бумагам,   -   убедят   любую   "демократическую
общественность", что член вашего "Союза демократов" - вор и убийца.  Хотя  я
лично  думаю,  что  он  не  имеет  к  вашей  организации   непосредственного
отношения, - Хусаинов скорчил физиономию "я все понимаю".
   До Киндера начало доходить, что в этом кабинете он  ничего  не  добьется.
Еще через  какой-то  час  он  окончательно  уверился  в  таком  мнении  и  в
раздражении покинул кабинет зампорозыску.
 
    
 
   В великом гневе захлопнув дверь отделения,  Киндер  отправился  прямо  на
квартиру  Стародомской.  Собственно  говоря,  Калерия  Ильинична   постоянно
опасалась ареста и скрывалась на квартирах своих знакомых. Сейчас она жила в
громадной квартире в "сталинском" доме на  Фрунзенской  набережной,  где  ее
пригласил пожить один из самых надежных и доверенных соратников и в которой,
по  ее  мнению,  под  диванами  не  сидели  "стукачи"  и  "сексоты".  Уважая
одиночество великой демократки (а еще больше свои  нервы),  хозяин  квартиры
предпочитал ночевать в своем кабинете  на  площади  Дзержинского,  ограничив
общение с Калерией Ильиничной прослушиванием всех ее разговоров. На квартире
в  основном  сидели  двое  его  подчиненных,  выполнявших  мелкие  поручения
Стародомской и заодно фотографировавшие всех гостей.
   Киндер позвонил в дверь условным звонком. Открывшая ему девушка  радостно
улыбнулась, пропуская гостя в прихожую, и  убрала  в  карман  приготовленные
сигареты с зажигалкой "Минокс" - Киндер уже всем  намозолил  глаза.  Девушка
заглянула в гостиную и интимным шепотом предупредила:
   - Калерия Ильинична, к вам Миша Киндер!
   Тут Киндер просочился в комнату  собственной  персоной.  Он  уже  не  мог
сдержать словесный понос.
   - Гринберга арестовали! - воскликнул почти восторженно Киндер. - Надо его
вы... - слово "выручать" замерло у него на языке, показавшись неуместным,  -
его... защищать от преследований режима, - подобрал он наконец формулировку,
соответствующую окружению.
   Негодованию  Стародомской  не  было  предела.  От   ее   мощного   голоса
вибрировали стекла и звенела посуда. В соседней квартире человек в наушниках
страдальчески сморщился и торопливо выдернул штеккер - он мог все слышать  и
без техники.
   Громкие заявления Стародомской однако не вылились в  громкие  акции  "СД"
ввиду  наступивших  уже  назавтра  чрезвычайных  обстоятельств.   У   "Союза
демократов" пропала казна.
   Возможно, судьба Гринберга сложилась бы несколько иначе, начнись кампания
в его поддержку. Но кампания не началась. Все, включая комитетчиков, были бы
очень удивлены, если бы узнали, что благодарить за  это  следует  маленького
скромного  человечка,  известного  в   определенных   кругах   как   Сергуня
Ковалевский, а в еще более определенных - как агент "Пилигрим".
   Операцию "Пилигрим"  гостеприимный  квартирохозяин  Стародомской  готовил
полгода и всерьез рассчитывал на повышение по службе  после  ее  завершения.
Задумка действительно была грандиозной. Главным героем операции волею судьбы
стал настоящий советский патриот и неудачливый воришка Сергуня  Ковалевский.
Этот импозантный господин ("Сергей  Адамович,  к  вашим  услугам!")  издавна
пробавлялся мошенничеством, но в последние, перестроечные времена его  стала
преследовать неудача, которая  в  конце  концов  и  привела  интеллигентного
жулика  в  объятия  грозного  Комитета.  Грозного,  но  милосердного.  Если,
конечно, "грешник" проявит благоразумие...
   Далее предполагалось внедрить Ковалевского  в  ряды  "Союза  демократов",
позволить  ему  продвинуться   в   организации,   стать   широко   известным
диссидентом. Потом естественным образом следовала эмиграция. Попав же в США,
Сергей Адамович при всем желании не смог  бы  удержаться  от  многочисленных
соблазнов. Ибо клептомания - это не политические  убеждения,  а  медицинский
диагноз. Здесь-то и планировалось взять реванш у забугорной  пропаганды.  На
этот раз видного советского диссидента будут судить по уголовной статье не у
нас, а в самой демократической стране - стране развитого капитализма.
   План операции получил одобрение на  самом  верху  и  полным  ходом  начал
воплощаться.
   Акции Сергея Адамовича  в  "Союзе  демократов"  постепенно,  но  уверенно
росли, о нем уже говорили пару раз в передачах "Немецкой  волны",  эмиграция
неуклонно приближалась.
   Но тут самым печальным образом проявилась ошибка гебешников. Сергуня  был
вором по призванию  и  не  красть  уже  не  мог.  От  многих  соблазнов  его
удерживало всевидящее око Старшего брата, но и оно  оказалось  не  таким  уж
всевидящим. Сергуня, благодаря навыкам  профессионального  жулика,  опередил
Комитет в поисках "золота партии" - секретной  кассы  Союза  демократов.  Но
вместо  того,  чтобы  доложить   своим   хозяевам,   Ковалевский   по-тихому
"приватизировал" всю кассу, причем так ловко,  что  демократы  его  даже  не
заподозрили, а все привычно списали на происки КГБ.
   Уже через несколько месяцев, благодаря щедрым пожертвованиям  заокеанских
друзей, фонд восстановился. Сергуня же раздумал уезжать в Америку: ему стало
неплохо и здесь.
   Последствия сего неприятного  происшествия  сказались  на  наших  героях.
Стародомской стало резко не до арестованного Гринберга, да  и  выручать  его
уже было не на что. Таким образом,  благодаря  правозащитнику  и  диссиденту
Сергуне Ковалевскому, уголовное дело на Гринберга далее двигалось, почти  не
встречая на пути препятствий. Не  причастные  же  к  тайным  тропам  истории
объяснили это тем, что дело  перешло  от  разгильдяев-оперативников  в  руки
опытного следователя Жбана.
   Когда  дело  Гринберга  окончательно  прилипло  к  прокуратуре,  в  206-м
отделении все вздохнули с облегчением.
 
