о понял, что обознался, но разок в челюсть схлопотать успел.
   Все это происходило  при  немалом  стечении  народа.  После  происшествия
собралось еще больше и продолжали  подходить,  привлеченные  воем  неуемного
чемодана. Комментарии студентов звучали примерно так: "Вот этот черный  (это
про Хусаинова) чемодан наконец-то украл  от  дверей  библиотеки"  -  "Почему
наконец-то?" - "А потому что вот этот белобрысый мент (это про  Кулинича)  с
утра там его караулил". Слыша подобные комментарии, Хусаинов был  вне  себя.
Выяснилось, что прозорливость студентов зиждилась на том, что Кулинич,  сидя
в засаде, свою рацию не выключил. Он стоял за углом,  возле  курилки,  пугая
проходящих студентов эфирным бормотанием из-за  пазухи.  Самым  удивительным
было то, что, невзирая на подобную засветку, чемодан все-таки украли. И  вор
даже мог бы иметь шансы на успех, не попадись Хусаинову на глаза.
   Отослав Кулинича оформлять задержанного, зампорозыску не спеша направился
на физфак, где учился, точнее вот уже  год  как  не  учился  Фотиев,  будучи
отчислен оттуда  в  результате  происков  КГБ,  то  есть,  за  академическую
неуспеваемость.
   По  дороге  Хусаинов  в  очередной  раз  предпринял  "мозговой  штурм"  -
попытался осмыслить результаты и  выстроить  схему  дальнейших  действий.  В
голове почему-то вертелась известная  песня  Высоцкого,  не  исключено,  что
она-то и определила логику его рассуждений.
   "Ели в этой солнечной Австралии
   Друг дружку злые дикари."
   1. Фотиев активно  занимался  спекуляцией,  а  у  них,  известно,  законы
волчьи. Правда, в этой сфере не  выявлено  конфликтов,  могущих  привести  к
убийству. Эта версия крайне маловероятна.
   "Мне представляется совсем простая штука:
   Хотели кушать - и съели Кука!"
   2. Он обманул абитуриентов, причем многих. Те, которых мы нашли, до  него
не успели добраться. Возможно, добрались другие,  но  причина  для  убийства
незначительная. Маловероятно.
   "За что - неясно, молчит наука."
   3. История с Дрожжиной так и не прояснилась. Военное начальство не должно
бы покрывать обычного убийцу. Либо Дрожжин не при  чем,  либо  здесь  что-то
особенное. Версия возможная.
   "Но есть, однако же, еще предположенье,
   Что Кука съели из большого уваженья"
   4. Его смерть принесла выгоды демократам. Провокация? Но они политические
убийства, вроде, не практикуют. И Комитету он вряд ли мог  сильно  помешать:
на занятие политикой у Фотиева времени  не  оставалось.  С  другой  стороны,
вокруг  этого  дела  столько  завертелось,  что,  возможно,  политика  здесь
каким-то боком замешана. Однако, маловероятная версия.
   "И вовсе не было подвоха или трюка"
   5. Не исключено, что к убийству привели отношения  или  дела  Фотиева,  о
которых мы пока не знаем. Проверка его связей была достаточно глубокой,  так
что и эта версия крайне маловероятна.
   "Ошибка вышла - вот о чем молчит наука:
   Хотели - кока, а съели - Кука!"
   6. Наконец, случайность. Убийство  без  особых  причин,  либо  вследствие
путаницы. Чем менее вероятны предыдущие версии, тем более вероятна эта.
   Какие же следуют выводы?
   Надо отработать версии 5  и  6  -  неизвестных  конфликтов  и  случайного
убийства.
   Если это 4-я версия - политика или 3-я - какие-то военные разборки, то ну
их на фиг! В такие дела влезешь -  ничего  хорошего  не  жди.  Правда  здесь
никому не нужна, зато часто бывает нужен крайний, и сделать таковым  милицию
очень даже могут. Пусть сами копаются в своем дерьме!
   А две первые версии уже достаточно отработаны,  пока  их  оставим,  можно
будет вернуться лишь в крайнем случае, если ничего больше не найдем.
   Эх, жаль, что его ножом!  Не  могли  просто  из  окна  выкинуть:  быстро,
просто, наверняка и не запачкаешься.  Вон,  Зинатулина  в  позапрошлом  году
выкинули, так ведь  одно  удовольствие  было  расследовать.  День  работы  -
самоубийство и никаких проблем. Да еще и палку сделали, по 146-й3.
