Директор водил
гостей по усадьбе; все восторгались прекрасными домами,
крытыми оцинкованным железом ("Товар фондовый, -
посмеиваясь, удивлялся директор, - как попал к нам,
неизвестно; в конституции записано "можно", а на словах
больше предпочитают "нельзя"; у нас прибыль хорошая, хотели
открыть музыкальную школу, договорился с пенсионерами,
педагогами из города, те согласились приехать, обратился
наверх - "нельзя"; хотели открыть клинику, нашли пенсионеров
врачей, на общем собрании решили построить им квартирку при
новой больнице, поехал в город - "нельзя"!).
   А потом директор привел писателей в огромный транспортный
парк, представил гостям маленького голубоглазого, очень
быстрого человека, оглядел его любовно и сказал: "Это наш
транспортный гений. Если бы не он, все планы бы завалили.
Истинный талант, живет по замечательному принципу "время -
деньги" или же, на наш манер: "Хочешь жить - умей
вертеться".
   Правдолюбец, сторонник степенности, враг шустрости
смущенно улыбался, пожимая плечами. "И сюда проникла
зараза".
   ...Степанов научился "вертеться", когда путешествовал по
миру; первый раз он столкнулся с такого рода необходимостью,
когда ему надо было попасть на антифашистский съезд
писателей в Латинской Америке, а лететь туда можно было
только через Париж, на "Эр Франс". Французы тянули с визой;
тогда он купил билет, сел на самолет и в аэропорту Орли
получил без всякого труда (экономика диктует свои законы
политике, "Эр Франс" нужны перевозки, компанию не интересует
партийная принадлежность того, кто платит деньги за билет,
компанию интересует профит, иначе будет забастовка,
нестабильность, кризис) транзитную визу на семьдесят два
часа, ибо пассажир должен иметь гарантированную возможность
состыковать свои рейсы. Однако же самолета в Буэнос-Айрес
не было, точнее, все места проданы, и Степанов отправился в
городской полицейский комиссариат, заполнил обязательные
анкеты, представил три фотографии и получил вид на
жительство. Он мог теперь провести здесь месяц; улетел,
впрочем, через пять дней, как только подошла очередь на
рейс...
   Сегодня он тоже вертелся достаточно долго, пока наконец
не вышел на Жюля Вернье, профессора экономики, который
занимался проблемами биржи; знал, как говорили, все обо всех
финансистах; напрямую к нему позвонить нельзя было; на
Западе люди весьма подозрительно, а порою со страхом
относятся к тем, кто прилетел из Москвы, нужен гарант,
личные связи, будь они трижды неладны, а, впрочем, нечего
бурчать на самого себя и на весь мир, мы же уговорились:
"Хочешь жить - умей вертеться..."
   В отличие от Москвы здесь, как правило, встречи с
иностранцами назначали не дома, а на службе или же в кафе,
за стаканом минеральной воды, в том случае, понятно, если
собеседник не был фирмач, который угощает обедом, но при
этом берет у официанта счет, который оплачивает ему
компания; всякий перспективный контакт стоит того, чтобы
выставить бутылку вина, кусок мяса и салат, в будущем может
окупиться сторицей.
   ...Жюль Вернье оказался маленьким лысым толстяком,
страдающим одышкой; по- английски он говорил с чудовищным,
явно не французским акцентом и до того правильно, что
Степанов только диву давался такому разобщению фонетики и
морфологии.
   - Мистер Степанов, мне объяснили предмет вашего интереса.
Вы нащупали одну из самых интересных тем мировой литературы;
если вы сможете понять причинность связей, историю и
будущее, сопряжение золота с политикой, вы напишете
поразительную книгу.
   Он достал дешевую сигару, откусил кончик, сплюнул,
поморщился; Степанов обратил внимание на зубы профессора,
они были темно-желтыми, как у старого-престарого коня;
отхлебнул минеральной воды и утверждающе поинтересовался:
   - Вы уже ужинали?
   - Да. А вы?
   - Я не ужинаю. Иначе лопнет брюхо, я толстею по неделям,
не то что по месяцам, хотя стараюсь ограничивать себя в еде.
   - Французы - страшные антикитайцы, - улыбнулся Степанов.
- Те предлагают ужин отдать врагу, а вы предпочитаете поесть
на ночь...
