". Из машины выскочили двое в милицейской форме  и,
присев на корточки, заглянули в кювет.
   Тот, что оказался совсем рядом с Мариной, сдвинул  на  затылок  форменную
фуражку и спросил:
   - Двигаться можете? Марина слабо шевельнулась.
   - Отлично! - обрадовался он. - Вы,  главное,  не  волнуйтесь,  мы  сейчас
"Скорую" по рации вызовем. - Он  отошел  к  машине,  и  очень  скоро  Марина
услышала:
   - У нас пострадавший, точнее, пострадавшая на Ивановской  грунтовке.  Да,
срочно.
   Пока один милиционер связывался со "Скорой", второй сидел рядом с Мариной
и смотрел на нее добрыми участливыми глазами.
 
Глава 24 
 
МРАЧНЫЕ ПРОГНОЗЫ СБЫВАЮТСЯ 
 
   По странной иронии судьбы, "Скорая" доставила Марину в ту самую  больницу
и в то самое травматологическое отделение,  где  она  уже  успела  побывать,
когда выясняла судьбу фотографа с желтым попугаем. Впрочем,  при  чем  здесь
судьба со своей иронией, если больница в городке  одна?  Маленькая  и  сухая
врачица, которой на вид было лет восемьдесят или около того, довольно больно
ощупала  Марину  своими  костлявыми  холодными   пальцами   и   буркнула   в
ватно-марлевую повязку:
   - Не вижу ничего серьезного, только ушибы мягких тканей.
   Однако учла обстоятельства,  при  которых  эти  ушибы  были  получены,  и
оставила  Марину  до  утра  в  стационаре,  чтобы,   как   она   выразилась,
"понаблюдать". Марина не стала особенно возражать, тем более  что  на  поезд
она все равно уже опоздала. И тогда ее, щедро  разукрашенную  зеленкой  и  в
нескольких местах заклеенную лейкопластырем, препроводили в палату, где  она
составила компанию трем женщинам,  у  которых,  судя  по  всему,  дела  были
посерьезнее Марининых. По крайней  мере,  у  этих,  кроме  пятен  зеленки  и
заплаток из лейкопластыря, она разглядела еще  и  загипсованные  конечности.
Марина тихо прилегла на  свободную  кровать  у  стены  и  в  ту  же  секунду
провалилась в глубокий спасительный сон, который был для  нее  самым  лучшим
лекарством.
 
