бывайте, что здесь присутствует не только женщина,  но  и  в
первую очередь - жена.
     Генерал язвительно возразил:
     - Здесь действительно вы присутствуете. Но уже не в качестве жены. Вы
присутствуете в качестве вдовы.
     Шугов встал между ними и слегка оттолкнул Ковалева.
     - Уходите из моего дома. Я вас прошу!
     - Лена, - сказал генерал Ковалев, - если хочешь, ты можешь  пойти  за
мной.
     Она стремительно повернулась к нему и прошипела:
     - Старик-генерал, вы действительно  много  себе  позволяете  в  чужом
доме.
     Ковалев хмыкнул:
     - Ну что ж, когда-нибудь ты извинишься за эти слова. Только  не  было
бы поздно.
     Генерал взял с козырька вешалки свою  фуражку  и  пошел  не  спеша  к
выходу.
     - Я вызываю вас на объяснение, - кивнул он с порога, глядя в упор  на
Шугова. - Не забудьте подготовить  объяснение  по  поводу  двух  провалов,
совершившихся при вас. Кроме того...
     - Ах, вот вы куда гнете! - нервно засмеялся Шугов. - Но так легко все
это у вас не пройдет! В этом я вас уверяю!
     Я тогда не знал, что генерал Ковалев - это генерал Ковалев. Да  он  и
не афишировал себя. У него, - и до прилета Берии, и после  его  прилета  к
нам в наш городок, - было много работы. Сперва  он  допрашивал  Павликова,
Смирнова (после Железновского), всех сержантов. Потом опять передал к нам,
в штаб дивизии, Смирнова. Ковалев сказал:
     - Выжми теперь из него все поросячье сало. Покатай его  по  яме  так,
как его никто не катал.
     А Железновский больше не стал бить солдата сам, он сказал это же, что
сказал ему Ковалев, Вадиму Виноградову.
     Вадим Виноградов играл иногда с нами в волейбол. Как-то Шмаринов  его
похвалил:
     - Тебе, Вадим, на дню надо бриться три раза. Щетина, брат, у  тебя  -
что надо. С такой щетиной женщины крепко мужиков любят.
     Вадим легко гнул подковы, он сто  восемь  раз  поднимал  двухпудовку,
прямой, на вынос. И бил он Смирнова в яме. И это  потом  рассказывал  мне,
когда я собирал материалы на "розовую" книгу, генерал Ковалев. Я  понимал,
почему он мне  это  рассказывает.  Ковалев  меня  просто  запугивал.  И  я
действительно, слушая его, боялся. Стоит ему приказать, и меня  загонят  в
яму, и я уже никогда оттуда не выберусь, если за меня возьмется какой-либо
Вадим.
     С этим Вадимом я потом ездил на телеге СМЕРШа на  рыбалку.  И  я  его
спросил, когда мы после схлынувшей воды из реки выловили в яме сома:
     - Ты смог бы и человека так прихлопнуть, как прихлопнул сома?
     - Запросто! - ответил он, ухмыльнувшись. - Может, попробуем?
     Я не напугался, только напоказ взялся за пистолет. Он пожал плечами:
     - Шуткую.
     У него была присказка: "Как приказали, так и умерли". Думаю, не  одна
мама не дождалась сыночка только потому, что у нас в дивизии, при  СМЕРШе,
жил и работал Вадим Виноградов. Он и в волейбол  любил  играть  с  кровью.
Иногда бил не по мячу, если долго ему не подавали, а  по  своему  коллеге.
Вроде нечаянно, в пылу борьбы.
     Первые показания полковника Шугова.

     "Я, полковник Шугов Павел Афанасьевич, пограничник СССР,  перешел  на
сопредельную сторону сознательно. Я не хотел  переходить  границу,  и  это
правда. Меня заставили это сделать  обстоятельства.  Я  вынужден  был  под
страхом "разоблачения" уйти сюда и, если будет возможность, не участвовать
в дискриминации советского пограничника своим таким негативным поступком.
     У меня есть отец, сестры.
     Я знаю, сколько придется им страдать из-за меня. Но иначе,  как  уйти
за границу и тем спасти себя, я не мог.
     Не хотел бы, чтобы из меня сделали тут политическую фигуру.
     Не хотел бы, чтобы эта политическая игра свалилась - последствия игры
- в первую очередь,  на  голову  моей  старшей  сестры,  которая  занимает
определенное положение  в  нашей  иерархии.  Она  главный  врач  одной  из
престижных больниц. Что было следствием  того,  что  я  -  пограничник.  И
пограничник без подозрений, как оказалось, до определенного часа.
     Падение моей карьеры - результат аморальности, которая  процветает  в
нашем обществе.
     Мы с ног до головы погрязли  в  бытовом  разврате,  наши  жены  порой
неуправляемы. И все это результат так называемой  эмансипации.  Во  многом
мой переход сюда  (как  мы  называем  оттуда),  в  зарубеж,  обусловлен  и
этим..."