   - Животные спят после еды, отчего же не следовать
естеству? - Профессор пожал покатыми, округлыми плечами и
тяжело, с хрипом закашлялся, затянулся сухим сигарным дымом.
- Вы предпочитаете телевизионное шоу "Спрашивайте -
постараемся ответить".
   - Поначалу введите, пожалуйста, в существо проблемы.
   - Извольте... Итак, что такое биржа? Когда задумана?
Кем? Отчего? Началась, полагаю я, с того, что голландцы
научились выращивать такие тюльпаны, каких не знал мир.
Красотою надо дорожить - то есть продавать по самой высокой
ставке. И вот в Амстердаме в тысяча шестьсот сороковом
году, кажется, появилась биржа тюльпанов, да, да, именно
так. Ее создание было продиктовано чисто человеческой
потребностью в гарантии, хоть какой-то, сугубо
относительной, но тем не менее гарантии, без которой
немыслимо экономическое развитие общества. Я, Питер ван дер
Гроот или же Матильда Нилестроль, или же черт с дьяволом,
выращиваю тюльпаны, я должен быть уверен, что мой труд не
пропадет даром, я должен знать, что продам мои тюльпаны по
заранее зафиксированной цене и цена эта, что бы ни
случилось, не упадет к тому моменту, когда мои тюльпаны
вырастут. Сколько бы тюльпанов ни произвел мой сосед, я
убежден, что договор, заключенный на бирже, гарантирует хлеб
и кров мне и моей семье. Следовательно, по первоначальному
замыслу, биржа была местом сделки не на произведенный товар,
но на обязательство произвести товар. И ту биржу я считал и
продолжаю считать разумным инструментом хозяйствования...
Однако биржа в Голландии сложилась не сразу, это не было
изобретением гения от экономики, это был поиск тяжкий и
рискованный, потому что в течение тридцати лет спекулянты
взвинчивали цены до тысячи процентов за одну луковицу;
тюльпаны приводили страну на грань бунта, экономического
краха, гражданской войны... Впрочем, нет, тогда, как и
сейчас, в Нидерландах нет граждан, там были и есть
подданные... Но в Голландии уже в то время существовал
первый в мире банк векселей, были пущены в обращение первые
акции Нидерландской ост-индской компании, то есть там
существовали экономические предпосылки для упорядочения
хаоса торга... Смысл акций этой компании заключался в том,
чтобы производители и спекулянты не следовали за скачками
цен, не зависели от жуликов; заранее оговаривалась твердая
цена, я же говорю, начиналось все во благо прогресса. Если
хотите, тюльпановая биржа была неким планирующим органом на
товар - впрок, на определенный период... Я также могу
считать разумной Чикагскую и Нью-Йоркскую биржи, созданные в
середине прошлого века, это были целенаправленные биржи -
зерно и скот... Тут уже, однако, смысл заключался не в
гарантии цены, а в логике ценообразования. Отсюда цена на
хлеб и мясо навязывалась миру; знаете ли, американский
менталитет, страсть к первооткрывательству, желание
доминировать везде и во всем... Но тогда цены образовывать
было легче, на земле жил всего один миллиард людей, а ныне
каждые пять дней рождается больше миллиона. За последние
полстолетия, кстати говоря, человечество получило такой
объем знаний, который был накоплен им за предыдущую тысячу
лет. Но это так, заметки на полях, нотабене... Вопрос
заключается в том, к чему мы пришли ныне. В чем смысл
сегодняшней биржи? Ее теперешний смысл ужасен, ибо это
продажа бумаг... Запомните, пожалуйста, расхожий термин
нынешней биржи "комодити"... Знаете, что это такое?
   - Серия товаров? - спросил Степанов.
   Вернье отхлебнул воды, глаза его сделались колючими.
   - Мне сказали, что вы полный профан в биржевых делах...
Видимо, что-то вы все же знаете, если вам знакомо понятие
"комодити"... Может, вы и про тюльпановую биржу знали
раньше?
   Степанов легко солгал:
   - А вот про это я услышал впервые.
