ва геройски попыталаь спасти положение:
   - Минуточку, товарищ начальник! Я  вам  сейчас  тряпочку  принесу  и  все
приведем в порядок! - она ослепительно улыбнулась и выпорхнула из комнаты.
   Валентинов с видимым  героическим  усилием  притормозил  на  языке  поток
вполне  конкретных  эпитетов.  На  Иванова  (с  его  молчаливого   согласия)
свалилась вся ответственность за учиненную пьянку  -  как  на  единственного
неподчиненого Валентинову в этой комнате.
   - Мальчики, а в этой комнате правда убийство было?  -  Зоя  вернулась  из
ванной, держа в руках забрызганную кровью футболку.
   - Кажется, еще одно будет сейчас! - Валентинов все не мог успокоиться.
   Но Иванов сориентироваля мгновенно. Он как-то сразу  заполнил  собой  всю
комнату,  оттерев  начальника  в  угол.  На  глазах  у  присутствующих  опер
мгновенно протрезвел. Кажется, исчез даже запах.
   - Откуда у тебя это?!
   - Да вот, я же за тряпкой пошла, под ванну заглянула, а она там лежит...
   -  Опер  взял  футболку  двумя  пальцами.  Из-под  пятен   крови   ехидно
улыбающийся ковбой предлагал дармовое "Мальборо".
   "Есаулъ" в своем рассказе как раз и описывал эту  майку.  Хусаинов  очень
гордился тем, что потом сумел исключить ее из протоколов допроса.  Найденные
взамен липового Меснянкина реальные  свидетели,  видевшие  Гринберга  в  тот
вечер в общаге, не сговариваясь, показывали, что он был в майке  "Мальборо",
но таковой среди вещей подозреваемого  не  нашли.  Прекрасно  сознавая,  что
такое несоответствие материалов дела тянет, по меньшей мере, на  возврат  на
доследование,  если  не  на  оправдательный  приговор,   Хусаинов   приложил
неимоверные усилия на  сглаживание  противоречий.  Уговорить  свидетелей  на
другую одежду не  удалось.  Была  мысль  заменить  несговорчивых  свидетелей
другими, более сговорчивыми ребятами, но сложностей такой вариант  сулил  не
меньше. В результате в протоколах  допроса  свидетелей  Жбан  ловко  опустил
вопрос об одежде.
   И сейчас неожиданное появление на свет  вожделенной  улики  произвело  на
всех посвященных потрясающее впечатление.
   - Сергей, понятых! - скомандовал Иванов.
   - Остынь-ка лучше, - вяло посоветовал Хусаинов,  -  следствие  закончено,
дело в суде, уже поздно пить боржоми.
   До Валентинова наконец тоже дошло.
   - Эх, твою бы девочку - да на  неделю  пораньше,  -  с  обидой  в  голосе
протянул начальник. - Кстати, а кто проводил обыск в комнате?
   В комнате явственно запахло дисциплинарными взысканиями.
   - Жба-а-а-ан!!! - хором откликнулись все пристутствующие.
   - Ну что ж, - резюмировал Иванов, - тогда только и осталось - положить ее
обратно и забыть. К делу все равно не пришьешь.
   -  Да,  Борис  Владимирович,  давайте  забудем,  -  застенчиво   намекнул
Хусаинов, имея в виду скорее  не  майку,  а  все  остальное,  находящееся  в
комнате.
   - А зачем забывать, мальчики? - мило поинтересовалась пресс-офицерша, - В
каком суде, говорите, дело?
   -  В  Ленинском,  -  машинально  отозвался  Иванов  и  тут  же,  вспомнив
прошлогоднюю  печальную  историю,  добавил.  -  Только  не  вздумай  звонить
Мариночке! Не хватало нам ЕЩЁ ОДНОГО скандала.
   Иванов намекал на секретаршу Ленинского райнарсуда Марину Тузову. Толстая
и на вид  вполне  добродушная  Мариночка  втихомолку  подрабатывала  охраной
ценных грузов. В кабине трейлера все принимали  ее  за  обычную  "плечевую".
Правду, по слухам, узнавали лишь те, кто пытался напасть на груз, но они уже
никому  ничего  не  могли  рассказать.  В  качестве   вооружения   Мариночка
преспокойно использовала приложенные к  уголовным  делам  "пушки"  и  потом,
возвращая на место, частенько путала их. Из-за этого, собственно, история  и
выплыла на свет. Сунуть в дело лишний вещдок оказалось  сущим  пустяком,  на
что Зоя сейчас и намекала.
