сценарий, роман или репортаж для коммунистической газеты.
   - Если бы вы не поняли главного, синьор Руиджи, - ответил
Степанов, - вряд ли ваша жена так внезапно занедужила бы.
Да и потом, видимо, бестактно задавать вопрос: когда и кто
смог вас испугать так, что вы простили гибель Франчески?..
Я готов продолжить наш разговор на улице, если вы опасаетесь
вести его в доме, где могут быть вмонтированы чужие уши.
   - Осторожнее рулите по нашим дорогам, - ответил Руиджи со
странной усмешкой, - они очень узкие, а наши водители -
лихачи. Желаю вам доброй ночи и счастливого творчества...

   "Ну и что? - подумал Степанов. - Ну и пусть этот самый
Дон Баллоне узнает про то, что я иду по следу. Это даже
хорошо. Только надо успеть надиктовать и отправить домой
информацию, которая уже собрана. Правда складывается из
крупинок знания, поиск истины - преодоление ступенек, но не
лестницы всей целиком, сразу, с наскока; такого не бывает,
даже слово для этого специальное изобрели - волюнтаризм...
Видимо, я начал не с того конца... Мне надо найти список
тех, кто участвовал в съемках последнего фильма Руиджи, на
котором погибла Франческа Сфорца... Порою осветитель скажет
больше, чем режиссер, который после смерти Франчески
поселился на роскошной вилле в самом аристократическом
районе Швейцарии... Пенсия... Какая пенсия у режиссера?
Расскажите Хабибулину... Кто это мне сказал? Ах, да,
толстая барменша в Шереметьево, господи, когда же это было?!
Почему время дома так разнится от того ощущения минут, когда
самолет приземляется на чужбине? С точки зрения логики это
необъяснимо, но правда! Все действительное разумно, все
разумное действительно, ай да Гегель! А вот как эту
философскую концепцию в приложении к разности ощущения
времени вычислить на ЭВМ? Да, - спохватился, Степанов, -
сейчас надо позвонить в Гамбург, черт с ним, что поздно,
извинюсь перед Максом, но только он один может помочь...
Нужен список всех, кто видел Франческу в последние дни,
во-первых, и еще очень нужно узнать, кто продал эту виллу
Софи и Руиджи".

   В одиннадцать двадцать он кончил разговор с Гамбургом,
записал все адреса и телефоны в свою растрепанную книжку,
посмотрел по справочнику, где находится итальянское
консульство в Лугано, нашел телефон своего римского
издателя. "Позвоню утром, попрошу послать телекс в здешнее
консульство, трехдневную визу для туристов итальянцы дают
сразу же, на месте, без запроса в их МИД". Вышел на
набережную; террасы, где вечером стояли сотни столиков,
вынесенные из баров и "ристоранте", были пусты, гасили свет,
ежедневный праздник окончился; в пиццерии "Дон Карло" возле
стойки толпились несколько мусорщиков; Степанов попросил
налить двойное виски без воды и льда, выпил, ощутил запах
дымка, самогонки бы шандарахнуть, которую Зубаниха в былые
времена гнала на Плещеевом озере: осенние рассветы там
тяжелые, выпь кричит тревожно, даль видна словно бы на
сислеевской картине, как сквозь папиросную бумагу, туман
слоится, зримый, близкий, цветом похожий на церковные
благовония, клубящиеся в храмах, господи, как домой хочется,
сил нет!
   - Еще виски, - сказал Степанов и повторил прекрасное
итальянское "прего" - "пожалуйста"; истинно требовательная
вежливость; когда же мы начнем по телевидению давать уроки
этики? Петр когда-то начал это, а потом не до того было, да
и Петра погубили, а сейчас самое время, ведь так собачимся,
стыдоба сплошная; отсутствие внешней культуры отнюдь не
всегда компенсирует культура внутренняя, право...
   - Двойное? - спросил бармен, с интересом разглядывая
Степанова.
   - Только так.
   - Синьор - американец?
   - Русский.
   Бармен присвистнул.
   - О-ля-ля, вы первый русский, которого я вижу в жизни!
Мой отец был у вас в плену, говорил, что в России живут
очень хорошие люди, давали докуривать сигареты, не били и
угощали своим хлебом черного цвета...
   - Бывало, - согласился Степанов. - Здоровье вашего
папы...
   - Памяти папы, - поправил его бармен. - Он умер.
   - У нас в России говорят: пусть земля ему будет пухом.
   - Я не очень-то хорошо знаю английский... Что значит
"пухом"?
   - Ну, чтоб ему было мягко лежать...
   - Спасибо, синьор, теперь я понял... Вы здесь по делу?
   - Да.
   - А кто вы по профессии?
   - Литератор.
   - Пишете статьи в газеты?
   - Это тоже... Вы здесь давно?
   - Семь лет... Швейцария - устойчивая страна, валюта
стабильна, бизнес идет хорошо, особенно летом, масса
туристов, пицца - именно их пища, дешева и голод утоляет...
   - Ваша пиццерия, наверное, дорого стоила?
   - Да, я вколотил в нее все свои сбережения... Раньше
здесь был бар, дохленький бизнес, на кофе денег не сделаешь,
люди хотят дешево перекусить, и чтоб с национальным
колоритом...
   - А почему прежний владелец продал бар?
   - Старик... Немец... Он был одинокий, нацист...
Знаете, что есть "оппель", называемый "Аскона"?
   - Не знаю.
   - Это благодарность городу за то, что во время войны
Гитлер отправлял сюда на лечение своих раненых летчиков:
никаких бомбежек, еды хватало, девки бесплатные... Нет,
сейчас-то они знают рынок, я говорю о войне... А старик был
одинокий, трудиться надо от темна до темна, официанты
требуют большой оплаты с оборота, а мы работаем семьей.
   - Кто оформил вам купчую? Адвокат?
   - Это у него был адвокат, у синьора Лоренца, а я просто
взял да и принес деньги. Когда есть наличные, адвокат не
очень-то нужен.
   - Где вы совершили купчую?
   - В префектуре, двадцать минут времени, с этим у
швейцарцев легко, только в Италии мучают бумажками и
надувают на каждом шагу, такие уж мы люди...
   Степанов усмехнулся.
   - Это непатриотично - бранить свой народ...
   - Почему? Наоборот. Непатриотично закрывать глаза на
плохое, детям будет жить страшно, люди должны говорить о
своих недостатках открыто...