   - Так вот, ныне биржи продают "комодити", это
благословенная биржей спекуляция, хуже, чем спекуляция, это
смертельный покер - либо миллион, либо пуля, которую надо
пустить себе в лоб, если проиграл ставку. В восьмидесятом
году нынешнего века реального золота, которое можно было
купить и продать, существовало что-то около тысячи шестисот
тонн, а на биржах Лондона, Штатов и в Цюрихе "комодити" на
золото было куплено на восемьдесят тысяч тонн, можете себе
представить?! Таким образом, биржа ныне стала местом, где
проходит купля и продажа бумаг, то есть несуществующего!
Если раньше производитель тюльпанов страховал свой труд у
серьезных торговцев, то ныне между садоводом и тем, кто
финансирует производство, стоит от двадцати до сорока
посредников, то есть, пока товар идет от производителя к
потребителю, цена на него возрастает от двадцати до сорока
процентов - по количеству спекулянтов-прилипал, играющих на
бирже... Вам это внове?
   - Кое-что слышал, но ваша концепция внове мне. Спасибо,
мистер Вернье... Я бы хотел просить вас объяснить мне
значение ряда терминов, расхожих на бирже... И не просто
объяснить их суть, но проиллюстрировать, если можно, как
биржа увязана с политикой...
   - Но это же яснее ясного! Каждый из сорока посредников
имеет связи! Нельзя жить вне связей в мире бизнеса, а
особенно биржи... А связь-это цепь, замыкающаяся на том
человеке, который - корыстно или по-дружески или исходя из
соображений карьерных - может оказывать влияние на
политические решения... Археолог Шлиман, открывший Трою,
некоторое время жил в Санкт-Петербурге, играл на бирже и
купался в роскоши, потому что имел широчайшие связи в
правительственных кругах, подсказывая те или иные ходы
министрам; проекция на прошлое в политике ценится более
высоко, чем упражнения футурологов... Политики боятся
нового, им удобнее жить по британскому принципу аналогов...
   - Что означает биржевой термин "рулетка"?
   - Это гангстеризм, игра на риск, это не серьезно...
   Степанов не удержался:
   - Мистер Вернье, у вас очень странный английский -
правильный, но акцент явно не французский...
   - Немецкий, мистер Степанов, немецкий, я немец, Вернье -
мой псевдоним, по правде я Пике, колбасник, и платит мне
деньги Аксель Шпрингер... Нет, нет, я не разделяю его
убеждений, просто он платит так хорошо, что у меня остается
время и на то, чтобы написать ему пару обзоров, и на свои
книги...
   - Почему вы живете в Париже?
   - Но коммент, - отрезал Вернье, - как говорят
американские президенты, этот вопрос я не комментирую...
   - Обзоры Вернье мы читаем, - заметил Степанов, - они
умные...
   Вернье улыбнулся.
   - Давайте ваши вопросы, отвечу с удовольствием... Между
прочим, вы знаете, что вашего Распутина охраняли две службы:
тайная полиция, конечно же, но лучше всего - частные
детективы банков. Те берегли его как зеницу ока, он же
влиял на политиков... Назревал путч... Механика заговора
прочитывается абсолютно...
   - А биржа может иметь отношение к заговору?
   - Непосредственное... Только, ясное дело, не так, как
пишут коммунистические пропагандисты...
   - А как они пишут? - поинтересовался Степанов. - Мне не
доводилось читать книги коммунистических пропагандистов о
бирже...
   Вернье крякнул.
   - Вы хороший собеседник, и мне приятно рассказывать вам,
потому что умение заинтересованно слушать утеряно
человечеством, сплошные вулканы, все самовыражаются, а за
душой ни черта нет, изрыгают мятую вату... Вы спросили про
связь биржи с политикой... Докажу на примерах... Только
все же выпьем кофе, а?
   - И немного "пастис". Я угощаю.
   - Вы мой гость.
   - Мы с вами оба гости Парижа, а я уже получил гонорар за
книгу, вы пока еще нет.
   - Мне говорили, что русские обижаются, когда им
предлагают стол по немецкому счету: каждый платит за
себя...
   - Не то чтобы обижаются... Не очень это понимают.
   - Ну, хорошо, платите, согласен. И слушайте, что я вам
стану рассказывать... Итак, я дилер...
   - Что такое "дилер"?
   - Крупный биржевой воротила с хорошими связями...
