Дверь Эльзы Любинг закрыта. Внизу фру  Скоу  открыла  свою  дверь,  чтобы
послушать, не является  ли  рассказ  об  орхидеях  прикрытием  для  быстрого
рождественского изнасилования.
   У меня в кармане, среди разрозненных денежных купюр и  писем  из  второго
отдела университетской библиотеки о необходимости вернуть книгу, лежит  лист
бумаги. Его я и бросаю через щель для писем. Потом мы с фру Скоу ждем.
   Щель для писем на дверях медная, имя на табличке написано вручную,  буквы
белые с серым.
   Дверь открывается. На пороге стоит Эльза Любинг.
   Она, не торопясь, изучает меня.
   - Да, - говорит она наконец, - ну и  настойчивы  же  вы.  Она  отходит  в
сторону. Я прохожу мимо нее. В квартиру.
   Ее цвета - это цвета дома. Полированное  серебро  и  свежие  сливки.  Она
очень высокого роста, более 1 метра 80 сантиметров, на ней длинное,  простое
белое платье. Ее волосы уложены в прическу,  и  несколько  отдельных  прядей
падают каскадом блестящего металла на щеки. Никакой косметики, никаких духов
и никаких украшений, кроме висящего на шее серебряного крестика.  Ангел.  Из
тех, кому можно поручить охранять что-нибудь с огненным мечом.
   Она смотрит на письмо, которое  я  бросила  через  дверь.  Это  сообщение
Юлиане о выделении ей пенсии.
   - Это письмо, - говорит она, - я прекрасно помню.
   На стене висит картина. С неба на землю  спускается  поток  длиннобородых
стариков, упитанных младенцев,  фруктов,  рогов  изобилия,  сердец,  якорей,
королевских  корон,  церковных  канонов,  а  также  текст,   который   можно
прочитать, если знаешь латынь. Эта  картина  -  единственный  здесь  предмет
роскоши. Кроме нее, в комнате есть белые стены, паркетный  пол  с  шерстяным
ковром, дубовый стол, низкий маленький столик, несколько стульев с  высокими
спинками, диван, высокая книжная полка и распятие.
   Больше ничего и не нужно. Потому что здесь есть нечто другое. Здесь  есть
вид, который можно  наблюдать,  только  если  ты  летчик,  и  который  можно
выносить, только если ты не страдаешь головокружением. Кажется, что квартира
состоит всего лишь из одной, очень большой и  светлой  комнаты.  Со  стороны
балкона - стеклянная стена шириной во всю  комнату.  Через  нее  виден  весь
Фредериксберг, Беллахой и вдали Хойе Гладсаксе. Через нее  проникает,  такой
же белый, как если бы мы были на  улице,  зимний  утренний  свет.  С  другой
стороны большое окно. Через него за бесконечными  рядами  крыш  видны  башни
Копенгагена. Стоя высоко над городом, словно в  стеклянном  колоколе,  мы  с
Эльзой Любинг пытаемся оценить друг друга.
   Она предлагает мне вешалку для шубы. Непроизвольно я снимаю обувь. Что-то
в этой комнате говорит мне, что это надо сделать. Мы  садимся  на  стулья  с
высокими спинками.
   - В это время, - говорит она, - я обычно молюсь.
   Она говорит это с такой естественностью, как будто речь идет о выполнении
комплекса физических упражнений Общества по борьбе с болезнями сердца.
   - Так что вы, сами того не зная, выбрали неподходящий момент.
   - Я увидела ваше имя в письме и нашла ваш адрес в телефонной книге.
   Она снова смотрит на листок бумаги. Потом она снимает  узкие  с  толстыми
стеклами очки для чтения.
   - Трагическое несчастье. Особенно для ребенка. Рядом  с  ребенком  должны
быть и мать, и отец. Это одно из практических оснований святости брака.
   - Господин Любинг был бы рад это слышать.
   Если ее муж умер, я никого не оскорбляю такой формулировкой. Если  же  он
жив, это изящный комплимент.
   - Господина Любинга не существует, - говорит она. - Я Христова невеста.
   Она  говорит  это  одновременно  серьезно  и  кокетливо,  как  будто  они
поженились несколько лет назад, брак их удачен и  обещает  быть  таким  и  в
будущем.
   - Но это не означает, что я не считаю священной любовь между  мужчиной  и
женщиной. Хотя она ведь всего лишь этап на пути. Этап, который  я  позволила
себе пропустить, если так можно выразиться.
   В ее взгляде сквозит нечто похожее на лукавый юмор.