   Невозможность приобщения к делу только что  обнаруженного  доказательства
прекрасно понимали все кроме, может быть, Валентинова, который еще некоторое
время хорохорился, утверждая что-то про  доследование.  Дело  уже  лежало  в
суде, и перспективы у него виделись знающим людям как весьма безрадостные.
   В  итоге  майку  действительно  сунули  обратно  под   ванну   и   начали
расходиться.
 
    
 
   Вот уже несколько недель  все  оппозиционные  газеты  и  западные  голоса
смаковали политическое убийство,  обвиняя  КГБ  в  смерти  Паши  Фотиева,  а
милицию -  в  укрывательстве  убийц.  Комитет,  как  всегда,  хранил  гордое
молчание,  а  не  отличающееся  таким  благородством  милицейское  ведомство
неубедительно пыталось оправдаться. Прокуратура, как ни странно, под горячие
языки не попала, поэтому Жбан чувствовал себя достаточно спокойно и к работе
относился  по-прежнему  наплевательски.   Валентинов   же   с   заместителем
отдувались за всех. В отделение зачастили проверки из главка и министерства.
А какой еще реакции можно было ожидать?
   Очередной проверяющий после небольшого совещания в кабинете Валентинова и
осмотра его коллекции спиртных напитков проявил участие и понимание:
   - Я тут должен хоть что-нибудь накопать,  иначе  меня  не  поймут.  Лучше
покажите мне сами, какие у вас недостатки.
   Хусаинов без излишних предисловий  начал  диктовать  инспектору  перечень
выявленных недостатков для акта проверки.
   - Дежурная часть, оружейная комната и обезь..., то  есть,  помещение  для
доставленных лиц находятся в антисанитарном состоянии. Для сведения  граждан
не вывешены выдержки из законов о правах. За сотрудниками  УР  не  закреплен
автотранспорт.
   - Ладно, на акт хватает, - удовлетворился инспектор. - Ну, на  ремонт,  я
понимаю, средств нет. А что, так трудно права вывесить? Не можете отпечатать
как положено - хоть от руки напишите.
   - Да нет, мы отпечатали в типографии и стенд оформили.
   - И где же он?
   - Я его снял.
   - Зачем?
   - Вам нужно отчитываться... ну и мне тоже. Когда вы уйдете, я его  повешу
обратно и напишу, что недостатки устранены.
   Инспектор лишь крякнул и погрузился в бумаги.
   Закончив писанину, он с видимым облегчением  согнал  с  лица  официальное
выражение и высказался:
   - Кстати, насчет нарушений. Когда я служил в областном главке, поехали мы
как-то проверять один ОВД. По пути слышим  по  радио  сообщение  оперативной
группе прибыть по адресу такому-то задержать квартирного вора. Я смотрю - мы
как раз мимо нужного дома проезжаем. Велел я завернуть во  двор.  Посмотрим,
думаю, как быстро прибудут и в  каком  составе.  В  бригаде,  как  известно,
полагается  опер,  следователь,  криминалист  и  кинолог.  Полный   комплект
встречается довольно редко... Так вот, подъезжает машина, из машины вылезают
двое мужчин и женщина, все в штатском. "Интересно, - думаем, - кого на  этот
раз в группе не окажется?" Мужики бегут в подъезд, а женщина  вытягивает  из
машины, с заднего сиденья... как вы думаете,  что?  Вилы!  Обычные  вилы  на
деревянной  ручке  и  становится  с  ними  под  окном.  Видимо,  у  них  уже
отработанный сценарий. Распахивается окно, и вор пытается выпрыгнуть,  благо
невысоко  -  второй  этаж.  Но  видит  наставленые  на  него  снизу  вилы  и
раздумывает  прыгать.  Когда  его  вывели,  мы  подходим,  представляемся  и
начинаем выяснять, кто есть кто в этой странной  бригаде.  Один  из  мужиков
(самый крепкий, который вора и заломал) оказывается  техником-криминалистом.
Другой представляется кинологом. Что любопытно, собак в этом ОВД по штату не
числилось, но кинолог был и при захвате справлялся, как  показала  практика,
не хуже четвероногого друга. Женщина же с вилами оказалась опером. Безвестно
отсутствовал лишь следователь...
   - У вас с комплектом, надеюсь, все в порядке?
