять. Но  он
невозмутим и доволен, в свете мерцающих отблесков  пламени  лицо  его  полно
спокойствия. Может быть, потому что он стоит посреди  льда,  а  может  быть,
потому что мы так близки к концу, он вдруг становится совершенно  прозрачным
для меня. И как всегда бывает, когда взрослый человек становится ясен, в нем
проступает ребенок. Я вспоминаю письмо Виктора Халкенвада, и  неожиданно  из
моего рта сами собой вылетают слова.
   - Это как с велосипедом, который так и не купили в детстве. Замечание это
настолько абсурдно, что сначала он не понимает его.
   Потом, когда до  него  доходит  смысл,  он  пошатывается,  словно  я  его
ударила, на мгновение он чуть не теряет самообладание, потом  берет  себя  в
руки.
   - Можно было подумать, что мы столкнулись с новым видом. Но это  не  так.
Это  полярный  червь.  Но  что-то  важное  изменилось.  Он  приспособился  к
человеческой иммунной системе. Но  не  приспособился  к  нашему  равновесию.
Беременная самка проникает не под кожу после спаривания.

***

   Она проникает во внутренние органы. Сердце или печень.  И  там  выпускает
свои личинки. Личинки, которые жили  в  матери,  которые  не  успели  узнать
человеческое тело, которые не покрыты протеиновой оболочкой. Тело  реагирует
на них воспалением. Это вызывает шок организма - каждый раз выбрасывается 10
миллионов личинок. В жизненно важные органы. Человек мгновенно умирает,  нет
никакого спасения. Что бы там ни случилось с  полярным  червем,  он  нарушил
равновесие. Он убивает своего хозяина. По отношению к  людям  возник  плохой
паразит. Но прекрасный убийца.
   Верлен говорит что-то на непонятном мне языке, Т„рк снова не обращает  на
него внимания.
   - Верлен прививал личинку всем тем рыбам,  которых  мы  могли  раздобыть:
морским  рыбам,  пресноводным  рыбам,   большим,   маленьким,   при   разных
температурах. Он приспосабливается ко всем. Он может  жить  где  угодно.  Ты
понимаешь, что это значит?
   - Что он неприхотлив.
   - Это значит, что отсутствует самый  важный  фактор,  ограничивающий  его
распространение - ограничение числа хозяев, которые могут его переносить. Он
может жить где угодно.
   - Почему же он до сих пор не распространился по всей Земле?
   Он поднимает несколько мотков веревки, поднимает сумку,  пристраивает  на
лоб фонарик. К нему вернулось чувство времени.
   - На этот вопрос есть два ответа. Один -  это  то,  что  его  развитие  в
морских млекопитающих процесс медленный. Хотя отсюда - и возможно, из других
мест на этом острове -  он  вымывается  в  море,  он  все  же  должен  ждать
проплывающих мимо тюленей, которые перенесут его дальше.  Если  он  все  еще
будет жив, когда они будут проплывать  мимо.  Кроме  того,  здесь  пока  что
бывало слишком мало людей. Только когда приходят люди, все ускоряется.
   Он уходит. Я знаю, что мне надо идти за ним. На  минуту  я  задерживаюсь.
Когда он выходит, возникает чувство бессилия. Верлен смотрит на меня.
   - В то время, когда мы работали на Кум На, - говорит он, -  появились  12
полицейских. Единственным, кто остался в живых, была женщина. Женщины -  это
вредители.
   - Раун, - говорю я, - Натали Раун? Он кивает.
   - Она приехала под видом английской медсестры.  Говорила  по-английски  и
по-тайски без акцента. В тот момент мы вели войну  с  Лаосом,  Таиландом  и,
наконец, Бирмой, с помощью США. Было много раненых.
   Зажав чашку Петри между большим и указательным пальцами,  он  протягивает
ее мне. Тело инстинктивно стремится отодвинуться от червя. Наверное,  только
упрямство заставляет меня оставаться неподвижной.
   - Проникая через кожу, она выворачивает  свою  матку  и  выпускает  белую
жидкость с миллионами личинок. Я видел это.
   От отвращения его лицо передергивается.