*** 
 
   - Эй, проснитесь! - раздалось прямо над Марининым ухом. При  этом  кто-то
тряхнул ее за плечо.
   Она открыла глаза и увидела Мохова, который сидел на  стуле  рядом  с  ее
кроватью, весь из себя невообразимо модный, и сладко-пресладко улыбался.
   - Доброе утро, Марина Геннадьевна.
   Марина приподнялась на локте и огляделась.
   - Ну, как мы себя чувствуем? - осведомился Мохов, делая заботливую мину.
   - Хорошо, - сказала Марина, хотя, если честно, все ее  тело  ломило  так,
словно накануне на ней пахали. Но она справедливо рассудила, что  это  сущие
пустяки по сравнению  с  тем,  что  грозило  ей  еще  вчера,  и  мужественно
преодолела желание немного пожаловаться. Вместо этого она спросила:
   - Вы его догнали?
   - Догнали, не беспокойтесь, - кивнул Мохов.
   Марина не смогла скрыть охватившей ее радости, а Мохов попенял ей,  качая
головой:
   - А вот вашего поведения я одобрить никак не могу. Зачем вы сели к нему в
машину? Вы ведь так рисковали!
   - Еще бы я к нему не села, - вытаращилась на  него  Марина,  -  когда  он
сказал, что это вы его прислали!
   - Я? - Мохов опешил.
   Марина осторожно провела ладонью по затылку, нащупала приличных  размеров
шишку и, поморщившись, заметила:
   - А ведь в вашем ведомстве, похоже, имеются предатели. Иначе  как  бы  он
все узнал? Судите сами, не успела я позвонить дежурному и сказать, что знаю,
кто убил Валентину Коромыслову, как убийца тут же все узнал. Одного я только
не пойму...
   Марина не договорила. А не понимала она, куда девался каперанг  и  почему
убить ее пытался абсолютно другой тип.
   - Постойте,  постойте,  -  возразил  Мохов,  -  ваши  подозрения  мне  не
нравятся. Скажите-ка лучше, откуда вы звонили?
   - Из пансионата, - пожала плечами Марина. Она попыталась  восстановить  в
памяти события  вчерашнего  дня,  и  перед  ее  глазами  сразу,  как  живая,
возникла... - Ящерка... - прошептала Марина и сразу осеклась: да неужто?
   - Что? - Мохов сразу навострил ушки.
   Марина замялась, поскольку она совсем не была уверена в  том,  что  имеет
право подозревать Ящерку, особенно после осечки с каперангом,  который,  как
выяснилось, не имел к Валентине Коромысловой никакого отношения. И  по  этой
причине в глубине души Марина испытывала  к  нему  что-то  вроде  запоздалых
угрызений совести.
   - Что же вы замолчали? - недовольно проворчал Мохов. - Раньше,  помнится,
тянуть вас за язык не приходилось.
   - Это уж точно! - мстительно заметила Марина.  -  Только  мои  наблюдения
подсказывают мне, что вас это  не  очень  радовало.  -  И  в  очередной  раз
внутренне похолодела при мысли о том, что  было  бы,  отнесись  Мохов  к  ее
последнему звонку в милицию с той же прохладцей,  с  какой  он  встречал  ее
предыдущие изыскания на беспокойном поприще самодеятельной сыщицы.
   Кончик носа Василича самую малость порозовел:
   - Да ладно вам. Кто старое помянет...
   Марина в конце концов решила, что Мохову придется все простить за то, что
вчера он все-таки появился на привокзальной  площади,  правда,  с  небольшим
опозданием, но, к счастью, не совсем безнадежным. Так что она  поделилась  с
ним своими подозрениями насчет Ящерки.
   Мохов сделал глубокомысленное выражение лица и задумчиво пробормотал:
   - Интересно, очень интересно... Надо проверить.
   Несомненное внимание Мохова, коим он ее  прежде  совсем  не  баловал,  не
могло  не  вдохновить  Марину  на  новые  подвиги.  Она  понизила  голос   и
заговорщицким тоном осведомилась:
   - А как он? Вы уже добились от него чистосердечного признания?
   Мохов сразу поскучнел и выдал совершенно убийственную по своей казенности
фразу:
   - А вот здесь нам еще предстоит большая и трудная работа.
   Вот так, ни больше ни меньше. И  от  этих  его  слов  откровенно  повеяло
пространными интервью в газетах, приуроченными к Дню милиции. Неудивительно,
что Марине сразу стало обидно до слез. Спрашивается, ради чего  она  "совала
свой длинный нос куда не надо" и даже рисковала жизнью, если Мохов  с  такой
легкостью выносил ее "за скобки"? Наверное, из желания приписать все заслуги
по задержанию опасного преступника себе. Но ведь Марина ни на что такое и не
претендовала, но  уж  на  маломальское  уважение,  по  крайней  мере,  могла
рассчитывать!
   И тут  Мохов  прибавил,  словно  для  того,  чтобы  исправить  допущенную
оплошность:
   - И в этой работе мы очень на вас надеемся.
   У Марины  появился  серьезный  соблазн  съязвить:  "А  может,  вы  теперь
как-нибудь сами обойдетесь?" - и вполне возможно, она бы  его  претворила  в
жизнь, если бы в палату не вошла медсестра и не объявила строгим голосом:
   - Обход. Посторонних просят удалиться.
   И так посмотрела на Мохова, что даже если у последнего и были сомнения  в
том, что он посторонний, то они тут же развеялись. Он  послушно  вскочил  со
стула, но, прежде чем удалиться, трогательно пообещал:
   - Я подожду в коридоре.
   Едва он скрылся за дверью, в  палате  возникла  вчерашняя  старушенция  с
холодными костлявыми пальцами, от которой Марине опять досталось  ничуть  не
меньше,  чем  накануне.  Она  ощупала   сбитый   Маринин   локоть,   немного
полюбовалась замазанным зеленкой коленом, поинтересовалась, не тошнит ли ее,
не кружится ли голова, получив отрицательный  ответ,  буркнула:  "Тогда  вам
нечего у нас делать" - и, потеряв к Марине всякий  интерес,  занялась  более
достойными ее внимания пациентками.
   Марина послушно слезла с кровати и вышла в коридор, одну из стен которого
подпирал плечами Мохов, растерянно глянула на него и спросила:
   - А вещи... Где мои вещи? За  страхами  и  переживаниями  она  совершенно
позабыла о собственной сумке, которую убийца Валентины Коромысловой загрузил
в багажник своей машины.
   - Вспомнили наконец, - осклабился Мохов. - О чужих  беспокоились,  а  про
свои запамятовали. - И успокоил:
   - У нас они, у нас, не волнуйтесь.
   В коридоре появилась старая докторша, которая понеслась было в  следующую
палату, но с полпути вернулась, чтобы перекинуться  парой  фраз  с  Моховым.
Разговор этот был посвящен исключительно Марине.
   - Можете забрать свою протеже, - доложила она. - У нее нет ничего такого,
из-за чего стоило бы держать ее в стационаре. Синяки  сойдут,  и  будет  как
новая, - кивнула она в Маринину сторону. У старухи был  специфический  юмор,
свойственный  людям  практичным  и  напрочь  лишенным  малейшего  намека  на
сентиментальность. Честно говоря, такой юмор Марина не очень-то понимала.
   - Спасибо вам, - Мохов раскланялся со старухой и за себя, и за Марину.
   А та снова рыпнулась и снова остановилась:
   - Врачебное заключение готово, можете взять в ординаторской.
   На этот раз она, видимо,  сочла  свою  миссию  выполненной  до  конца  и,
несомненно, удалилась бы, не задержи ее Марина своим неожиданным вопросом:
   - Скажите, пожалуйста, а как себя чувствует Шаповалов из реанимации?
   - Немного получше, - бросила на ходу врачиха, которую Маринин  интерес  к
избитому до полусмерти фотографу  нисколько  не  удивил,  чего  нельзя  было
сказать о Мохове.
   -   У   вас   и   здесь   знакомые   появились?    -    осведомился    он
полушутя-полусерьезно.
   - Этот знакомый вам еще понадобится, - хитро блеснула глазами  Марина,  с
удовлетворением замечая про  себя,  что  бедняга  Мохов  и  не  подозревает,
сколько козырей терпеливо  дожидаются  своего  звездного  часа  в  Маринином
кармане.
 
