е  открыл  от
изумления.
   - Что, - с вызовом смотрела она на немую сцену в исполнении  Алексея,
- скажешь, что это не так?!
   - Ты дура, - сообщил Кис. - Я думал, ты умнее.
   Александра  растерялась.  Ему  показалось  вдруг,  что   она   сейчас
заплачет. Но ему не было ее жалко - Кис был зол.
   - Прекрасно, - сказал он, - ты во всем отлично разобралась. Все так и
есть: я, как паук, жду первую попавшуюся в  мою  сеть  муху!  И,  будучи
пауком кровожадным, собираюсь из  нее  выпить  кровь!  Причем  всю,  без
остатка, - он приблизил свое лицо к Александре, - до последней капли, до
донышка, - прошептал он, с наслаждением вонзая свой взгляд в ее глаза, в
которых неожиданно промелькнули удивление и испуг. - И ты  -  моя  муха,
моя жертва. Такой расклад тебя устраивает?
   Принесли их заказ, и  они  замолчали,  пожирая  друг  друга  глазами:
жесткий,  почти  плотоядный  взгляд   паука-Киса   боролся   с   обычным
надменно-холодным взглядом Александры, за которым она из  последних  сил
пыталась спрятать свою неуверенность.
   - Итак, ты в лапах паука, сопротивление бесполезно. Так  что  колись.
Тимур за тобой ухаживал - ты его отвергла?
   - Кто тебе сказал?
   - Не твое дело. Отвергла? Или уступила?
   - Я его ненавидела.
   - Это я знаю... За что? За то, что уступила его домогательствам?
   - Я?! Ему? Ты в своем уме?
   - Значит, отвергла. И чем он тебе не приглянулся?
   - Всем! Он, он... - Александра не находила слов. - Он негодяй!
   - Значит, ты успела с ним неплохо познакомиться.  Студент,  слушающий
лекции в аудитории, не может  сказать  о  преподавателе,  годяй  он  или
негодяй. Каким же это образом ты с ним настолько сблизилась?
   Александра выбила из пачку сигарету и прикурила, молча поглядывая  на
Киса сквозь дым.
   - Я жду, - холодно поторопил ее тот.
   - Он приглашал меня... - послушно ответила  Александра.  -  Он  начал
ухаживать за мной. Он ждал меня после лекций, он приносил  мне  цветы...
Он приглашал меня несколько раз в ресторан...
   - И ты согласилась с ним пойти?
   - Я еще не знала тогда, что это за чудовище... Мне  он  не  нравился,
мне  не  нравилась  кафедра  марксизма-ленинизма  -  на  таких  кафедрах
порядочных людей не водилось по определению...
   - Но ты с ним ходила в ресторан?
   - Да.
   - Почему, если он тебе не нравился?
   - Не хотелось ссориться.  Во-первых,  он  был  очень  мил  и  вежлив.
Во-вторых, среди преподавателей этой кафедры лучше не иметь врагов.
   - Следовательно, однажды он сделался не мил и не вежлив... Так?
   Александра грустно кивнула.
   - Отвяжись от меня, Кис. Не лезь в душу, - попросила она. - Я его  не
убивала, если это тебя интересует.
   - Не отвяжусь. И буду сам судить, убивала ты его или нет.
   Александра до сих пор не  прикоснулась  к  заливному  из  осетрины  и
только сейчас, после этих  слов  Киса,  склонилась  к  тарелке  и  стала
ковырять рыбу вилкой.
   Кису показалось, что она плачет, вернее, пытается сдержать слезы. Ему
было жалко ее, но в то же время он чувствовал, что с этой женщиной иначе
нельзя - она из тех, кого нужно брать силой...
   Интересно, в постели тоже? О, они бы тогда подошли друг  другу,  ведь
Кис как раз такой садомазохист, который умеет все это  делать  так,  как
надо... Ах, еще как умеет! Он бы ей показал, он бы ей...