   С комплектом, точнее, с некомплектом личного  состава  в  отделении,  как
везде, было трудно. Но последнее  время  помогли  комсомольцы...  Кто-то  из
ребят додумался почитать положение об ОКОДах,  где  черным  по  белому  было
записано, что руководство оперативного комсомольского отряда  избирается  на
ежегодном общем собрании. Подбиваемые Кротом, окодовцы устроили  собрание  и
сместили  Костю  Побелкина  с  его  поста.  Это  переполнило  чашу  терпения
руководства. На первом же заседании бюро ВЛКСМ  Университета  оперотряд  был
распущен.  Своими  задержаниями  да  протоколами  он   давно   уже   вызывал
недовольство студентов,  а  комсомольское  начальство  с  некоторых  пор  не
отчитывалось о воспитательной работе среди молодежи, но  зато  заботилось  о
своей популярности в указанной среде. Наиболее активные ребята из оперотряда
пошли  к  Валентинову  во  внештатники.  Неприятностей  от  этого,  конечно,
добавилось, но зато самую рутинную часть работы теперь можно  было  спихнуть
на них.
 
    
 
   С пьянки все расходились в дурном  настроении,  недобрым  словом  поминая
начальника. Хусаинов отправился в отделение забрать свою  сумку,  с  ним  за
компанию поплелись Кулинич и Муравьев. В дверях конторы  они  столкнулись  с
Китаевым из патрульно-постовой службы.  Его  лунообразная,  обычно  пылающая
довольством физиономия на этот раз наводила на мысль о лунном затмении.
   - Ребята, хорошо,  что  вы  здесь!  -  воскликнул  Китаев.  Поскольку  он
остановился в дверном проеме, полностью,  его  загородив,  игнорировать  это
обращение не удалось.
   - Что еще случилось? - худенький  Муравьев  попытался  протиснуться  мимо
Китаева в двери конторы, но безуспешно.
   - Ребята, у нас все на выезде, а  тут  в  зоне  "Е",  сообщили,  в  одной
комнате изнасилование происходит.
   Корпуса главного здания Университета почему-то именовались "зонами".
   Сыщики направились к зоне "Е".  Китаев  сильно  отстал,  делая  вид,  что
автомат для него - непосильная ноша.
   За указанной дверью действительно  раздавались  женские  крики  и  стоны,
значение которых можно было истолковать двояко. Однако после стука  в  дверь
они приобрели вполне определенный характер: "Помогите!"
   Муравьев толкнул дверь, та не подалась, после  чего  сыщик  начал  грозно
колотить по ней ногами с криками "Откройте, полиция!" Он  уже  примеривался,
как бы поудобнее встать, чтобы выбить филенку двери и открыть замок изнутри.
Но тут неожиданно дверь в комнату сама распахнулась, и  кто-то  стремительно
проскочил под рукой сыщика и унесся в коридор.
   Злодея начали  преследовать.  Он  выбежал  на  лестницу,  скатился  вниз,
промелькнул через холл, безнадежно оставив позади преследователей, кинулся в
крутящуюся дверь, ведущую  на  улицу  и  застрял  в  ней.  Как  обнаружилось
мгновение спустя, застрял не по воле случая, а по воле левой  ноги  Китаева,
которая вовремя заклинила вертушку.  Увидев  из-за  толстого  стекла  сияние
китаевской ряхи, которая снова расцвела довольством, нарушитель  повел  себя
довольно странно. Его  лицо  исказила  гримаса,  он  накрыл  голову  руками,
скорчился на полу внутри вертушки и  затих.  Подбежавшие  с  другой  стороны
опера далеко не сразу смогли извлечь его из двери.
   В  "обезьяннике"  задержанный  также  продолжал  вести  себя  странно   -
скорчился на полу и тихонько скулил.
   Прибывшие медики вынесли диагноз: "нервное потрясение, клаустрофобия". Об
уголовном  деле  забыли.  Сыщики  небезосновательно  опасались,  как  бы  не
пришлось отвечать за явную  психическую  травму  задержанному.  По  нынешним
временам, за это можно было поплатиться. Даже потерпевшая,  узнав,  что  он,
видимо, останется на нервной почве импотентом, обозвала милицию  "изуверами"
и пригрозила пожаловаться.
   После этого сели забить фишки.
   - Ну, значит, главк против отделения, - заметил Кулинич, оценив  рассадку
соперников за столом. Сам он очутился напротив Муравьева, а  Иванову  выпало
играть в паре с Пчелкиным.
   Согласно старой русской традиции, опера каждый день на  работе  "забивали
фишки". А в свободное время, за фишками,  естественно,  обсуждали  служебные
вопросы.
