ней я буду  корить  себя  за  упущенную  возможность.  Было
очевидно,  что  Парис,  удивленный   моим   неожиданным   появлением   в
окровавленных доспехах, принял меня за видение, ниспосланное  Афродитой.
Если бы мне хватило ума обратиться к нему торжественным голосом  оракула
и провозгласить волю богов, я бы добился своей цели.  Но  я  никогда  не
отличался присутствием духа.
   Шагнув вперед, я заговорил голосом, который слегка  дрожал  -  как  я
надеялся, не от страха:
   - Я не видение, а человек из плоти и крови.  Неужели  ты  не  узнаешь
меня?
   Страх тотчас же исчез с лица Париса.
   - Да ведь это сам великий вестник! - воскликнул он. - Как  ты  проник
сюда?
   - Это не важно, - ответил я. - Самое главное - я здесь.
   - И с какой целью?
   - Ты должен знать. Я пришел за тем, что мне принадлежит.
   - Не понимаю.
   - Ты лжешь, Парис. Увертки тебе не помогут. Ты  украл  мою  рабыню  -
Гекамеду из Тенедоса. Я пришел за ней.
   Парис насмешливо расхохотался:
   - Говоришь, я лгу? Ну что ж, человеку можно разрешить позабавиться  в
последний день его жизни. Ты умрешь за это оскорбление, Идей.
   - Если так, то вслед за тобой. Время дорого - где  Гекамеда?  -  И  я
шагнул вперед, выхватив меч.
   Мои действия привели к желаемому результату. Я знал, что, несмотря на
свою изнеженность, Парис не трус и  способен  защитить  себя.  При  виде
блеска моего оружия он быстро подбежал к стене и сорвал с  нее  короткое
спартанское копье.
   Это был мой шанс. Как только Парис оказался спиной ко мне, я прыгнул,
но не к нему, а к двери  в  дальнем  конце  комнаты,  которая,  по  моим
расчетам, вела в его спальню.
   Мое предположение оказалось верным. Открыв дверь, я  услышал  женский
крик, побежал на звук и увидел Гекамеду, стоящую у окна, прижав  руки  к
груди. Ее глаза были расширены от страха.
   Одним прыжком я оказался рядом с ней и схватил ее за руку.
   - Идем! - властно приказал я и, предупрежденный ее взглядом,  вовремя
повернулся, чтобы увидеть взбешенного Париса, размахивающего спартанским
копьем.
   Я не намеревался совершать  убийство,  поэтому  отпустил  Гекамеду  и
поднял руки над головой.
   - Защищайся, несчастный, - крикнул Парис, - пока я не прикончил тебя!
   - Это будет не так легко, - отозвался я. - Я  не  боюсь  сражаться  с
тобой, но бой должен  быть  честным.  Твое  игрушечное  копье  не  может
пронзить мои доспехи - ты беззащитен, и я не стану убивать тебя.
   Позволь мне удалиться с моей рабыней, а если ты захочешь  встретиться
со мной в честном поединке, да будет так.
   Но отделаться от него было непросто.
   - Защищайся! - повторил Парис, дрожа от ярости. - Твои  доспехи  тебе
не помогут, жалкий писец! - И он бросился на меня.
   Последовала бурная сцена. Так как тонкое копье Париса  не  могло  мне
повредить,  моей  единственной  задачей  было   защищать   Гекамеду   от
беспорядочных выпадов Париса, при этом стараясь не ранить его.
   Дюжину раз я мог бы пронзить мечом его горло или грудь,  так  как  он
бросался вперед вслепую, не думая о защите.
   Велев Гекамеде держаться у меня  за  спиной,  я  постепенно  вытеснил
Париса в соседнюю комнату, где было больше места. Он тяжело дышал, но не
прекращал свои отчаянные атаки.
   Я уже приближался к последней комнате, где оставил  связанного  раба,
когда внезапно послышались стук в дверь, ведущую в  коридор,  и  громкие
голоса.