   - И однажды что-то произошло между вами, - напирал он. - Что?
   - Он пригласил меня к себе домой,  -  не  отрывая  глаз  от  тарелки,
проговорила Александра. - На  чашечку  кофе...  Сказал,  что  ему  нужно
серьезно поговорить со мной о моем будущем.
   - И он попытался соблазнить тебя... Или изнасиловать? Он  повел  себя
грубо, да? И все эти разговоры оказались только предлогом...
   - Нет.  Он  действительно  заговорил  о  моем  будущем.  Которое  ему
представлялось таким образом: я становлюсь  его  любовницей,  а  он  мне
обещает - в обмен на клятву  в  моей  верности  -  квартиру  и  карьеру.
Загранпоездки, престижное распределение... Стоял на коленях.
   - Ты отказалась...
   - Категорически.
   - И тогда он попытался...
   - Бог мой, ты что, под столом там сидел?
   - Конечно, ты меня не заметила? Все видел, все знаю.
   - Тогда чего ты ко мне привязался, раз знаешь?
   - До чего ты глупа, Саша. Глупая, самоуверенная девчонка. Да я старый
и умный, я жизнь знаю и людей насквозь вижу!  И  потому  мне  совершенно
ясно, что  Тимур  попытался  уложить  тебя  принудительно  в  постель...
"Чашечка кофе"! Неужели ты поверила?
   - В том возрасте я еще верила. Я была очень молодая и  глупая...  Как
Ксюша.
   - Ему это удалось?
   Саша, так и не проглотив ни кусочка, отодвинула от  себя  тарелку,  и
официант, давно наблюдавший за  их  столиком,  тут  же  подскочил,  унес
остатки закуски и принес горячее.
   Саша демонстративно занялась своим  шашлыком.  Она  тщательно  жевала
кусочки мяса и избегала смотреть на Киса.
   Кис разлил красное грузинское вино по бокалам.
   - Знаешь что? - сказал он. - Давай выпьем за тебя.
   - Почему это?
   - Ты не хочешь? Зря. Тогда давай выпьем за меня.
   Право, он ее не будет уговаривать. Только начни - она тут  же  станет
ломаться и строить из себя неприступную  хозяйку  ледяной  горы  -  была
такая игра в его детстве...
   -  Такой  тост  тебе  нравится?  За  Алексея  Кисанова,  человека   и
детектива. Чтобы у него всегда все получалось, чтобы  ему  сопутствовала
удача и любовь красивых девушек! А? Хороший тост?
   - Отличный! -  вдруг  улыбнулась  Александра.  -  Будь  здоров,  Кис,
человек и детектив.
   - Всенепременнейше, - пообещал Кис. - Значит,  ему  удалось  затащить
тебя в постель... - полуутвердительно произнес он.
   - Частично. - Александра открыто посмотрела ему прямо в глаза. -  Раз
тебе уж непременно надо знать все, слушай...
 
*** 
 
   Ксюша нерешительно замерла.  Реми  сидел,  не  шевелясь,  закопавшись
куда-то в ее воротник. Он вроде бы не собирался переходить к  дальнейшим
действиям, удовлетворившись двумя едва коснувшимися ее шеи  поцелуями  и
выдохом в ухо: "Мое сокровище..."
   Ксюша не знала,  как  к  этому  относиться.  Она  так  и  не  решила,
последовать заклинаниям сестры или настоять на своем.  Вот  так  всегда:
Сашкин авторитет давит, и Ксюша делает  наперекор  тому,  что  чувствует
сама - как тогда, со всей этой придумкой с убийством... Ей следовало раз
и навсегда усвоить, что необходимо поступать так, как хочешь и  считаешь
нужным сама, лично! Но чего она хотела и считала нужным? Вот в чем  была
загвоздка!
   Ксюша хотела, чтобы она не успела  даже  подумать,  чтобы  у  нее  не
оставалось ни времени, ни желания  взвешивать,  что  и  как  она  должна
делать и чего она хочет...
