ия приводили лишь к тому, что затылок
пса покрывался новыми складками все той же гладкой шкуры.
     - Ну же! - крикнул Габуния.
     Пес глухо зарычал и уперся круче.
     -  Я ж  его  у дрессировщика  забрал, - пояснил  Габуния,  отдуваясь. -
Должно быть, гад, тиранил чем-то похожим... Ты пойдешь или нет, мерзавец?!
     - Да ладно,  - офицер  махнул  рукой.  -  Не мучьте его.  Я вижу. Он же
гладкошерстный,  ничего  не  спрячешь. Пройдите  между  стойками.  Хоть и не
положено...
     И с достоинством отвернулся.

x x x

     -  Ишь,  фараоны! - ворчал  Габуния. - Габунию не пускать! Да я бы их в
бараний  рог свернул!.. Собака. Тоже мне. А  та -  не  собака? Спасибо,  что
словечко замолвили... Тоже мне - собака!..
     Почему-то  он  то  и  дело  озирался.   Цветозона  светилась  тревожным
малиновым цветом,  снизу и вовсе  наливаясь  пурпуром;  зона турбулентности,
необычайно широкая, яростно бурлила, плеща  яркими синими сполохами; базовая
часть  ее  горела неровным  нервным багрянцем, в котором плясали беспокойные
синие искры, - ну прямо электросварка.
     Шли медленно,  поскольку  складчатый  Тамерлан  почему-то едва  волочил
лапы. Габуния фыркал в густые усы, хмурил такие же густые и черные брови, но
собаку не торопил.
     - Ишь, нагромоздил  Топоруков, -  гудел  он,  поглядывая по сторонам. -
Деньги  ему  некуда  девать!  Смотреть  противно...  Сколько  хожу, никак не
привыкну... Вот мерзавец, а?
     Они  стояли  при входе  в  большой  круглый зал.  Кобальтово-синий свод
украшали  золотые светила зодиакальных созвездий. Под куполом,  сходящимся в
сияющий  плафон, под тягучие звуки  пижжака порхали  полупрозрачные  фигурки
ангелов и гурий.
     - Ну-ка, взбодрись,  - сказал Габуния, дергая поводок. Тамерлан  упрямо
норовил добраться языком или зубами не  то до бока, не  то даже до живота, -
должно  быть, чтобы  выгрызть блоху.  Габуния  почему-то делать этого ему не
разрешал, всякий раз  пресекая  его  попытки рывком  поводка.  - Я т-т-тебе!
Сидеть!.. Вы один?
     Найденов кивнул.
     -  Ну и куда направитесь? - спросил Габуния, не сводя глаз с  собаки. -
Могу составить компанию, если хотите.
     - Буду рад, - Найденов оглянулся,  рассматривая разноцветные порталы. -
А куда надо?
     - Там Золотой, - махнул  свободной рукой Габуния. - Тот Серебряный. Вот
Бронзовый. Самый  вкусный - этот, Железный. Тут попроще. По-человечески. Без
особых изысков.  А  то, знаете...  - Он  осуждающе покачал головой. - Посуды
наставят,  а  жрать нечего. Я так не люблю. По мне - пусть одна тарелка,  да
зато чтоб мясо горой. Я т-т-т-тебе!..
     Возле  каждого  из ресторанных  входов стояли  два официанта в одеяниях
соответствующего цвета и мамелюкский офицер в  привычной  черно-синей форме,
при палаше.
     Когда огромный  складчатый  Тамерлан доковылял  и  понуро  сел,  свесив
мокрый язык, у  порога Железного, официанты опасливо  отступили.  Мамелюк не
дрогнул, только пуще вытянулся.
     - Попрошу билетики, - сказал он и добавил: - С собакой не положено.
     - Это ты Горшкову-то объясни, - буркнул Габуния. - Укажи ему на ошибку.
Мол,  так и так, Константин  Сергеевич, зря вы тут всяких с  собаками... Что
молчишь? Габунию не признал?
     - Простите, Сандро Алиханович, - стушевался мамелюк.
     - То-то, - ответил Габуния. - В другой раз смотри. Я т-т-тебе! Пошел!..
     Найденов показал билет (мамелюк поклонился  и прижал  руку  к  груди) и
двинулся следом.
     Стены  Железного  зала сплошь заплетала  кованая вязь стеблей и цветов.
Огромное  окно -  стрельчатое, в  форме  плоской  луковицы -  было обрамлено
густой и звонкой  путаницей  колючих роз  и мелких  лилий.  За  прихотливыми
завитушками оконного переплета вдали  по  яркому  небу  Рабад-центра  ползли
белоснежные облака.