*** 
 
   В своем кабинете Мохов первым делом открыл форточку.  Вторым  -  выставил
из-за стола Маринины вещички, обронив:
   - Проверьте, ничего не пропало? Марина расстегнула "молнию"  на  дорожной
сумке, торопливо осмотрела ее содержимое и вздохнула:
   - Похоже, все на месте.
   - Похоже или на месте? - въедливо уточнил Мохов.
   - На месте, - отчеканила Марина.
   Мохов почесал затылок:
   - Тогда пойдем дальше... Надо вас куда-нибудь устроить.  Путевка  у  вас,
как я понимаю, закончилась, а вы нам еще понадобитесь.
   - Стоп, во-первых, моя путевка еще не закончилась, - возразила Марина,  -
а во-вторых, во-вторых... - Она хотела сказать, что формулировка "вы нам еще
понадобитесь" не очень ее устраивает, но не  успела,  потому  что  Мохов  ее
перебил:
   - Ах, путевка еще не кончилась? Вот и  отлично!  -  Сначала  он  довольно
потер руки, а потом сделал озадаченное лицо:
   - А чего ж вы тогда уезжать собрались?
   - По  личным  обстоятельствам,  -  буркнула  Марина,  которой  совсем  не
хотелось распространяться о каперанге. И спохватилась:
   - Можно мне домой позвонить? По межгороду, в Москву?
   Мохов подвинул на край стола телефонный аппарат и предупредил:
   - Только покороче, а то у нас в бухгалтерии такие мегеры сидят...
   Марина клятвенно пообещала  быть  образцом  краткости  и  дрожащей  рукой
набрала московский код и домашний номер.
   Трубка отозвалась без промедления, и Петькин голос, такой родной и ясный,
словно Марину с сыном разделяли не  две  тысячи  километров,  а  всего  лишь
несколько шагов, произнес:
   - Слушаю...
   -  Это  ты,  сынок?  -  На   всякий   случай   Марина   все-таки   решила
удостовериться, что у нее не слуховые галлюцинации.
   - Мам, ты? - в свою очередь осведомился Петька, сладко зевнул и спросил:
   - Че-то я не пойму, ты приезжаешь или нет?
   - Приезжаю? - переспросила Марина,  поймала  взгляд  Мохова  и  уклончиво
ответила:
   - Пока еще не знаю, я потом перезвоню.
   - Ну ты даешь! То приезжает, то не приезжает, - присвистнул Петька.
   Марина не  стала  вступать  в  продолжительные  дискуссии,  поторопившись
узнать, все ли у них там, в Москве, в порядке.
   - Да все отлично, - заорал Петька, - отдыхай себе спокойно!
   Он и не догадывался, сколько раз за последние две недели Марина слышала в
точности те же слова, да так и не сделала из них правильного вывода.
   - Вижу, что дома у вас все в порядке,  -  довольно  заключил  Мохов,  как
только Марина опустила трубку на рычаг. - Значит, торопиться вам некуда!
   В сущности, он был прав, но в  Марине  заговорило  чувство  противоречия,
свойственное всем нормальным женщинам.
   - А почему вы, собственно, распоряжаетесь моим личным временем? Я,  между
прочим, сюда отдыхать приехала, если вы еще не забыли.
   Странно было бы, если бы она не отыгралась на Мохове, который  так  долго
не принимал ее всерьез.
   Мохов, по-видимому, догадался о том, что руководило Мариной, и заметил  с
укоризной:
   - Ну что же вы, Марина Геннадьевна, ведете себя как обиженная девочка? Вы
ведь взрослый человек и понимаете, что мы  здесь  не  шутки  шутим.  И  дело
слишком серьезное для того, чтобы старые обиды вспоминать.
   - Ладно, - вздохнула Марина, - не сердитесь. Только чего вы от  меня  еще
хотите? Преступник теперь в ваших руках, и вы лучше меня знаете, что  с  ним
делать.
   - Вот теперь-то видно, как плохо вы себе  представляете  нашу  работу,  -
как-то устало произнес Мохов.  -  Что  из  того,  что  мы  задержали  вашего
похитителя? Пока что ничего серьезного предъявить ему мы все равно не можем.
   - Как это? - не поняла Марина.
   - А так! В чем мы можем его  обвинить?  Допустим,  в  вашем  похищении...
Однако он настаивает, что вы сели в его машину по собственной воле, а  потом
сами выпрыгнули на ходу.
   - Что? - Марина чуть не упала со стула. - Я... Я по  собственной  воле?..
Да он же, он!..
   Мохов выставил ладонь вперед:
   - Успокойтесь, тут он не открутится, тут у  нас,  слава  богу,  свидетели
есть, не говоря уж о пострадавших, то есть о вас... Но с остальным... Честно
говоря, если бы это ваше похищение произошло не на моих глазах,  я  бы  тоже
засомневался. Я бы и на вокзал, может, не приехал, если бы мы не получили из
Нижнереченска сообщения об исчезновении Полины Коромысловой.
   - Полины? - эхом отозвалась Марина.
   - В том-то все и дело, - кивнул Мохов.  -  Мы  из  тамошнего  УВД  запрос
получили...
   - Я так и знала! - Сгоряча Марина стукнула себя как раз  по  тому  самому
колену, которое больше других пострадало при недавнем падении в кювет.
 