   - По делу еще кучу справок собирать. Иван, ты нам окажешь содействие?
   - Вы думаете, у меня нет дел кроме вашего? - парировал Иванов. - Вот хотя
бы аналогичное убийство-бытовуха на  площади  Восстания.  Одного  МИДовского
чиновника прирезали. Так я практически в одиночку все раскрыл! Там,  кстати,
тоже вони много было, с Минобороны один генерал-лейтенант все  наезжал,  но,
конечно, с вашим демократом не сравнить.
   ####
   - Жбан его в суд все же загнал.
   ####
   - "Рыба"! - торжествующе провозгласил Иванов, грохнув по столу костяшкой.
- Считайте фишки!
   Кулинич разочарованно вывалил на стол содержимое своей  ладони.  Взглянув
на фишки партнера, он присвистнул.
   - Это наша "рыба".
   - И нам, кажется, хватает, - заглянул Муравьев в "пулю".
 
    
 
   Через месяц,  пасмурным  декабрьским  утром  в  старинном  особняке,  что
живописно красовался на высоком холме над Москвой-рекой, слушалось  дело  по
обвинению гражданина Гринберга Руслана Аркадьевича в совершении  умышленного
убийства без отягчающих обстоятельств.
   Народу в зале было достаточно много - человек двадцать. Пришли  несколько
студентов. Хотя ажиотаж давно прошел, и Киндер  решил  не  поднимать  шумиху
вокруг процесса, здраво  рассудив,  что  популярности  СД  это  не  добавит,
кое-кто из его соратников, которых не удалось убедить, развесил объявления о
предстоящем судебном заседании. В итоге собралось несколько любопытствующих.
Слава богу, обошлось без журналистов.
   В первом ряду сидел Иванов,  с  профессиональным  интересом  наблюдая  за
работой адвоката. Виталий Ноевич Зверев с таким видом, как будто только  что
нашел  на  дороге  тысячу  долларов  (возможно,  именно  так  и  случилось),
перебирал толстую пачку бумаг, то и дело рисуя на них какие-то  пометки  или
отчеркивая отдельные фразы желтым фломастером.
   А возле окна устроился на первый взгляд ничем не  примечательный  мужчина
средних лет. На второй, более подробный взгляд он также ничем не  выделялся,
и это  обстоятельство  бросалось  в  глаза.  Хотелось  сказать,  что  он  "в
штатском", хотя никто вокруг  тоже  форму  не  носил.  На  протяжении  всего
заседания он сидел неподвижно и не выказывал абсолютно никаких эмоций.
   Из официальных лиц в зале первой появилась  секретарь  суда  -  ухоженная
семнадцатилетняя дама с видом Снежной Королевы. Усевшись за свой столик, она
разложила целую пачку бумаг и начала непонятно что строчить в блокноте.
   Затем появился милицейский сержант из конвойной роты. Окинув  зал  беглым
взглядом, задержавшимся на секретарше, он вошел и направился проверить окна.
Проходя мимо секретарши, сержант  положил  ей  руки  на  плечи,  нагнулся  и
прошептал на ухо что-то, по его мнению, ласковое, а судя по  выражению  лица
секретарши, весьма похабное. Она пискнула  и  передернула  плечами.  Сержант
ухлестывал за нею давно и при  этом  не  отличался  изысканностью  манер.  К
примеру, он полагал комплиментом ущипнуть даму за  попку,  что,  однако,  не
совпадало с ее представлениями. От другого секретаря, Мариночки  Тузовой  он
уже разок получил за такой "комплимент" профессиональный  пинок  по  голени,
после чего она ему разонравилась.
   Оставив секретаршу, конвойный сержант направился к "скамье подсудимых"  -
обыкновенной  деревянной  банкетке  с  поставленным  перед  ней  ученическим
столом. Он заглянул под банкетку в поисках припрятанных записок и сунул руку
в стол.
   Резкий металлический щелчок, нечленораздельно-матерный вопль  сержанта  и
сдавленное хихиканье секретарши прозвучали  одновременно.  Конвоир  выдернул
из-под крышки стола руку, на которой болталась хорошо известная и достаточно
примитивная по конструкии адская машина, именуемая по  традиции  мышеловкой.
Он злобно покосился на  Снежную  Королеву,  швырнул  в  нее  мышедавку  и  с
грохотом  вышел.  С  задних  рядов  послышались   аплодисменты.   Секретарша
торжествующе посмотрела ему вслед, смахнула  со  своего  стола  мышеловку  и
поправила юбку, подтянув ее повыше.