   А пока Реми был еще чужой. Вернее, его тело было  еще  чужим.  А  для
близости и даже для желания близости - должно быть родным.  Иначе  Ксюша
не может к нему даже прикоснуться...
   И чтобы оно стало родным, нужно время - как Сашка этого не  понимает!
Нужно сначала привыкнуть к губам, шее, рукам... Потом к ключицам, видным
из-под расстегнутых пуговиц рубашки.  К  темным  волоскам  на  груди.  К
запаху вспотевших подмышек  -  к  здоровому,  пряному,  терпкому  запаху
мужского тела... А Саша говорит - подчинись... Нет, в самом деле, что за
глупость! Реми - совсем не такой, как думает сестра. Она-то думает,  что
все мужчины одинаковы, а вот и не правда! Саша считает, что она со своим
умом и опытом все знает, но она ошибается! Реми не такой! В нем  нет  ни
малейших признаков нетерпения, он зарылся в ее волосы и смирно,  хоть  и
шумно, дышит в их шалаше... И даже теперь, когда Ксюша, сидя у  него  на
коленях, осторожно, словно пробуя холодную воду ногой, целует его в ямку
между загорелыми ключицами, а потом, все так  же  невесомо,  прикасается
губами чуть пониже, там, где видны  первые  волоски  на  груди,  -  даже
теперь у него совершенно блаженный взгляд - взгляд, который не просит  и
не вопрошает ничего, а просто наслаждается тем, что ему дают...  Правда,
его руки, держащие Ксюшу за спину, сделались горячи и влажны, но Реми не
шелохнулся. Он, ровно в  противовес  Сашкиным  заклинаниям,  предоставил
себя в распоряжение Ксюши! И только откровенно балдел  от  ее  пока  еще
робких, пока еще пробных ласк...
   Это ей так понравилось, что она даже осмелела и расстегнула еще  одну
пуговицу на синей рубашке, что так шла к его глазам. Реми убрал  руки  с
ее спины - то ли понял,  что  они  сделались  обжигающе  горячи,  то  ли
испугался, что против его воли, рефлекторно руки станут сжимать ее тело,
- но убрал. Он свесил их вдоль тела и закрыл глаза, пробормотав: "Хорошо
бы дожить до завтра..."
   Ксюшу эти слова тронули и  как-то  даже  развеселили,  что  ли...  Во
всяком случае, ей вдруг сделалось легко, напряжение пропало. Обняв  Реми
за шею, она дотянулась до его твердого,  с  легким  намеком  на  ямочку,
подбородка,  на  котором  и  запечатлела  поцелуй.  Прислушалась  -   ей
нравилось ощущать эти волны, которые вызывали в теле Реми  ее  действия!
Снова прикоснулась губами, уже  уверенней,  и  снова  с  удовлетворением
ощутила, как каменеет его тело, твердеют колени, на которых  она  сидит,
как напрягаются мышцы живота... Пристроившись  поудобнее,  поближе,  она
дотянулась  до  крепких  мужских  губ  и  осторожно,  сложив  свои  губы
трубочкой, растолкала их и впилась в их середину. Реми тихо застонал.
   В Ксюшу словно бес вселился - эта игра, в которой она властвовала над
мужчиной, ей  нравилась.  Она  целовала  его  рот  на  все  лады,  всеми
известными и с  ходу  изобретенными  способами,  прислушиваясь  к  тихим
стонам и прерывающемуся дыханию Реми. Она была дирижером этого оркестра,
она была сочинителем этой упоительной музыки...
   Рубашка Реми уже была расстегнута до ремня брюк, и Ксюшины прохладные
щеки терлись о его грудь и живот, купались в  темных  волосках,  и  Реми
несколько раз импульсивно хватал ее, сжимая в объятиях, желая притянуть,
опрокинуть на себя, но каждый раз усилием воли разнимал руки, прятал  их
за спину, еще дальше - за спинку кресла, и только глаза  его  туманились
сладостной мукой... За эти мгновенья  он  был  готов  отдать  весь  свой
сексуальный опыт предыдущей жизни.