   - Это как перепрыгнуть через класс в школе.
   - Или же, - говорю я, - как стать прямо главным  бухгалтером,  будучи  до
этого простым бухгалтером в Криолитовом обществе.
   Она смеется низким мужским смехом.
   - Милочка моя, - говорит она, - вы замужем?
   - Нет. Никогда не была.
   Мы становимся ближе. Две взрослые женщины, знающие, что это такое -  жить
без мужчин. Похоже, что ей это удается лучше, чем мне.
   - Мальчик умер, - говорю я. - Четыре дня  назад  он  упал  с  крыши.  Она
встает и подходит к стеклянной стене.  Если  бы  можно  было  так  хорошо  и
достойно выглядеть, то стареть было бы одно удовольствие. Я  отказываюсь  от
этой мысли. Сколько труда уйдет хотя бы  на  то,  чтобы  вырасти  на  те  30
сантиметров, на которые она выше меня.
   - Я видела его один раз, - говорит она. - Увидев его,  начинал  понимать,
почему написано, что если не обратитесь и не будете как дети, не  войдете  в
Царствие Небесное. Я надеюсь, что бедняжка-мать найдет путь к Богу.
   - Это случится, только если Бога можно  встретить  на  дне  бутылки.  Она
смотрит на меня без улыбки.
   - Он повсюду. И там тоже.
   В начале 60-х христианская миссия в Гренландии еще имела в себе что-то от
живого нерва империализма. Более позднее время - и особенно авиабаза Туле  -
своими  контейнерами  порнографических  журналов,   виски   и   спросом   на
полупроституцию - перенесло нас с религиозных окраин в пустоту недоумения. Я
перестала чувствовать, как надо общаться с верующими европейцами.
   - Как вы встретились с Исайей?
   - В Обществе я пыталась хотя бы немного способствовать тому,  чтобы  было
больше общения с гренландцами. Наш карьер в Саккаке был, так же как и карьер
Криолитового общества ?Эресунн? в Ивиттууте, закрытым районом. Рабочая  сила
была датской. Единственными гренландцами, которых принимали на работу,  были
уборщики - ?кивфакеры?.  С  самого  открытия  шахты  поддерживалось  строгое
разделение датчан  и  эскимосов.  В  этой  ситуации  я  попыталась  обратить
внимание на заповедь о любви к ближнему. Раз в несколько лет мы принимали на
работу эскимосов для участия в геологических экспедициях.  Именно  во  время
одной из таких экспедиций и погиб отец  Исайи.  Несмотря  на  то,  что  жена
бросила  его  и  ребенка,  он  продолжал  обеспечивать   ее   средствами   к
существованию. Когда правление  назначило  ей  пенсию,  я  пригласила  ее  с
ребенком к себе в кабинет. Так я и встретилась с ним.
   Что-то в слове ?назначило? наводит меня на мысль.
   - Почему была назначена пенсия? Были юридические  обязательства?  Она  на
минуту замолчала.
   - Обязательства вряд ли были. Я не  исключаю  того,  что  прислушались  к
моему совету.
   Я вижу еще одну черту у фрекен Любинг. Силу.  Наверное,  так  же  обстоит
дело с ангелами. Они, наверное,  тоже  оказывают  определенное  давление  на
Господа Бога в раю.
   Я пересела на  стул,  стоящий  рядом  с  ней.  Фредериксберг,  квартал  у
Генфоренингсплас, Бр„нсхой, снег делает все это похожим на деревню. Хайревай
- короткая и узкая улица. Она упирается в  Дуэвай.  На  Дуэвай  стоит  много
машин. Одна из них - синяя ?вольво 840?. Продукция фирмы ?Вольво?  проникает
повсюду. Ведь надо же им иметь средства, чтобы быть спонсором Europe Tour. И
чтобы заплатить тот гонорар, который, как хвастается мой отец, он потребовал
за то, что его сфотографировали.
   - От чего умер отец Исайи?
   - От пищевого отравления. Вы интересуетесь прошлым, фрекен Ясперсен?
   Настал момент, когда  мне  надо  решить,  преподнести  ли  ей  выдуманную
историю или выбрать более сложный путь и  рассказать  правду.  На  низеньком
столике лежит библия. Один из гренландских учителей воскресной школы  миссии
моравских братьев был увлечен рукописями Мертвого моря. Я вспоминаю, как  он
повторял: ?И Иисус говорил:  Не  лгите?.  Я  принимаю  это  воспоминание  за
предостережение.