   Примечания к гл.6
   1 Постановление  об  отказе  в  возбуждении  уголовного  дела.  По  идее,
находится в компетенции  следователя,  но  на  практике  пишется  операми  и
участковыми.
   2 Понятые, когда их подбору  не  уделяется  должного  внимания,  способны
выкидывать самые немыслимые номера. Как-то Шестое  управление  (ныне  РУБОП)
проводило операцию по  задержанию  с  поличным  банды  вымогателей.  Процесс
вымогательства, происходивший  в  общественном  месте,  следовало  снять  на
видео. Оператора с камерой замаскировали в  строительном  вагончике-бытовке,
которую специально для такого случая притащили к месту  действия,  поскольку
иных укрытий поблизости не нашлось.  Согласно  нашему  (не  будем  уточнять,
какому) законодательству, аудио- и видеозапись должна вестись в  присутствии
понятых. Поэтому в вагончик вместе с оператором посадили в качестве  понятых
двух отловленных в близлежащем общежитии студентов, пообещав  компенсировать
затраты времени милицейскими  повестками  (игравшими  роль  индульгенций  за
прогулы занятий). Операция затягивалась. Вымогатели прибыли не место за  три
часа до срока, проверили местность, расставили наблюдение. Все это следовало
фиксировать на пленку. Понятые - парень  и  девушка  -  сначала  скучали  за
спиной у оператора, а потом нашли себе занятие. Несмотря на  тихие  протесты
оператора, этого своего занятия  они  не  прерывали  и  так  увлеклись,  что
вагончик начал заметно  раскачиваться.  Тем  временем  рекетиры  осматривали
местность, предполагая, что их может ждать милицейская засада.  Их  внимание
привлек  наш  строительный  вагончик.  Один  бандит   подошел,   внимательно
посмотрел, прислушался, после чего с улыбкой пошел  заверить  своего  босса,
что все нормально, никаких ментов там быть  не  может.  Вымогателей  успешно
задержали.
 