Глава 25 
 
ЦЕПЬ СЛУЧАЙНОСТЕЙ 
 
   Конечно, Марину потрясло известие об  исчезновении  Полины  Коромысловой,
хотя, если на то пошло, она давно подозревала, что ни в  какой  Нижнереченск
та не улетела. Выяснилось также и то, что, не откройся этот печальный  факт,
сама Марина запросто могла бы  повторить  судьбу  Полины:  то  есть  как  бы
уехать, но никуда не приехать. И еще целую неделю ее бы никто не искал.  Она
закрыла лицо руками и представила себе, что было бы, задержись  этот  запрос
из Нижнереченска хотя бы на сутки или даже на полдня, а то и на час!  Петька
и тетя Катя подумали бы, что ее минутная блажь вернуться домой  раньше,  чем
выйдет время, отведенное путевкой,  сама  собой  рассосалась  и  она  решила
задержаться еще на недельку. В пансионате ее скоропалительное желание уехать
вообще никого бы не тронуло. А для милиции нужны заявления по форме, а также
реальные, а не гипотетические пострадавшие. Так что через какое-то время  ее
просто нашли бы на  берегу  без  признаков  насильственной  смерти,  зато  с
признаками,  присущими  утопленникам,  и,  как   результат,   -   статистика
несчастных случаев на воде в этом сезоне увеличилась бы еще на одну единицу,
при этом, вполне вероятно, оставшись в пределах нормы. Если, конечно,  такие
понятия применимы к статистике несчастных случаев.
   И тут шлюзы открылись окончательно. Марина-таки вылила на  голову  Мохову
все накопившееся в ней с того самого дня, когда она обнаружила,  что  рыжего
чемодана  Валентины  Коромысловой  больше  нет  в  шкафу  номера  пансионата
"Лазурная даль". В ход пошли все кропотливо собранные ею улики: и  платье  с
веерами, и снимки на пляже, из-за которых пострадал фотограф,  и  украденная
Маринина сумочка, и  злополучная  зажигалка  в  виде  серебряного  рыцаря  -
подарок Валентины Коромысловой жениху, три года назад убитому  по  дороге  в
аэропорт Нижнереченска. Что самое интересное - Мохов слушал ее не перебивая,
только глаза его постепенно съезжались к переносице. Потом он чуть ли не  по
пояс залез в свой стол, откуда добыл на-гора кассетный магнитофон, нажал  на
кнопку записи и откинулся на спинку стула. Физиономия у него была  несколько
ошалевшая, но внимательная. К тому же он не предпринял ни единой попытки  ее
перебить и ни разу не посоветовал выбросить из головы фантазии  и  "спокойно
отдыхать".
   Марина  говорила  так  долго  и  горячо,  что  к  концу  своего  монолога
совершенно охрипла. Мохов повел себя как джентльмен, незаметно испарившись и
буквально через минуту возникнув снова с бутылкой минералки. Потом он  задал
ей несколько удивительно толковых вопросов о серебряной зажигалке, извинился
и исчез за дверью. Отсутствовал он минут двадцать,  а  когда  вернулся,  был
необычайно бодр и деятелен. Можно подумать, что за время отлучки  он  прошел
курс специальной взбодряющей терапии.
   - Значит, так, Марина Геннадьевна, - бойко отрапортовал он. -  Сейчас  мы
вас отвезем обратно в пансионат, где вы будете спокойно отдыхать, ни  о  чем
не беспокоясь. Отдыхать! - намеренно  подчеркнул  он.  -  Считайте,  что  вы
переложили груз ответственности на крепкие мужские плечи.
   Марина покосилась на плечи Мохова: может, плечи у него были и крепкие  и,
без всякого сомнения, мужские, но способны ли они выдержать груз, о  котором
шла речь?
 