Допустим, хозяин одной из крупнейших корпораций, который
заседает в наблюдательном совете своего концерна вместе с
братом вице-президента или племянником государственного
секретаря или с мужем личной стенографистки
премьер-министра, сообщает дилеру, что ему точно известно:
через три месяца два дня и восемь часов в какой-то
африканской республике, богатой серебром, будет свергнуто
правительство и вместо президента "икс" сядет новый
президент, "мистер игрек", который пообещал в благодарность
за то, что я, президент корпорации, и мои контакты в том или
ином правительстве приведем его к власти, продавать мне
серебро или олово или бананы, которыми богата его страна, по
ценам, которые угодны моему концерну. Ясно?
   - Пока да.
   - Отлично. Только внимательно следите за логикой
развития моей мысли... Получив гарантии сильных мира сего,
что через три месяца два дня и восемь часов к власти придет
"игрек", финансист вызывает своего дилера - на каждого из
них в картотеке разведок мира и концернов есть подробнейшие
досье - и предлагает ему начать одну из игр: либо "шорт",
либо "лонг"...
   - Вот теперь я перестал что-либо понимать.
   Вернье удовлетворенно кивнул.
   - Если бы вы и это поняли, я бы уверился в том, что вас
сюда прислало ЧК... Что такое "шорт"? Это игра на короткое
время и в стремительно точном времени... - Я начинаю игру
на понижение...
   - Не понял.
   Вернье снова кивнул.
   - "Мистер игрек" подписал со мною, главой концерна,
тайный контракт, по которому он взял на себя обязательство
продавать мне серебро или бананы, к примеру, по пятьдесят
долларов вместо двух тысяч за единицу, по которой сейчас
идут акции этого товара, принадлежащие какой-то другой
корпорации. По моей команде мой дилер начинает продавать
акции на серебро или бананы за тысячу девятьсот долларов.
Мои люди организовывают прессу - в газетах появляются статьи
о предстоящем крахе тех компаний, которые вложили свои
сбережения в акции серебра, бананов или сосисок, какая
разница, во что! - рассердившись вдруг, резко заключил
Вернье. - Начинается паника, цены катастрофически падают,
все продают "горящие" акции, цена доходит до тысячи
долларов... Продают "комодити", то есть бумаги, заметьте
это себе. Я, шеф концерна, который смог купить "мистера
игрек", затаившись; жду; мои дилеры на страже. И, как
только получаю сообщение, что "игрек" победил, мои дилеры на
всех биржах мира начинают стремительно скупать "горящие"
акции по тысяче долларов. Скупают тотально, делая меня
монополистом товара. Сбив поначалу цену с двух тысяч до
тысячи, я-то был уверен, что стану получать от "игрека"
реальный товар, а не бумаги, и не за тысячу долларов, а за
пятьсот. А дело моих дилеров снова взвинтить цену - теперь
уж под царствующего "мистера игрек". Словом, с каждой
единицы товара я получил пятьсот долларов прибыли. А когда
взвинчу цену, моя прибыль составит полторы, две тысячи за
единицу товара. Это сотни миллионов долларов чистого
барыша, если не миллиард... При этом, понятно, я заранее
тайно, через третьих лиц скупил весь реальный товар у
"мистера игрек" по пятьсот долларов, то есть стал реальным
хозяином товара заранее. Риск? Да, бесспорно. В случае,
если "игрек" не придет к власти, я могу оказаться если и не
банкротом, то позиции в мире бизнеса потеряю.
   - Действительно, сюжет поразителен.
   - Это не сюжет, мистер Степанов, это жизнь, а она всегда
трагедийна. Проследите, как танцевали акции многих компаний
накануне переворота в Чили. Или проанализируйте, как ртутно
скакали цены на акции Родезии накануне прихода к власти
национального правительства; за спиною, если так можно
выразиться, этих скачков стояли кланы, интересы которых
тайны, могущественны и не управляемы никем, кроме двух-трех
стариков, страдающих язвенной болезнью или гипертоническими
кризами...
   - Очень интересно проследить связи между людьми,
втянутыми в кровавую игру, я это имел в виду, когда говорил
про сюжет...
   - Тогда есть сюжет почище... Интересы политиков и
банкиров сплетаются еще более явственно - при всей тайности
предприятия, - когда начинается игра на повышение.
   - А это как?