   - Самки, они гораздо больше самцов. Они пробуравливают тело.  Мы  следили
за этим при  помощи  ультразвукового  сканирования.  Лойен  привил  их  двум
гренландцам, у которых был СПИД. Он привез их в Данию и положил  в  одну  из
тех частных клиник,  где  интересуются  только  номером  твоего  банковского
счета. Нам было видно все - как она дошла  до  сердца  и  потом  вывернулась
наружу. Вывернула матку  и  все.  Все  самки  таковы,  и  женщины,  особенно
женщины.
   Он осторожно ставит чашку Петри назад.
   - Я вижу, - говорю я, - что вы прекрасный знаток женщин, Верлен.  Чем  вы
еще занимались в Чианграе?
   Он не остается равнодушным к комплименту. Именно поэтому отвечает мне.
   - Я лаборант. Мы делали героин. В тот момент,  когда  появилась  женщина,
они послали против нас армию, все три  страны.  Тогда  Кум  На  выступил  по
телевидению и сказал: ?В прошлом году мы отправили 900 тонн на рынок, в этом
году мы отправим 1 300 тонн, в  следующем  году  2  000  тонн,  пока  вы  не
отзовете солдат домой?. В тот день, когда он это сказал, война закончилась.
   Я уже выхожу из помещения, когда он произносит:
   - Только человек - паразит. Червь - это орудие богов. Как и мак.

3

   Т„рк ждет меня. Спустившись примерно на 20 метров, мы оказываемся на дне.
Туннель  идет  теперь  горизонтально,  снабженный  грубыми   четырехгранными
бетонными подпорками. В конце его чернеет пустота. Т„рк проходит  вперед,  и
мы останавливаемся перед бездной.
   У наших ног обрыв глубиной 25 метров до самого дна пещеры. Оттуда  к  нам
вертикально поднимаются сверкающие всеми цветами радуги сталагмиты.
   Он отламывает кусочек льда и бросает перед собой. Бездна  превращается  в
круги, а  затем  в  туман,  и  исчезает.  Мы  смотрели  на  потолок  пещеры,
отраженный в воде, находящейся прямо у наших ног -  такой  спокойной,  какой
она никогда бы не могла быть на поверхности земли. Даже сейчас, когда по ней
расходятся круги,  глаза  не  хотят  верить,  что  это  вода.  Она  медленно
успокаивается, восстанавливая потревоженный подземный мир.
   Модели  роста  сосулек  и  кристаллов  описаны  Хатакеямой  и  Немото   в
Geophysical Magazine, ј 28 за 1958 год, Найтом в 1980 в Journal  of  Crystal
Growth, ј 49. И Маэно и Такахаши  в  Studies  on  Icicles,  Low  Temperature
Science, A, 43 за  1984  год.  Но  пока  что  наиболее  плодотворная  модель
предложена мной и Лассе Макконеном из Лаборатории структурных  технологий  в
Эспоо в Финляндии. Она показывает, что ледяная сосулька  растет  как  труба,
как полость из льда,  содержащая  внутри  воду  в  жидкой  фазе.  Что  массу
сосульки можно просто выразить следующим образом:

 ,
   Где D - диаметр, L - длина, ра - плотность льда, и  где  ?  в  числителе,
естественно,   появляется,   поскольку   наши   расчеты   основывались    на
полусферической капле, с заданным диаметром в 4, 9 миллиметра.
   Мы предложили нашу формулу из страха перед льдом. В  то  время,  когда  в
Японии произошла целая серия несчастных случаев с сосульками, которые падали
в железнодорожных туннелях, пробивая  крыши  вагонов.  Над  нашими  головами
самое больше количество самых больших сосулек, которые я когда-либо  видела.
Инстинктивно меня тянет назад, но я чувствую Т„рка и не двигаюсь с места.
   Помещение похоже на церковь. Над  нами  по  меньшей  мере  на  15  метров
поднимаются своды,  которые,  должно  быть,  доходят  почти  до  поверхности
ледника. Внутри по периметру купола разломы, где был обвал,  и  отломившийся
лед покрыл пол, наполнив пещеру, а потом снова растаял.
   В то время, когда Мориц отсутствовал,  когда  у  нас  не  было  денег  на
керосин, или в те короткие периоды, когда мы ждали судно, моя  мать  ставила
на зеркало парафиновые свечи. Даже при малом количестве свечей отражательный
эффект был замечательным. Тот же эффект дает луч от фонарика, укрепленного у
Т„рка на лбу. Он держит  его  неподвижно,  чтобы  дать  мне  время,  и  свет
улавливается льдом, усиливается и  отражается,  словно  поднимающийся  вверх
дождь лучей.