   Воспользовавшись моим замешательством, Парис сделал  резкий  выпад  и
сбил острием копья шлем с моей головы, едва не задев Гекамеду.
   Решив, что это слишком, я прыгнул вперед  и  ударом  меча  плашмя  по
голове сбил его с ног, потом бросился к двери, таща за собой Гекамеду, и
стал отодвигать засовы. Парис успел  подняться  и  с  яростными  криками
устремился за нами.
   Наконец дверь открылась, и раздался насмешливый голос:
   - Ха! Парис! Идей! Так я и думала.
   Это была Елена, вернувшаяся с башен. Парис отступил, уронив копье,  а
я опустил меч, когда  она  шагнула  между  нами;  за  ней  следовали  ее
служанки и трое рабов. Бросив взгляд на Гекамеду,  Елена  сразу  оценила
ситуацию и устремила на Париса взгляд своих сверкающих глаз.
   - Стыдись! - крикнула она. -  Ты  обращаешь  оружие  против  троянца,
когда твои братья сражаются с греками! Презренный! Я уже  не  говорю  об
оскорблении, которое ты наносишь мне, твоей жене, приводя женщин  в  мой
дом. - Повернувшись ко мне и Гёкамеде, Елена приказала:
   - Убирайтесь!
   - Постой! - крикнул Парис, шагнув вперед. - Здесь мои  покои,  Елена,
так что это не твое дело. Убирайся сама и позволь мне разобраться с этим
парнем.
   Однако гневный взгляд Елены заставил его отступить.
   - Госпожа, - робко заговорила Гекамеда, коснувшись руки  Елены.  -  Я
все объясню. Меня привело сюда сообщение...
   - Не сомневаюсь, - с  презрением  прервала  Елена.  -  Объяснять  тут
нечего. Уходи со своим хозяином.
   Видя, что слова бесполезны, я взял Гекамеду за  руку  и  повел  ее  к
двери. Служанки и рабы шагнули в сторону, пропуская нас в коридор.
   Позади раздался сердитый возглас Париса,  но  я  не  обратил  на  это
внимания. Через минуту мы вышли из дома и вскоре оказались на  дворцовой
территории.

Глава 19
ПРИЗНАНИЕ

   Когда мы подошли к дворцу, лучи заходящего солнца отражались  от  его
сверкающих стен, слепя нам глаза. Никого не было видно - очевидно, Елена
по какой-то причине покинула Скейские башни раньше всех.
   Гекамеда и я молча шли вверх по широкой лестнице и длинным  коридорам
к моим покоям. Я не мог угадать, о чем она думает, - ее лицо  ничего  не
выражало; на нем не было никаких признаков даже прежней враждебности  ко
мне.
   У двери покоев Гекамеда бросила на меня быстрый взгляд, в котором мне
почудился какой-то призыв, но я приписал это своему воображению.
   Сам я уже принял решение. Передо мной были открыты два пути. Первый -
сделать Гекамеду моей настоящей рабыней, ибо было бы нелепо позволить ей
занимать  прежнее  положение.  Но,  подумав,  я  понял,  что  не   смогу
обращаться с ней как с рабыней, поскольку никогда не считал ее таковой.
   Оставался второй путь, и, как я уже сказал, я принял решение.
   В холле мы обнаружили Гортину. При виде  Гекамеды  на  лице  грейской
девушки отразились ненависть и удивление - было ясно, что она не ожидала
увидеть ее снова. Но в тот момент я не придал этому значения,  а  просто
спросил ее, вернулся ли Ферейн.
   - Он в кухне, - угрюмо отозвалась Гортина.
   Я отправился туда. Увидев меня, Ферейн съежился в углу.
   - Я прощаю твою измену, Ферейн,  ради  твоей  службы  моему  отцу,  -
сказал я, - но если это повторится, я раздавлю тебя, как змею.
