я подумал, не
попробовала ли она снова моего вина.
   Это напомнило мне о собственной  жажде,  и  я  спросил  Гекамеду,  не
выпьет ли она со мной вина в моей комнате. Получив ее согласие, я  велел
Гортине принести нам кубки и сосуд лемносского вина.
   - Чистого и неразбавленного, - предупредил я. -  Больше  я  не  желаю
пить твое водянистое пойло. И чтобы вино было охлажденным.
   - Ты знаешь, - спросила Гекамеда, когда мы сели на скамью,  -  что  я
тобой недовольна?
   - Нет, - улыбнулся я, - хотя мне следовало бы к этому привыкнуть. А в
чем причина?
   - В том, что ты хочешь вернуть грекам Елену  Аргивскую.  Мне  это  не
сулит ничего хорошего. Если  ты  добьешься  успеха,  то  прославишься  и
будешь презирать бедную Гекамеду,  а  если  потерпишь  неудачу,  я  могу
потерять тебя, как Андромаха потеряла Гектора.
   Я постарался заверить любимую, что  для  нее  всегда  найдется  место
рядом со мной, какая бы слава меня ни ожидала.
   - Что до неудачи, давай не думать о ней, а молиться об успехе.
   - Если с тобой случится беда, Идей, это разобьет мне сердце.
   - Значит, ты меня любишь?
   - Ты это знаешь.
   - Сильно?
   - Так сильно, что с тобой я забываю обо всем - даже о Тенедосе.
   - И ты рада, что станешь моей женой?
   - Да.
   После этого мы сидели молча, поглощенные собственными мыслями,  хотя,
возможно, они были одинаковыми.
   - Завтра, - внезапно прошептала Гекамеда, и мне показалось, будто это
слово слетело с моих уст.
   - Завтра, - повторил я, целуя ее волосы.
   В холле послышались звуки шагов, и вошла Гортина  с  сосудом  вина  и
кубками. Поставив их на стол, она повернулась к нам:
   - Налить вам вина?
   Я кивнул, поднимаясь, чтобы придвинуть нашу  скамью  ближе  к  столу.
Гортина подняла тяжелый золотой сосуд. Гекамеда  вышла  в  свою  комнату
поправить прическу, вернулась и снова села на скамью.
   То,  что  случилось  потом,  едва  не  заставило  меня   поверить   в
покровительство богов. Обычно мои  чувства  притуплены,  даже  когда  ум
работает быстро. Но когда  я  поднял  голову,  передвинув  скамью,  меня
насторожил зловещий блеск в глазах Гортины, подобный молнии на  покрытом
грозовыми тучами небе.
   Ее взгляд был устремлен на Гекамеду, поэтому она не заметила,  что  я
наблюдаю за ней.
   "Греянка что-то замышляет", - подумал я.
   Тем не менее я бы не догадался о ее намерениях, если бы  не  то,  что
произошло затем. Мы с Гекамедой сидели на скамье у края стола -  это  не
слишком удобно, но мне не хотелось вставать и придвигать другую  скамью.
Гортина, наполнив кубки, поставила их перед нами.
   Что-то в ее  поведении  снова  привлекло  мое  внимание.  Я  не  могу
описать, что именно, - впечатление было слишком  неопределенным.  Не  то
чтобы ее рука дрожала - напротив, она была вполне твердой, да и лицо  не
выражало особого возбуждения.
   Возможно, вы поймете, что я имею в виду, если  я  скажу,  что  налить
кому-то вина - процедура, обычно выполняемая с абсолютным равнодушием, в
то время как Гортина поставила кубок  перед  Гекамедой  с  таким  видом,
словно в мире не  существует  более  важной  задачи.  Когда  же  Гортина
обслуживала меня, ее поведение изменилось полностью - она  даже  пролила
несколько капель на поднос.
   Подозрение вспыхнуло у меня в голове ярким пламенем. На момент я  был
склонен посмеяться над собой, но потом решил действовать.