   В тот же день  начальник  отделения  Валентинов,  слушая  доклад  о  ходе
расследования убийства, неожиданно вспомнил:
   - Да, кстати! Линия абитуры у нас была  поручена  Муравьеву.  Ну-ка...  -
начальник потянулся к селектору и велел вызвать молодого опера к нему.
   Муравьев явился через минуту. Валентинову это явно не  понравилось.  Если
прибыл сразу, значит, сидел в кабинете и ничем особо  важным  не  занимался.
Следовательно, бездельничал.
   Про  себя  Кулинич  решил  позже  по-дружески  разъяснить  коллеге,   что
начальнику  нравится,  когда  про  опера  каждый  раз  говорят,  что  он  на
территории. Но полная неуловимость тоже не  поощряется,  лучше  всего,  если
тебя можно найти за пятнадцать минут.
   Недовольным голосом начальник  потребовал  отчета  по  поводу  того,  что
Муравьев  сделал  в  поисках  абитуриентских  связей   убитого.   Неожиданно
оказалось, что кое-что он сделал. Сергей  выложил  на  стол  шесть  человек,
наказанных им по административке за нарушение порядка занятия индивидуальной
трудовой  деятельностью,  а  именно  -   репетиторской.   Он   добросовестно
отлавливал  по  одному  репетитору  в  день,  составлял  протокол,  приобщал
показания свидетелей - занимавшихся у него ребят и их родителей. После  чего
спрашивал у изобличенного не знал ли тот Пашу Фотиева или кого-то, кто  имел
с ним дело. Никто не  сознался,  несмотря  на  обещание  амнистии  в  случае
сообщения требуемой информации. Хотя других своих коллег, левых  репетиторов
задержанные с удовольствием закладывали.
   - Да... шесть - это не статистика,  -  задумчиво  протянул  начальник.  -
Муравьев, так ты долго провозишься.
   - Быстрее невозможно, товарищ майор. Пока застанешь его, пока  свидетелей
найдешь, пока все протоколы. Опять же, на репетитора еще  выйти  нужно.  Мне
еще кротовские ребята помогали. Каждый  протокол  -  не  меньше  пяти  часов
работы.
   - Да... пять - это не дело... - так же задумчиво промолвил Валентинов.  -
Кулинич, придется тебе подключаться. Спекулянтская линия у  нас  практически
закрыта, так что переходи на абитуру. Ты сможешь быстрее, я знаю!
   - Да, и свяжись с этим... как его... Головастиковым, - бросил  начальник,
когда опера уже выходили из кабинета. - Он ими перед отпуском  занимался.  А
сейчас укатил в...
   Закончить  напутствие  помешал  телефонный  звонок.  Валентинов,  схватив
трубку, сделал сложное движение рукой, что означало примерно следующее: "Ну,
в общем, не маленькие, сами его найдете"
   Прошедшим летом перед уходом  в  отпуск  Валентинов  распорядился  насчет
очередной  ОПЕРАЦИИ,  объектом  которой  на  этот  раз  стали  репетиторы  и
мошенники   вокруг   вступительных   экзаменов.    "Крепко    ударить"    по
экзаменационным жуликам он поручил участковому Лягушкину. Приказ был суров:
   - Пока две сотни жуликов не наловишь, - объявил начальник, - в отпуск  не
уйдешь!
   - На свободу - с чистой совестью, -  сострил  тогда  Лягушкин,  выйдя  от
Валентинова.
   Собственная свобода (в виде очередного отпуска) оказалась  для  Лягушкина
важнее чистой совести. Поэтому жуликов он наловил  много.  Пусть  и  не  две
сотни, но значительно больше того, что  мог  себе  позволить  добросовестный
участковый.
   Летом  возле  приемной  комиссии  было  многолюдно.  У  дверей  толпились
родители абитуриентов, мелкие экзаменационные  жулики,  продавцы  шпаргалок,
ребята Крота и городские сыщики,  прикатившие  за  легкой  добычей.  Изредка
попадались и сами абитуриенты.
