таив дыхание, мы смотрели, как грек и троянец идут друг  на  друга,
грозно потрясая оружием. Я ожидал немедленной схватки, но мне  следовало
знать, что Ахилл долго не бросал  никому  свой  знаменитый  вызов  и  не
станет упускать такую возможность.
   Они остановились на расстоянии пятидесяти шагов, и Ахилл заговорил:
   - Почему ты стоишь здесь один, о сын Афродиты?  Неужели  тебе  хватит
смелости сразиться со мной?
   Или тебе пообещали за это всю Трою,  включая  трон  Приама?  В  таком
случае  тебе  придется  здорово  потрудиться,  чтобы  получить  награду.
Однажды мое копье уже обратило тебя в бегство с поля боя -  помнишь  тот
день на горе Ида, когда ты убежал, бросив своих быков? Тогда тебя спасли
Зевс и другие боги, но сегодня они, я уверен, не станут  тебе  помогать.
Советую тебе бежать со всех ног,  пока  тебя  не  опередила  твоя  душа.
Дураки умнеют слишком поздно!
   Но Ахилл ошибался, если думал, что способен перещеголять Энея в  этой
игре. Троянец не знал себе равных в искусстве произносить речи,  что  он
не замедлил доказать:
   - Неужели ты думаешь,  что  меня,  словно  младенца,  можно  напугать
ехидными словами, Ахилл? Я мог бы ответить тебе в том же духе, как и мой
кузен Гектор, но эта глупая болтовня недостойна  знатных  людей,  таких,
как мы с тобой. Ты - сын знаменитого Пелея, мои родители -  великодушный
Анхиз и сама Афродита. К чему бросаться словами,  уподобляясь  женщинам?
Пусть твоя сталь, божественный Эакид , докажет твою правоту, а моя - мою.
   В тот же миг Эней метнул копье. Застигнутый врасплох Ахилл едва успел
прикрыться  щитом;  острие  застряло  между  пластинами,  а  сила  удара
заставила грека пасть на колени.
   Он тут же поднялся и бросил копье в противника.
   Эней держал перед собой щит, не двигаясь  с  места,  но  безрассудная
смелость чуть не погубила его. Копье пронзило щит и упало вместе  с  ним
на землю, поцарапав плечо Энея и оставив его беззащитным.
   Ахилл выхватил меч и устремился вперед, рыча,  как  лев.  Отскочив  в
сторону, словно пантера, Эней поднял  с  земли  камень  размером  больше
человеческой головы и швырнул его в грека.
   Пытаясь увернуться, Ахилл поскользнулся и упал, но при этом в  слепой
ярости бросил свой меч в противника. Эней поймал меч в  воздухе.  Теперь
Ахилл был безоружен -  ему  оставалось  только  сдаться  или  отступить.
Выбрав последнее, он повернулся и побежал назад к грекам,  крича,  чтобы
ему подали колесницу. Не  утруждая  себя  бессмысленным  преследованием,
Эней подал сигнал к атаке.
   Как только пурпурное полотнище  опустилось,  мы  быстро  заняли  наши
позиции. Воины застыли с  оружием  в  руках.  Кисеей  вскочил  на  место
возницы в нашей квадриге;  я  последовал  за  ним,  держа  копье  и  меч
наготове. Эвен уже был в колеснице. По команде Энея мы ослабили поводья,
и лошади рванулись вперед.
   Мы столкнулись с воинами из Эфира и Симы.  Справа  от  нас  находился
греческий центр, возглавляемый Ахиллом и Агамемноном, которые, казалось,
забыли о вражде ради общего дела. Я не боялся Нерея и его эфирцев  -  их
длинные копья были неуклюжими, и они не успели приготовиться.
   Кисеей гнал лошадей, а я, наклоняясь с квадриги, рубил мечом  направо
и налево. Неожиданная атака не дала эфирцам опомниться.