   - Погоди, - сказал я внезапно, когда Гекамеда поднесла кубок к губам.
- Почему бы нам не отметить наше счастье, забыв о былых разногласиях? Ты
должна выпить с нами за наше будущее, Гортина. Принеси еще один кубок.
   - Я не могу пить с моим господином, - запротестовала греянка.
   - Можешь, если я этого требую. Или ты все  еще  лелеешь  свою  глупую
ненависть? Принеси кубок.
   Как только Гортина удалилась, Гекамеда повернулась ко мне.
   - Что за чепуха? - тихо спросила она. - Почему ты отослал ее?
   - Молчи! - шепотом отозвался я. - Что бы я  ни  сделал,  не  проявляй
удивления и, самое главное, не пей вина...
   Гортина вернулась с кубком, поставила его на стол и  наполнила.  Я  с
удовлетворением заметил, что он ничем не отличается от двух других.
   - Подожди! - воскликнул  я,  когда  Гекамеда  вторично  подняла  свой
кубок. - Ты не принесла сыр, Гортина. Лемносское вино полагается пить  с
сыром. Принеси его - он лежит на второй полке в правом углу.
   Поставив кубок на стол, греянка подошла к двери.
   - Белый или желтый сыр? - спросила она.
   - Белый, - ответил я.
   Когда Гортина вышла, я быстро поднял ее кубок и  поставил  его  перед
Гекамедой, а кубок  Гекамеды  поместил  туда,  где  раньше  стоял  кубок
Гортины.
   - Зачем...  -  удивленно  начала  Гекамеда,  но  я  знаком  велел  ей
умолкнуть.
   Вернувшись, Гортина бросила быстрый взгляд на стол,  потом  поставила
на него тарелку с сыром. Гекамеда взяла щепотку и накрошила его в мое  и
свое вино; Гортина не стала брать сыр.
   Я поднял кубок.
   - Ты выпьешь за нас, Гортина?
   Глаза греянки скользили от меня к Гекамеде -  она  даже  не  пыталась
скрыть их злобный и торжествующий блеск.
   - Пусть боги улыбаются вам, - сказала она наконец, и мы выпили вина.
   По крайней мере, выпили двое из нас. Я только сделал  вид,  что  пью,
так как отнюдь не был уверен, что мое вино безвредно.  Гекамеда  осушила
до дна кубок, который Гортина принесла для себя. В свою очередь, Гортина
выпила кубок, который предназначался Гекамеде.
   - Что это? - воскликнул я, ставя на стол все еще полный  кубок.  -  У
вина странный вкус. Ты уверена, что оно не разбавлено?
   - Конечно - ведь ты приказал его не разбавлять, -  ответила  греянка,
бросив на меня быстрый взгляд.
   - Знаю, но выполнила ли ты приказ?
   - Да. Неужели ты думаешь, что я могла проявить  неповиновение?  Сосуд
не открывали до сих пор - это один из тех, которые ты привез... Ах!  Что
это?
   Она внезапно умолкла, прижав руки  к  животу,  с  выражением  боли  и
страха на лице. Я понял, что моя догадка была правильной.
   - Что это? - снова вскрикнула  Гортина,  раскачиваясь  из  стороны  в
сторону, как молодое деревце во время бури. - У меня внутри  все  горит!
Боги Грей, помогите мне!.. Ты дьявол, Идей! Это твоих рук дело!
   Будь проклят!
   Крики Гортины были ужасны, и, даже зная, что она испытывает те  муки,
которые уготовила Гекамеде, я не мог не чувствовать к ней жалость.
   Внезапно она покачнулась и рухнула на  пол;  крики  сменились  тихими
стонами и невнятными проклятиям;.. Потом в горле у нее забулькало,  тело
судорожно дернулось и застыло.