   Длинные ледяные копья, кажется, парят. Призматически сверкая, они стекают
с потолка, устремляясь к земле. Может быть, их десяток  тысяч,  может  быть,
больше. Некоторые из них соединены, словно цепи опрокинутых вниз  готических
соборов, другие расположены тесно, точно маленькие иголки  на  игольнице  из
горного хрусталя.
   Под ними - озеро. Метров 30 в диаметре.  В  середине  его  лежит  камень.
Черный, неподвижный. Вода вокруг него напоминает молоко из-за растворенных в
глетчерном льде пузырьков. В помещении  нет  другого  запаха,  кроме  запаха
льда, создающего легкое  жжение  в  горле.  Единственный  звук  -  это  звук
падающих капель. С большими интервалами времени. Потолок находится на  таком
расстоянии от камня, что достигается равновесие. Здесь слегка  подмораживает
и одновременно лед немного подтаивает.  Циркуляция  воды  минимальна.  Место
безжизненно.
   Если бы не тепло. Оно такое же, как в снежном доме из моего  детства.  На
фоне  холодного  излучения  стен  тепло   делается   соблазнительным.   Хотя
температура держится между нулем и пятью градусами.
   Рядом с нами лежит кое-какое снаряжение.  Кислородные  баллоны,  костюмы,
ласты, гарпуны, ящик с взрывчаткой. Канат, фонарики, инструменты. Кроме нас,
никого нет. Один раз скрипнул снег, как будто кто-то двигает тяжелую  мебель
в соседнем помещении. Но  здесь  нет  соседних  помещений.  Только  плотный,
сжатый снег.
   - Как его можно достать?
   - Мы пробьем туннель, - говорит он.
   Это вполне реально. Он будет длиной метров 100. И не надо будет ставить в
нем подпорки. А  камень  сам  по  себе  покатится  по  туннелю,  если  будет
подходящий наклон.. Сайденфаден с этим справится. Катя Клаусен его заставит.
А Т„рк заставит ее и механика. Именно так я смотрю на мир,  с  тех  пор  как
покинула Гренландию. Как на цепь принуждений.
   - Он живой? - спрашивает он тихо.
   Я качаю головой, потому что не хочу в это верить. Он  берется  руками  за
фонарик. Луч его направлен теперь на снег под  нашими  ногами  и  отражается
вверх. Таким образом  становятся  видны  не  отдельные  сосульки,  а  облако
парящих отблесков, словно это невесомый драгоценный камень.
   - Что будет, если червь окажется на свободе?
   - Мы будем держать камень в защищенном месте.
   - Вы не сможете удержать червя. Он микроскопический. Он не отвечает.
   - Вы не можете знать, - говорю я. - Никто не может знать. Вы знаете о нем
лишь то, что вы выяснили при помощи ваших  мелких  лабораторных  опытов.  Но
ведь все же есть вероятность, что он - настоящий убийца.
   Он не отвечает.
   - Каков второй ответ на вопрос, почему он пока что не распространился  по
всему миру?
   - В детстве я провел год в  Гренландии,  на  западном  побережье.  Там  я
собирал ископаемые остатки. С тех пор я иногда возвращался к  мысли  о  том,
что некоторые  из  крупных,  доисторических  истреблений  жизни  могли  быть
вызваны паразитом. Кто знает, может быть, полярным червем. У  него  были  бы
все необходимые качества. Может быть, именно он истребил динозавров.
   В голосе его слышатся шутливые нотки. Я сразу же понимаю его.
   - Но ведь это неважно, так? - Да, это неважно.
   Он смотрит на меня.
   - Неважно, как дело обстоит на самом деле. Важно, что  думают  люди.  Они
поверят в этот камень. Ты слышала  об  Илье  Пригожине?  Бельгийский  химик,
получил в 77-м году Нобелевскую премию за описание  диссипативных  структур.
Он и его ученики постоянно возвращаются к мысли о возможности  возникновения
жизни  из  неорганических  веществ  под  воздействием  энергии.   Эти   идеи
подготовили почву. Люди ждут этого камня. Их вера и их ожидание сделают  его
настоящим, сделают его живым, независимо от того, как там в действительности
обстоит дело. - А паразит?