     Я нашел потом этот документ среди многих других документов. Нашел я и
документ, который полностью разоблачал генерала Ковалева, инсценировавшего
исчезновение на курсе, где учился Шугов, Боевого устава.

     "Доношу до Вашего сведения, что  дело  с  кражей  Устава  я  вынужден
прекратить за отсутствием  состава  преступления.  Мною  установлено,  что
Устав на курсе, где я впервые столкнулся с массовым подозрением, на  самом
деле  остался  в  неприкосновенности.  Уставы,  в  которых  были   вырваны
страницы, имеют другие  номерные  знаки,  установленные  в  ином  воинском
учреждении.
     Подполковник Сысоев".

     Еще один любопытный документ.

     "Я, подполковник Андреев Андрей Андреевич, докладываю о следующем. На
нашем курсе  усовершенствования  офицеров-медиков  произошло  ЧП.  Являясь
разносчиком литературы секретного толка, я  при  сдаче  принятой  мною  от
слушателей секретной литературы обнаружил в одном из сборников, касающихся
толкования только недавно полученного нами Устава, вырванность. Немедленно
доложил  об  этом  в  секретную  часть,  где  получал  литературу.  Я  был
предупрежден о молчании. Что я и сделал.
     В тот вечер  производилась  массовая  проверка  и  нового  Устава,  и
сборников, которые поясняли его.  Мне  поручили  проверить  часть  сданной
секретной литературы. Я обнаружил еще одну вырванность в новом Уставе,  по
команде доложил об этом.
     Ставлю в известность..."