   Вернувшись в холл, я взял Гекамеду за руку и направился в ее комнату,
закрыв за нами дверь. Гортина куда-то исчезла.
   Указав дочери Арсиноя на скамью, я несколько минут молча стоял  перед
ней. Я знал, о чем собираюсь говорить, но начать было нелегко.  "Как  же
она прекрасна, - со вздохом подумал я. - Но,  увы,  ее  красота  не  для
меня".
   - Итак, - спокойно заговорил я, - ты выказываешь презрение  к  своему
господину, предавая его. Не думай, что я тебя  упрекаю,  -  ведь  я  был
предупрежден. - Так как Гекамеда не ответила, я продолжал:
   - Мое сердце пылает, и если я выгляжу спокойным, то  мне  это  дается
нелегко. Ты упомянула Елене Аргивской о каком-то сообщении. Что ты имела
в виду?
   Впервые Гекамеда встретилась со мной взглядом.
   - Зачем мне давать тебе объяснения? - с горечью осведомилась она.
   - Незачем, - сухо ответил я, - тем более что ты не  в  состоянии  это
сделать.
   Гекамеда привстала, но тут же снова опустилась на скамью.
   - Еще бы! - гневно воскликнула она. - Я ведь уже приговорена.  Обычаи
греков и троянцев схожи - самой шаткой улики достаточно,  чтобы  осудить
женщину.  Разве  ты  уже  не  пришел  к  выводу?  Какой  смысл  что-либо
объяснять? Что толку говорить,  что  Парис  сообщил,  будто  меня  зовет
Елена? Что он обманул меня?
   - Ферейн сказал, что ты пошла с ним добровольно.
   - Я этого и не  отрицаю.  Ведь  я  думала,  что  меня  позвала  Елена
Аргивская.
   Я с сомнением смотрел на нее, не зная, что  сказать  и  чему  верить.
Ответ пришел  из  другого  источника.  Внезапно  я  услышал,  что  сзади
открылась дверь, и, обернувшись, увидел  Гортину,  которая  ворвалась  в
комнату, сверкая глазами.
   - Ты лжешь! - свирепо вскричала она,  глядя  на  Гекамеду.  -  Я  все
слышала - Парис не говорил ни слова о сообщении от Елены! Я видела,  как
ты бросилась в его объятия и слышала твои бесстыдные обещания!
   Я изумленно уставился на нее:
   - Откуда ты знаешь все это?
   - У стен есть глаза и уши, - ответила Гортина.
   Гекамеда смотрела на нее - я не мог понять, смущенно или  всего  лишь
ошеломленно. Как бы то ни было,  я  не  желал  свидетельств  соглядатая,
поэтому взял Гортину за плечи и выставил ее из комнаты, предупредив, что
высеку ее, если она повторит свои оскорбления.
   Закрыв дверь на засов, я повернулся к Гекамеде:
   - Ты слышала слова Гортины...
   - И ты им веришь? - гордо прервала она.
   - Я не знаю, чему верить, но уже решил, как намерен поступить, и хочу
тебе это сообщить. Но сначала ответь на вопрос: ты влюблена в Париса?
   Она с презрением фыркнула.
   - Не больше, чем в тебя.
   - Ты уверена? У меня есть  причина  спрашивать  об  этом.  Но  сперва
объясню, почему я отправился за тобой в  его  покои.  Я  сделал  это  не
потому, что люблю тебя, и не для того,  чтобы  привести  тебя  назад,  а
потому, что я - твой господин и хотел доказать  это  самому  себе.  Даже
Парис не может оскорблять меня безнаказанно. Но теперь, когда я  наказал
его и привел тебя, ты можешь к нему вернуться. Поэтому  я  и  спрашиваю,
любишь ли ты его. Если хочешь уйти к нему,  то  можешь  это  сделать.  Я
дарую тебе свободу.
   - Я же сказала,  что  не  люблю  его,  -  тихо  произнесла  Гекамеда,
смертельно побледнев.
