продаже  этих сокровищ, они  могут  начать возражать. Видите  ли, мистер
Уитон, никто  не должен знать о  том, что я их продаю. Они ведь, в сущности,
мне  не  принадлежат.  Это достояние нации. Я  всего лишь  хранитель,  а  не
владелец.
     -- Но вы ведь имеете право их продать?
     -- О,  давайте о правах не  будем! С правами пусть  разбираются юристы.
Скажем так: я имею возможность продать их, чтобы взамен приобрести для моего
народа  что-нибудь  получше.  Новые  рыбацкие  лодки  им нужнее,  чем старые
европейские мастера.  Обучение  современным  технологиям земледелия  для них
важнее,  чем  вазы  венецианского  стекла.  Казино,  которое  привлечет сюда
туристов, требуется больше, чем яйца Фаберже в стеклянном шкафу.
     -- Я вас понимаю, -- кивнул Найджел.
     -- Если бы  я попросил  вас продать кое-что из этих вещей, -- продолжал
Сантос, -- что бы вы предприняли?
     -- С документами или без?
     -- Ну, скажем, без документов. Это что-то из ряда вон выходящее?
     -- Ну что вы!  К торговцам каждый день являются люди с различными более
или  менее  ценными  предметами:  Откуда  они их  берут --  никто не  знает.
Некоторые дельцы от искусства не  слишком  щепетильны  насчет происхождения.
Конечно, к крупным фирмам, таким, как "Кристи", это не относится.
     -- А вам известны подходящие фирмы?
     -- Вообще-то да,  -- сказал  Найджел. -- Но должен вас заверить, мистер
Сантос,  что,  если  вы выставите  на  продажу  предметы  с законным образом
оформленными документами, вы выручите куда больше.
     -- На этот счет могут возникнуть сложности, -- вздохнул Сантос.
     -- Я так и думал, -- заметил Найджел.
     -- Понимаете, эти вещи -- часть национального достояния Сан-Исидро. Они
копились  веками  на радость народу Сан-Исидро.  Правда, за  весь год на эти
сокровища приходит  поглядеть не  больше пяти-десяти человек. Так что нашему
народу было  бы  куда больше  пользы, если бы эти  вещи удалось продать и на
вырученные деньги провести в жизнь какие-то программы, направленные на благо
нации, создать новые рабочие места...
     --  Несомненно,  --  согласился  Найджел.  --  Я  вижу,  вы преследуете
благородные  цели, мистер Сантос. Нельзя ли спросить  --  вы  что,  намерены
попросту похитить эти предметы? Я ничего не хочу сказать, но образ действий,
который вы предлагаете, кажется весьма двусмысленным...
     -- Нет, воровством это назвать  нельзя,  --  возразил Сантос. -- Хотя я
согласен, что подобная сделка может показаться двусмысленной.
     --  И  вы всерьез думаете,  что  детективное  агентство  "Альтернатива"
заинтересуется таким предложением?
     --  Всерьез,  --  кивнул  Сантос.  --  За  время  общения  с   мистером
Драконианом у  меня  сложилось  впечатление, что вы -- люди,  которым  стоит
доверять, но при этом не слишком придерживающиеся буквы закона.
     -- А вам не кажется, что одно другому  противоречит? -- поинтересовался
Найджел.
     -- Истинная мораль строится на противоречиях, -- ответил Сантос.
     --  Интересно... -- сказал Найджел. --  Позвольте мне немного расширить
вопрос. Вот  мы с  вами в Доме Правительства, и вот эти сокровища. На дверях
стоит охрана. Сокровища, как вы сами признаете, не ваши.
     --  Не мои, -- согласился  Сантос. -- Но я  могу брать отсюда все,  что
захочу.
     -- Так это же и есть воровство! Сантос криво улыбнулся.
     --  Эти произведения искусства --  достояние народа Сан-Исидро. А я  --
его президент.
     Найджел взглянул на Сантоса  в упор. Не  шутит ли он? Да нет, Сантос не
шутил.
     -- Вы что, правда президент? -- переспросил Найджел.
     -- Заверяю вас, что это так и есть.
     -- Интересно, а почему вы не упомянули об этом в своем письме?
     -- Я хотел, чтобы вы сперва  увидели то, что у  нас есть. И еще я хотел
оценить вас,  пока  вы  оцениваете сокровища.  Я доволен  вами  --  надеюсь,
взаимно.   Может,  нам  стоит  продолжить  обсуждение  в   аудиенц-зале   за
стаканчиком шерри?
