Вощанов, которого по такому случаю сдернули с поста.  Ценой
немалых усилий Хусаинову удалось выследить, схватить за пуговицу и доставить
на место действия Жбана - следственный эксперимент без следователя в суде не
котировался.  Иванов  тем  временем   обеспечил   понятых   и   основательно
прокомпостировал  им  мозги,  чтоб  не  выкинули  какого-нибудь   номера   в
неподходящий момент2. Вовремя вспомнили об освещении.  Место  действия  было
довольно темновато, и следовало обеспечить свет достаточной мощности,  чтобы
защита потом не придралась. Собравшись, двинулись к месту.
   После многочисленных формальностей Жбан, обращаясь почему-то в камеру,  а
не к подозреваемому, задал наконец главный вопрос:
   - Итак, гражданин Гринберг, укажите еще раз, куда именно вы выбросили нож
после убийства.
   - Сюда, - Гринберг указал в темноту провала.
   - В эту шахту?
   - Да.
   Иванов  с  Хусаиновым  переглянулись.  Подозреваемый  вколотил  последний
гвоздь в собственный гроб.
   - На этом съемка прерывается, - провозгласил Жбан,  -  для  подготовки  к
извлечению из шахты предметов.
   Вощанов выключил камеру и, сняв ее с плеча, подошел заглянуть в шахту.
   Хусаинов тоже заглянул и присвистнул:
   - Ничего себе! Похоже, на все восемнадцать этажей. До самого низа.
   Из шахты сильно тянуло запахами столовой, которая находилась в цоколе.
   - Сейчас достанем веревок, фонарь... Кто полезет?
   Кулинич тоже сунул нос в темноту провала.  Его  служебное  удостоверение,
выскользнув из кармана пиджака, красиво спланировало вниз и  растворилось  в
пахучей тьме. Опер только тихо ахнул.
   - Так, ясно. Лезть тебе, Серега, - тут же отреагировал  зам  по  розыску,
заметив неприятный инцидент. - Давай за веревками!
   Кулинич понуро побрел  вниз  по  лестнице,  раздумывая,  где  бы  достать
веревку достаточной длины и прочности. Навстречу попался спешивший  к  месту
действия Пчелкин. К удаче.
   Через минуту его догнал Муравьев:
   - Слушай, Сергей, я тут вспомнил... У меня есть один  знакомый,  то  есть
знакомая, так она рассказывала про их клуб альпинистов. Он здесь, в  Главном
здании. Там точно есть и веревки, и прочее. Пойдем!
   - Кругом у тебя знакомые! Что б без тебя делали!
   К  счастью,  в  комнате  за  табличкой  "Клуб  альпинистов"  они  застали
кой-какой народ.
   - Мужики! Надо послужить Родине! -  провозгласил  Муравьев,  разворачивая
ксиву. Затем он объяснил ситуацию.
   Руководитель клуба давать снаряжение категорически  отказался,  объяснив,
что для неподготовленного человека спускаться будет слишком опасно. Зато  он
выделил двух своих ребят, которые, по его словам, сделают все как надо.
   Часа через три (Кулинич удивился, какое, оказывается, сложное дело  спуск
в шахту, а он-то разбежался!) скалолазы поднялись на поверхность с  добычей.
Кроме заказанных ксивы и ножа они принесли еще найденную внизу полуистлевшую
кисть руки. За расчлененку Хусаинов их сердечно поблагодарил, а чуть  позже,
подумав, бросил руку обратно в шахту - лишние висяки нам не нужны.
 
    
 