    
 
    
 
 
   Глава 7
   Сливай больше - впишут меньше
   7-я заповедь "козла"
    
 
   Десятого ноября отпраздновать  не  удалось.  Почти  весь  день  начальник
неотлучно находился на месте, и  опера  бегали  на  полусогнутых.  Собрались
одиннадцатого вечером.
   Отмечание праздника проходило в  общежитии.  О  том,  чтобы  собраться  в
конторе, не могло быть и речи - Валентинов  сурово  пресекал  и  куда  менее
крамольные вещи. Место для общей  пьянки  подобрал  Кулинич.  Комната  1430,
вокруг происшествия в которой вертелись  все  последние  события,  оказалась
свободной. Один жилец отправился в мир иной, другой же  готовился  отбыть  в
места не столь отдаленные. Комната стояла опечатанной. Не составило никакого
труда получить у следователя Жбана разрешение на  использование  площади  "в
оперативных  целях".  Узнав,  где  именно  Сергей  запланировал   торжество,
Хусаинов передернулся:
   - Ты че, обалдел? На месте убийства...
   - Ну и что? Может, нам еще траур по нему носить?
   - Вроде, неудобно.
   - Неудобно, когда сын на соседа похож. Другой комнаты у  нас  сейчас  все
равно нет.
   Хусаинов, вздохнув, согласился. Он подумал, что альтернативой злополучной
комнате может являться лишь пьянка в  конторе,  а  это  чревато  начальником
отделения,   которого   следует   опасаться   значительно   больше,   нежели
неприкаянных душ невинно убиенных демократов.
   Никому не пришла в голову кощунственная мысль вовсе отменить  праздничную
пьянку. День милиции отмечали даже во времена недоброй памяти сухого закона,
когда запрещалось вообще все человеческое. Остатки этой практики еще взирали
со стен дежурки в виде извлечения из кодекса и грозного приказа  ректора,  в
котором  спиртное  приравнивалось  к  ядерному  оружию   и   провозглашались
безъядерные принципы - "запрещение проноса, хранения  и  распития"  эликсира
радости на территории Университета.
   Как раз в те жестокие времена и случилась с  нынешним  замом  по  розыску
неприятность,  мягко  выражаясь,  весьма  отрицательно  сказавшаяся  на  его
служебном росте. Он только-только получил  новую  долгожданную  должность  -
начальника  в  новом  253-м  отделении  милиции.  Неприятность,  как  и  все
неприятности, началась с того, что людям в главке оказалось нечем  заняться.
В такие минуты тамошние бездельники любят учинять "внезапные проверки".
   Посидев немного в РУВД и не найдя ничего интересного, проверяющие решили:
"А заедем-ка  мы  в  253-е  отделение".  Особую  пикантность  этому  решению
придавало то, что пути до отделения - ровно три минуты на машине. Как только
инспекторы ступили  за  порог,  Хусаинову  сообщили  по  телефону  радостную
новость: "Инспекция из главка будет у тебя через  три  минуты!  Давай!"  Что
именно давать, объяснять было некогда, да и незачем. Он кинулся  в  дежурную
часть. Неположенные предметы, несмотря на их субъективную ценность, полетели
прямо в форточку, лишние  бумаги  скрылись  в  карманах.  Скомкав  последнее
заявление, Хусаинов увидел в окно, как инспекторская  машина  заруливает  во
двор отделения. В последний раз обводя взглядом дежурку - не забыл ли чего -
начальник с ужасом заметил, что не убрал самый крупный  из  компрометирующих
предметов. Прямо посреди дежурки безжизненно  развалился  на  табурете  опер
Чекин. Внешний вид сыщика  и  в  особенности  исходящий  от  него  запах  не
оставляли сомнений в причинах его неподвижности - опер был пьян в  то  самое
место, которое Хусаинов уже не успевал  прикрыть  от  высокой  комиссии.  Не
слишком опытный начальник отделения на секунду растерялся, но тут послышался
хлопок входной двери, впускающей  страшных  гостей,  и  решение  моментально
нашлось. Хусаинов подхватил под руки мычащего опера и с трудом запихнул  его
в "обезьянник".
   - Сиди здесь, будешь задержанным, - злобно прошептал он Чекину и  ринулся
навстречу инспекции.