     Подполковник Андреев, как мне показалось, не доверял  даже  секретной
части. Она не докладывает обо всем, надеясь на то, что со  временем  книги
придут в полную негодность и их можно будет списать.
     ...Железновский в тот вечер рассказывал: генерал Ковалев, как  только
ему доложили - Шугов  ушел,  -  немедленно  связался  с  Москвой.  Это  он
договорился с тамошним начальством, что  пограничники  -  любого  ранга  -
будут немедленно заменены. Вроде сам Лаврентий Павлович приказал Ковалеву:
слушай, шерсти пограничников, сразу в брешь пускай  СМЕРШевцев  из  части,
которая  там  расквартирована.  Мне  уже   доложили   о   личном   составе
дивизионного СМЕРШа. Кое-кого я знаю. Шмаринов там есть. Знаю  его  давно.
Все можно ему простить -  мягкотелость,  нерасторопность  за  одно  ценное
качество: он никогда и никого  не  предаст,  не  будет  никогда  и  никого
выгораживать. Берите его в помощники, а сами работайте  на  свой  страх  и
риск, пока кто-то отсюда не прилетит.
     Ковалев немедленно сместил всех офицеров-пограничников, отвел заставу
от границы, где Шугов ушел на сопредельную сторону. В ту  же  ночь  пришла
смена. Вдоль границы рубежи занял шестьсот одиннадцатый гаубичный  полк  -
все коммунисты полка, имеющие партийный стаж не менее пяти  лет.  Полк  на
войне прославился боевыми успехами, сейчас, заняв рубежи с карабинами - не
с  пушками,  артиллеристы  врылись  в  песок   за   одну   ночь,   цепочка
бежала-бежала к другому полку - пехотному. Это  был  двести  второй  полк,
отличавшийся шагистикой - лучшими батальонами на смотрах, полк,  горластый
в  песнях.  В  полку  к  новой  службы  привлекли,  кроме  коммунистов   и
комсомольцев - секретарей бюро рот, батальонов...
     Еще об одной истории я узнал  поначалу  от  Железновского,  затем  от
самого Ковалева. История эта связана с поиском кандидатур на  "ликвидацию"
Шугова. Ковалев серьезно об этом толковал.
     -  Убить  человека,  -  рассказывал  он  мне,  когда  я  сослался  на
Железновского (он разрешил мне это сделать), - очень легко, если он здесь,
а не там. Убивают в  основном  за  предательство.  А  раз  Шугов  оказался
предателем, то убить его надо было обязательно. Другое дело - как?  Он  же
был там на их стороне. Если бы он был здесь, у нас,  я  бы  его,  конечно,
достал. Не надо и согласовывать. А там - это другой вопрос. Да и к тому же
- под прикрытием чужой разведки. Полковник - подарок  врагу.  Берегут  они
таких лучше, чем себя...
     Железновский называл мне имя человека, которого посылал  на  убийство
Шугова Ковалев. Странно,  но  мне  показалась  эта  кандидатура  удручающе
хлипкая. В штабе дивизии у  нас  работала  машинисткой  Софья  Каганова  -
женщина невзрачная, худая, с нервным от усталости лицом. У нее был сыночек
- тоже худой и нервный, как мама, вечно больной, вечно битый  мальчишками.
Иногда вдруг этот ее сын гонялся с визгом за своими обидчиками, потому что
рядом, с чуть кривоватой длинной палкой в  руках  расхаживал  в  то  время
рядом длинный, флегматичный тип неопределенного возраста. Я знал,  что  он
работает на таможне - следит за провозкой шерсти к нам сюда, на перевалку.
Говорят, он безуспешно клеился к Софье, но она его не подпускала  к  дому,
всякий раз налаживая к себе домой,  на  его  квартирку.  Снимал  он  ее  у
какой-то бедной вдовы, выращивавшей разные  пряности  на  своем  небольшом
огородишке. Вдова несколько раз  предлагала  ему  руку  и  сердце,  но  он
отказывался, предпочитая любить Софью и ее заморыша.
     Говорят, Софья всегда твердила, что этот несуразный таможенник  -  не
личность. И, видимо,  наступил  час,  с  предложением  Ковалева,  все  это
опровергнуть. В послужном списке таможенника с чекистской фамилией  Петров
и с именем Петр, а с отчеством Петрович значилось, что он выполнял некогда
боевые задания, рассказывалось, где эти задания выполнялись. Да он  и  сам
Ковалеву об этом ведал, когда его не силой, но привели к нему.
     Сговорились на ордене, Петров П.П. пообещал  принести  голову  Шугова
целехонькой, свеженькой, как  когда-то  носил  головы  более  значительных
особ...
     - Да, я его посылал, - откровенничал Ковалев. - А что было  делать  -
надо убить  человека,  а  некому.  Шугов  проглядел  профессионалов-убийц:
почему-то они с ним работать не захотели. Ведь два этих  прокола  остались
без последствий. Они вытекали из него самого и его этой  уступчивости.  Не
наказали, не убили - это сразу все вопросы заостряет до предела.  С  тобой
считаться уже не будут. И что мне оставалось делать, как не  опереться  на
Петрова? Правда, плохо было то, что его  многие  на  сопредельной  стороне
знали в лицо: на таможне-то не проедешь, не поглядев, кто  тут  командует.
Мы снабдили Петрова и картами, и компасом. Но он был - тут правду говорила
Каганова - не личностью. Он, во-первых, заблудился, когда  на  дворе  этот
тарарам песочный разверзся. Уткнулся в саксаулину, да  так  и  был  пойман
американцами. Там у них был немец. Он в основном поймал. А американцы, как
ни странно, отпустили эту не личность... Вот, погляди, что написал  Петров
тогда...
     Я взял из его рук бумажку. Значилось: "Рапорт".

     "Я, Петров  Петр  Петрович,  в  трезвом  уме  и  в  сложных  находясь
обстоятельствах по отношению к любви  и  верности  своей  стране,  взял  и
поклялся убить того самого гада ползучего - Шугова П.А.  Я,  конечно,  все
сделал для того, что перейти границу и проследить, где они его содержат. Я
дошел почти к  их  резиденции,  которая  состояла  из  дувала,  мазанки  и
маленького двора. Здесь они его и содержали. Под очень большой охраной.  И
я пытался пробраться к нему, этому бывшему  нашему  полковнику,  а  теперь
ставшему полноценным врагом. Жаль,  у  меня  не  хватило  сил,  когда  они
набросились на меня. Их было около десяти человек из охраны. И я бы дрался
с ними до последней пули, но они не дали мне развернуться"...