   Гринберга тем временем сыщики  отвели  обратно  в  контору  и  попытались
пристроить в кабинете Хусаинова,  но  там  было  занято.  Начальник  розыска
вкушал подозрительного вида, но  великолепного  вкуса  напиток,  только  что
прибывший к нему из Иркутска. В компании с напитком прибыл и опер Иркутского
УВД - неопределенного возраста, но огромного веса мужик,  татуированный  как
зек  с  большим  стажем,  наполовину  седой  и  с  носом  одного   цвета   с
удостоверением. Иркутский гость очень интересовался одним  своим  "протеже",
который сбежал из заключения (Хусаинов его хорошо  понимал)  и,  по  слухам,
обосновался где-то в общаге Университета (этого  Хусаинов  уже  простить  не
мог).
   - Ты секи, как, мерзавец, подстроил, - рассказывал  приезжий.  -  Чалится
он, значит, у нас в академии. Тянуть еще девять с половиной лет ломает. Ему,
видать, скучно стало! И вот, этот фраер захарчеванный  вдруг  раскручивается
еще на одно дельце - берет скачок в Москве. Кореша  на  Петрах  проверили  -
вроде, подтверждается. И терпила тоже говорит: "Да, пропало то-то  и  то-то"
Возбуждают дело, и везут его в Москву на  следствие.  Это  у  них  бывает  -
подписывается еще на какое-нибудь дело (иногда - чужое, иногда - свое)  чтоб
лишний раз по  этапу  прокатиться,  а  то  скучно  им  париться  безвылазно,
понимаешь! Здесь все в темпе расследуют и  отправляют  в  суд.  На  свадьбе,
представь себе, этот  козел  идет  в  полную  несознанку!  Терпила  (видать,
отбашляли) - тоже. Пропавшее, трендит,  нашел  на  антресолях.  Ну,  тут,  в
натуре, делу конец. Патриарх выносит вердикт: этого фраера вчистую оправдать
и освободить из-под стражи в  зале  суда.  Там,  в  деле  должна  была  быть
ма-а-аленькая справочка, что обвиняемый в настоящее время отбывает наказание
по другому преступлению. И эта бумажечка куда-то заныкалась. И эта  тварь  с
видом честного человека сваливает из-за барьера и - фьюить! А мне его теперь
здесь искать! Ух, поймаю - кишки на шею намотаю!
   Гринберга, уважив гостя, пристроили в "обезьяннике".
   Кулинич не возвращался. В дежурке то и дело звонили  телефоны,  бормотала
рация, дежурный что-то неразборчиво бубнил сразу в  три  микрофона,  успевая
одновременно лениво препираться с какими-то гражданами,  потрясавшими  из-за
барьера, как флагами, пачками старинных заявлений.
   Оглушительно хлопнула дверь в коридоре, зазвенело стекло и по раздавшимся
возмущенным голосам  дежурный  понял,  что  работы  ему  сейчас  прибавится.
Сержант Семен, отлучившийся три часа тому назад  пообедать,  вернулся  не  с
пустыми руками. Он приволок за  рукав  отчаянно  возмущавшегося  студента  в
сером джемпере с эмблемой юридического факультета. Студент все время кричал,
так что уже несколько охрип и утратил членораздельность.  Из  общего  потока
выделялись лишь  отдельные  слова:  "Конституция,  прокуратура,  презумпция,
пустите руки, заявление, пресса!"
   С явным  облегчением  Семен  дотащил  юриста  до  деревянной  скамейки  в
обезьяннике, усадил его и поспешно улизнул.
   - Да вы сами тут сидеть будете! - завопил ему вслед студент.
   Дежурный, не отрываясь от телефонов, ловко поймал Семена за полу кителя и
всучил ему бланк рапорта. Попытавшись вырваться и не преуспев, Семен  достал
ручку и принялся сочинять.
   Бланки рапортов  были  изобретены  от  отчаяния  Валентиновым.  Сержанты,
отслужившие в милиции по нескольку лет  и  доставившие  в  дежурку  не  одну
тысячу граждан, тем не менее, испытывали необъяснимый ужас при виде  чистого
листа бумаги, на котором им предлагалось что-либо  написать.  Результаты  же
этих трудов вызывали нервный смех следователей и  судей  и  постоянный  стыд
начальника. После  того,  как  один  из  постовых  сообщил  в  рапорте,  что
"доставил  в  дежурную  часть  гражданина  Сенькина  по  приказу  начальника
отделения, который  был  пьян  и  дебоширил",  а  судья  ехидно  посоветовал
Валентинову впредь не напиваться на работе, начальник решился на радикальные
меры. Он самолично сочинил Универсальный Рапорт,  пригодный  на  все  случаи
жизни. Для заполнения бланка требовалось лишь вписать несколько слов,  после
чего возникал более-менее приличный документ. Например, как у Семена:
 
 
                НАЧАЛЬНИКУ 206 ОТДЕЛЕНИЯ МИЛИЦИИ 
                МАЙОРУ МИЛИЦИИ ВАЛЕНТИНОВУ Б.В. 
 
                           РАПОРТ 
 
     Докладываю, что "16" с-ря 1989 года я совместно с  никем 
   доставил в 206-е отделение милиции гр. студента юрфака МГУ
   Вышинского А.Я., который ударил сотрудника по совместной работе
   на месте совместной работы.
 
   Зам ком. взвода ППС
   206 ОТДЕЛЕНИЯ МИЛИЦИИ
   с-й с-т Редкий С.Н.
 