   Внезапно я почувствовал, что  колесница  накренилась  вправо.  Подняв
взгляд, я с ужасом обнаружил,  что  Кисеей  направил  лошадей  к  центру
греческой армии. Я кричал ему, чтобы он опомнился, но мои слова тонули в
грохоте битвы. Кисеей вел нас навстречу гибели, а мне оставалось  только
покрепче схватиться за копье и надеяться на удачу.
   Кони мчались вперед, сметая все на своем пути.
   Троянцы с проклятиями  отскакивали  в  сторону,  а  греки  прыгали  к
поводьям, но в результате оказывались под копытами.
   Один смог ухватиться за стремя, но тут же  упал  с  моим  дротиком  в
груди. Меткий удар придал мне уверенности.
   Греки швыряли в нас копья, но ни одно не попало в цель.
   Наконец Кисеей добрался до желанной цели. От представшего нам зрелища
душа могла уйти в пятки и у человека посмелее меня. Ахилл  и  Агамемнон,
возглавлявшие отряд воинов из Эвбеи  ,  теснили  троянцев,
которые под командованием Энея, Ифитиона, троих сыновей Приама и  других
героев из последних сил удерживали свои позиции.  Давка  была  настолько
сильной, что наша колесница остановилась.
   Кисеей спрыгнул наземь с копьем  в  руке;  я  устремился  за  ним.  В
следующий момент мы  оказались  в  самой  гуще  битвы,  кипевшей  вокруг
Ахилла. Я увидел, как Ифитион упал с раздробленным копьем черепом.
   Дюжина троянцев бросилась на могучего  грека,  но  он  мигом  пронзил
дротиком Полидора, любимого младшего сына Приама, чьи  горячая  кровь  и
неопытность привели его к смерти.
   - Вперед! - взревел Кисеей, придя в ярость при виде гибели Полидора.
   Но никто не мог противостоять Ахиллу или заставить его отступить хотя
бы на дюйм. Демолеон, сын старого Антенора, стал его следующей  жертвой,
сраженный сокрушительным ударом меча по голове.
   Какой-то миг троянцы колебались, и Ахилл рванулся  вперед.  Казалось,
его быстро вращающийся меч описывает в воздухе огненные круги.
   Офрионей, возлюбленный Кассандры, рухнул наземь, разрубленный надвое.
Демох, сын Филетора, и  Дриоп  полегли  рядом.  Перепрыгнув  через  тело
Дриопа, я оказался лицом к лицу с грозным греком.
   Могучий и неуязвимый Ахилл стоял в пяти шагах от  меня.  Он  отбросил
щит, сжимая в правой руке свой сверкающий меч. Глаза мрачно поблескивали
на покрытом грязью и потом лице; доспехи покраснели от крови врагов.
   "Мое время пришло", - подумал я.
   Охваченный гневом и страхом, ибо, как уже было сказано, я  отнюдь  не
герой, я устремился вперед, моля богов даровать мне силу.

Глава 18
Я ПОЛУЧАЮ СВОЕ

   Но Кисеей опередил меня, взмахнув копьем. Он был вдвое сильнее  меня,
однако Ахилл с легкостью парировал удар. Один взмах грозного  меча  -  и
мой друг упал  мне  на  руки  с  головой,  держащейся  на  клочке  кожи,
забрызгав меня кровью.

***

   Меч сверкнул вновь, но тяжесть тела Киссея притянула меня к земле,  и
он просвистел у меня над головой.
   С меня было довольно. Кроме того, мне следовало исполнить долг  перед
покойным другом. Сверхчеловеческим усилием я отскочил назад,  волоча  за
собой Киссея; еще одно усилие - и я был вне опасности.
   Я не видел гибели Мулия, Эхекла, Девкалиона,  Ригма,  Арейфоя  -  обо
всем этом мне рассказали впоследствии. Держа под мышкой голову Киссея  и
таща его тело другой рукой, я смог добраться до нашей колесницы, которая
чудом осталась там же, где мы ее покинули.