   - Так же как и меня?
   - Да.
   - Тогда я не стану принуждать тебя  уйти  к  Парису,  но  и  не  могу
позволить тебе оставаться со мной.  Ты  не  можешь  быть  моей  рабыней,
Гекамеда, потому что я люблю тебя, как жену...  Ничего  не  говори  -  я
знаю, что моя любовь вызывает у тебя отвращение.  Больше  ты  не  будешь
жить со мной, возбуждая мои желания, но так и не удовлетворяя их.
   - Но я не...
   - Дай мне закончить. Вопрос в том, что делать  с  тобой.  Я  не  могу
вернуть тебя в Тенедос - город обращен в пепел. О том,  чтобы  отправить
тебя на невольничий рынок, не может быть и речи. Но  я  не  в  состоянии
сделать тебя свободной в Трое  -  как  пленная  гречанка,  ты  стала  бы
добычей каждого мужчины.
   У меня есть один план - если его удастся  осуществить,  ты  будешь  в
безопасности. К утру я буду знать, выполним ли он.
   Я умолк. Гекамеда смотрела на меня с видом человека,  который  видит,
как рушится его мир. Я не мог этого понять - мне казалось, что она будет
радоваться и, возможно, даже благодарить меня.
   - Но почему, - наконец заговорила Гекамеда, - почему  я  должна  тебя
покинуть?
   - Разве я не объяснил? - устало осведомился я. - Я не хочу, чтобы  ты
оставалась здесь, развлекая себя ненавистью ко мне.
   - А если... если я не ненавижу тебя?
   - Ты слишком  часто  говорила  мне  обратное,  чтобы  я  мог  в  этом
усомниться.
   - Но ведь не... не сегодня.
   Я посмотрел ей в глаза и усмехнулся:
   - Может быть, ты меня любишь? - С этими словами я повернулся и  вышел
из комнаты. Сцена становилась для меня слишком  мучительной.  Мало  того
что Гекамеда разбила мне сердце - ей еще хотелось поиграть с осколками!
   Придя к себе в комнату, я наконец  сбросил  грязные  и  окровавленные
доспехи, которые носил весь день, и облачился в  хитон  и  накидку.  При
виде лежащих на полу доспехов я вспомнил о Киссее и о своем долге  перед
Лиметом, его бедным старым отцом.
   Радуясь возможности уйти, я покинул дворец, предупредив Ферейна,  что
не буду ужинать дома.
   Подойдя к особняку на улице Иды, я обнаружил, что  утреннее  волнение
уступило место безысходному отчаянию. Угрюмые и мрачные рабы  сидели  на
скамьях.  Лимет,  все  еще  не  пришедший  в  сознание,  находился   под
присмотром лекарей в своей спальне. Я не осмелился войти туда и попросил
Климена проводить меня в комнату, где лежали останки моего товарища.
   Хотя голову искусно присоединили к телу, которое  вымыли  и  умастили
благовониями, неподвижный труп казался  совсем  не  похожим  на  Киссея.
Запечатлев поцелуй на холодном челе моего самого близкого друга, я вышел
из дома.
   У меня сохранились лишь смутные воспоминания о том, что я делал в тот
вечер. Какое-то время я бродил по улицам, потом отправился ужинать в дом
Эвена, где пробыл допоздна, слушая, как воины, которым удалось вернуться
с поля на своих ногах, делятся совершенными подвигами.
   Выслушав похвалы за то, что я доставил тело Киссея домой  к  отцу,  я
узнал о гибели  Мулия,  Девкалиона  и  остальных,  которые  сражались  с
Ахиллом. Уже за полночь я вернулся во дворец.
   На следующее утро я встал рано, так как у меня было много дел. Прежде
всего, я решил окончательно разобраться с Гекамедой, будучи не  в  силах
видеть ее чудесные глаза, улыбающиеся губы, румяные щеки  и  знать,  что
они мне не принадлежат.