   Гекамеда, рыдая, опустилась на колени рядом с  Гортиной  и  осторожно
приподняла ее голову. Не будучи сведущим в подобных  делах  и  не  зная,
чревато ли это опасностью, я оттащил ее в сторону, потом  склонился  над
мертвым телом Гортины, скрестил ее руки на  груди,  закрыл  ей  глаза  и
накинул на лицо край мантии.
   - Такова воля Зевса, - тихо произнесла Гекамеда.

Глава 21
МЫ ПЬЕМ ЗА МЕСТЬ

   При  обычных  обстоятельствах  внезапная  смерть  Гортины  во  дворце
вызвала бы переполох. Гекамеду и меня  допрашивали  бы  судьи,  похороны
посетила бы масса любопытных, было бы проведено тщательное расследование
с целью установить природу яда, который использовала Гортина,  и  место,
где она его раздобыла.
   Но во время всеобщего горя и волнения никто не  обратил  внимания  на
смерть рабыни. Я никому не докладывал о происшедшем, Ферейн передал тело
властям, и больше я ничего об этом не слышал.
   Следующий день Гекамеда провела в своей комнате. Она  была  потрясена
случившимся - полагаю, скорее  сознанием  того,  что  ей  чудом  удалось
спастись, нежели гибелью Гортины. Ее кончина  была  ужасной,  но  вполне
заслуженной.
   Рано утром я отправился в покои  Приама.  В  передней  уже  собралась
солидная  толпа.  Эней  сообщил  мне,  что  никому  не  была   разрешена
аудиенция, - очевидно, убитый горем  царь  был  не  в  состоянии  никого
видеть.
   Эней добавил,  что  Ахилл  отверг  все  просьбы  о  возвращении  тела
Гектора.  Ходил  слух,  что  его  бросят  на   растерзание   собакам   и
стервятникам. Вся Троя была в ярости - в зале отовсюду слышались  клятвы
мести.
   Толпа постепенно увеличивалась. В тот день  никто  не  отправился  на
поле битвы, и все воины, имевшие право посещать дворец, пришли сюда.
   Впервые после смерти Киссея я встретил Эвена и долго беседовал с ним.
Позднее прибыли Парис  и  Лисимах.  Парис  начал  рассказывать  какую-то
нелепую историю о том, что ему явился Аполлон и сказал, что ему, Парису,
суждено отомстить за смерть брата.
   Некоторые прыскали в кулак, но никто не смеялся открыто, ибо Парис со
вчерашнего дня изменился совершенно. Эней рискнул  заметить,  что,  если
Парис в самом  деле  намерен  стать  орудием  мести,  ему  следовало  бы
находиться по другую сторону стен.
   К полудню в зал вошел запыхавшийся Ремий,  покрытый  пылью  и  потом,
сообщив, что только что вернулся из разведывательной экспедиции к скале.
Все сразу же столпились вокруг него, и, когда он закончил повествование,
зал огласили крики ярости.
   Ремий видел тело Гектора, все еще  привязанное  к  колеснице  Ахилла,
которая волокла его по греческому лагерю, и солдаты плевали в того, кому
не  осмеливались  смотреть  в  лицо,  покуда  он  был  жив.   Двенадцать
благородных троянских юношей принесли  в  жертву  у  гробницы  Патрокла.
Ахилл перерезал им горло кинжалом и разбрызгал  кровь  по  земле,  после
чего их тела бросили собакам. Ремий также видел погребальные  игры,  где
греческие вожди, от Аякса до Менелая, состязались в силе и опыте.
   - Подумать только! - бушевал Эней. - Они устраивают игры над  мертвым
телом нашего великого Гектора!
   Афродита, мать моя, где же твое  хваленое  покровительство?  Аполлон,
где же твой любимый воин? - Поистине, Эней был великим оратором.