   Именно Крот, без хлопот забивавший дежурку мелким жульем, соблазнил тогда
Лягушкина (как самого морально неустойчивого сотрудника) на авантюру.  Через
старого знакомого Хусаинова по "вышке"  (Московской  высшей  школе  милиции)
участковый выпросил под свое командование  Примадонну.  Под  этой  партийной
кличкой скрывалось очаровательное  создание  с  такими  чистыми  глазами  за
такими наивными очками, что ее казалось невозможным не обмануть. На самом же
деле,  внештатный  сотрудник  милиции  Яна  Чурикова   обладала   актерскими
способностями Людмилы Гурченко в сочетании с хваткой голодного крокодила. На
контрольной закупке, где бы она  ни  проводилась,  двух  других  покупателей
обсчитывали на 10-20 копеек, а Яночку - не меньше чем на  рубль.  Если  речь
шла о спекуляции, то Яночке неизменно предлагали самый дефицитный  товар  по
таким зверским ценам, что судья потом только диву давался. Где бы Яночка  ни
появлялась, она моментально вводила во искушение всякого продавца, таксиста,
спекулянта, работника сферы обслуживания. Цены моментально превышались, весы
начинали врать, квитанции и чеки куда-то  исчезали...  В  общем,  наивнейшие
глазки Яночки пользовались широчайшей известностью  и  громадным  спросом  в
узком кругу московских сыщиков, и ее рабочее время было расписано на полгода
вперед.
   Потолкавшись перед приемной комиссией филфака, несчастная  абитуриенточка
из провинции за четверть часа обзавелась тремя десятками  визитных  карточек
всевозможных  репетиторов  и  родственников  декана.  В   отделении   Яночка
огорошила Лягушкина простым вопросом:
   - Работаем только по мошенничествам?
   - А что, - поинтересовался Игорь, - там еще что-то есть?
   - Если надо, сделаем три четких изнасилования. Кроме того, там  есть  еще
один брачный аферист и пара кобелей, но это уже просто  аморалка,  -  Яночка
выбросила в корзину несколько  визиток,  на  одной  из  которых  опер  успел
прочитать фамилию замдекана.
   В отделении отловленные жулики винили в своей  беде  кого  угодно,  кроме
ясноглазой провинциалочки. В один день Лягушкин стал счастливым  обладателем
сразу шести свеженьких уголовных дел. Настроение омрачал только  выговор  от
Валентинова.
   - Ты кого к нам привел? -  грозно  рычал  хорошо  отдохнувший  в  отпуске
начальник.
   Оказалось, что прекрасная Яночка сделала  несколько  собственных,  весьма
нелицеприятного свойства, выводов о  работе  206  отделения.  И  как-то  при
случае поделилась этими выводами ни много ни  мало  с  начальником  ГУВД,  с
которым оказалась в приятельских отношениях.  В  результате  первый  рабочий
день Валентинова был омрачен разговором с начальником Инспекции  по  личному
составу. Борец за чистоту милицейских рядов пригрозил лично приехать в 206-е
и  пересажать  весь  сержантский  состав  за  поборы,  а  заодно  и   самого
Валентинова - за потворство. По закону всемирного тяготения, лавина нагоняев
распространилась вниз и настигла  участкового  Лягушкина  в  последний  день
перед отпуском. Уехал он отдыхать с глубоким чувством неразделенной обиды. И
этим своим чувством сейчас и делился с Муравьевым, который сумел-таки  найти
его по телефону в Кисловодске. Почти никакой полезной информации кроме того,
что Валентинов -  ...  Лягушкин  не  сообщил.  Видимо,  предстояло  начинать
разработку абитуриентской темы с нуля.
   Муравьев ловил репетиторов достаточно сложным способом. Сейчас эта задача
перевалилась на Кулинича. Время на такую ерунду он тратить не хотел, поэтому
пошел более быстрым путем.
   По его прикидкам, репетиторы-"леваки" должы были проводить свои занятия в
университетских аудиториях. Занятия  у  студентов  кончаются  в  основном  к
17:30, так что репетиторам имеет смысл начинать в 18. За 15 минут  до  этого
срока Кулинич сидел в вестибюле второго корпуса.
   Он не прогадал. Сразу же обратили  на  себя  внимание  несколько  молодых
людей, судя по их робким повадкам, не студенты. Отправившись за  ними,  опер
дошел до аудитории на 8  этаже.  К  шести  там  собралось  человек  двадцать
школьников, чуть позже появился искомый репетитор. Это был  молодой  человек
лет тридцати в ужасных квадратных очках, с безнадежно испорченной осанкой  и
каким-то нескладным портфелем. У него на лбу явственно проступала  должность
младшего научного сотрудника.