     - Вот такое попалось ничтожество тогда, -  стуча  по  столу  кулаком,
говорил Ковалев. - А как я надеялся, когда читал принесенные  им  справки.
Ведь по справкам он убил тогда двадцать восемь человек!
     - И что же с ним было потом?
     - Ну ты же знаешь! Поди, рассказал тебе твой Железновский.
     - Нет, он мне ничего о Петрове не говорил, вернее  о  последующем  не
говорил.
     - Ну а ты, как думаешь? Что мы с ним сделали?
     - Отпустили домой, пригрозили, чтобы молчал.
     - А ты веришь, что пригрозишь человеку, и он будет молчать?
     - Думаю так.
     - Плохо думаешь, стратег. Мы его осудили. На Колыму  отправили.  Дали
четвертак.
     Он глядел на меня пронизывающе, будто мне это все полагалось.
     Я пожал плечами.
     - С нами  вообще  не  шути.  За  что  берешься,  -  выполняй.  Не  то
загремишь...



                                    10

                       Архивы КГБ уплывают на Запад.
           Пользуется ли новыми секретными документами, открытыми
                 в последнее время, бывший полковник Шугов?
               Мещерский приносит все новые и новые документы.
                      Борьба не на жизнь - на смерть.
                   Погиб ли Мещерский от руки грабителя?
                     Или покончил жизнь самоубийством?