     Найджел  согласился.  Он  лихорадочно  соображал.  Возможно, что Сантос
просто  вешает  ему  лапшу  на  уши и  что  он  попросту  намерен  обокрасть
собственный народ.  Но, с  другой  стороны,  насколько  Найджел мог  судить,
Сантос говорил  искренне. А потом, сама эта идея  "национального  достояния"
выглядела  дурной шуткой. Это же все равно что  подарить  человеку роскошное
поместье, в котором он будет подыхать с голоду, или заставить его любоваться
шикарным пейзажем и одновременно умирать от жажды.
     --  Насчет этих вещей, -- сказал Найджел. -- Если я правильно понял, вы
хотите взять отсюда отдельные предметы  так, чтобы люди об этом  не знали, и
продать их на международном рынке.
     -- Примерно так, -- подтвердил Сантос. -- Вы же понимаете,  я это делаю
ради блага нации. Мы очень маленький народ, майор Уитон. Наш остров славится
самым  худшим  климатом во  всем  Карибском  море.  Согласитесь,  слава  эта
сомнительна. У нас нет ни индустрии, ни природных ресурсов. Вы можете счесть
мой  замысел циничным, майор Уитон. Но я заверяю вас, что девяносто центов с
каждого доллара пойдут на помощь моему народу.
     -- А кто  это проверит? -- спросил Найджел. Ему начинало становиться не
по себе.
     -- Майор Уитон,  -- сказал Сантос,  --  я  взял  на себя труд разузнать
кое-что  о  вашем  прошлом.  Мне  кажется, у вас  были  какие-то  проблемы в
Стамбуле...
     Найджел уставился на Сантоса.
     -- Черт возьми, откуда вы знаете?!
     -- Что-то связанное с контрабандой, не так ли? Найджел понял, что влип.
Он  спокойно выпрямился в кресле, готовясь защищаться. Он  никогда не  терял
уверенности в  себе, но на этот  раз дело действительно  пахло жареным. Черт
возьми, как неуютно оказаться на краю света, в этой  Богом забытой стране, в
мрачном старом  доме,  во  власти этого  мелкого  латиноамериканца!  Найджел
снова, уже в который раз, почувствовал, как все-таки  тесен  мир. И  как все
повторяется! Нет, идея бесконечности все же ошибочна. Жизнь --  это пьеса, в
которой актеры делают вид, что не знают друг друга. А на  самом-то деле  они
всю жизнь знакомы! И  никуда от них не денешься. "Я бродил  по улицам Города
Невежества, ища хоть  одно незнакомое  лицо".  Найджел  вычитал  эту-фразу в
рассказе американского писателя О'Генри, и она запала ему в душу.
     --  А мои  записи  посещаемости  колледжа  вы, случаем,  не  добыли? --
осведомился Найджел. -- Полагаю, вам известно даже то, что я изучал историю?
     --  Но  так и не  защитились,  -- закончил  Сантос.  -- А  не хотите ли
выслушать историю вашей семейной жизни?
     -- Нет, спасибо, -- поспешно отказался  Найджел. -- Я  ее и так неплохо
помню. Должно быть,  вы  обратились  в чрезвычайно  толковое агентство,  раз
сумели раздобыть эти сведения за столь короткий срок.
     --  Вам  виднее,  насколько  оно толковое,  --  сказал  Сантос.  --  Мы
сотрудничали с детективным агентством "Альтернатива".  Вы ведь когда-то  там
работали, майор Уитон?
     -- Я уже вышел в  отставку, -- буркнул Найджел. Он был потрясен. -- Так
что с меня хватит и "мистера". Они что, прислали вам мое досье?
     -- Ну  что вы,  майор! Эти факты  раскопать не  так сложно.  Это он так
говорит. Но... В  Найджеле  вновь пробудилось старое подозрение,  что любовь
всегда кончается смертью. Стамбул...  Черт, надо же, как не повезло! Или  --
как  его подставили... если Хоб действительно продал  его капитану  Кермаку,
как предполагал Жан-Клод. Арест, допрос, его с Жан-Клодом сунули в кутузку и
выпустили  только  через девять  дней. Девять дней  -- не  так уж  долго. Но
хватило, чтобы  их имена  занесли в банк данных Интерпола. И чтобы его потом
задерживали  и шерстили при  каждом удобном случае.  В конце  концов Джорджу
пришлось употребить все свое влияние, чтобы  Найджела убрали из компьютерных
списков,  потому  что  его  только  арестовали,  но  не  предъявили  никаких
обвинений, и  под судом  он не был.  Так что  официально  к  банку  данных о
контрабандистах он  не  принадлежал. Однако тем  не менее  его  имя каким-то
образом там застряло. А с таким пятном в  биографии ему  никогда не получить
визы  в США,  никогда не жить  в Нью-Йорке.  В Нью-Йорке  Найджел никогда не
бывал,  но  этот город  всегда казался ему воплощением  современного мира  в
миниатюре, городом двадцать первого века. Конечно, в Америку  можно проехать
и незаконным образом, но ведь всегда  есть опасность, что в один  прекрасный
день его заметут и выпрут, и тогда весь  Нью-Йорк к черту... И все это из-за
Хоба! Если, конечно, это Хоб его заложил. Хотя кто говорит, что это Хоб?