   "Попробую взять на понт," - подумал Кулинич и, спустившись  вниз,  вызвал
из отделения двух сержантов в форме. Когда он  вместе  с  ними  бесцеремонно
ввалился в аудиторию, произведя даже несколько больше шума, чем  необходимо,
это оказало должное действие на преподавателя, а уж о школьниках и  говорить
не приходится.
   - Так, кто тут организатор подпольного  предприятия?  -  напористо  начал
опер. Сержанты за его спиной угрожающе зазвенели наручниками.
   Школьники, сидевшие за столами, сделали геройскую  попытку  бежать  через
заднюю дверь. Дверь была забита со дня основания Университета,  и  побег  не
удался. Преподаватель замычал что-то неопределенное.
   - Вам придется пройти со мной!
   - А... это надолго? - робко поинтересовался преподаватель.
   - Нет, всего лет на пять, - сострил Кулинич, но молодой человек  оказался
без чувства юмора,  сильно  побледнел  и  лихорадочно  стал  собирать  вещи,
пытаясь запихать увесистую папку с бумагами себе  во  внутренний  карман.  В
контору он прибыл уже полностью готовым к употреблению.
   Глядя, как струхнул препод, как он  сгибается  под  каждым  словом,  опер
сразу  понял:  слабак,  расколется  на  раз.  Так  и   получилось.   Написав
подробнейшее объяснение, в котором заложил с потрохами своего работодателя и
всех коллег,  он  даже  как-то  повеселел,  ободрился.  Облегчил  душу,  так
сказать.  Внимательно  изучив  продукт  облегчения,  Кулинич  наморщился   и
подумал:
   - Оригинально устроена так называемая совесть  у  русского  интеллигента.
Совершать преступления она ему  обычно  не  мешает.  Только  после  начинает
доставать.
   Нескладный преподаватель  заложил  организатора  теневого  репетиторского
предприятия. Он нанимал преподавателей из числа сотрудников  Университета  и
аспирантов, привлекал слушателей-абитуриентов, устраивал  занятия.  Себе  за
посреднические услуги хозяин забирал 50%  выручки.  Эксплуататором  трудовой
интеллигенции, пережитком капитализма,  ростком  нового  предпринимательства
оказался некий Янев Анатолий Кириллович.
   Хотя и представлялся доцентом,  но  фактически  он  состоял  в  должности
техника, заботам которого  поручалось  обслуживать  оборудование  лекционных
аудиторий.  Благодаря  этому  обстоятельству,  Янев   имел   помещение   для
проведения занятий и пускания пыли в глаза ученикам.  Впрочем,  надо  отдать
ему должное, математику в объеме школьного курса он знал хорошо, а собранная
за  три  лета   коллекция   экзаменационных   билетов   давала   возможность
поднатаскать ребят в решении задач.
   Два часа неутомительных  наблюдений  за  "кабинетом"  Янева  дали  полное
представление о характере его занятий. Здесь Кулинич не собирался затягивать
разработку и  посчитал,  что  сможет  добиться  желаемого  решительностью  и
напором.
   Бесцеремонно зайдя в комнату, где Янев занимался с  двумя  абитуриентами,
он продемонстрировал удостоверение, записал фамилии школьников и отослал их.
   Как только ребята вышли, опер откинулся на кресле и взял самый  развязный
тон, на какой оказался способен:
   - Короче,  Кирилыч,  мне  до  фени  твой  маленький  гешефт  за  казенные
средства.   Я   расследую   убийство,   и   ты   меня    интересуешь    лишь
постольку-поскольку. Через 24 часа я хочу знать, кого этим летом кинул  Паша
Фотиев на абитуре. Даю наводку: скорее всего, это человек с солнечного  Юга.
Иди куда хочешь, но принеси мне информацию. Не узнаешь до завтра,  этого,  -
он бесцеремонно замахал перед лицом притихшего Янева отобранными ключами  от
аудитории, - ты больше не имеешь. Дело я на тебя оформляю - это раз.  Письмо
проректору Зайцеву о твоих художествах - это два. Ну  и  по  линии  парткома
тебе устроим, товарищ кандидат в члены  КПСС...  На  девятом  этаже4  бывал?
Видал, в приемной картину "Допрос коммуниста"? Это про  то,  что  делают  на
девятом с такими, как ты. Короче, с универом можешь уже прощаться... Веришь,
что я тебе это организую? Правильно, с меня станется. А посему вот такие мои
условия. Зайдешь завтра ко мне в отделение, в первый кабинет.