 
 
   Семен протянул дежурному рапорт. Едва дежурный взял бумагу,  сержант  тут
же исчез. Второй раз поймать его уже не удалось. Петрович обреченно вздохнул
и повернулся к задержанному:
   - Документы у тебя, батькович, есть?
   - Вы за это ответите!
   - Ну непременно ответим, что же ты так волнуешься. А пока  давай-ка  сюда
документы.
   Будущий Плевако неохотно протянул дежурному студенческий билет.  Заполняя
протокол, дежурный попутно уличил Семена  в  невнимательности  -  фамилия  в
билете  была  совсем  не  Вышинский,  а  другая.  Добравшись   до   описания
правонарушения, дежурный снова приподнялся над  бумагами  и  без  энтузиазма
поинтересовался:
   - И кого же ты, Алексеич, там ударил?
   Из юриста снова полился поток слов.  От  попыток  выделить  в  нем  смысл
дежурного  отвлек  вывалившийся  из  кабинета  Хусаинова  иркутский   гость.
Впрочем, тот сразу же восстановил вертикальное положение  и  твердым  шагом,
внимательно смотря себе под ноги, направился в сторону дежурки.
   - Как вам тут работается,  товарищ  капитан?  -  вежливо  поинтересовался
гость. Одной рукой он оперся на стол дежурного, а другой успел  присвоить  и
целиком отправить в необъятный рот сбереженный дежурным коржик.
   - Да как везде..., - неопределенно ответил дежурный.
   - Не-е-е, тут у вас хорошо,  чисто,  спокойно.  У  нас  нигде  такого  не
увидишь!
   Ответ дежурного был заглушен новым фонтаном правозащитных слов. Иркутянин
медленно повернулся к обезьяннику.
   - А это еще что за шкворень тут сидит?
   - Ну, чего... избил кого-то а теперь не признается и права качает,  -  не
подозревая худого, отозвался Петрович.
   Гостю  было  уже  очень  хорошо.  Отличная  выпивка  и  вкусная  закуска,
выставленная Хусаиновым, примирили его с миром. Своим счастьем он  стремился
поделиться со всеми окружающими  людьми.  Естественно,  за  таковых  у  него
считались только сотрудники родного ведомства.
   - Да как это не колется? - широко улыбнувшись, спросил сыщик.  -  Как  же
это может быть, чтобы человек в милиции не кололся?!
   Все  еще  улыбаясь,  гость  зашел  в  обезьянник.  Ласково  взглянув   на
задержанного, он спросил:
   - Слушай, братишка, ты Уголовный кодекс читал? - и сыщик махнул  рукой  в
угол комнаты, где на стенде под самым потолком были вывешены правила  работы
с заявлениями граждан.
   - Не читал и не собираюсь! - с вызовом ответил юрист.  -  Я  его  получше
вас...
   - Так почитай! У нас в Иркутске его все читают!
   С этими словами иркутянин легко подхватил одной рукой студента за  волосы
и поднял так, что правила оказались у того  перед  самыми  глазами.  Студент
яростно дернулся, едва не лишившись при этом скальпа, и завыл уже  на  одной
ноте, как водопроводный кран. Не обращая на это  внимания,  сыщик  столь  же
ласково продолжал втолковывать:
   - Вот видишь, там написано, что чистосердечное признание  смягчает  вину.
Вот сейчас покайся, и тебе скидка на суде выйдет. Будешь сидеть  по  нижнему
пределу.
   Студент был согласен не только сидеть, но  даже  и  стоять,  лишь  бы  не
болтаться в воздухе.
   - Так что надо сделать? - задал контрольный вопрос сыщик.
   - Ууууууууу!
   Дежурный,  стряхнув  оцепенение,  бросился  в  обезьянник,  но  зацепился
карманом за ручку двери. Пока он освобождался, студент, видимо, уже успел  в
чем-то чистосердечно признаться, поскольку иркутский сыщик  опустил  его  на
пол и подтолкнул к обшарпанному столу в углу комнаты, где  лежала  бумага  и
ручки. Выходя из обезьянника, сыщик потрепал сидящего в  углу  Гринберга  по
щеке и поинтересовался:
   - Ну а ты кодекс читал?
   Гринберг лихорадочно закивал, но  дежурный  уже  уволок  просветителя  из
обезьянника. Несколько минут спустя в кабинете у Хусаинова возобновился звон
стаканов и прерванная беседа. Гринберг  остался  цел  и  невредим,  если  не
считать почему-то прилипших к ногам брюк.
 