   Слыша вокруг шум битвы и бросив последний взгляд на  моих  товарищей,
все еще яростно атакующих Ахилла, я бросил в квадригу мою кровавую ношу,
вскочил на место возницы, подобрал поводья и погнал лошадей к Трое.
   Я ни разу не останавливался, пока не оказался перед входом в  большой
мраморный дом на улице Иды, где всего несколько часов назад завтракал  с
моим другом. Меня попытались задержать  у  ворот,  а  когда  я  ехал  по
городу, тысячи голосов требовали у меня новостей о сражении,  женщины  и
дети со всех сторон бросались ко мне, едва избегая лошадиных копыт. Но я
не слушал ничьих просьб.
   Когда я спрыгнул  с  колесницы,  дверь  дома  распахнулась  и  Лимет,
престарелый отец Киссея, появился на  пороге,  поддерживаемый  Клименом.
Увидев, что я один, и поняв  все  по  моему  искаженному  горем  лицу  и
окровавленным доспехам, он воздел руки к  небу  с  криком  "Кисеей!  Сын
мой!" и упал без чувств на мраморный пол.
   Вдвоем с Клименом мы отнесли его в  дом,  поручив  заботам  рабов,  а
потом вернулись к колеснице за телом Киссея. Я вспомнил тот день,  когда
возвращался с поля битвы, оставив труп  моего  брата  Фегея  на  милость
Диомеда, и мои глаза обожгли слезы.
   В то же время я был благодарен за собственное спасение - впервые  мне
пришло в голову, что моя жизнь находится под особой защитой. Не богов  -
я не верил в эту чушь, - а судьбы.
   Пообещав Климену, что приду сам или пришлю кого-нибудь из моих друзей
позаботиться о Лимете и организовать похороны Киссея,  я  отправился  во
дворец. Колесницу я оставил на  попечение  Климена  -  она  была  сплошь
забрызгана кровью и грязью, так что я предпочел идти пешком.
   Прибыв во дворец, я стал подниматься в свои покои на втором этаже. Но
в главном коридоре меня остановил начальник стражи,  сообщив,  что  царь
Приам, услышав о моем возвращении с поля, требует моего  присутствия  на
Скейских башнях. Я отправился туда, не снимая окровавленных доспехов.
   Мое появление вызвало сенсацию. Все окружили меня,  требуя  новостей.
Но я двинулся прямо к трону царя Приама:
   - Я вернулся с поля битвы, о царь...
   Он прервал меня:
   - Ахилл появился на поле?
   - Да.
   В толпе послышались возбужденные голоса; на лицах людей было написано
выражение напряженного ожидания. По приказу царя я поведал  об  утренних
событиях, но не  сумел  заставить  себя  упомянуть  о  гибели  Полидора,
младшего сына Приама. Эту тяжкую задачу я предоставил другим устам.
   Когда царь покончил с расспросами, меня атаковали другие - утолить их
любопытство было невозможно. Все аплодировали Энею за  вызов,  брошенный
им Ахиллу, и благодарили богов за его спасение.
   Поликсена не давала мне покоя:
   - Как выглядел Ахилл? Он бы убил Энея, если бы не поскользнулся и  не
упал, верно? Никто бы не смог его удержать? Он был великолепен, как бог,
не так ли?
   Мне показалось или он носит на рукаве доспехов розовую ленту?
   Я думал, что она никогда не умолкнет.
   Потом  меня  окружили  Елена  и  ее  служанки,  жаждущие  новостей  о
спартанцах. Но я не видел никого из них -  даже  Менелая.  Услышав  это,
Елена подала знак Эфре и Климене отойти, подошла ко мне  с  таинственным
видом и осведомилась вполголоса:
   - Парис был на поле?
   Удивленный, я ответил отрицательно, добавив, что думал встретить  его
здесь.