   Но оказалось, я поднялся недостаточно рано  для  моих  целей.  Быстро
позавтракав  в  одиночестве,  я  отправился  в  западное  крыло   дворца
испросить аудиенции у царицы Гекубы. К моему  удивлению,  мне  сообщили,
что она уже отбыла к Скейским башням.
   -  Царица  хочет  посмотреть,  как  Феб-Аполлон  выезжает   в   своей
колеснице? - осведомился я.
   - Она хочет видеть не Феба-Аполлона, а Гектора, - ответила  служанка.
- Сегодня он выезжает в поле, чтобы встретиться с Ахиллом.
   Я пошел в конюшню, чтобы взять колесницу для поездки к башням. Но там
не осталось ничего, кроме старых пилийских лошадей. Я  оседлал  одну  из
них, являя собой весьма жалкое зрелище.
   Прибыв к башням, я обнаружил, что царица Гекуба была не  единственной
ранней пташкой. Площадки на башнях  были  переполнены  -  вся  троянская
знать собралась здесь еще до конца второй клепсидры! Некоторые, очевидно
не успев позавтракать, сидели за столиками у южной  стены,  подкрепляясь
печеньем и фруктами. Среди прочих я заметил Париса, сидящего за столом с
Еленой и Поликсеной. Женщины улыбнулись мне, когда я  проходил  мимо,  а
Парис отвернулся, притворяясь, будто не видит меня.
   Я не слишком опасался, что он пожалуется на меня в связи с вчерашними
событиями, ибо, сделав так, он стал бы посмешищем для всей Трои.
   Я собирался сразу же обратиться к царице, но отложил это, увидев ее в
дальнем углу с Гектором и Андромахой. Астианакс, маленький сын  Гектора,
сидел на плече отца - мальчик и воин смеялись и играли  друг  с  другом,
покуда обе женщины смотрели на них глазами полными слез.
   Гектор был при полном вооружении - в доспехах Ахилла, которые он снял
с Патрокла, за исключением шлема и щита, очевидно  оставленных  внизу  в
колеснице. Он выглядел поистине великолепно - я восхищался  его  крепкой
фигурой и могучими руками, сомневаясь, что даже Ахиллу  удастся  одолеть
его, несмотря на недавние доказательства отваги грека.
   Что Гектор и Ахилл сегодня наконец встретятся, ни у кого не  вызывало
сомнений. Ахилл наверняка выйдет в поле, примирившись с  Агамемноном,  и
Гектор твердо решил сразиться с ним. Сердца  всех  троянцев  этим  утром
колотились - кроме сердец матери и жены героя, которые  почти  вовсе  не
бились. Ведь их надежда  и  опора  отправлялась  на  поле  битвы,  чтобы
победить или погибнуть.
   Охваченный ненавистью к грекам, вспыхнувшей после  смерти  Киссея,  я
был так же взволнован, как  и  остальные,  хотя  мои  мысли  и  занимали
собственные неприятности.
   Некоторое  время  я  слонялся  туда-сюда,   иногда   разговаривая   с
Кассандрой, стоявшей возле трона Приама. Лицо старого царя выражало горе
и отчаяние.
   Вчера, вместе с многими другими  воинами,  пал  его  сын  Полидор,  а
сегодня его любимец Гектор готовился к схватке с грозным врагом.
   Вдобавок Кассандра  не  уставала  пророчествовать  беду,  а  когда  я
упрекнул ее за то, что она лишь утяжеляет бремя, лежащее  на  плечах  ее
отца, то получил спокойный ответ:
   - По-твоему, меня это радует? Разве  вчерашний  день  не  унес  моего
возлюбленного Офрионея? Я не собираюсь утяжелять ничье бремя,  а  просто
пытаюсь убедить отца сбросить его, вернув грекам Елену.
   Поистине, отвага Кассандры не уступала ее красоте.
   Внезапно толпа заволновалась, увидев, что Гектор отошел от  Гекубы  и
Андромахи, приблизившись к трону.