   В зал ввели Гринберга. Один сержант шел впереди арестанта, второй  сзади.
Инвалид мышеловки появиться в зале второй раз не рискнул. Гринберг несколько
недоуменно покосился на студентов, еще больше развеселившихся при  виде  его
"матросской" походки. В изоляторе Гринбергу пришлось  самому  сходить  туда,
куда он по недомыслию послал своих сокамерников. После процедуры  его  стали
посещать философские мысли о бренности всего сущего.
   Он проследовал  на  банкетку  подсудимых  и  примостился  на  краешке.  К
подсудимому тут же бросился Зверев и стал что-то быстро объяснять, показывая
отчеркнутые места в бумагах.
   Предстоящий процесс волновал Виталия Ноевича. Всего три дня назад в  этом
же зале на глазах судьи его личность подверглась  неслыханному  оскорблению.
Виталий Ноевич защищал клиента по привычному делу об изнасиловании. И  столь
же привычно сказал, в своей защитительной  речи,  что  "обвинение  опирается
только на нетрезвые показания обколотой девицы  с  подмоченной  репутацией".
Дальнейшая речь была прервана громовой оплеухой. Обколотая  свидетельница  с
подмоченной репутацией работала в одном из лесных лагерей и прекрасно знала,
как  обходиться  с  хамами.  Защитительная  речь  была  сильно  скомкана   и
прозвучала весьма шепеляво. Самой  же  обидной  для  Виталия  Ноевича  стала
реплика председательствовавшей судьи Пельшер: "Целиком присоединяюсь!"
 
   Ленинский район - это была не его территория. По хорошему,  следовало  бы
отказаться от подобного дела. Среди московских адвокатов не принято  браться
за дела, которые слушаются не в "своем" суде. И  дело  вовсе  не  в  разделе
рынка. Со "своим" судьей всегда можно если не договориться, то,  по  крайней
мере, четко предсказать исход процесса. Не зная заранее приговора,  адвокату
весьма затруднительно строить финансовые отношения  с  клиентами.  Несколько
спасал положение лишь внеочередной отпуск судьи Пельшер.
   Судья Мария Пельшер вела дела непозволительно вольно.  Зам.  председателя
суда решил провести с молодой коллегой разъяснительную  беседу,  выбрав  для
этого совместную поездку в один дом отдыха. Однако Мария  ехать  отказалась.
Ее дедушка, когда-то сталинский сокол, а ныне скромный председатель Комитета
партийного контроля, пригласил внучку отметить его девяностый день  рождения
на  государственной  даче.  Употребив  весь  запас   валидола   в   кабинете
председател суда, зампред  решил  впредь  не  связываться  и  лишь  старался
деликатно отводить именитую внучку от наиболее каверзных дел. Вот и на  этот
раз, поинтересовавшись мнением Марии Яновны, как она намерена разрешать дело
Гринберга и услышав в ответ твердое "По закону!",  зампред  горячо  похвалил
такую принципиальность и поспешил  предоставить  Марии  от  греха  очередной
отпуск. Процесс Гринберга был поручен старому проверенному кадру -  товарищу
Бугаевой, не замеченной в родственных отношениях с деятелями  международного
коммунистического движения. Кстати, различные сыновья-кумовья имели с  точки
зрения начальства и положительные стороны. Можно, например, вспомнить  опера
одного из райотделов.
   Его так и звали за глаза - "Сын". Кто именно его папа, знали не  все,  но
значительность родителя была подтверждена одним любопытным  случаем.  Как-то
коллеги намеревались предпринять достаточно смелую  акцию  -  обыск  в  доме
одной шишки районного масштаба. Все необходимые формальности  в  прокуратуре
были выправлены, но... Кроме "буквы закона" есть еще и "генеральная  линия".
Поэтому с собой на операцию зазвали Сына - под предлогом получения им  опыта
расследования сложных дел. Опасения оказались не напрасны и  опревдались  на
все  двести  процентов.  В  разгар  обыска  прибыл  сам   второй   секретарь
Московского областного комитета партии и начал всех строить.  В  разгар  его
речи на тему "Да как вы посмели!" вперед выдвинулся опер по прозвищу  Сын  и
вежливо, но твердо послал товарища второго секретаря достаточно далеко.  Тот
захлебнулся от ярости, ибо видел такую наглость первый раз  в  жизни.  "Я  -
второй