   ...В девять часов утра Степанов был в префектуре.
   В девять двадцать он получил новый адрес бывшего
владельца виллы "Франческа" синьора Жовенти.
   В десять сорок синьор Жовенти проводил Степанова до двери
своей квартиры на виа Комунале, пожелав ему хорошего
путешествия.
   Свою виллу, которая раньше называлась "Натали", он продал
адвокату римской кинопродукции "Чезафильм" синьору Ферручи.
   Степанов сел в машину и полистал свои записи; все
сходилось; именно адвокат Ферручи защищал Дона Баллоне,
когда тот был вызван в суд по делу о Франческе Сфорца.

                      67

   Цепь (иллюстрация № 5). 22.10.83

   ...О полете Мари Кровс на Сицилию, в Сиракузу, к Стефану
Ричардсу, профессору истории Гарвардского университета,
поселившемуся после выхода на пенсию в Италии, ЦРУ узнало
через семь минут после того, как она положила трубку
телефона, договорившись с американцем о часе и месте
встречи.

   ...Через час в филиал ЦРУ, обслуживающий шестой флот США
в Средиземном море и базирующийся в Палермо и Катании "под
крышей" страховой компании "Иншурэнс интернешнл", ушла
шифровка, в которой службе предписывалось организовать
запись разговора профессора Ричардса и Мари Кровс.

   ...Поэтому в маленьком зале пиццерии "Лас Вегас", где
Ричардс назначил Мари свидание, в тот самый час, когда она
приехала туда, уже находились три техника ЦРУ с портативными
аппаратами, которые записали весь их разговор.