     -- Я просто хотел разобраться, что к чему,  -- сказал Сантос. -- Ну так
что, согласитесь вы взяться за эту работу? Разумеется,  на том  условии, что
мистер  Дракониан  тоже  будет  участвовать.   Если  многоуважаемый   мистер
Дракониан окажется в стороне, в наших планах появится серьезная брешь.
     -- Ну, это не проблема, --  напряженно сказал Найджел. Он улыбался,  но
мысли у  него  были самые непечатные. "Какая тварь вывела их на агентство? С
кем  таким знаком этот Сантос, кто может  знать и  Хоба, и меня? Неужели Хоб
действительно прислал ему мое досье? Да что ж это за чертовщина?"
     Сантос предоставил  ему комнату. Найджел  позвонил в Париж Жан-Клоду  и
обсудил, как можно ввезти  во Францию крупную партию произведений искусства,
минуя таможенную и иммиграционную службы. Жан-Клод посоветовал  отправить их
через  Шербур:   у  него   там   есть  друзья,  которые  за  соответствующее
вознаграждение закроют глаза на что угодно.
     -- Мне нужно будет только отобрать то, что пойдет на продажу, -- сказал
Найджел Сантосу. -- Упаковкой и перевозкой займутся ваши люди.
     -- Замечательно!
     -- А ваши инсинуации  меня мало волнуют, -- заметил  Найджел. -- В этом
не было никакой необходимости. Я перешлю  ваш товар в Париж и пришлю деньги,
за вычетом десяти процентов,  которые пойдут на  уплату посредникам. То есть
агентству.
     -- Меня  это вполне устраивает, -- сказал Сантос. -- И у  меня есть еще
кое-что, что может вас заинтересовать. Работа. Речь идет о том, чтобы помочь
некой организации  приобрести произведения искусства. Европейскую  живопись.
Так что вам придется немедленно вернуться в Лондон.
     -- Без проблем, -- согласился Найджел. -- Рассказывайте.

        "ГЛАВА 4"

     Хоб ушел от Лорне, доехал на  метро до Бермингемских  торговых рядов  в
Вест-Энде   и  разыскал   там  галерею   Посонби.  Галерея  была   шикарная.
Полированное  дерево,  рассеянный  мягкий  свет и  картины,  не  обязательно
хорошие, но, безусловно, дорогие.  Повсюду расставлены  огромные хрустальные
пепельницы, но они так сверкали, что Хоб нипочем бы не решился осквернять их
низменными  окурками.  Дерек  Посонби был мужчиной  среднего роста,  пухлым,
круглолицым, в круглых очках  в золотой оправе. Он был одет в костюм, сшитый
по  моде  времен короля Эдуарда,  --  серый  в  скромную  полоску, на  ногах
красовались  начищенные  до блеска  черные кожаные  ботинки. Редеющие волосы
зачесаны так, чтобы  прикрыть  макушку. Возможно, в  качестве компенсации за
лысину Дерек отрастил себе пышные бачки. Из-за этого его круглая, рыхловатая
физиономия  была похожа на  яйцо, лежащее в гнездышке из волос. Вид у Дерека
был самый  простодушный.  Он  смахивал на  воробушка, отыскивающего  крошки.
Мягкий,  безобидный  джентльмен.  Такой  облик  весьма  полезен  в  торговле
искусством,  где  невинная  внешность  и  мягкое  обращение  могут  принести
существенную прибыль.
     -- А зачем вам Найджел? -- переспросил Дерек в ответ на вопрос Хоба.
     --  У меня  есть для него работа, --  сказал Хоб.  -- Нашему  агентству
нужны его таланты.
     -- Он может за  нее и не взяться, -- предупредил Дерек. -- Вы же знаете
Найджела:  заведется  у него  в  кармане двадцать фунтов  -- он и слышать не
хочет ни про какую работу, пока деньги  не  кончатся. Дитя цветов, последний
из хиппи!