   - Нет, - отозвалась Елена. - Сегодня он не был  на  башнях.  Он  рано
облачился в доспехи и сказал, что отправится на поле. Ты уверен, что его
там не было?
   - Да. Ты ведь знаешь - его туда калачом не заманишь.
   - Да, но он сказал...
   Поступки Париса меня не  слишком  волновали,  и  я  выбросил  его  из
головы, решив про себя, что он проводит  время  с  какой-нибудь  девкой.
Кроме того, мне не терпелось вернуться в свои  покои,  поэтому  я  скоро
простился с Еленой и попросил у Приама позволения удалиться.
   Не теряя времени, я пробился сквозь  толпу  к  проходу  Семи  колонн,
спустился по винтовой лестнице и пошел назад во дворец.
   В ответ на мой стук Ферейн отпер дверь. Сначала меня удивил испуг  на
его лице, но, решив, что он вызван  моими  окровавленными  доспехами,  я
направился в свою комнату.
   Я уже приготовился снять доспехи, когда мне пришло в голову, что было
бы недурно показаться Гекамеде покрытым кровью сражения.  Возможно,  это
глупая мысль, но мне не стыдно в ней признаться.
   - Дочь Арсиноя в своей комнате? - спросил я Ферейна. Вопрос был задан
исключительно для проформы, ибо я не сомневался,  что  она  там.  Но,  к
моему удивлению, он ответил:
   - Нет, господин.
   Я бросил на него быстрый взгляд. В его голосе мне послышались страх и
неуверенность.
   - Где же она тогда? - осведомился я.
   - Не знаю, - ответил Ферейн после паузы.
   - Как это не знаешь? Что ты имеешь в виду?
   Ферейн отвел взгляд:
   - Она уже давно ушла с мужчиной. Я не знаю, куда они направились.
   В голове у меня мелькнуло, страшное подозрение.
   Я схватил Ферейна  за  плечо,  но,  поняв,  что  угрозы  не  помогут,
отпустил его и попытался говорить спокойно:
   - А где Гортина?
   - В кухне.
   - Она видела мужчину, с которым ушла Гекамеда?
   - Нет.
   - А ты?
   - Да.
   - Давно он был здесь?
   - Примерно в середине второго часа.
   Ферейн отвечал достаточно  охотно,  и  я  начал  сомневаться  в  моих
подозрениях.
   - Говоришь, ты видел его?
   - Да.
   - Кто он?
   Ферейн колебался - его глаза бегали из стороны в сторону.
   - Не знаю.
   На его лице было написано, что  он  лжет.  У  меня  не  было  времени
уговаривать слугу - дорога была каждая минута. Я взял  со  стола  меч  и
поднял его.
   - Кто был этот человек?
   - Не знаю... клянусь Аполлоном... - Ферейн упал на колени.
   Я опустил меч плашмя на его плечо.
   - Кто он?
   - Клянусь Аполлоном... Афродитой... всеми богами Олимпа... я не лгу!
   - Глупец! - крикнул я. - Оставь себе  золото  или  то,  чем  он  тебя
подкупил, но скажи мне, кто он, или ты умрешь! - Я ударил его по  плечу,
повалив на пол.
   - Сжальтесь, господин! - взмолился  Ферейн,  хватая  ртом  воздух.  -
Это... это был Парис!
   - Наконец-то ты развязал язык! Ты не лжешь?
   - Нет, господин, Ферейн не лжет вам. Это был Парис.
   Судя по голосу, он говорил правду. Я  спрятал  меч  в  ножны.  Больше
расспрашивать было не о чем. Я знал, что произошло, так же  хорошо,  как
если бы видел все собственными глазами.
   И тем не менее, я утешал себя сомнениями.
   - Она ушла с ним по своей воле? - спросил я, повернувшись к Ферейну.
   - Да, - сразу же ответил он. - Парис пришел,  я  проводил  его  в  ее
комнату, и вскоре они ушли вместе.
   Она держала его под руку.