   - Это так: я ставлю на того же "мистера игрек". Как и в
случае "шорт", я знаю, что он придет к власти двадцать
пятого мая в девять утра, именно утром, ибо я должен начать
игру на бирже в тот момент, когда "игрек" сядет к микрофону
в президентском дворце, в кресло, залитое кровью убитого
предшественника, и обратится к нации со словами поздравления
по поводу избавления от тирании коммуниста "икса" или
националиста "зета", или правого экстремиста "даблью".
Понятно, я поставил условием прихода "игрека" к власти то,
что в течение ближайших двух лет он не будет продавать свое
серебро или марганец ни одной корпорации, но возьмет в
Международном валютном фонде кредит под будущий товар из
расчета две тысячи пятьсот долларов за единицу товара. Я
заранее подписываю договор с "игреком" о том, что он будет
лишь мне продавать товар через два года за пятьсот долларов.
И я начинаю через своих дилеров взвинчивать цену. Начинаю
покупать за тысячу долларов, тысячу двести, тысячу
четыреста... Начинается бум, все кидаются покупать акции,
которые пошли в цене... "Игрек" взял власть. Товар никому
не продает, только мне. И через два года я пускаю на бирже
акции "игрека" по моей, монопольной цене.
   - Мистер Вернье, мне было очень интересно слушать вас,
многое прояснилось, спасибо... Последний вопрос... Один
наш с вами коллега, точнее говоря, одна - речь идет о
журналистке, выдвигает версию возможной связи концерна
Дигона с делом Грацио... Как вы относитесь к такого рода
допуску?
   - Эту журналистку зовут Мари Кровс, не так ли? Дело в
том, что эта версия не столько ее, сколько моя, во-первых.
Я выдвинул ее месяца четыре назад, когда мы были неразлучны
с Мари, во-вторых. И, в-третьих, эта версия базируется не
на допуске, но на тех фактах, которые я вам открывать не
намерен.
   - Почему?
   - Да потому, что мне жаль вас. Вас уничтожат, если
узнают про то, что вы знаете. Меня, впрочем, тоже, поэтому
молчу.

                         30

   15.10.83 (19 часов 49 минут)

   - Он мелкий, трусливый сластолюбец, - очень тихо сказала
фрау Элизабет Пике доктору Кроллю. - Я прожила с ним
девятнадцать лет, видела его в разных переплетах... Все те
годы, что мы были вместе, я, в сущности, ждала, когда он
попадет в Лапы какой-нибудь бабенки. Дети - ни Мари, ни
Ганс - не верили мне, любили его больше, чем меня, потому
что он хороший актер... Теперь наконец они убедились в моей
правоте, теперь они со мною...
   - Но карты говорят, что он был искренен с вами, - сказал
доктор Кролль, тронув длинными пальцами с обгрызанными
ногтями червового туза. - Впрочем, я готов посмотреть по
старогерманскому раскладу, рейнский вариант незаменим в
такого рода коллизиях... Вы родились в маленькой деревне,
что спускалась по ущелью к берегу Рейна, не правда ли?
   - Да, именно там, - ответила Элизабет Пике, и большие
красивые глаза женщины сделались испуганными, а потому
беззащитными. - Мне говорили, что вы знаете все про тех,
кто к вам приходит, но я не могла представить, что вы можете
угадать даже место рождения...
   - Это просто, - отрезал доктор Кролль. - Я настроился на
вас, я выполняю свою работу, фрау Пике, причем весьма
высокооплачиваемую, я раскрепостил мои магнитные поля и
отдал вашим полям свою энергию. Я даже увидел сейчас, какой
была ваша деревня: всего двадцать, тридцать дворов, не
более того; лишь два или три новых дома, остальные старого
типа, с деревянным каркасом, очень много красной герани в
окнах, разве я не прав?
   - Да, - женщина завороженно кивнула, - у нас в деревне
было всего три новых дома, вы совершенно правы...
   Доктор Кролль неторопливо раскидал карты, отбросил семь
последних в сторону, закурил, сожалеюще заметил:
   - Вы еще любите его? Или карта лжет?
   - Не знаю. Иногда ненавижу, но порой мне, в сущности,
жаль его...
   - А как быть с трефовым королем, что подле вас?
   - Это другое.
   - Ну, хорошо, и чт