множество
других, столь же ужасных деяний.
   На нас часто нападали, и мы спасались  только  чудом,  хотя  мой  меч
никогда не оставался праздным. В  восточной  части  города  мы  были  бы
убиты, не сделав  и  ста  шагов,  но  здесь  находились  только  простые
солдаты, которых интересовала лишь добыча.
   Наконец мы дошли до Пилийских ворот. Они были распахнуты  настежь,  и
стража исчезла, хотя греки еще  не  добрались  сюда.  Троянские  отцы  и
матери, неся детей на спине и пожитки в руках, устремлялись  в  поля  за
стеной. Гекамеда и я присоединились к ним.
   Когда мы проходили  через  ворота,  Гекамеда  внезапно  склонилась  к
мальчику лет семи, стоящему у нас на пути и смотревшему  на  нее  широко
открытыми любопытными глазами.
   - Где твоя мать? - спросила Гекамеда, ибо рядом никого не было.
   - Она умерла, - просто и без эмоций ответил мальчик.
   - А твой отец?
   - Тоже умер.
   - И ты остался один?
   - Да.
   - Как ты попал сюда?
   - Я убежал.
   - Как твое имя?
   - Пиранф, сын Алея.
   - Хочешь пойти со мной?
   Вместо ответа, он протянул руку. Гекамеда взяла ее, и вскоре мы вышли
за ворота.
   Люди сворачивали направо или налево, избегая крутых холмов  к  западу
от города. Мне это казалось глупым, так как греки скоро будут у ворот, а
преследовать  беглецов  по  равнине  не  составляет  труда.  Поэтому   я
направился к холмам вместе с Гекамедой и мальчиком.
   Мы долго карабкались вверх, цепляясь за кусты  и  коренья,  а  иногда
ползя на четвереньках. Наша одежда  изорвалась,  лица  были  исцарапаны,
руки и ноги ныли, но мы упрямо двигались дальше. Добравшись до  плоского
выступа, именуемого скалой Сарпедона , мы остановились перевести  дух  и  бросить  последний
взгляд на Трою.
   Мы увидели море  огня.  Языки  пламени  взмывали  кверху.  Город  был
обречен, но еще никогда он не казался таким  прекрасным,  как  в  момент
своей гибели.
   Нам казалось, что  мы  слышим  доносящиеся  снизу  крики.  Мои  глаза
наполнились  слезами.  Дрожащие  пальцы  Гекамеды  сжали  мою  руку,  мы
повернулись и продолжили подъем.
   Изможденным и покрытым царапинами, нам удалось добраться до горы Ида,
где нас обнаружила Энона.
   Здесь, в этих прекрасных рощах,  я  веду  уединенное,  но  счастливое
существование вместе с  Гекамедой  и  юным  Пиранфом.  Как  бы  смеялись
представители высшего общества Трои, будь они живы, узнав, что  их  друг
Идей носит одежду и исполняет обязанности простого пастуха!
   Но я всегда был склонен к философии и  получаю  немало  удовольствия,
предаваясь одиноким размышлениям на цветущих берегах реки.
   Когда у Эноны бывают посетители,  мы  получаем  новости  из  внешнего
мира. Я узнал, что Кассандра обитает во дворце Агамемнона, что Андромаха
стала женой Неоптолема, сына Ахилла, что Поликсену греки  сожгли  заживо
,  что  Менелай  увез  Елену  в
Спарту, что Эней после долгих скитаний, полных опасностей, добрался-таки
до Карфагена, где состоит в большой милости у царицы Дидоны.
   Слушая эти известия, я начинаю понимать, что из всех, кто спасся в ту
роковую ночь, Гекамеда и Идей - самые счастливые. Мы подумываем  о  том,
чтобы весной посетить  Тенедос,  но,  прежде  чем  отправиться  в  такое
путешествие, я должен удостовериться, не осталось ли поблизости греков.
   Что касается Пиранфа, то я пришел к выводу, что его отец, несомненно,
был воином. Целыми днями он марширует по цветущим лугам с палкой в руке,
нанося  свирепые  удары  по  стволам  деревьев  и  крича   пронзительным
мальчишеским голосом:
   - Греки идут!