   Внимательно  оглядевшись   и   не   заметив   ничего   предосудительного,
проверяющий обратил внимание на "задержанного", который  все  еще  размышлял
над услышанным от начальника. Инспектирующий палец  требовательно  уперся  в
Чекина.
   -  Это  задержанный  за  появление  в  общественном  месте  в   нетрезвом
состоянии, - пролепетал Хусаинов.
   Чекин же тупо посмотрел на инспектора и неожиданно произнес:
   - Зззаявляю, что мое здержание прзведено свершнно неправмерно!
   Слегка  обалдевший  инспектор  потребовал  протокол  и  все  полагающиеся
документы на правонарушителя, но документов, естественно, не оказалось.
   - А они меня еще и избили, - подал голос Чекин.
   - Да что ты врешь-то! - возмущению Хусаинова не было предела. - Кто  тебя
трогал?!
   В ответ задержанный опер, который, видимо,  окончательно  решил  подвести
начальника "под монастырь", закатал рукав и продемонстрировал здоровый синяк
на плече.
   Делом  заинтересовалась  особка,  и  могло  кончиться  совсем  плохо,  не
вступись Валентинов, который взял Хусаинова обратно  в  206-е  отделение  на
должность зама по розыску.
   Но сейчас страшные плакаты остались в дежурке. Место встречи было глубоко
законспирировано на 14 этаже, и проверяющих можно было не опасаться. Все  не
без труда разместились за  небольшим  столиком,  уставленным  недоброхотными
дарами местной закусочной, и Хусаинов провозгласил первый тост.
   Когда стали пить "за дам", очень кстати  завалился  Иванов.  С  собою  он
привел белокурое создание, которое представил  как  Зою.  Создание  щебетало
ангельским голоском и умопомрачительно взмахивало  ресницами,  однако  водку
трескало  наравне  с  мужиками.  Это  особенно  умилило  старшину  отделения
Калашникова. Склонившись к Иванову, он восхищенно зашептал:
   - Какая девочка! Наша? Откуда она?
   - Из пресс-службы.
   - Что-о-о?!! Она?
   - Да.
   - Не может быть!
   - Точно тебе говорю.
   - Вот эта?! И она - прессует? Надо же...
   Пришлось объяснять, что пресс-служба и пресс-хата - это несколько  разные
вещи.
   Закупка водочки  была  поручена  старшине  отделения.  С  этой  непростой
задачей  он  блестяще  справился.  Непростой  -   потому   что   подавляющее
большинство продаваемой в комках водки не  имело  ничего  общего  с  исконно
русским напитком. В лучшем случае - разбавленный спирт, в худшем можно  было
нарваться и на отраву. Статистика несчастных случаев по  городу  убедительно
свидетельствовала, что  к  покупке  спиртного  следует  подходить  предельно
серьезно. И старшина подошел. Заявившись в комок, он первым делом  предъявил
удостоверение и попросил чего-нибудь крепкого, предупредив продавца, что они
это будут пить. Сами. И если  что...  Продавец  торопливо  закивал  и  полез
куда-то вглубь своих закромов. После десяти минут возни он  извлек  из  недр
несколько бутылок водки, по виду, точь-в-точь как на прилавке. И заявил, что
на ЭТО дает гарантию.
   Водка оказалась действительно  качественной.  Но  подействовала  на  всех
по-разному. Иванов, например, впал  в  пессимизм.  С  горечью  в  голосе  он
толковал старшине:
   - В восемьдесят седьмом прокуратура неожиданно  взяла  все  хозяйственные
дела и... Представляешь: все до  одного  -  "за  отсутствием  состава",  "за
отсутствием состава"...  Амнистировали  всех  подчистую,  все  хозяйственные
статьи. Указание из ЦК... Падлы... Мы тогда только  Рамизова  засадили.  Год
работали, представляешь! У него одного золота на двести тридцать тыщ изъяли.
Через полгода возвращается -  мне  в  лицо  смеется,  сука.  И  в  должности
восстановили!.. Всех, понимаешь, без разбора... Не было у нас  хозяйственных
преступлений, понимаешь, все менты поганые придумали...
   Калашников  уважительно  выслушивал  излияния  опера,  время  от  времени
сочувственно кивая.
   Кулинич - напротив, воспрял духом. Обнявшись с пресс-дивой, они  на  пару
горланили привезенные из Главка частушки:
 