   - Я думаю, что кто-то напугал его и что кто-то загнал его на ту крышу,  с
которой он упал.
   Она ни на секунду не теряет самообладания. В последние дни  я  общаюсь  с
людьми, которые относятся с величайшим душевным  спокойствием  к  тому,  что
меня больше всего удивляет.
   - Дьявол имеет множество обличий.
   - Одно из них я и ищу.
   - Отмщение - это дело Господа.
   - Осуществление этого правосудия мне представляется очень далеким.
   - Мне казалось, что на первое время есть полиция.
   - Они закрыли дело.
   Она пристально смотрит на меня.
   - Чай, - говорит она. - Я еще ничем вас не угостила. По пути в кухню  она
оборачивается в дверях.
   - Вы знаете притчу  о  талантах?  В  ней  говорится  о  лояльности.  Есть
лояльность по отношению к земному, так же как по отношению  к  небесному.  Я
была служащей в Криолитовом обществе в течение 35 лет. Понимаете?
   - Раз в два или три года общество снаряжало  геологическую  экспедицию  в
Гренландию.
   Мы пьем чай. Из сервиза ?Транкебар? и чайника ?Георг Йенсен?. Вкус  Эльзы
Любинг при ближайшем  рассмотрении  оказывается  скорее  изысканным,  нежели
скромным.
   - Экспедиция летом 1991 года на Гела Альта у западного побережья стоила 1
870 747 крон и 50 эре, половина этой суммы была выплачена в датских  кронах,
половина в ?кап-йоркских долларах?, собственной денежной  единице  компании,
названной по имени предприятия Кнуда Расмуссена в Туле в 1910 г. Это то, что
я могу Вам рассказать.
   Я сижу, опасаясь сделать лишнее движение. Я заставила портниху Рорманн на
Ордрупвай вшить новую шелковую подкладку в мои лайковые брюки. Ей  очень  не
хотелось этого делать. Она утверждает, что тянет в швах. Но я настояла.  Моя
жизнь держится на маленьких радостях. Я  хочу  кожей  чувствовать  сочетание
прохлады и тепла шелка. За это  я  расплачиваюсь  тем,  что  мне  приходится
сидеть  очень  осторожно.  При  движении  вперед  и   назад   по   подкладке
натягиваются швы. В этом  и  состоит  для  меня  небольшая  сложность  этого
разговора. Для фрекен Любинг он более сложен. Есть  истина,  которая  звучит
примерно так - не скрывайте свои чувства; она это знает, и это на нее сейчас
накладывает определенные обязательства.
   - Я пришла в Криолитовое общество в 1947 году. Когда 17 августа фабрикант
Вирл сказал мне: ?Вы будете получать 240 крон в месяц, бесплатный обед, и  у
вас будет трехнедельный отпуск?, - я  ничего  не  сказала.  Но  про  себя  я
подумала, что, значит, все правда. Посмотрите на птиц небесных. Они не сеют.
Разве Он не должен был о тебе позаботиться. В конторе ?Грен и Витске?, где я
до этого работала, я получала 187 крон в месяц.
   Телефон стоит у входной двери. О нем можно  сказать  две  вещи.  То,  что
вилка выдернута из розетки, и то, что у телефона не лежит  ни  блокнота,  ни
записной книжки, ни карандаша. Я заметила это, когда вошла. Теперь я начинаю
понимать, что она делает с разными  телефонными  номерами,  которые  все  мы
записываем на стене, или на тыльной стороне ладони или же предаем  забвению.
У нее замечательная память на цифры.
   - С тех пор, насколько мне известно, никто не имел  оснований  жаловаться
на отсутствие великодушия и открытости со стороны руководства. А если что  и
было не так, это исправили. Когда  я  начала  работать,  у  нас  было  шесть
столовых. Столовая для рабочих, столовая для конторских  служащих,  столовая
для мастеровых, столовая для  начальников  отделов,  главного  бухгалтера  и
бухгалтеров, столовая для научных  сотрудников,  работающих  в  лабораторном
здании, и столовая для директора и членов правления. Но все изменилось.
   - Это был, наверное, результат вашего влияния? - предположила я.