   ...Расшифрованная запись беседы отправлена была в Лэнгли
немедленно.
   "Кровс. Профессор, я благодарна за то, что вы столь
любезно прервали работу над своей книгой и нашли для меня
время.
   Ричардс. Это грех - не откликнуться на просьбу такой
очаровательной дамы. Выкладывайте, что там у вас, я
постараюсь ответить на вопросы.
   Кровс. Вы занимались мафией...
   Ричардс. Я занимаюсь ею, так точнее.
   Кровс. Простите... Вы занимаетесь мафией... А меня
интересует все, связанное с делом Грацио, с гибелью его
жены, с поиском Шора, который, правда, больше ничего уже не
может искать, и с загадочным убийством Витторио, бывшего
телохранителя Грацио...
   Ричардс. Вы хотите писать об этом?
   Кровс. Да.
   Ричардс. Сколько вам лет?
   Кровс. Двадцать девять.
   Ричардс. Надоела жизнь?
   Кровс. Наоборот. Я очень ее люблю, поэтому и хочу
выступить в печати.
   Ричардс. Это патетика... Вас уничтожат, если вы сейчас
тронете болевые точки синдиката, мисс Кровс. После того,
как произойдет нечто, а оно, видимо, должно произойти,
публикуйте, но не раньше...
   Кровс. Вы же не боитесь публиковать свои статьи о
синдикате?
   Ричардс. Еще как боюсь, мисс Кровс... Еще как...
Причем я пишу историю, а не сегодняшний день... Историку
вообще опасно соваться в сегодняшний день, это как жернова,
слепые и направленные, перемелят - муки не останется...
Потом я старый, я уже отжил, мой страх особого рода, я боюсь
не за тело, а за то, что осталось нереализованным в башке,
вот чего я боюсь. Что будете пить?
   Кровс. Пожалуйста, не сердитесь, но я всегда плачу за
себя сама, я закажу воды.
   Ричардс. А я выпью пива... Хорошо, мы с вами обсудили
ситуацию. Теперь к делу... Вы слышали про Маттеи?
   Кровс. Конечно... И знаю про Дона Баллоне, и
догадываюсь о его роли в гибели Маттеи, о тех нефтяных
королях Далласа, которым он помогал...
   Ричардс. Мисс Кровс, я американец, следовательно, я
патриот своей страны. Я готов обсуждать тайны нефтяного
бизнеса Далласа в связи с гибелью Энрике Маттеи, но лишь на
основании документов... Я ими не располагаю. Поэтому я
буду говорить только о фактах... Вы правы, у Дона Баллоне
есть свой интерес в Америке, да, действительно, его бизнес в
Штатах защищает адвокатская контора Барри Дигона, но это не
доказательство... Я упомянул имя Маттеи ассоциативно, мисс
Кровс... Маттеи был личностью, как и Грацио... Синдикат не
устраивают личности, способные принимать самостоятельные
решения, без консультации с главой семьи, боссом всех
боссов... Здесь, кстати, нельзя не учитывать и чисто
итальянский аспект вопроса... Я допускаю мысль, что на
первых порах мафия помогала Грацио... Но, состоявшись, став
Доном Грацио, он понял, что все эти "боссы всех боссов"
-лишь гири на его ногах... Этого ему не простили, но тем не
менее не могли не считаться с ним... Вы правы, личность
телохранителя Витторио любопытна, он, между нами говоря, был
садовником Дона Баллоне, а его племянница, кстати, у нее
другая фамилия, помогает кухарке Баллоне на его вилле в
Ницце... Из Сицилии он перевез ее во Францию, здесь он
только отдыхает, работает в Ницце. Допускаю ли я убийство
Грацио? Да, вполне. Грацио поднялся против американского
финансового капитала в Гаривасе, он повел себя безрассудно,
видимо, отказался от компромисса. Чтобы понять, был ли он
убит и кем, необходимо знать, что ему предлагали люди Дигона
и Моргана во время последнего раунда переговоров. Без этой
информации вы слепы, мисс Кровс... Да, я тоже склонен
полагать, что Анжелика фон Варецки и смотритель ее виллы
были устранены мафией, работа сделана топорно, слишком
поспешно, значит, у синдиката нет времени на тщательно
спланированную комбинацию... Почему? В чем секрет? Не
знаю... Хотите прокричать лишний раз про то, что мафия -
синдикат убийц? Кого это удивит? Важно найти пружины
действа, разыгранного ими в Торремолинос и здесь, в
Палермо... Конечно, убирают свидетелей... Но зачем
понадобилось покушение на Шора? Что это дает? Придет же
другой инспектор, и он будет исследовать те самые данные,
какими располагал Шор... Я не вижу здесь логики.
   Кровс. После устранения Шора дело Грацио передано не его
коллегам, а секретной полиции, мистер Ричардс...
   Ричардс. Ого! Почему я не знаю об этом?
   Кровс. Потому что я привезла эту информацию из
Пресс-центра, она поступила туда за полчаса до моего
вылета...
   Ричардс. Это любопытный факт...
   Кровс. Вы можете назвать имя племянницы убитого
Витторио?
   Ричардс. Ее зовут Анна Гуираджи... Но она с вами не
станет разговаривать... Или скажет то, что ей предпишут
сказать... Клан Баллоне отличает жесточайшая дисциплина,
все построено на примате ужаса перед казнью за слово,
оброненное даже случайно... Ни одного звука без санкции
старшего, ни одного слова с чужими, знать только то, что
тебе положено... Нет, нет, вы взялись не с того конца... Я
назову вам фамилию фрау Дорн... Она, мне кажется, не
связана с синдикатом... Вы не пробовали встречаться с нею?
Только у нее есть сведения о последних переговорах Грацио с
американскими банковскими группами, которым он наступил в
Гаривасе ногою на мозоль...
   Кровс. Неужели Грацио был сильнее Дигона? Моргана?
   Ричардс. Он был моложе их... Смелее... Трезвее. Потом
не забывайте, Грацио - выразитель "западноевропейской
тенденции" в бизнесе. Это новое качество здешней экономики,
весьма тревожащее неких финансистов в Штатах, особенно после
того, как подписан "проект века", так справедливо называют
газопровод Тюмень - Западная Европа. Могу вам сказать, но
не для публикации, что Грацио через третьи фирмы во многом
содействовал реализации этого проекта, поставленного на
грань срыва из-за жесткой политики администрации Белого
дома... Видимо, Гаривас переполнил чашу терпения старцев с
Уолл-Стрита...
   Кровс. И возникли головорезы Баллоне?
   Ричардс. Докажите, мисс Кровс. У меня нет фактов, я
историк, а не журналист... Докажите..."