   Когда ее тонкие, нежные пальчики нашли его соски, он не выдержал.  Он
схватил Ксюшу за кисти и сильно сжал их. Он еле дышал.
   - Все, - сказал он, - хватит, садистка. Не то я тебя изнасилую.
   Ксюша не понимала, что с ней происходит, - ей было больно  от  хватки
железных пальцев Реми, но она промолчала, более того, ей  это  доставило
удовольствие; ей нравилось, что он в ее  власти,  ей  хотелось  его  еще
помучить, чтобы он снова умирал, едва дышал и вскрикивал...
   Не вынимая своих  кистей  из  его  рук,  крепко  их  державших,  она,
вызывающе блеснув глазами,  наклонилась  и  проказливо  лизнула  Реми  в
грудь.
   В следующее мгновение она оказалась на кровати, и Реми бешено  срывал
с нее одежду.
   - Я предупреждал, что я тебя изнасилую! - рычал он.
   - Нет, это я тебя изнасилую, - кричала Ксюша  и  рвалась  расстегнуть
ремень на его брюках. - Меня нельзя насиловать, я фригидна!  Слышишь,  -
смеялась она, - я думала, что я фригидна!
   - Ты не в ту сторону ремень расстегиваешь! Дай, я сам!
   - Кто кого насилует! - возмутилась Ксюша, встав над ним во весь  рост
на кровати и подбоченясь. Реми поднял на  нее  глаза,  вдохнул  и  забыл
выдохнуть, прихватив руками пах, словно его ударили. - Нет, это  я  буду
тебя раздевать! - заявила Ксюша и склонилась к Реми.
   - Не трогай! Не трогай меня! Иначе... О, негодница, что  ты  со  мной
делаешь!.. Ах ты, маленькая ведьма, я тебе сейчас покажу! Я тебе  сейчас
объясню, кто из нас мужчина, я тебя сейчас...
 
*** 
 
   Тимур стоял перед креслом Александры на коленях. Ранняя пролысина  на
макушке была прямо перед  ее  глазами,  и  ее  мучило  искушение  в  нее
плюнуть. Ее мутило от отвращения. Она выдернула свои ладони, которые  он
умоляюще держал в своих неприятно-мягких  больших  руках,  и  попыталась
встать, отпихивая его от своих колен.
   - Ты не должна так со мной поступать, Александра, - бормотал он, - ты
просто не подумала! Не надо мне отказывать, не принимай сейчас  решения,
подумай хорошенько! Вся карьера, Сашенька, все твое будущее сейчас вот в
этих самых руках. - Он протянул ей под  нос  свои  ладони  и,  помедлив,
опустил их на ее бедра. - Не прогоняй меня, моя красавица, не  надо.  Я,
знаешь, человек самолюбивый, темперамент  у  меня  восточный,  лучше  не
делай этого...
   И он опустил плешивую голову ей в колени, шумно вдохнув ее запах.
   Саша снова предприняла попытку встать, сбрасывая  с  себя  вспотевшие
ладони и плешивую голову. Тимур не пускал, удерживая руки на ее  ляжках,
только лицо свое поднял, посмотрел на нее неожиданно холодно и  произнес
- очень спокойно и очень внятно:
   - Я же сказал - не делай этого!
   Александра оттолкнула от себя это лицо  обеими  руками  и  попыталась
шагнуть. Но Тимур вскочил на ноги и перегородил ей дорогу.
   - Не уходи, - попросил он еще раз, но в голосе его уже  звучали  ноты
ярости. - Не уходи так. Это бесчеловечно. Я так нуждаюсь в тебе...
   Саша молча отстранила его и пошла к двери.