   - Я уже слышу первые умозрительные построения журналистов. Они напишут  о
том, что полярный червь представляет собой  важный  этап  соединения  камня,
неорганической жизни и высших  организмов.  Они  придут  ко  всем  возможным
выводам, которые сами по себе не имеют  никакого  значения.  Имеют  значение
только те силы страха и надежды, которые будут высвобождены.
   - Почему, Т„рк? Чего ты добиваешься?
   - Денег, - говорит он. - Славы. Больше денег. На  самом  деле,  не  имеет
никакого значения, живой он или нет. Важен  его  размер.  Его  тепло.  Червь
вокруг него. Это самая большая естественнонаучная сенсация  этого  столетия.
Не цифры на листке бумаги. Не абстракции, на публикации которых в той форме,
которую можно продать общественности, уходит  30  лет.  Камень.  Реальный  и
осязаемый. От которого можно  отрезать  кусочки  и  продать.  Который  можно
сфотографировать и о котором можно снимать фильмы.
   Я снова вспоминаю письмо Виктора  Халкенвада.  ?Мальчик  был  изо  льда?,
писал он. И все-таки это не так. Холоден он лишь снаружи. Внутри  скрывается
страсть.
   Неожиданно и мне становится все равно, живой он или  нет.  Неожиданно  он
становится символом. Символом выкристаллизовавшегося в этот момент отношения
западной естественной науки к окружающему  миру.  Расчетливость,  ненависть,
надежда, страх, попытки все подвергнуть измерению. И над всем этим,  сильнее
любого чувства к чему-нибудь живому - страсть к деньгам.
   - Вы не можете взять червя и привезти его в густонаселенную часть мира, -
говорю я. - Во всяком случае, не  раньше,  чем  вы  узнаете,  что  он  собой
представляет. Вы можете  вызвать  катастрофу.  Если  он  и  имел  глобальное
распространение, то оно снова стало ограниченным, только когда  он  истребил
своих хозяев.
   Он кладет фонарик на снег. Конусообразный туннель  света  расходится  над
поверхностью воды и камнем. Остальная часть мира не существует.
   - Смерть - это всегда потери.  Но  иногда  это  единственное,  что  может
пробудить людей. Бор участвовал в создании атомной бомбы и считал,  что  это
послужит делу мира.
   Я вспоминаю, что однажды сказала Юлиана, в том момент, когда была трезва.
Что не надо бояться третьей мировой войны. Людям нужна  новая  война,  чтобы
образумиться.
   Сейчас я испытываю то же, что и тогда - понимаю безумие этого аргумента.
   - Нельзя заставить людей обратиться к  любви,  низведя  их  до  последней
степени, - говорю я.
   Я переношу вес тела на другую ногу и беру моток троса.
   -  У  тебя  отсутствует  фантазия,   Смилла.   Это   непростительно   для
естественника.
   Если я смогу замахнуться веревкой, мне, быть может, удастся столкнуть его
в воду. Потом я смогу убежать.
   - Мальчик, - говорю я. - Исайя. Почему Лойен его обследовал?  Я  отступаю
назад, чтобы можно было сильнее размахнуться.
   - Он прыгнул в воду. Нам пришлось взять его с собой в пещеру - он  боялся
высоты. Отец его потерял сознание еще на поверхности. Он  хотел  подплыть  к
нему. Он совсем не боялся холодной воды -  он  плавал  в  море.  Это  Лойену
пришла в голову мысль держать его под наблюдением.  У  него  червь  жил  под
кожей, не во внутренностях. Он его не беспокоил.
   Вот и  объяснение  биопсии  мыши.  Желание  Лойена  сделать  последний  и
окончательный  анализ.  Получить  сведения  о  судьбе  паразита,  когда  его
носитель умер.
   Вода зеленоватого оттенка - умиротворяюший цвет. Только  представление  о
смерти внушает ужас, само же явление наступает так  же  естественно,  как  и
закат солнца. В Форс  Бэй  я  однажды  видела,  как  майор  Гульбрандсен  из
патруля ?Сириус? с помощью автомата отгонял трех  американцев  от  медвежьей
печени, зараженной трихинеллой. Это было средь бела дня, они знали, что мясо
заражено, и им надо было только подождать 45 минут, пока  мясо  сварится.  И
все же они отрезали узкие полоски печени и начали есть, когда  мы  добрались
до них. Все было таким будничным.  Голубоватый  оттенок  мяса,  их  аппетит,
автомат майора, их удивление.