   - Я иду сражаться за Трою, о царь, - громко возвестил он.
   - Иди, сын мой! - дрожащим голосом отозвался  Приам.  -  Быть  может,
Аполлон улыбнется тебе, а великий Зевс направит твою руку.
   Гектор повернулся, и толпа расступилась перед ним.
   Все молчали - только в дальнем углу слышались тихие  рыдания  Гекубы.
Без единого слова, ни разу не обернувшись, Гектор исчез в  проходе  Семи
колонн.
   Все сразу же устремились к восточному парапету.
   Вскоре ворота внизу открылись, и  появился  Гектор  во  главе  своего
отряда. За ним последовали Эней, Полит, Эвен и многие другие, постепенно
заполняя равнину.
   Воины  быстро  построились,   готовясь   маршировать   к   полю   под
предводительством  Гектора  в  его  колеснице.  Однако  было  ясно,  что
сражение начнется не сразу, ибо мы видели, что  греки  еще  не  покинули
свои шатры.
   Воспользовавшись сложившимся обстоятельством,  я  подошел  к  Гекубе,
сидевшей  на  помосте  возле  трона  Приама.  Она  держала  на   коленях
маленького сына Гектора, а рядом с ней стояла Андромаха.
   - Что тебе нужно, Идей? - печально спросила Гекуба.
   - Я прошу о милости, о царица, -  ответил  я.  -  Мне  известны  твои
горести, но, может быть, тебе будет приятно облегчить заботы других.
   - Говори.
   - Речь идет о моей рабыне Гекамеде, дочери Арсиноя Тенедосского.
   - Да, я слышала о ней.
   - Я не могу больше держать ее в своем  доме  -  не  важно  почему.  Я
слышал, что  в  твоей  свите  появилась  вакансия,  и  прошу  отдать  ее
Гекамеде.
   - Она девственница?
   - Да.
   - Ты можешь за это поручиться?
   - Клянусь Аполлоном.
   - Тогда вечером приводи ее ко мне во дворец. - Голос царицы дрогнул -
несомненно, она подумала о том, что может произойти до того.
   - Значит, место в свите принадлежит ей?
   - Да.
   Я удалился с поклонами и благодарностями. Какое-то время  я  наблюдал
за маневрами войска на равнине, потом  с  сожалением  собрался  уходить.
Царица разрешила мне привести к ней Гекамеду сегодня вечером,  но  я  не
намеревался ждать так долго. Чувствуя, что мне не  будет  покоя,  покуда
Гекамеда не покинет мое жилище раз и навсегда, я решил  оставить  ее  со
служанками в покоях царицы.
   "Вместе с надеждой часто гибнет и желание", - твердил я себе.
   Спустившись на улицу, я сел на тощего пилийского жеребца  и  медленно
поехал к дворцу, с трудом пробираясь сквозь людской  поток.  Весь  город
устремился к стенам - лица людей выражали тревогу и надежду.
   "Какая будет радость, - думал я, - если гонец прискачет к воротам  на
взмыленной лошади с криком:
   "Ахилл пал! Гектор сразил его!"
   Наконец я прибыл во дворец -  поездка  заняла  целый  час.  Начальник
стражи подбежал ко мне, думая, что я привез новости с башен, и посмотрел
на меня как на безумного, узнав, что я всего  лишь  вернулся  по  личным
делам. Что кто-либо мог покинуть башни  в  такой  день,  было  выше  его
понимания.
   В своих покоях я застал только Гекамеду. Я разрешил Ферейну и Гортине
пойти к стенам - впрочем, они пошли бы туда в любом случае. Дочь Арсиноя
сидела в своей комнате с вышивкой на коленях, глядя в окно на деревья  и
цветы в саду. Сцена совсем не походила на ту, которую я недавно покинул.
   При моем появлении Гекамеда поднялась. Я подал ей знак сесть, но  она