   - У нас в правлении было несколько политиков. В то время среди прочих был
Стайнке. Поскольку то, свидетелем чего я стала, было против моей совести,  я
пошла к нему - 17 мая 1957  года,  в  16  часов,  в  тот  день,  когда  меня
назначили главным бухгалтером. Я сказала: ?Я ничего не  знаю  о  социализме,
господин Стайнке. Но понимаю так, что  в  нем  есть  общие  черты  с  идеями
религиозного братства первых христиан. Они отдавали  то,  что  у  них  есть,
бедным и жили друг с другом как братья и сестры. Как, господин Стайнке,  эти
идеи можно примирить с существованием шести столовых??. Он  ответил  цитатой
из библии. Он сказал, что Божие Богу, а кесарево кесарю. Но через  несколько
лет осталась одна столовая.
   Наливая чай, она пользуется ситечком, чтобы в чашки не попали чаинки. Под
носиком чайника кусочек хлопчатобумажной ваты, чтобы чай  не  проливался  на
стол. У нее  внутри  происходит  нечто  подобное.  Ее  угнетает  непривычная
необходимость отфильтровывать то, что не должно ко мне просочиться.
   - Мы ведь  есть  -  были  -  частично  государственной  организацией.  Не
наполовину  государственной,  как   Криолитовое   общество   ?Эресунн?.   Но
государство было представлено в правлении и имело 33, 33% акций.  Финансовые
отчеты были также всегда открыты. Со всего снимались копии на старой  бумаге
для копирования. - Она улыбается. - На той, которая была  похожа  на  старую
туалетную  бумагу,  номер  00.  Часть  финансовых  отчетов   просматривалась
Ревизионным управлением, организацией, которая с 1 января  1976  года  стала
называться  Государственная  ревизионная  служба.  Сложности  возникали  при
сотрудничестве с частными предприятиями: ?Шведским акционерным обществом  по
добыче алмазов?, акционерным обществом ?Греенекс?,  позже  с  ?Гренландскими
Геологическими Изысканиями?. Некоторые сотрудники работали на пол -  или  на
четверть ставки. Это затрудняло написание отчетов. И ведь была  определенная
иерархия. Она  должна  быть  на  любом  предприятии.  К  некоторым  разделам
финансового отчета даже я не имела доступа. Мои отчеты переплетались в серый
молескин, на котором были вытеснены красные буквы. Они хранятся  в  сейфе  в
архиве. Но существовал также небольшой секретный бухгалтерский отчет. Ничего
удивительного в этом нет. На большом предприятии иначе быть не может.
   - ?Они хранятся в архиве?. Вы используете настоящее время.
   - Я вышла на пенсию два года назад. С тех  пор  я  являюсь  консультантом
компании по бухгалтерскому учету.
   Я делаю последнюю попытку.
   - Финансовый отчет об экспедиции летом 1991 года, в нем  было  что-нибудь
особенное?
   На секунду мне кажется, что я приблизилась к ней. Потом фильтры встают на
место.
   - Я не уверена в своей памяти.
   Я последний раз пытаюсь нажать на нее. Эта попытка  бестактна  и  заранее
обречена на провал.
   - Можно посмотреть архив? Она только качает головой.
   Моя мать курила сделанную из старой гильзы трубку. Она никогда не  лгала.
Но если она хотела скрыть правду, она чистила трубку, брала в  рот  то,  что
было вычищено из трубки, говорила mamartoq - прекрасно, и потом делала  вид,
что не в состоянии говорить. Скрывать - это тоже искусство.
   - Разве не трудно, - спрашиваю я, надевая туфли, - было женщине  отвечать
за финансы большого предприятия в 50-е годы?
   - Господь был милостив.
   Я думаю про себя, что Господь в лице  Эльзы  Любинг  получил  эффективный
инструмент для осуществления своего милосердия.
   - Что навело вас на мысль о том, что мальчика преследовали?
   - Снег на крыше, откуда он упал. Я видела  следы.  У  меня  есть  чувство
снега.
   Она устало смотрит прямо перед собой. Неожиданно  становится  заметна  ее
старость.
   - Снег - это воплощение непостоянства, - говорит она. - Как в книге Иова.
   Я надела шубу. Я не знаток библии. Но к клейкой поверхности нашего  мозга
прилипают иногда странные обрывки усвоенного в детстве.

***

   - Да, - говорю я. - И воплощение света правды. Как  в  Откровении  Иоанна
Богослова: ?Его голова и волосы были белы как снег?.
   Вид у нее измученный, когда она закрывает за мной дверь. Смилла Ясперсен.
Дорогая гостья. Зануда. Когда Смилла покидает вас, над вами голубое небо и у
вас прекрасное расположение духа.
   В тот момент, когда я выхожу из дома на Хайревай, переговорное устройство
начинает скрипеть.