     Кажется, сто лет прошло с тех пор, когда  мы  с  Игорем  Железновским
были вместе последний раз там, где разыгралась трагедия,  у  той  глиняной
стены с небольшими холмиками, что блюдут бывшую жизнь Павликова, Смирнова,
замполита. Я писал Ковалеву книгу - "розовую-розовую", с лапшой  на  ушах.
Сам я жил в страхе перед ним. Я его стал бояться.  Железновского,  который
мне грозил им когда-то, я вспоминал. Теперь я понимал - все же он  был  не
худшим в их системе. Да, надо иметь  немало  сил,  чтобы  быть  не  только
свидетелем, участником, но - уж точно - исполнителем...
     И вот, когда я приехал за новыми "розовыми" документами - сам он.
     Железновский похудел, стал сбитее,  увереннее,  атлетичнее.  Это  был
красивый мужчина неопределенного  возраста  -  дашь  и  пятьдесят,  и  при
неверном свете сорок, дашь и  под  шестьдесят.  Рост  у  него  был  всегда
приличный - метр восемьдесят восемь, но одно время Игорь сутулился,  ходил
прибито, не распрямляясь... Все это - в  прошлом.  И  улыбается  так,  как
когда-то улыбался, когда мы говорили о Лене  и  моей  победе  над  ним  на
танцевальной площадке. То есть аккуратно улыбается, лишь губами,  искренне
желая мне в моем процветании добра. Я выглядел, наверное,  для  него  тоже
убедительным, действительно - одет во все модное, простое и не  стесняющее
тело и не вызывающее у других протеста. На Железновском была тоже отличная
тройка, он завел усы под цвет этой тройки. Усы он, видно,  красил.  Эдакий
молодец!
     - Откуда ты, дитя? - спросил он, отстояв молча и вынося  терпимо  мой
телячий восторг.
     - Откуда? Лучше скажи - куда? - Я лихорадочно прикидывал,  как  смогу
использовать его в своем деле - прискорбно, однако  я  стал  давно  таким:
меркантильным, расчетливым и сообразительным. Лишь бы  открытой  глупостью
не мог насторожить бывшего смершевца.
     - Опять - поиски? - скептически усмехнулся Железновский.
     - Опять, опять, - улыбался я. - Слушай, все равно ты мне ни  капельки
не веришь. Откуда, спрашиваешь ты, у этого молодца такая прыть? Чего он от
меня хочет?
     - Именно.
     - Сразу быка за рога?
     - А чего нам хитрить друг перед другом? Ты уже давно убедился, что  я
твоим врагом никогда не был.
     - Не будем вдаваться в подробности.
     - Нет, тогда не будем говорить!
     - Хорошо. Сержанты! Ты участвовал в организации их суда...
     - Ну я же тебе тогда, в пьянке, сказал точно: Ковалев! Месть  за  то,
что не пошли и не прирезали Шугова. Идиот, он тогда боялся,  что  все-таки
Мещерская начнет валить на него - это он  спровоцировал  побег  Шугова!  И
прежде, чем послать того самого кретина, таможенника туда, он же приглашал
на это дело сержантов. Чтобы искупить! Бедный  умом,  он  же  теоретически
знал границу,  лишь  в  академии,  в  этой  комиссии,  нюхнул  ро-омантику
границы.
     - Ясно! Но ты не сказал мне главного. Он  посадил,  но  почему  он  и
хлопотал об их освобождении. Освободил не я их, хотя писал во  все  концы.
План новых моих усилий, как мы плохо пишем в газетах,  разработал  он.  Он
конкретно расписал, куда и к кому я должен был обратиться.
     - Ну многое я не могу тебе сказать - я связан подпиской. И  для  меня
она что-то значит. Но, думаю, так: все-таки все из нас - люди. Или  бывают
ими когда-то, если напрочь забывают все человеческое. Согласен? Но подумай
о другом. Ведь отгадка лежит на поверхности. Почему? Ты сам ему  подсказал
идею пользы - для него - их освобождения. Они же теперь служат только ему!
     - Ладно,  ничего  не  скажешь.  И  на  том  спасибо.  Сам  не  досуге
докумекаю, откуда неожиданно родилась такая отеческая забота о  сержантах.
Не додумался же он до того, что я предложил вариант его будущих  боевиков?
Один ведь только Шаруйко у него из всех сержантов остался на службе.
     - Один Шаруйко! Наивный ты.  Не  доведи  тебе  господь  отведать  его
боевиков.  Особенно,  когда  они  возьмут  и  станут   терзать   тебя   по
знакомству... - Он вдруг нахмурился - вроде сказал лишнего. - Что тебе еще
нужно конкретно?
     - Архивы КГБ. Этот последний момент с сержантами. Их отпуск на  волю.
И, главное, как просьба Ковалева в этом выглядит.
     - Я уверен, ее там нет. Ковалев не станет светиться... Тонкости  тут,
откровенно, не вижу!
     "Чекист называешься, - хотел сказать я. - Кто же тогда убивает теперь
у него, у этого Ковалева? Правда, что же я хочу узнать? Как Ковалев писал,
чтобы заполучить боевиков? Или действительно ничего не писал? Хочу  другое
узнать. Как меня убьют, кто? Но какое это имеет значение -  кто?  Шаруйко?
За предательство? За неповиновение?.. Приказано - убить! И  беспрекословно
выполнено... Один даже убийца  Шаруйко  -  этого  достаточно  было,  чтобы
хлопотать об освобождении всех."
     - Ладно, - сказал Железновский, - идем посидим на улице.
     Мы сели с ним, он закурил, поглядел на меня, на папиросу - он  всегда
курил папиросы - и стал говорить.  Он  знает,  что  нынешний  председатель
парламентской комиссии по передаче и приему архивов КПСС  и  КГБ  СССР,  а
также его заместитель обратились с письмом к Президенту России. Что сейчас
происходит с архивами?
     - Если ты живешь не в вакууме, - оглядел меня Железновский и пыхнул в
мою сторону струйку дыма, - ты знаешь  из  печати,  телевидения  о  фактах
пропажи -  а  точнее  продажи  -  документов  из  этих  архивов  сволочным
зарубежным организациям.
     - Следовательно, бывший полковник  пограничных  войск,  ныне  крупный
разведчик Шугов Павел  Афанасьевич...  -  Я  перестал  думать  о  Шаруйко,
который будет моим другом, но выполнит приказ. Я  уже  внимательно  слушал
Железновского.
     - Ты на правильном пути. - Услышал  его  жугкащий  голос.  -  Контора
Шугова закупила уже порядочно  документов.  Сам  он  оказался  оборотистым
малым. К примеру, он с помощью своих агентов, которые разъезжают  ныне  по
бывшему СССР как по собственной стране, нашел в Пятигорске двух старичков,
братьев Кабановых. В  свое  время  эти  братья  обогатили  музей  местного
значения воспоминаниями о том, как убивали царскую семью...
     - Погоди, - перебил я Железновского, - что-то я  читал  в  газетах  о
парламентской комиссии.
     - Ты не мог там прочесть о главном. Там сказано, что ни парламентская
комиссия, ни Комитет по делам архивов никогда не рассматривали и не давали
санкции на сделки подобного рода. - Железновский скривил губы в той  своей
улыбке, когда презирают все и вся, и добавил: - Они считают, что архивы  -
память народа, бесценное национальное  достояние.  Они-де  не  могут  быть
предметом торга.
     - Ты не согласен?
     - Согласен. Но как же это случилось? Ты мне можешь, писака, ответить?
Санкций на сделки не было, а архивов некоторых тоже не оказалось. И еще...
Я хорошо знаю, что в тот день, когда письмо было передано - я имею в  виду
письмо председателя парламентской комиссии и  его  замес