     -- В последнее время он работал на вас? -- осведомился Хоб.
     -- Ну да, сбывал кое-что от нашего имени, -- небрежно согласился Дерек.
     -- Похоже,  в последнее время он  провернул  для  вас несколько крупных
сделок, -- не отставал Хоб.
     --  Да, было  дело.  Но  эта информация строго конфиденциальна. Секреты
бизнеса, знаете ли.
     -- Послушайте,  -- сказал  Хоб, --  мне действительно нужно знать,  что
произошло.  Боюсь,  Найджел встрял  в  неприятную историю.  Ею  интересуется
парижская полиция. Я провожу расследование от их имени.
     Дереку   это    не   понравилось.   Он,   конечно,   бахвалился   своим
профессионализмом,  однако на  самом  деле был таким  же простофилей, как  и
половина его  лондонских коллег. Неприятный народ,  с точки  зрения Хоба, не
Дерек был одним из  лучших. Он действительно хорошо  разбирался в искусстве,
особенно в  голландских и французских мастерах четырнадцатого века. Хотя  не
сказать, чтобы он их так  много видел. Дерек был  не менее честен, чем любой
из его собратьев.  В конце концов, ценность произведения искусства во Многом
субъективна, и,  в конечном счете,  картина оценивается  во столько, сколько
торговец намерен за нее выручить. Дерек не хотел рассказывать о своих делах,
но, с  другой стороны, поговорить о них ему безусловно хотелось.  Ведь между
собой эти торговцы только об этом и толкуют: собираются в кофейной "Эсквайр"
на Кингс-Роуд и  хвастаются друг  перед другом удачными  сделками.  Не будет
большим преувеличением  сказать, что любая сделка в лондонском мире искусств
очень недолго  остается  тайной. Толпа болтливых  кумушек. Так что  Хобу  не
пришлось особенно долго уговаривать Дерека поведать ему всю историю. А начав
рассказывать,  делец так разошелся, что даже вызвал  к себе в  кабинет юного
Кристофера,  который присутствовал при том, как Найджел совершил  эту сделку
века. И вот, под комментарии Дерека и шум вентиляторов, юный Кристофер начал
свое повествование.
     --  Я хочу купить картины,  -- сказал темноволосый латиноамериканец. --
Меня зовут Арранке.
     Это  был смуглый,  черноволосый, коренастый  мужчина среднего  роста, в
верблюжьей  спортивной куртке  американского покроя. Куртка  стоила,  должно
быть, больше, чем его авиабилет первого класса из Каракаса. Служащие галереи
Посонби даже  не сразу разглядели самого сеньора  Арранке, потому что все их
взоры обратились на куртку. Куртка сия была тем более примечательна,  что ее
можно  считать  одним  из  первых образцов  мужской  одежды,  исполненных  в
сиреневато-розовато-желтовато-коричневых   тонах.  На  самом   деле   такого
сочетания цветов в Лондоне не видывали со времен Томаса-Портняжки, о котором
говорится  в  недавно обнаруженном  отрывке  из "Кентерберийских  рассказов"
Чосера.
     А  между  тем  сам  сеньор  Арранке  заслуживал не  менее  пристального
внимания, чем  его куртка. Ну, во-первых, куртка  все же принадлежала ему, а
значит, он имел доступ к образцам  высокой моды.  К  тому же у  Арранке была
широкая  и угрюмая физиономия, украшенная тонкими усиками.  Ботинки его были
пошиты  из кожи  вымирающего  вида  рептилий.  На руке,  поверх расплющенных
костяшек,  сверкал  изумруд. И вообще, сеньор  Арранке  привнес  в  темную и
чопорную картинную галерею свежее дыхание вульгарности.
     Первые слова посетителя, адресованные  нервному  юному клерку,  который
осведомился, что ему угодно, были опять же:
     -- Я хочу купить картины.
     -- Пожалуйста, сэр, -- сказал Кристофер. -- Какие картины, сэр?
     -- Это не принципиально. Мне нужно пятьдесят пять ярдов картин.
     Кристофер уронил челюсть так, что  ему позавидовал бы любой театральный
комик.
     --  Я  боюсь,  сэр,  у  нас,  в галерее  Посонби,  картины  на ярды  не
продаются.
     -- В смысле? -- удивился Арранке.
     -- Видите ли, сэр, картины -- это произведения искусства, и поэтому...
     Вот тут-то  и появился Найджел. Он только  что вернулся с  Сан-Исидро и
прямо с аэродрома  приехал сюда. Бросил свой  легкий  чемоданчик у дверей  и
величественно вошел внутрь.