     - Куда? - спросил Габуния, озираясь. - К окошку, что ли?..
     Два или три десятка железных, без скатертей, столов, за которыми  тут и
там посиживала публика, стояли негусто, на  довольно значительном расстоянии
друг  от друга.  Возле  каждого  рос  из  пола причудливый стебель  кованого
торшера.
     - Прошу вас!
     Стараясь  не  греметь, официант отодвинул  железный стул. Найденов сел.
Стул сквозь штаны ощутимо холодил тело.
     -  Собачке  мисочку прикажете?  - уже  приветливо  спрашивал  официант,
усаживая Габунию.
     Найденов  им  просто залюбовался -  цветозона у  официанта была ровного
светло-голубого цвета, турбулентность отсутствовала вовсе. Судя по всему, он
пребывал  в состоянии редкостной безмятежности. Возможно, это было связано с
тем, что угощение входило  в стоимость билета кисмет-лотереи; следовательно,
поскольку чаевых  не  предполагалось,  его  душевного  покоя не смущала даже
мысль о том, как велики они окажутся.
     - Может быть, водички песику? Не желаете?
     Тамерлан поднял на него взгляд горестных глаз и глухо завыл.
     - Э! э! - сказал Габуния. - Ты чего?.. Вот я тебе! Лежать!
     Он дернул поводок, и пес нехотя положил голову на лапы.
     - Давай-ка, брат, вот так,  - пыхтел Габуния, внатяг привязывая поводок
к основанию  торшера.  -  Не  криви  рожу,  не  криви...  Подружка-то  твоя,
собачонка-то  эта  визгливая,  небось, в  Золотом  сидит,  с  фифой-то  этой
толстозадой...  а? -  Путаясь в  поводке  и  бормоча,  Габуния все  зачем-то
оглядывался -  как будто  ждал  окрика.  Найденов тоже невольно  осмотрелся.
Бесшумно  скользили  по  залу темно-серые,  со  стальным  проблеском,  фраки
официантов, маячили  в  стороне два или три синих мундира. - Вот так... лежи
теперь, не журись... Сейчас похлебать чего-нибудь принесут. Или не будешь?
     Тамерлан закрыл глаза.
     - Ну и кляп с тобой, - сказал Габуния, недовольно кривясь. - Убери.
     Официант захлопнул приготовленное было меню и убрал за спину.
     - Теперь нарзану давай первым  делом. Вот. Сузьмы давай. Кинзу помельче
пусть рубят. Рейханчику побольше.  В  общем, как всегда.  Потом... Уйгурские
как?
     -   Выше  всяких   похвал,   -  поклонился  безмятежный   официант.   -
Исключительные.
     - Вот, -  Габуния удовлетворенно кивнул.  -  Пару  уйгурских.  Да чтобы
сильно  не прожаривали... Мастава...  э-э-э... нет,  маставы не надо...  что
нажираться-то, да? - Он  вытаращился на  Найденова,  будто ожидая поддержки.
Найденов пожал плечами. - Не  надо маставы. Пить... нет, пить нам сегодня ни
к чему. В другой раз выпьем, понял?
     -  Кумыс  свежайший,  Сандро  Алиханович,  -  забеспокоился   официант,
наклоняясь. - Икорочка пробойная выдающегося качества... не желаете?
     -  Все, все, - отмахнулся Габуния. - Завтра пировать будем, завтра... А
вы-то?
     - Я? - замялся Найденов, нерешительно протягивая руку за меню.
     -  Бросьте,  -  Габуния  раздраженно  махнул  рукой,  и  официант снова
послушно закрыл карту. - Что там читать? Тут, как говорится, и читать совсем
не  время, и писать совсем не место. Я вам  расскажу.  Ничего сложного.  Все
просто. Берите уйгурские. Почему? Потому что это такая котлета... э-э-э... -
Габуния  сглотнул, раздул усы, покрутил  пальцами  в  воздухе  и отрубил:  -
Берите, не ошибетесь.
     - Ну хорошо, - согласился Найденов. - Уйгурские.
     - Балычок, севрюжка сегодняшнего поступленьица, - как прежде безмятежно
заворковал официант. - Кумысик кенкиякский наисвежайший, пенистый...
     - Замолчи, - скривился Габуния и посоветовал: - Маставу возьмите.
     Найденов поднял брови.