*** 
 
   Назвать реакцию Галы на Маринино возвращение удивлением значило бы ничего
не сказать. Но это были еще цветочки, потому  что  "ягодки"  взяли  на  себя
скромные труженики пансионата "Лазурная даль". Ну не  было  у  них  принято,
чтобы отдыхающие вот так запросто выезжали, а потом,  как  снег  на  голову,
объявлялись снова и чего-то там требовали. Даже,  в  общем-то,  дружественно
настроенная к Марине Ксения Никифоровна, сменившая Ящерку на посту  дежурной
по этажу, в первую минуту потеряла дар речи, а  уже  в  следующую  принялась
тыкать пальцем в свои ведомости и списки, в которых Марина со вчерашнего дня
уже не значилась.  Про  столовую  вообще  говорить  не  приходилось.  И  еще
неизвестно, чем бы кончилось для Марины злостное "нарушение режима", если бы
не милицейское заступничество.
   Так или иначе, но в конце концов все утряслось. Марину  снова  приняли  в
дружную семью отдыхающих пансионата "Лазурная даль", и она  могла  с  полным
правом претендовать на свою  утреннюю  манную  кашу  и  дежурный  компот  из
сухофруктов, а также на законные два метра на пляже и ультрафиолетовые лучи,
которые солнце посылало всем без разбору и которыми каждый  распоряжался  по
собственному усмотрению.
   В общем, последняя неделя Марининого отдыха прошла на удивление спокойно,
если  не  считать  кратковременных  визитов   Мохова,   время   от   времени
возникавшего то в пансионате, то непосредственно на пляже. Он задавал Марине
вопросы, смысл которых позволял догадываться, что следственная работа кипела
вовсю. А однажды он пришел не один, а с каким-то товарищем  из  прокуратуры,
очень вежливым, но весьма въедливым. Вот, собственно, и все. Или почти все.
   Почти, потому что Марине еще предстояли некоторые открытия.
 
*** 
 
   В Москву Марина вернулась тем же самым  поездом,  каким  и  собиралась  с
самого начала, до того, как поменяла билет. В этом ей пособило местное УВД в
лице Мохова. Место Марине, правда,  досталось  плацкартное,  но  это  ее  не
смутило и не расстроило. И сам Мохов пришел ее проводить, с  чувством  пожал
руку, поблагодарил за "помощь следствию", пожелал  счастливой  дороги  и  не
удержался - похвастал:
   - А зажигалка-то нашлась!
   - Где? - сделала большие глаза Марина.
   - Это вообще анекдот! - усмехнулся  Мохов.  -  Зажигалка  преспокойненько
лежала в кармане кофты,  которую  Машка  в  связи  с  острым  и  хроническим
безденежьем оставила своей квартирной хозяйке, когда удирала.
   Марина всплеснула руками:
   - Значит, Машка не соврала! Она и правда отдала Клавдии кофту!