   Через пять часов после того, как беседу изучили в Лэнгли,
в сицилийский филиал ЦРУ была отправлена шифротелеграмма,
где содержалось указание срочно подготовить "материалы" о
последних переговорах Грацио - Дигона - Труссена в
"необходимом для успешного продолжения операции "Коррида"
ключе". Предлагалось также тщательно продумать, каким
образом передать эти "материалы" Кровс или Степанову. Срок
для выполнения этого задания был до смешного краток -
двадцать четыре часа.
   Шеф филиала ЦРУ при шестом флоте США ответил в Лэнгли,
что не видит возможности выполнить задание руководства в
столь сжатые сроки без ущерба для успеха предприятия.
   Ответа на его паническую телеграмму не последовало,
поскольку Майкл Вэлш поручил провести комбинацию Джону Хофу,
как наиболее мобильному офицеру ЦРУ в Западной Европе с
весьма сильной агентурой не только в Центральной Европе, но
и на Сицилии.

                        68

   23.10.83 (9 часов 31 минута)

   Шор очнулся, будто кто-то зло толкнул его кулаком в
плечо; голова кружилась, но мысль была ясной. Он открыл
глаза и тут же зажмурился от страха, потому что увидел
склоненные над собою лица; глаза людей были насторожены;
кожа казалась пергаментной, вся в морщинах, как у вампиров;
халаты были до того закрахмаленными, жесткими, что Шору
сразу же вспомнился день, когда его, мальчишку еще, везли на
каталке по коридору клиники после удаления миндалин. Горло
рвало болью, и пятна его крови страшно расползались на таких
же крахмальных жестких халатах сестер милосердия. Здесь
сейчас были одни мужчины; что им от меня надо, пусть
склоняются над своими жертвами в операционной, там нужны
крепкие руки, а тут тебя окружают странные тикающие приборы,
на которых постоянно подрагивают безжизненные бело-зеленые
линии, повторяющие ритм работы твоего сердца и легких, тут
должны быть женщины, ведь они сама нежность, ах, отчего я не
женился, надо жить реальностью, а не тем, что создало
юношеское воображение; счастье обязано быть простым,
маленьким, теплым, близким, а ты искал прекрасную даму, как
же всех нас обманывает литература! Кому я нужен сейчас
здесь, в этой клинике, кому? Этим чертовым врачам я
интересен лишь как экспонат, со мною было что-то страшное, я
даже боюсь вспоминать, что, но и сейчас ощущаю теплый запах
бензина и крик ужаса, когда автомобиль гнался за мною, а я
убегал от него, петляя, как заяц, по пустой улице; я помню
номер, он врезался в мою память, я все время - и в бреду -
помнил его, поэтому меня должны добить, не имеют права
оставить теперь в живых, сказал себе Шор, потому что номер -
это звено в цепи... Я должен притвориться мертвым... Но
нельзя было притвориться мертвым, потому что работают
аппараты, на которых бело-зеленые линии, они ведь не
позволят соврать, они же не люди...
   Он закрыл глаза, затаился, мечтая о том, чтобы врачи
поскорее ушли, а потом испугался, что сразу же после того,
как за ними мягко закроется дверь, сюда прошмыгнет кто-то
безликий, достанет из кармана шприц, воткнет иглу ему в руку
и он умрёт, они же обязаны доделать то, что не получилось;
нет, я не имею права молчать, подумал Шор, этого ни в коем
случае нельзя делать...
   - Что со мною было? Я упал затылком? - прошептал он,
удивленно вслушиваясь в звук своего осевшего, слабого
голоса. - Какой сегодня день?