   Но она до нее не дошла. Взлетев в воздух, она оказалась  на  плече  у
Тимура, как мешок. И мешок этот был сброшен на постель.
   Он даже не стал ее раздевать. Он не ласкал ее, не целовал, не пытался
хотя бы блузку расстегнуть, нет!  Запустив  руки  под  юбку,  он  быстро
стащил с нее трусики и, раздвинув силой ее ноги, попытался овладеть ею.
   Ее спасло "техническое"  обстоятельство  -  Тимур,  пытавшийся  силой
войти в нее, причинял ей страшную боль. Саша закричала.
   Тимур замер и испуганно посмотрел на Сашу. Пожалуй,  ему  не  удастся
удовлетворить свое желание с женщиной, которая так не хочет его...
   Во всяком случае, не удастся без помощи крема. Торопливо и равнодушно
бормоча слова утешения и извинения, Тимур суетливо  слез  с  Александры,
чтобы пойти за  кремом  в  ванную,  и  она  с  ненавистью  и  брезгливым
отвращением наблюдала, как он запутался в спущенных до щиколоток  трусах
и брюках, как он содрал их с себя, бросив комом на пол, и почти  побежал
в ванную, и его длинный голый пенис болтался меж ног...
   Она вскочила, одернула юбку и, схватив со стула  сумку,  бросилась  к
двери. Трусики ее так и остались в квартире Тимура на память ему об этой
встрече...
   Захлопывая дверь, она мельком увидела его недоуменное лицо, в котором
проступала  неожиданно-детская  обида,  висящий  край  помятой  рубашки,
жалкие, голые, волосатые ноги...
 
*** 
 
   - Ну что, понравился  тебе  рассказ  с  подробностями?  -  с  вызовом
спросила Александра Киса, который слушал ее внимательнейшим образом,  не
сводя с ее красивого  лица  глаз,  любуясь  гневом,  раздувавшим  ноздри
тонкого носа, и черными молниями, блиставшими в загадочных глазах...
   - Очень даже. Я страдаю вуаеризмом .
   - Рада доставить тебе удовольствие,  -  съязвила  она.  -  Теперь  ты
доволен? Теперь ты оставишь меня в покое?
   - Нет.
   - Почему?
   - Ты мне нравишься. Неохота с тобой  расставаться.  Я  тебе,  правда,
карьеру не предложу, к тому же  ты  ее  уже  сделала...  А  вот  сделку,
пожалуй, могу предложить.
   - Какую еще сделку? - нахмурилась Александра.
   - Такую: ты мне рассказываешь, как ты убила Тимура и куда дела папки,
а я постараюсь тебя выгородить. В конце концов, моих  заказчиков  убийца
особенно и не интересует - им главное вернуть компромат...
   - Я его не убивала.
   - Ага, и папки не видела.
   - И даже не знаю, о чем речь.
   Кис посмотрел на нее. Поди разбери,  правду  говорит  или  нет!  Лицо
непроницаемое, усталое, печальное...
   - Тимур собирал досье на крупные политические и финансовые  фигуры...
Что, впрочем, почти одно и то же... Компрометирующие материалы он должен
был передавать своим  хозяевам,  и  материалы  эти  предназначались  для
шантажа... После убийства Тимура они пропали.
   - Впервые слышу.
   - После окончания университета ты встречалась с Тимуром?
   - Никогда.
   - Врешь.
   Молчит оскорбленно. Глазки опустила, прямо святая невинность!
   - Ты с ним встречалась как минимум у Андрея...
   - Ну и что?
   - Так и не ври! Вы  праздновали  выход  статьи,  написанной  тобой  в
поддержку марки Версаче. Кто тебе ее заказал?
   - Мне статьи не заказывают! Я свободная журналистка!
   -  Кончай,  Александра,  дудеть  в  дуду.  Теперь  у  нас   свободных
журналистов не осталось. Те, кто  свободен,  -  те  уже  свободны  и  от
профессии, а те, кто в профессии остался, - те...