   - Будьте так добры, вернитесь.
   У нее  хриплый  голос.  Но  это,  должно  быть,  из-за  этого  подводного
устройства.
   Итак, я еще раз еду на лифте. А она еще раз встречает меня в  дверях.  Но
ничто не остается таким, как было прежде, как где-то говорит Иисус.
   - У меня есть одна привычка, - говорит  она.  -  Когда  я  сомневаюсь,  я
открываю наудачу библию. Чтобы получить совет. Маленькая игра между Богом  и
мной, если хотите.
   У  другого  человека  такая  привычка  была  бы  похожа  на   те   мелкие
спорадические функциональные расстройства, которые возникают  у  европейцев,
когда они много бывают в одиночестве. Но не у нее. Она никогда  не  остается
одна. Она замужем за Иисусом.
   - Только что, когда вы закрыли дверь,  я  открыла  книгу.  Это  оказалась
первая страница Откровения Иоанна Богослова. Которое  вы  вспоминали.  ?Имею
ключи ада и смерти?.
   Некоторое время мы смотрим друг на друга.
   - Ключи ада и смерти, - говорит она. - Как далеко вы готовы пойти?
   - Испытайте меня.
   Еще в течение минуты в ней происходит борьба.
   - В подвале виллы на  Странбульвар  находятся  два  архива.  В  первом  -
финансовые отчеты и корреспонденция. Туда приходят сотрудники, бухгалтеры, я
сама, иногда начальники отделов. Во  второй  архив  попадают,  пройдя  через
первый. Там  хранятся  отчеты  по  экспедициям.  Некоторые  минералогические
пробы. Одна стена целиком занята топографическими картами. Штатив с  кернами
породы - пробами породы размером примерно с зуб  нарвала.  В  принципе  туда
можно входить только с разрешения правления или директора.
   Она поворачивается ко мне спиной.
   Я понимаю всю значительность  этого  момента.  Она  собирается  совершить
нарушение правил - несомненно, одно из немногих за ее жизнь.
   - Я, конечно, не могу сообщить вам, что все двери в здании можно  открыть
одним ключом. Или что вот тот ключ  ?аблой?,  висящий  на  доске,  открывает
входную дверь.
   Я медленно поворачиваю голову. За мной, на маленьком медном крючке, висят
три ключа. Один из них ?аблой?.

***

   - В самом  здании  нет  сигнализации.  Ключ  от  архива,  находящегося  в
подвале, висит в сейфе в офисе. В сейфе электронный замок и шестизначный код
- дата, когда я стала главным бухгалтером. 17.05.57. Этот ключ подходит и  к
первому, и ко второму помещению.
   Она поворачивается и подходит к окну. Я думаю, что  вот  эта  близость  -
самое тесное ее соприкосновение с другим человеком.
   - Вы веруете?
   - Не знаю, в вашего ли Бога.
   - Это не имеет значения. Вы веруете в божественное?
   - Иногда по утрам бывает  так,  что  я  не  верю  даже  в  то,  что  сама
существую.
   Она второй раз за этот день смеется. Потом она поворачивается и отходит к
своей панораме.
   Когда она находится на  полпути  к  окну,  я  засовываю  ключ  в  карман.
Кончиками пальцев убеждаюсь в том, что подкладка Рорманн,  хотя  бы  в  этом
кармане, цела.
   Потом я ухожу. Вниз я спускаюсь по лестнице. Если  все  это  божественный
промысел, то, в первую очередь, хочется  узнать,  насколько  непосредственно
вмешательство. Например, сам ли Господь Бог,  увидев  меня  на  Хайревай  6,
сказал ?пусть свершится?, и оно свершилось. Через одного из его  собственных
ангелов.
   Поворачивая за угол и выходя на Дуэвай, я держу в руке  шариковую  ручку.
Мне захотелось записать на тыльной стороне ладони номер  одной  машины.  Это
уже не актуально. Когда выхожу на угол, никакой машины уже нет.

10

   - ?Из праха ты вышел?.
   Однажды, когда мы охотились на люриков, появились  кречеты.  Сначала  это
были лишь две точки на горизонте. Потом показалось, что  утес  рассыпался  и
поднялся в небо. Когда взлетает  миллион  люриков,  все  вокруг  на  секунду
темнеет, как будто в одно мгновение снова наступила зима.
   Мать охотилась на кречетов. Кречеты пикируют со скоростью 200  километров
в час. Как  правило,  она  попадала.  Она  стреляла  никелированными  пулями
небольшого