   Он протягивает руку мне за спину и берет у меня из рук моток  троса,  как
берут острый инструмент из рук маленького ребенка.
   - Иди туда и жди.
   Он освещает противоположную стену. Там начинается туннель.  Я  иду  туда.
Теперь я узнаю этот путь. Он ведет не  наверх,  им  все  кончается.  Началом
конца всегда был туннель. Как и началом жизни. Т„рк привел  меня  сюда.  Все
время, от самого судна он меня вел.
   Только сейчас я понимаю, как он великолепно все спланировал.  Он  не  мог
сделать этого на борту. Ему все еще надо возвращаться  назад,  ?Кронос?  все
еще должен когда-то войти в какой-то порт. Он не смог бы  этого  скрыть.  Но
это будет еще  один  случай  дезертирства.  Исчезновение,  как  и  в  случае
исчезновения Яккельсена. Никто не видел,  как  я  его  встретила,  никто  не
увидит, как я исчезну.
   И механик не вернется назад. Он поймет,  мое  исчезновение  он  свяжет  с
Т„рком с такой же уверенностью,  как  если  бы  он  видел  нас  здесь.  Т„рк
заставит его нырять, очевидно, он им нужен, по крайней мере для того,  чтобы
поместить в воду первую порцию взрывчатки. Они заставят его нырнуть, а потом
он перестанет существовать. Т„рк вернется, и окажется, что произошла авария,
может быть неисправность акваланга. Т„рк придумает, как это сделать.
   Теперь  я  понимаю  назначение  того  оборудования   у   озера.   Механик
распаковывал его, пока Т„рк говорил со мной. Поэтому он и увел меня с  собой
в лабораторию.
   Свет от его фонарика освещает камень, отбрасывая  тень  на  стену  передо
мной. Когда я вхожу в туннель, становится темнее.
   Это прямоугольная, горизонтальная шахта, два метра высотой  и  два  метра
шириной. Через несколько метров она расширяется. Здесь стоит стол. На  столе
измерительные приборы, молочные бутылки, сушеное мясо, овсяная крупа  -  все
28-летнего возраста и покрыто льдом.
   Я жду, пока глаза привыкнут к слабому свету льда, и иду дальше, пока  все
не становится черным,  и  даже  тогда  я  продолжаю  идти  вперед,  ощупывая
вытянутой рукой стену. Уровень пола немного  поднимается,  но  нет  никакого
движения воздуха, а значит, нет и выхода. Это тупик.
   Передо мной оказывается преграда - стена льда. Здесь я  останавливаюсь  в
ожидании.
   Не слышно звука шагов,  но  виден  свет,  сначала  далеко,  потом  ближе.
Фонарик у него прикреплен на лбу. Луч света находит меня у стены и замирает.
Потом он снимает фонарик. Это Верлен.
   - Я показала Лукасу холодильник, - говорю  я.  -  Когда  это  прибавят  к
убийству  Яккельсена,  ты  получишь   пожизненное   заключение   без   права
помилования.
   Он останавливается на полпути между мной и светом.
   - Даже если тебе оторвать руки  и  ноги,  ты  все  равно  найдешь  способ
лягаться.
   Он наклоняет голову,  произнося  себе  что-то  под  нос.  Это  похоже  на
молитву. Потом он делает шаг ко мне.
   Сначала мне кажется, что это его тень  на  стене,  но  потом  я  все-таки
оглядываюсь. На льду распускается роза, метра три в  диаметре,  нарисованная
мелкими красными точками, разбрызганными по стене. Потом его ноги отрываются
от земли, он раскидывает руки, поднимается  в  воздух  на  полметра,  и  его
бросает на стену. Он застывает  словно  большое  насекомое  посреди  цветка.
Только тогда слышен звук - легкое шипение. В свете лежащего на земле  фонаря
возникает серое облако. Из облака появляется Лукас. Он не смотрит  на  меня.
Он смотрит на Верлена. В руке он держит пневматический гарпун.
   Верлен шевелится. Одной рукой  он  пытается  нащупать  что-то  на  спине.
Где-то под лопаткой в