   - Что ты в этом понимаешь?!
   - Я тебе уже сказал, я старый и мудрый. За последние  пару  лет  наши
мафии  укрупнились,  вобрали  в   себя   всякую   мелочь,   уплотнились,
структурировались и пустот вокруг себя не оставили... Это раньше,  когда
наши криминальные группировки кишмя кишели, как бактерии  в  питательной
среде, - раньше был хаос, и были  лакуны,  не  охваченные  их  влиянием.
Теперь мы перешли в эпоху солидных мафиозно-государственных  структур  -
капиталы их тоже  укрупнились,  сферы  влияния  возросли  вертикально  и
горизонтально...
   - Слушай, - с иронией перебила его Александра, - я  сейчас  за  тобой
записывать начну, а потом плагиатом займусь - в статье использую!
   Кис только снисходительно улыбнулся ей в ответ, но сбить себя не  дал
и продолжил:
   - ...и, как это  ни  странно,  повысилась  их  компетентность  -  они
поднаторели  не  слабо  за   последние   пару-тройку   лет   в   области
политического маркетинга, политических интриг, создания имиджа... А  все
это, моя дорогая, делается через средства массовой информации! И не надо
думать, что это понимаешь только ты! Масс-медиа для политика - все равно
что нефть для коммерсанта: именно там делаются баснословные капиталы!  И
в таком раскладе, какой мы имеем нынче  в  нашем  невероятном  обществе,
свободных журналистов просто не может быть! Раньше был  коммунистический
надзор, теперь - денежный и  криминальный.  Не  продашься  за  деньги  -
припугнем силой. Больно смелый, не боишься -  припугнем  детьми,  женой,
семьей... Кто ж тут устоит, Саша? Никто, и уж  конечно,  не  ты,  слабая
женщина... Они тебе хорошо заплатили или припугнули?
   - Заплатили, - едва слышно ответила Саша.
   - Ну и что ты так переживаешь? Подумаешь, написала статью  о  хорошем
модельере, который и так пользуется популярностью, причем заслуженной, и
следовало только чуть-чуть поддержать его престиж...
   - Я его терпеть не могу, вашего Версаче!  -  воскликнула  раздраженно
Александра. - У него дешевый вкус нуворишей! И  эти  все  наши  политики
приблатненные, которые вчера рэкетом мелких лавок занимались, а  сегодня
лезут своими грязными лапами страной руководить, - это как раз мода  для
них, в угоду им: что вкус, что цены! Отврат! Тогда как у нас  есть  свои
модельеры - талантливые,  оригинальные,  русские,  наконец!  Чувствующие
национальный характер! Нет бы вложить  деньги  в  молодые  отечественные
таланты, хотя бы в такого гения нашей моды, как Корсаков,  -  куда  там!
Они на говенный носовой платок от  этого  итальянского  выскочки  готовы
потратить больше, чем вся  пенсия  голодной  старухи!  Они  свои  деньги
вкладывают в иностранные банки и в иностранные товары, - а  на  то,  что
страна гибнет,  ими  разоренная,  им  глубоко  наплевать!  -  горячилась
Александра. - Они как были, так и  остались  -  уголовники,  насильники!
Изнасиловали страну для своей утехи и бросили, беспомощную, подыхать  за
дальнейшей ненадобностью...
   Кис любовался ею. Хороша, как все-таки  она  хороша!  И  в  праведном
гневе - прекрасна! Щеки разрумянились, глаза блестят... И умница к  тому
же. Тонкая,  умная,  интеллигентная  девочка.  Эх,  если  бы  она  могла
обратить на Киса свое благосклонное внимание... Да,  видно,  не  судьба.
Куда уж тут, "благосклонное", когда он ее к  стенке  прижимает,  допросы
учиняет - это никому не понравится...
   - Это кт