   Тем временем Ремия проводили к Приаму - сообщить царю новости.  Время
шло, а он все не возвращался. Люди вопрошающе смотрели друг на друга,  и
на их  лицах  явственно  читался  страх,  что  последний  удар  оказался
непосильным для старого царя.
   Как же мы были удивлены, когда двери распахнулись  и  появился  Приам
собственной персоной! Он опирался  на  плечо  Ремия,  но  в  глазах  его
сверкал прежний гордый дух. Взгляды всех устремились на него,  и  голоса
сразу же смолкли.
   Некоторое время царь молча смотрел на толпу, потом заговорил четким и
уверенным голосом:
   - Мужи Трои, вы видите  вашего  царя  сраженным  горем.  Неужели  это
зрелище настолько приятно, что заставляет вас толпиться в  моих  покоях?
Неужели вам мало печали у  себя  дома?  Видите,  как  я  жалок,  во  что
превратила меня потеря сына. Но пусть меня поглотит царство Аида, прежде
чем я увижу гибель Трои!
   Приам умолк, и все дрожали перед его гневом. Внезапно он повернулся к
своим девяти сыновьям, собравшимся  вместе:  Гелену,  Парису,  Гиппофою,
Паммону, Агафону, Деифобу, который вовремя не пришел на  помощь  Гектору
,  Агаву,
Антифу и могучему Политу.
   - Убирайтесь отсюда, бесстыдное племя, и приготовьте мою колесницу. Я
сам поеду в греческий лагерь за телом моего  сына.  Горе  мне!  Все  мои
достойные сыновья мертвы - остались одни лжецы и воры. Все ваши доблести
у вас в пятках - вы хороши только на танцульках! Немедленно ступайте  за
колесницей!
   Взгляд царя был настолько грозен, что никто не  осмелился  вмешаться,
хотя все страшились того, что собирался сделать Приам.  Гелен  и  Паммон
поспешно  удалились  снаряжать  колесницу;  Парис  открыл   рот,   чтобы
заговорить, но отец знаком велел ему молчать.
   В зале не слышалось ни звука.
   Внезапно мне в голову пришла мысль, и я дерзко шагнул  вперед.  Такой
шанс нельзя было упускать.
   - Что тебе нужно, придворный блюдолиз?  -  свирепо  рявкнул  на  меня
Приам.
   - О царь, - громко заговорил я, - если ты едешь в  греческий  лагерь,
тебе нужен возница. Я предлагаю себя. Я не воин, и греки  не  питают  ко
мне гнева. Умоляю тебя воспользоваться моими услугами.
   Остальные тут же  начали  просить  этой  чести  для  себя,  но  Приам
отмахнулся от них.
   - Меня повезет  Идей,  -  заявил  он.  -  Агав,  Парис,  где  же  моя
колесница?
   Вошел запыхавшийся Гелен и сообщил, что колесница готова.
   - Отлично, - кивнул царь. - Деифоб, вели рабам нести дары. Поспеши!
   Я подошел к Приаму, чтобы отвести его к колеснице. Ремий взял царя за
другую руку. За нами  следовали  рабы  с  дарами,  которые  Приам  велел
собрать. Здесь были искусно расшитые одежды, конские сбруи,  драгоценные
ковры, десять талантов  золота,  два  тренога,  четыре  блюда  и  золотая  чаша,
подаренная фракийскими послами. Старый царь  не  пожалел  ничего,  чтобы
спасти тело Гектора от поругания.
   У входа во  дворец  мы  обнаружили  колесницу,  запряженную  четырьмя
лошадьми. Я вскочил на сиденье возницы, остальные помогли Приаму сесть в
квадригу и положили дары к его ногам.
   Внезапно сверху послышался пронзительный вопль Гекубы:
   - Муж мой, опомнись, пока еще не поздно! Неужели ты думаешь, что этот
проклятый грек сжалится над твоими годами и твоим горем? Вернись!
   Но Приам не обратил на нее внимания и приказал:
   - Поехали!