     - Это, если позволите объяснить, в толькоштошний бульончик из ягнятинки
порционно  петрушечка,  укропчик,  рейханчик,  кинзочка,  зира  обязательно,
перчик,  картошечка,  лучок,  - заторопился  безмятежный.  - И  на последнем
этапе, перед подачей...
     -  Нет,  -  решительно  отказался Найденов. -  Супа  не  хочу.  Давайте
уйгурские.
     -  Может  быть,  не  маставу,  а  сие-алаф?  -  встревоженно  предложил
официант. - Это, знаете ли...
     Габуния скривился.
     - Не нужно, - сказал Найденов.
     - А горячие  закусочки! - воскликнул  официант,  явно отчаиваясь.  Даже
цветозона несколько потемнела. -  Гиссарский курдючок разварной в  пряностях
свежайший, от шефа! Жишгали по-осетински! Говядинка утрешнего забою!..
     Найденов, взглянув на сотрапезника, помотал головой.
     -  Может быть,  к уйгурским - бокал шато-ля-пти-куше двадцать  девятого
года?  -  Официант  лихорадочно  менял  тактику.  -  Шато-континье  тридцать
седьмого!.. мусалас "ранги-курбокка" тридцать девятого!..
     Тамерлан зарычал.
     -  Иди,  братец,  иди,  -  Габуния   махнул  рукой.  -  Видишь,  собака
переживает... иди уж.
     Официант  взмахнул салфеткой  и посеменил  прочь.  Найденов с некоторым
облегчением посмотрел ему  в спину. Между тем ресторан по-прежнему жил своей
тихой осмысленной жизнью. Время от времени ровное ее течение нарушалось. Вот
и  сейчас  сразу три лакея суетились  возле соседнего  столика,  раскладывая
перед явно пресыщенным господином и его столь же явно заинтересованной  юной
спутницей какие-то поблескивающие инструменты, самый вид  которых наводил на
мысли  о пытках и  казнях.  Четвертый,  добросовестно упираясь,  катил,  как
вагонетку, большую многоярусную телегу с нагромождением  сверкающих кастрюль
и сотейников  -  из-под их разнокалиберных крышек  весело вырывался кудрявый
пар.
     Официант  уже неслышно расставлял  блестящие  железные кубки.  Хлопнула
крышечка. Запенилась вода.
     - Вы тут впервые? - спросил Габуния, отпив.
     - Ага, - отозвался Найденов, глотая колючую воду. - Впервые.
     - А что, захаживайте, - предложил тот. - Почему нет? Неплохое местечко.
Сюда хорошо  большой  компанией,  знаете  ли.  Когда  шумно. Или  с  деловым
разговором.  С  дамой  особенно  не поворкуешь  -  лязг,  грохот... слышите?
Железный  -  он  и есть Железный. Но  готовят отменно. И  публика более  или
менее... - Несмотря  на  необязательную болтовню, он  беспрестанно зыркал по
сторонам настороженными черными глазами. - Более или менее,  да...  а больше
где?  В городе?  Ха-ха.  В  городе-то  видели, что делается?  Я  сейчас мимо
"Максима" проезжал - так что бы вы думали?
     И, ожидая ответа, снова обеспокоенно оглянулся.
     - Что?
     - По-гром, - отдуваясь, раздельно сказал Габуния. - Настоящий погром, -
со  странным удовольствием повторил  он.  - В натуре! - Со  звоном  поставил
кубок и утер усы,  победительно глядя на собеседника. - И что же получается?
Все зря? - Он посмотрел на Тамерлана и неодобрительно  покачал головой.  Тот
моргнул и отвернулся, заскулив.  - Помните, как было двадцать лет  назад? Да
ну... вы молодой, не помните. (Найденов хотел было возразить, однако Габуния
повысил  голос).  Ликование! Перспективы!  Наконец-то  мир! Великое  Слияние
завершилось! Несчастья позади! Ура! - мы наконец-то уяснили: Бог един! Турок
ты, грек, араб, православный,  буддист,  мусульманин - неважно!  Верь,  если
верится! Молись! Живи!.. - Габуния опять в сердцах лязгнул кубком. -  И что?
Все как двадцать лет назад:  погром. Снова громят. Снова кровь. Теперь из-за
бабок. А почему? А потому что  такие мерзавцы, как Цезарь Топоруков, готовые
за свои проклятые...
     В это мгновение Тамерлан хрипло зарычал и принялся ни с того ни  с сего
яростно дергать медвежьей своей головой. Торшер затрясся.