   Один из врачей склонился над ним еще ниже; Шор увидел
зубы - прокуренные, очень длинные; глаза были холодные, хотя
человек силился изобразить улыбку; она показалась Шору
гримасой ненависти.
   - Все хорошо, - сказал врач. - Вы победили смерть...
Теперь вы вне опасности...
   - И смогу ходить?
   - Да.
   - Я очень боюсь одиночества, - сказал Шор. - Можно
сделать так, чтобы здесь поселилась сиделка? Я оплачу...
Это за мой счет...
   - Рядом с вами постоянно сиделка, - врач снова растянул
рот.
   Неужели это улыбка, подумал Шор, а может, у него
врожденный дефект лица, бывает, что после инфекции,
перенесенной в детстве, не срабатывают мускулы, косоротие,
так, кажется, называют это специалисты или не специалисты,
один черт, у меня голова кружится, как бы снова не
провалиться в темноту; ты не имеешь права терять сознание,
тогда уж ты наверняка погиб, что делать, а? Боже
всемилостивейший, спаси и сохрани, ведь я один, совсем один
и никому нельзя верить, кругом враги, я обречен...
   Врач обернулся к своим коллегам; он провел рядом с Шором
три бессонные ночи, сотворил чудо, глаза его излучали
счастье; никакого косоротия не было, лицо исполнено
благородства, правда, усталое и отекшее, камни в почках.
   - Слава богу, - шепнул врач, - теперь ему нужен покой,
поздравляю вас, коллеги, вы сделали невозможное...
   Врачи на цыпочках двинулись к выходу. Шор почувствовал
удушье, оттого что не знал, как ему поступить. Можно
закричать, чтобы сюда немедленно приехал Матэн, пусть, в
конце концов, рядом с ним дежурит Папиньон, неужели они не
понимают, что ему не позволят жить те, кто гнался за ним на
темной улице, как за зайцем, только бы сшибить на всем ходу,
раздавить, превратить в теплое месиво... Нет, сказал он
себе, надо молчать, пусть они уйдут, я буду ждать, этот
косоротый пришлет сестру, они так всегда поступают, ну,
вспомни же, сколько раз ты сидел в больничном коридоре,
когда тебе надо было допросить человека, и умолял врачей
позволить войти в палату к тому, в ком ты был заинтересован,
будь то жертва или преступник, Матэн наверняка уже сидит за
стеной, и Папиньон рядом с ним, но ведь они уйдут, им
скажут, что нужен покой, а у тебя никого нет, кого можно
позвать, кто бы приготовил тебе кислый морс и поил из чашки,
подложив руку под затылок, расколотый надвое тяжелой
постоянной болью, ах, отчего мы начинаем думать об
одиночестве, когда остаемся совсем одни, лицом к лицу со
смертью?! Если бы я смог найти Эриха, все было бы иначе,
нет ничего прекраснее дружбы братьев, особенно когда папа и
мама живут поврозь, кто, как не брат, самый близкий тебе
человек на земле, кто, как не он, будет сидеть рядышком день
и ночь и не сомкнет глаз, и подложит ладонь под затылок, а
еще лучше под шею, как хорошо, когда родной человек держит
тебя за шею и не дает пролиться каплям на грудь, это так
неопрятно, когда еда пачкает белье, хочется сразу принять
ванну, а как ты пойдешь туда, если руки и ноги не слушаются
тебя, в гипсе, огромны и неподвижны... Ждать... Надо ждать
и ни в коем случае не позволить себе уснуть, мне нельзя
спать, я должен дождаться Матэна или Папиньона, они сделают
все, чтоб спасти меня... Только б этот косоротый доктор не
объявил журналистам, что я пришел в себя... Ах, зачем я с
ним говорил?! Но ведь я сказал, что упал затылком! Кто
этому поверит, настоящая хитрость должна быть бес