   Я тряхнул поводьями, и лошади понеслись вперед.  Боюсь,  в  тот  день
многие угодили под их копыта. Мы мчались по улицам, ни на кого не глядя,
и быстро прибыли к воротам, которые распахнулись перед нами.  С  той  же
скоростью мы ехали по равнине, мимо  величественной  гробницы  Ила  , мимо того места,  где  вчера  погиб  Гектор,
покуда впереди не появился греческий лагерь.
   Получив указания Ремия, где находится шатер Ахилла, я  поклялся,  что
меня ничто не остановит, пока мы не доберемся до него. Я нещадно хлестал
лошадей, и скорее случай, чем поводья, привел их  на  центральную  аллею
лагеря. Они мчались по ней, покуда я не увидел впереди описанное  Ремием
желтое полотнище, развевающееся перед шатром, который был  заметно  выше
других. Быстро натянув поводья, я остановил колесницу у самого шатра.
   Спрыгнув на землю, я помог сойти  Приаму,  проводил  его  к  входу  в
шатер, куда он пожелал войти один, и вернулся к лошадям.
   Позднее Алким  и Автомедонт , бывшие с Ахиллом, когда вошел Приам, рассказали, что  произошло
на  этой  достопамятной  встрече.  Алким,  выглянув   наружу,   приказал
начальнику стражи, чтобы мне не досаждали, ибо вокруг меня уже собралась
толпа любопытных солдат, и снова исчез внутри.
   Спустя долгое время Ахилл  и  Автомедонт  вышли  из  шатра,  неся  на
носилках  тело  Гектора.  Оно  было  ужасно  изуродовано,   но   не   до
неузнаваемости.
   Они накрыли его двумя коврами, привезенными Приамом  в  колеснице,  а
остальные дары унесли в шатер и потом  вышли  снова,  чтобы  положить  в
колесницу носилки.
   Когда Ахилл спрыгнул с  квадриги,  я  решил,  что  настал  подходящий
момент, подошел к нему, коснулся его плеча и сказал вполголоса:
   - Я должен поговорить с тобой.
   Он резко повернулся:
   - О чем?
   - Не передашь ли ты сообщение от меня царю Менелаю?
   - Я тебе не посыльный. Пред тобой великий Ахилл.
   Что у тебя за сообщение?
   - Елена вернется к Менелаю -  я  слышал  это  из  ее  уст,  -  быстро
отозвался я. - Она скорбит о ваших потерях. Если вы окончите войну,  она
вернется. Говори - твоего слова будет достаточно.
   Некоторое время Ахилл  молча  смотрел  на  меня,  потом  презрительно
усмехнулся:
   - Выходит, троянцы хотят мира? Неудивительно!
   Видишь труп Гектора в этой колеснице? И месяца не  пройдет,  как  все
троянские собаки будут лежать бездыханными,  а  ваш  город  обратится  в
руины! Скажи Елене, пусть не оплакивает наши потери - скоро ее вернет  к
нам наша доблесть.
   Не дожидаясь ответа, он круто повернулся и вошел в шатер.
   Вот чем закончился мой план - насмешками и  оскорблениями!  Мои  уста
были немы, но в сердце полыхала ярость.  В  тот  момент  я  не  стал  бы
договариваться с греками, даже если бы мог. Я  корил  себя  за  то,  что
думал об этом, и клялся отомстить Ахиллу. Вы  будете  смеяться,  услышав
это, но моя клятва была вполне серьезной.
   Тогда я впервые понял, что значит настоящая ненависть.  Я  был  готов
разорвать Ахилла на куски и  бросить  их  собакам,  чем  он  сам  грозил
Гектору.