     -- Ступайте, Кристофер, --  распорядился Найджел. -- С сеньором Арранке
я поговорю лично.
     -- Хорошо, сэр, --  поспешно согласился Кристофер. --  Спасибо, сэр! --
добавил он, только теперь сообразив, что чуть было не погубил сделку, за что
его свободно могли выгнать с работы.
     -- Сеньор Арранке? -- осведомился Найджел. -- Простите, что задержался.
Мой самолет только что прибыл. Кофе не желаете?
     Найджел препроводил Арранке в  кабинет  Дерека. Усадил гостя поудобнее.
По счастью,  Дереков портвейн  тридцатилетней выдержки  оказался  на обычном
месте и коробка гаванских сигар  лежала там, где  положено. Найджел отправил
Кристофера  за  кофе  и  пододвинул  гостю большую  итальянскую керамическую
пепельницу.
     -- А теперь, сэр, -- сказал Найджел, -- давайте разберемся, что к чему.
Мистер  Сантос сказал мне  только,  что вам срочно надо  приобрести  большую
партию живописи. В подробности  он не вдавался. Нельзя ли узнать, что именно
вам требуется?
     -- Хорошо, что вы вот так сразу берете быка за рога, -- сказал Арранке.
-- Мне нужно ровно пятьдесят пять  ярдов картин  для моего  нового  отеля, и
притом срочно.
     И он повелительно взмахнул рукой.
     -- Замечательно! -- порадовался Найджел.  --  Позвольте  уточнить.  Вам
нужно  пятьдесят пять погонных  ярдов  картин или  же  вы хотите  приобрести
картины, общая площадь которых составляет пятьдесят пять ярдов?
     -- Да нет, погонных ярдов, -- сказал Арранке. -- Понимаете, у  меня там
коридор  длиной в пятьдесят пять  ярдов, и мне нужно повесить в нем картины.
Не вплотную одна к другой, а так, чтобы от  одной до другой была где-то пара
дюймов. Сколько картин мне понадобится, чтобы заполнить пятьдесят пять ярдов
коридора?
     -- Ну, это смотря как вешать, -- рассудительно заметил Найджел. -- Вам,
разумеется, нужны картины в рамах?
     -- Конечно.
     Найджел   нарисовал   какую-то  бессмысленную  закорючку   в  блокноте,
валявшемся на столе у Дерека.
     -- И не впритык, а на некотором расстоянии?
     -- Ну  да, на расстоянии  нескольких дюймов, -- согласился  Арранке. --
Думаю, так будет лучше. Хотя вам виднее, я не специалист.
     -- Зато  у вас здоровая интуиция, --  заметил Найджел.  --  Ну, давайте
прикинем.
     Он взял блокнот и карандаш и углубился в расчеты.
     --  Ну, скажем, на  каждом ярде  будет висеть  по одной картине  маслом
шириной  не  более  двух футов.  Это  позволит  развесить  их  на  некотором
расстоянии друг от  друга.  Всего,  значит,  приблизительно  пятьдесят  пять
картин. Хотя, возможно, вам стоит взять несколько штук сверху, чтобы хватило
наверняка.
     -- Пятьдесят пять картин на пятьдесят пять ярдов... Да, звучит разумно,
-- согласился Арранке.
     Найджел записал результаты расчетов.
     -- Вы уверены,  что  в коридоре ровно пятьдесят пять ярдов? А то обидно
будет, если вы привезете картины в Латинскую Америку, а их вдруг не хватит!
     -- Ровно пятьдесят  пять, --  заверил  его Арранке. -- Я его сам шагами
мерил. И повезу я их не в Америку, а в свой новый отель на Ибице.
     Найджел вскинул бровь, но ничего не сказал.
     -- А вы берете в расчет обе стороны коридора?
     Арранке  хлопнул  себя  по  лбу  и   произнес  испанское  ругательство,
устаревшее еще в те времена, когда Симон Боливар только пачкал пеленки.
     -- Черт, а ведь и правда! Я забыл, что картины надо развесить по  обеим
стенам! А вы неплохо соображаете, сеньор.
     Найджел поблагодарил его  по-испански в  самых  изысканных  выражениях.
Потом вернулся к делу.
     -- А входят ли в это число картины в отдельных номерах?
     -- Carrambola! Про это я тоже забыл. В отеле двести двенадцать номеров.
В каждый номер надо по две картины, одну в спальню, вторую в гостиную.
     -- Да, это как минимум,  -- сказал Найджел. -- Ладно, значит, это будет
еще четыреста двадцать четыре картины в номера. Верно?
     Арранке кивнул.