   Это спокойное признание в измене вывело  меня  из  себя.  Я  взмахнул
мечом, но ударил только воздух. Ферейн, вовремя увернувшись,  выбежал  в
коридор.
   Я сел на скамью и попытался сосредоточиться. Мысли путались у меня  в
голове. Что делать? Самый разумный и практичный ответ - ничего.
   Обычно,  если  один  мужчина   отбирает   у   другого   рабыню,   это
заканчивается поединком, но не когда речь идет о сыне Приама.  Уведи  он
Гекамеду силой, тогда я мог бы потребовать правосудия у  самого  царя  и
добиться его. Но она ушла добровольно,..
   Я стал думать о Гекамеде. Она занимала все мои мысли с тех пор, как я
впервые увидел ее  в  шатре  Нестора.  Тогда  Гекамеда  дала  мне  повод
считать, что я ей небезразличен, а позже она подвергла  себя  величайшей
опасности ради моего спасения.
   Когда я представил себе ее в объятиях  Париса,  прижимающейся  своими
алыми губками к его  губам  и  ласково  шепчущей  ему  на  ухо,  у  меня
потемнело в глазах, и я вскочил на ноги, взревев, словно бык. Сын Приама
или нет, он дорого заплатит за это похищение! Что касается Гекамеды, то,
раз она наградила меня титулом "хозяин", пусть поймет, что  значит  быть
рабыней!
   Прицепив меч и даже не сняв  окровавленные  доспехи,  я  поспешил  во
дворец.
   "Глупо идти одному - лучше позвать Киссея", - подумал я  и  сразу  же
вспомнил, что мой верный друг мертв. Именно тогда я начал  испытывать  к
грекам - и в особенности к Ахиллу - глубокую жгучую  ненависть,  хотя  в
тот момент я не осознавал этого, будучи занятым другими мыслями.
   Приходилось решать свою задачу в одиночку, ибо я ни на  кого  не  мог
положиться так, как полагался на Киссея. Я  толком  не  знал,  куда  мне
идти.  У  Париса  были  холостяцкие  покои  на  Троадской  улице,  но  я
сомневался, что он сможет уговорить Гекамеду  отправиться  с  ним  туда,
несмотря на все ее бесстыдство.
   Сам же Парис был достаточно дерзок  в  делах  подобного  рода,  чтобы
пойти на любой риск.
   Я свернул в сторону дворца, решив заняться холостяцкими апартаментами
в том случае, если потерплю фиаско.
   Пройдя по широкой мраморной аллее за дворцовыми стенами, я оказался у
входа в дом Париса.
   На мой громкий стук отозвался  раб,  который  осведомился  о  причине
моего визита. Поколебавшись, я решительно ответил:
   - Мне нужно поговорить с Еленой Аргивской.
   Раб удивленно посмотрел на меня:
   - Ведь ты - Идей, вестник царя  Приама?  Ты  должен  знать,  что  моя
госпожа на Скейских башнях.
   - Да, я видел ее там час назад, и она  сказала,  что  скоро  вернется
сюда. Мне необходимо посоветоваться с  ней  насчет  жертвоприношений.  Я
буду ждать Елену в ее покоях. Проводи меня туда.
   - Но я... я не уверен...
   - Болван! - крикнул я. - Ты хочешь оскорбить царя? Впусти меня!
   Раб неохотно отодвинул засовы. Дверь распахнулась,  и  я  зашагал  по
длинному коридору. Позади я слышал звук задвигаемых  засовов  и  быстрый
топот ног догонявшего меня слуги.
   - Я покажу тебе дорогу, - вежливо предложил он.
   Я  не  мог   против   этого   возражать,   но   вежливость   казалась
преувеличенной, и я думал, что нахожусь на верном пути, следуя за  рабом
вверх по лестнице - той самой, откуда я скатился вниз вместе с Гортиной,
вцепившейся мне в волосы, - и еще одному коридору к входу в покои Елены.