    
 
   Незамысловатые провинциальные методы  работы,  безраздельно  царившие  на
пространстве за Московской кольцевой автодорогой, здесь, в  столице,  а  тем
более - в Университете, полном начальственных сынков и дочек, были чреваты.
   Драчливого юриста отпустили, оштрафовав  за  мелкое  хулиганство.  А  вот
Гринберг несколько дней  спустя,  посоветовавшись  с  адвокатом,  написал  в
прокуратуру заявление, что в дежурной части 206-го  отделения  милиции  его,
применив насилие, заставили признаться в убийстве, которого он не  совершал.
Признание, якобы, выбивал  некий  милиционер  из  Иркутска,  таская  его  за
волосы. (Как ни странно, сцена задержания ОМОНом в жалобе не фигурировала  -
она  начисто  стерлась  из  памяти  у  Гринберга.)  В  доказательство   была
представлена справка от врача. Прочитать докторские каракули  в  прокуратуре
никто не сумел, но сразу же поверили.
   Впрочем, позиции Хусаинова были тверды.
   - Ну вот сами подумайте, - объяснял он Муравьеду, -  если  бы  мы  решили
применить к задержанному незаконные методы  принуждения  к  даче  показаний,
зачем было вызывать для этого кого-то  аж  из  Иркутска?  Мы  что,  сами  не
умеем?
   Муравьед  согласно  кивнул  и  полез   в   тошнотворные   рассуждения   о
политической  подоплеке  дела,  общественном  резонансе  и  "так  называемых
демократах".
   Иркутский гость к тому времени уже благополучно убыл восвояси,  прихватив
с собой пойманного беглеца. Это оказалось несложно, стоило  лишь  иркутянину
минут пятнадцать погулять по этажам.  ("Слышь,  братишка,  другана  ищу.  Не
подскажешь,  где  он  живет?")  Документальных  следов  его  пребывания   не
осталось, задержание, согласно договоренности, записали за угрозыском 206-го
отделения.
   Гринберга же после такого мерзкого заявления отправили в ИВС.
   По дороге в изолятор Гринбергу стало еще хуже. В голове  проплывали  лишь
какие-то обрывки мыслей, фантастические планы побега - прямо в США, какие-то
люди в полосатой одежде за колючей  проволокой  и  почему-то  палач  Иванов,
умирающий с ножом в груди. За всеми этими  размышлениями  Руслан  Аркадьевич
даже не услышал, как дежурный сержант что-то ему  втолковывал,  как  отбирал
брючный ремень, шнурки и бумажник и как его втолкнули в камеру.
   Наконец Гринберг вернулся к реальности. Он находился  в  большой  мрачной
комнате с зарешеченным окном. Ярко горели  две  электрические  лампочки  под
металлической сеткой, освещая темно-зеленые шершавые стены и  ряды  странных
двухъярусных нар. На нарах сидели и лежали два десятка человек самой  разной
внешности - от мрачного бандита, покрытого наколками (попавшегося за то, что
справлял  нужду  под  окнами  этого  самого  ИВС)  до  щеголевато   одетого,
уверенного молодого человека в костюме-тройке (который  до  ареста  числился
главным бухгалтером в нескольких  десятках  кооперативов).  Возле  Гринберга
сидел пожилой мужичонка незапоминающейся внешности. Мужичонка тянул  Руслана
Аркадьевича за рукав и спрашивал:
   - Эй, мужик, ты сюда за что подсел?
   Это  хамское  обращение  стало  последней  каплей,  переполнившей   чашу.
Гринберг вскочил, сжал кулаки и заорал на мужика:
   - Да идите ВЫ ВСЕ на хрен* со своими проблемами! На хрен* идите!!!
   В камере водворилась зловещая тишина...
 
    
 