   Покуда я стоял,  устремив  пылающий  взгляд  на  вход  в  шатер,  там
появился Приам, поддерживаемый Алкимом и Автомедонтом. Я помог ему сесть
в квадригу, рядом с мертвым телом сына, вскочил  на  сиденье  впереди  и
взялся за поводья, когда Автомедонт обратился ко мне:
   - Дай своим лошадям крылья, если хочешь доставить своего царя в  Трою
живым и невредимым. Стоит о его присутствии в лагере узнать  Агамемнону,
вам конец. И как только вы решились явиться сюда!
   Я поблагодарил его кивком и, не  нуждаясь  в  дальнейших  поощрениях,
погнал лошадей.
   Вновь колеса нашей квадриги загремели  по  длинной  аллее  греческого
лагеря.  Но  при  первой  возможности  я  свернул  в   поле,   помня   о
предупреждении Автомедонта держаться подальше от шатра Агамемнона. Снова
мы  промчались  по  каменистому,  изрезанному  колеями  полю   сражения,
пересекли равнину и проехали мимо гробницы Ила. Я  не  позволял  лошадям
замедлять скорость, пока мы не достигли городских ворот.
   Но дальше ехать оказалось невозможно. Горожане, издалека заметив наше
приближение,  столпились,  чтобы  приветствовать  нас,  а  когда   стало
известно, что мы добились успеха, они устремились к нам, чтобы взглянуть
на останки их героя. Но Приам не позволил им этого.
   - Назад, трусливые рабы! - вскричал он,  сверкая  глазами.  -  Вы  не
следовали за ним, когда он был жив, а теперь мешаете привезти домой  его
тело. Прочь!
   Услышав властный голос царя, толпа расступилась, дав нам дорогу, и  я
вновь погнал лошадей, которые неслись по улицам, словно  сыновья  Ксанфа
.
   У дворца нас ожидала еще одна толпа женщин и детей, царей  и  воинов.
Они почтительно отступили при нашем приближении, пока я не  обратился  к
ним за помощью.
   Кто-то помог Приаму сойти на землю, другие сняли с колесницы  тело  и
понесли его  вслед  за  престарелым  царем.  Со  всех  сторон  слышались
горестные вопли и стенания. В тот день вся  Троя  впервые  облачилась  в
черное. Одежды других цветов нигде не было видно.
   Мой подвиг был у всех на устах.  Меня  проводили  в  мои  покои,  как
великого героя; воины соперничали друг с другом за право подать мне вино
и печенье.
   Мне это нравилось, но на сердце моем  лежал  тяжкий  груз.  Мой  план
потерпел неудачу - я молча глотал оскорбления, которые Ахилл бросал  мне
в лицо, и, что хуже всего, видел близкую гибель Трои, ибо  в  городе  не
осталось никого, кто мог бы противостоять могучему греку.
   Я поклялся отомстить, но то же сделали все мужчины в Трое,  а  клятвы
не убивают.
   Единственной радостью было услышать от царя Приама, что  Гектору,  по
крайней мере, будут обеспечены достойные  похороны.  Ахилл,  по  просьбе
Приама, согласился на двенадцатидневное перемирие, обещав, что греки  не
покинут лагерь в течение этого периода.
   Однако по совету Энея на стенах выставили стражу, чтобы она  дежурила
днем и ночью на случай внезапного нападения.
   К тому времени мы уже знали коварство греков.
   На следующее утро началось сооружение погребального костра.  Рабов  с
телегами отправили в лес на западе города за дровами  и  хворостом.  Они
работали девять дней, пока  не  воздвигли  штабель  высотой  в  двадцать
человек. К утру десятого дня все было готово.
   При первой же возможности я доложил Елене о провале  нашего  замысла.
Она выразила свое сожаление, принесла жертву Афродите  и  вскоре  забыла
обо всем, хотя публично заявляла над телом Гектора, что он был ей дороже
собственного мужа.
   Некоторые приняли это за признание в тайной  близости  между  ними  -
постыдная клевета на мертвого героя!  Гектор  слишком  любил  Андромаху,
чтобы принять объятия другой женщины, даже Елены Аргивской.
   Но я должен