   Вот идет БХСС -
   Водка, бабы, деньги есть.
   Вечно пьян и вечно хмур
   Вслед за ним плетется УР.
   А за ним идут ГАИ -
   Эти пьют не на свои.
   И последним - прокурор.
   Среди них он главный вор.
 
   - Спой  что-нибудь  нормальное!  -  у  Муравьева,  видимо,  проснулось  и
запротестовало его эстетическое чувство потомственного интеллигента.
   - Действительно, - поддержал кто-то из присутствующих. - Давай  че-нибудь
наше.
   Ко всеобщему одобрению Кулинич затянул "Мурку".
   Как ни странно, но среди личного  состава  бытовали,  на  первый  взгляд,
довольно странные музыкальные пристрастия. "Наша служба и опасна, и  трудна"
никогда не пели, хотя слушали с удовольствием. Наиболее популярны были такие
вещи как "Мурка", "Гоп-стоп" и, конечно же, знаменитая "Таганка". Раздумывая
над  причинами  таких  предпочтений,  Кулинич  сначала  подумал,  что  вкусы
формируются по принципу "с кем поведешься...". Но он чувствовал, что  ребята
как бы вкладывают в  блатные  песни  иной  смысл,  и  те  звучат  совсем  не
по-блатному. Атмосфера, что ли, иная. Вроде костюма пирата на маскараде - из
воплощенного зла получается шутка.
   Музыка,  кажется,  вернула  Иванову  жизненный  оптимизм.  Отбросив  свое
похоронное настроение, он протянул руку за гитарой:
   - Ну-ка, дай-ка. Я тут  на  днях  классную  вещь  слышал.  Не  знаю,  кто
написал, но - наш человек, точно. За душу берет.
   Он посерьезнел, настроил инструмент  и  в  наступившей  тишине  зазвучали
аккорды в темпе марша.
 
   Карабин - на плечо.
   Слезы - к чертовой матери.
   Будет нам горячо
   В жаром пышущем кратере.
 
   Мы прочешем весь лес
   Как породу старатели.
   Натворим мы чудес
   Батальоном карателей!
 
   Войте, волки, в лесах,
   В затаенных местах!
   От фуражек зеленых
   Зарябило в глазах!
 
   Вы подохнете скоро
   Без могил, без крестов.
   Мы - собачая свора
   В двадцать тысяч штыков.
 
   Егерями войдем
   В лес в околышах синих.
   Хутора обольем
   И землянки бензином.
 
   Мы прочешем листву,
   Перемесим мы глину,
   Расстреляем Литву,
   Разопнем Украину!
 
   Впереди - темнота,
   А в руках - автоматы.
   Позади нас - война,
   Буковина, Карпаты...
 
   Сантименты - потом!
   В то, что делаю, верю я!
   Помни: в сорок шестом
   Нас послал сюда Берия.
 
   Сантименты - потом!
   Смерть идет неизбежно.
   Снова в бой, но зато
   Наше все побережье.
 
   Мы прочешем листву,
   Перемесим мы глину,
   Расстреляем Литву,
   Как тогда Буковину.1
 
   Выслушав благодарности и пообещав всем  желающим  потом  записать  слова,
исполнитель снова заметно погрустнел.
   Задумчиво рассматривая свой захватанный стакан, Иванов заметил старшине:
   - Между прочим, стаканы надо мыть с обеих сторон.
   - Во-во! - поддержал Кулинич. - Изнутри тоже!
   Еще раз неприязненно покосившись на  стакан,  Иванов  встал  и  прихватив
сколько смог посуды,  направился  в  умывальник.  Плеск  воды  был  перекрыт
неприличным звуком со стороны Шпагина. Рация у него  в  папке  издала  нечто
среднее между автоматной очередью и предсмертным хрипом.
   - Достала  уже!  -  он  попытался  извлечь  аккумулятор,  но  безуспешно.
Выключатель же отломался уже давно.
   Рация хрюкнула и вполне членораздельно произнесла: "...одтверди прием!".
   Сладив с техникой, Шпагин вновь вооружился бутылкой, но стаканов на столе
не было. Как по заказу, за спиной скрипнула дверь.
   - Давай посуду, - и участковый протянул руку!
   - Не дам! - грозно рявнул зашедший в комнату Валентинов.  -  Вот  вы  чем
занимаетесь! И это на месте происшествия! В служебное время!
   Из-за спины разгневанного начальника с ненатурально  честной  физиономией
торчал замполит Незлобин. Время от времени он пытался выскользнуть за дверь,
но начальник мертвой хваткой придерживал его за пуговицу на обшлаге.
   - Наливай! -  очень  кстати  провозгласил  Иванов,  появляясь  с  чистыми
стаканами.
   - Я запрещаю  вам  спаивать  моих  подчиненных!  -  загремел  Валентинов,
обернувшись. - Вы дезорганизовали работу всего отделения. Вон, старшина  уже
лыка не вяжет!
   - Никак нет, товарищ майор! Вяжу! - с этими словами  Калашников  вскочил,
опрокинул стол и вытянулся по стойке "смирно".
   На   китель   Валентинова   выплеснулась   изрядная   порция   водки    с
соответствующим количеством закуски. Замполит за спиной у начальника остался
сухим  и,  воспользовавшись  замешательством,  улизнул,  оборвав   пуговицу.
Пресс-ди