   Тем временем адвокат Гринберга, потратив двое  суток  на  тщетные  поиски
следователя, заявился в  кабинет  Хусаинова.  С  собою  он  привел  Киндера,
который  был  обрадован  возможностью  наконец-то  официально  сыграть  роль
правозащитника.
   Нежданные визитеры ничуть не обрадовали зампорозыску. Даже одного Киндера
Хусаинов выносил с трудом. Но в присутствии адвоката  Зверева  он  испытывал
невыносимую тошноту и временами ощущал себя великорусским шовинистом, хотя и
был чистокровным татарином.
   Виталий Ноевич Зверев начал свою трудовую биографию в ХОЗУ  ГУВД.  Однако
скромные доходы, извлекаемые там, вскоре  перестали  его  удовлетворять.  Он
перешел на работу следователем. Но в новой должности Виталий Ноевич не успел
по-настоящему развернуться. Со своими инстинктами  он  пришелся  как  нельзя
более "ко двору", когда новый министр Федорчук объявил жестокую войну старым
порядкам. В тесном кабинетике  с  видом  на  "Детский  мир"  очень  вежливый
молодой человек стал задавать Звереву смешные вопросы:
   - Виталий Ноевич, на какие средства вы приобрели  кооперативную  квартиру
на проспекте Калинина?
   - Виталий Ноевич, почему вы отдыхали  в  санатории  Министерства  внешней
торговли?
   - А как вам удалось построить  такую  замечательную  дачу  всего  за  500
рублей?
   - По какому праву вы получали продовольственные заказы в  магазине  номер
51?
   Расставшись с Виталием Ноевичем и  так  и  не  получив  ответов  на  свои
вопросы, молодой  человек  поделился  сомнениями  с  начальником  -  крупным
мужчиной в лоснящемся на локтях отечественном костюме.
   - Да гони ты этого чудака* в жопу из милиции! - рявкнул шеф.
   - Но ведь он у нас на связи уже два года, -  осторожно  возразил  молодой
сотрудник!
   - Гнать в жопу, я сказал! - отрезал начальник.
   Распоряжение было исполнено частично. Вместо  указанного  органа  Виталий
Ноевич перебрался в  Московскую  коллегию  адвокатов,  где  быстро  поправил
пошатнувшееся материальное  положение.  Ореол  жертвы  КГБ  и  действительно
неплохие ораторские способности по нынешним временам ценились  и  привлекали
клиентов.  На  этом  достоинства  их  защитника  не   исчерпывались   -   он
действительно знал, КАК надо разваливать дела.
   Вот и сейчас Ноевич взялся явно за самые уязвимые места.
   - Изъятие ножа  из  вентиляционной  шахты  было  проведено  с  нарушением
процессуальных норм, - заявил адвокат. - А предметы и документы,  полученные
с нарушением закона, как известно, исключаются из числа  доказательств.  Так
что про ножик можете забыть, Марат Ахметович.
   - Но вы забыли про...
   - Нет, Марат Ахметович, я-то все помню!
   - Но даже если следственный эксперимент и  проведен  неправильно,  нож  к
делу все равно привязан - на нем кровь Фотиева, и это доказано...
   -  Это  неважно!  Раз  нож  выпадает,  то  и   заключение   эксперта   из
доказательств исключается.
   - Ничего подобного, Виталий Ноевич! - ласково сказал Хусаинов,  -  насчет
нарушения процессуальных норм при изъятии ножа -  это  только  домыслы!  Нож
доставали из шахты незаинтересованные граждане,  и  суд  это  нарушением  не
признает!
   Спор в таком духе продолжался еще минут 10 и закончился  ничем.  Наконец,
Зверев  решил  прибегнуть  к   сильнодействующим   средствам.   Благоразумно
приоткрыв  дверь,  он  предложил  зампорозыску  подтвердить   свою   правоту
некоторым количеством денежных знаков.
   - ...мне кажется, Марат Ахметович,  это  решение  было  бы  действительно
справедливым и приемлемым для всех, - соловьем разливался  адвокат,  держась
за ручку двери и приготовившись спастись бегством.
   Впрочем, чрезвычайные меры не понадобились. Взяв под локоток защитника  и
выведя его в курилку, зампорозыску растолковал, что гораздо выгоднее для них
обоих будет иной  вариант.  Хусаинов  раскручивает  клиента  на  убийство  с
отягчающими,  предъявляя  дополнительные  улики,  а  адвокат   "отмазывает",
естественно за дополнительное вознаграждение, которым делится. Ноевич  сразу
же почуял, что так действительно будет выгоднее, и  быстро  согласился.  Нож
снова вернулся в число доказательств по делу.
   Избавившись таким образом от  адвоката,  Хусаинов  принялся  спроваживать
Киндера, что оказалось не так легко. Кривозащитник изливался безостановочно,
не делая пауз. Казалось, что он не нуждается в кислороде. Из  общего  потока
иногда вылетало: "права человека...  демократическое  общество...  президент
США...  независимая  пресса...  Хельсинкские  соглашения...  вы   совершаете
ошибку..."
   Смысл в этом потоке отсутствовал полностью. Хусаинов  и  не  пытался  его
уловить. Он просто скорчил ужасную гримасу и приложил палец к губам Киндера.
Тот потрясенно замолк.
   - Нет, Михаил Яковлевич, это вы совершаете ошибку! - Хусаинов выложил  на
стол три толстенные папки. Верхняя в самом деле касалась  убийства  Фотиева,
две другие зам по розыску достал за компанию. - Вот эти доказательства, - он
внушительно  похлопал  по