   Здесь слуга покинул меня,  объяснив,  что  должен  предупредить  свою
госпожу о моем присутствии, как только она вернется,  и  покосившись  на
мои грязные доспехи.
   Несомненно, он боялся, что я испачкаю ковры.
   Я шагнул в комнату и, подождав, когда слуга спустится на первый этаж,
подошел к двери и прислушался.
   Ниоткуда не доносилось ни звука - коридор был пуст.
   Стараясь двигаться бесшумно, насколько это было  возможно  в  тяжелых
доспехах, я двинулся по коридору в  противоположную  сторону  от  комнат
Елены.
   Я никогда не был в покоях Париса, но знал, - где они  находятся,  так
как их окна были напротив моих. Согласно моим расчетам,  коридор  должен
был привести меня прямо к входу.
   Я хорошо понимал, что  пускаюсь  в  опасное  предприятие.  Если  меня
поймают крадущимся в покоях царского сына... Но я выбросил эти мысли  из
головы.
   Какая разница, если я найду Гекамеду? А я поклялся ее найти.
   Мне казалось, что, несмотря на все мои старания,  мои  сапоги  громко
стучат по мраморному  полу.  Наклонившись,  я  снял  их  и,  пройдя  еще
несколько шагов, очутился перед дверью с правой  стороны.  Но  она  была
закрыта и казалась слишком плотной, чтобы можно было  различить  за  ней
какие-либо звуки.
   Я стоял в нерешительности. Допустим, мне удастся  открыть  дверь,  но
приведет ли это меня к тем, кого ищу?
   Когда я уже протянул руку, чтобы попробовать, заперта ли  дверь,  она
внезапно открылась изнутри. Я  бесшумно  шагнул  в  сторону.  На  пороге
появился человек в одежде раба царского семейства.
   Прежде чем он успел меня заметить, я прыгнул  вперед  и  стиснул  его
горло со всей силой отчаяния. Издав булькающий звук, бедняга  рухнул  на
пол. В следующий момент я оттащил его в комнату и бесшумно закрыл дверь.
Используя пояс и края хитона слуги, я связал его, заткнул ему кляп в рот
и отнес в альков за занавесом.
   Оглядевшись вокруг, я сразу понял,  что  нахожусь  в  покоях  Париса.
Занавеси из дорогих тканей, золотые сосуды и украшения, столы  и  скамьи
из черного дерева и яшмы не оставляли никаких сомнений на этот счет.
   Быстро осмотрев слугу в алькове и убедившись, что он мне не помешает,
я осторожно двинулся дальше.
   Некоторое время я ничего не слышал и уже начал  бояться,  что  застал
гнездо пустым. Войдя в соседнюю комнату, я застыл, пораженный окружающим
меня великолепием. Огромные  золотые  сосуды  стояли  на  подставках  из
халцедона и слоновой кости; рисунки на шелковых  тканях,  которыми  были
увешаны стены, казались почти  рельефными.  Впрочем,  отделанное  черным
мрамором помещение выглядело чересчур роскошным для мужчины.
   Внезапно занавеси  находящегося  справа  алькова  раздвинулись,  и  я
увидел Париса. Он стоял, зевая и потягиваясь. Я спокойно ожидал, пока он
меня заметит, хотя при виде  его  задрожал  от  возбуждения  и  невольно
потянулся к рукоятке меча.
   Подойдя к сундуку,  Парис  достал  оттуда  флакон  с  благовониями  и
опрыскал себе голову и плечи, потом подошел к зеркалу и  стал  примерять
остроконечную  фригийскую  шапку.  Не  удовлетворенный  результатом,  он
бросил ее на скамью, снова зевнул, повернулся, увидел меня  и  застыл  с
видом глубочайшего изумления.
   - Великая Афродита! - воскликнул Парис, воздев  руки.  -  Неужели  ты
посылаешь мне это жуткое видение?
   До конца д