   Не  слушая  ответа,  Кулинич  вытолкал  несостоявшегося  доцента  из  его
комнаты, замкнул дверь и положил ключи себе в карман.
   - Паспорт захвати, - бросил он через плечо, направляясь  к  выходу.  -  А
если без информации придешь, еще и теплые вещи.
   Конечно, Янев на другой день явился без теплых вещей.
   Описанная им ситуация оказалась весьма близкой к тому,  что  предполагали
сыщики. Фотиев  еще  в  прошлом  году  превратил  вступительные  экзамены  в
доходное место.  Знакомясь  с  родителями  абитуриентов,  коими  летом  были
обсижены возле Университета все скамейки,  он  предлагал  им  протекцию  при
поступлении. Брал по-божески и давал при этом "гарантию": не поступившим все
деньги возвращались назад.
   Разумеется, Паша Фотиев и не думал  никому  помогать.  Вопреки  сплетням,
повлиять на решение приемной комиссии было не так-то просто.  Как  и  всякий
дефицит, места в Университете если и  продавались,  то  не  всем  подряд,  а
только своим и через надежных посредников. Однако и ненадежные, вроде  Паши,
без дела не оставались. Из нескольких десятков доверившихся ему абитуриентов
кто-нибудь да поступал - без всякой протекции,  как  Михайло  Ломоносов.  Их
деньги  Паша  считал  своим  законным  гонораром,  остальным   добросовестно
возвращал.
   Верный и безопасный способ заработка он решил применить и этим летом,  но
то ли пожадничал, то ли пустил деньги в оборот... одним словом, решил ничего
не возвращать неудачникам, надеясь, что жаловаться они все равно не  пойдут.
В этом предположении Паша не ошибся, но некоторые  из  потерпевших  захотели
разобраться  с  ним  самостоятельно  и  предприняли  некие   попытки   найти
несостоятельного посредника. Долго искать не  пришлось:  кое-кто  из  коллег
Янева  (не  исключено,  что  и  он  сам),  видя  в  Паше   недобросовестного
конкурента, с готовностью сообщил интересующимся его адрес.
   Одним из дававших деньги Фотиеву за  липовую  протекцию  при  поступлении
своих чад был некий Реваз, тот, которого  повязали  в  ночь  убийства,  а  о
другом Янев знал только то, что зовут Рашид,  и  что  он  постоянно  торгует
фруктами на одном из столичных рынков.
   По поводу того,  как  провинциалы  "поступают"  своих  чад  в  институты,
Кулинич вспомнил историю, дошедшую до него из МВД Эстонии.
   Бедная эстонская бабушка из Пыльва отправилась устраивать своего внука  в
Тартусский университет. Она приблизительно  выяснила,  кому  в  университете
нужно дать, взяла с собой деньги и поехала. В поезде словоохотливая старушка
рассказала попутчикам о своем внуке, о том, куда  едет  и  зачем.  Попутчики
поведали о своих детях, а также надавали провинциалке кучу полезных советов.
   На вокзале в Тарту к  бабушке  подошли  двое  вежливых  молодых  людей  -
сотрудников милиции. Они поинтересовались у приезжей,  не  везет  ли  она  с
собой наличных денег. Получив утвердительный  ответ,  милиционеры  сообщили,
что имеются сведения о появлении фальшивых денег и предложили бабушке пройти
в комнату милиции,  чтобы  проверить,  нет  ли  среди  ее  денег  фальшивых.
Необходимая мера предосторожности для всех приезжих, всего  на  пять  минут.
Хотя в соседней комнате человек со штампом  "ВЗЯТКА"  трудился  не  покладая
рук, ушло минут десять. Бабушке вернули ее деньги и  отпустили,  извинившись
за беспокойство.
   Превратившаяся в смертоносного троянского  коня  старушка  отправилась  в
Тартусский университет. Она успела дать взятки пятерым преподавателям,  пока
остальные не заподозрили неладное, видя, как их коллег выводят в наручниках.
   Бабушка, не подзревая о подставе, сработала артистично.  Ее  простодушные
показания, а также наглядно светящиеся в ультрафиолетовых лучах  надписи  на
купюрах позволили соорудить громкое и показательное дело.
 
    
 
   На поиски узбека-мецената Кулинич тоже зазвал с собою Муравьева.  Памятуя
историю в чеченском общежитии, решили сначала заехать "к местным",  а  потом
уже на рынок.
   Про трехсотое отделение Кулинич ничего не знал, никогда там не  бывал,  а
поскольку находилось оно в другом район