     - Э! э! Ты чего! Я т-т-тебе!
     Привстав, Габуния потянулся  к ошейнику. Раздался  опасный рык,  и  он,
бранясь,  отшатнулся. Стул  с  грохотом упал.  Тамерлан мощно мотнул башкой.
Поводок выдержал. Тогда пес с железным скрежетом сомкнул на нем зубы.
     - Ах ты, гнида! - крикнул Габуния и повалился на собаку сверху.
     Теперь они  возились на полу: примирительно урча,  Тамерлан  ворочался,
норовя изогнуться и лизнуть себя в брюхо. Габуния, суча ногами по скользкому
полу и также урча, пыхтел и усиливался, стараясь ему этого не позволить.
     - Сука! - повторял он сквозь хриплые задыхания. - Ах ты сука!
     Тамерлан встряхнулся, и Габуния отлетел на полметра в сторону.
     От дверей спешили два мамелюка. Еще один торопился со стороны кухни.
     - Я т-т-тебе! - заревел Габуния в прыжке.
     Взвизгнула женщина.
     Тамерлан рявкнул - Габуния снова отлетел.
     Глухо скуля, пес яростно рвал зубами складки шкуры на животе.
     Найденов с ужасом заметил узкий шов, прежде прятавшийся в складках. Это
было  похоже  на... да  нет  же, бог  ты мой!.. это и была молния!  Застежка
молния, как на сумке! В собачий живот, в  шкуру была вшита молния! И, должно
быть, при желании ее можно было расстегнуть!..
     Тамерлан снова рванул зубами. Брызнула темная кровь.
     Габуния опять с ревом падал на него сверху, оскалившись пуще собаки.
     Кругом уже топали... кричали... что-то рушилось.
     Смазанный  клубок  вновь  резко распался на два тела  - Тамерлан с воем
рвал зубами  расширяющуюся прореху, Габуния поднимался с пола, оскальзываясь
и рыча.
     Что-то блеснуло... вот еще... толчком вылезло из  живота больше чем  на
ладонь!..
     Это была рукоять большого армейского скорчера.
     -  Га-а-ад!  -  хрипел  Габуния,  норовя   вырваться  из  объятий  двух
мамелюков. - Пусти! Га-а-ад!..
     Третий присел возле собаки. Тамерлан жалобно и хрипло скулил.
     - Тихо, тихо, - сказал офицер. - Погоди, дурак. Тебе же больно.
     Он достал белоснежный  носовой платок и осторожно вытащил окровавленный
скорчер из прорехи.
     Найденова замутило.
     - Ничего  себе! -  сказал офицер,  взвешивая скорчер  на ладони.  - Что
делают!.. Ну совсем озверели...
     Тамерлан яростно лизал рану.
     Мамелюки тащили Габунию к дверям. Габуния брыкался.
     -  Ну  что,  песик,  -  сказал  офицер.  Он  протер  рукоять  и  бросил
густо-розовый платок на пол. - Пошли на перевязку.
     Посмотрев  на Найденова, Тамерлан  встряхнул  башкой.  Потом безнадежно
заскулил и побрел за мамелюком.
     Найденов вздрогнул.
     - Горячее подавать прикажете? - прямо в ухо спросил официант, стоявший,
оказывается, за спинкой стула. - А то в Письменном скоро начинается.

Голопольск, четверг. Соратники

     Межрайонно-ратийную силу
     Областное ядро стережет...
     Гимн УКГУ

     Несмотря на постигшую его неудачу, Николай Арнольдович Мурашин пребывал
в  том счастливом состоянии силы и успеха, которое может  объясняться только
отменным  здоровьем, замечательным характером и умением не концентрироваться
на неприятностях.
     А  между тем неудача была  просто  ошеломительной.  Давно  задуманная и
долго лелеемая  комбинация,  просчитанная  до мельчайших деталей,  каждая из
которых  при невнимании к ней могла бы  роковым образом  сказаться на успехе
всего  предприятия,  -  проработанная  с  точностью  до выражения  лица,  до
секунды, когда брови должны удивленно подняться или осуждающе нахмуриться, -
эта мастерская комбинация  рухнула  самым неожиданным образом. Пешка, мертво
стоявшая  в плотном  окружении своих и вражеских фигур, пешка, которой  было
суждено (исходя из  обычного порядка вещей) состариться  на своей  тупиковой
клетке,   пешка,   которая   вопреки  всему   размыслила   победную  тактику
молниеносного боя,  - эта  пешка была  убита, не сделав еще и  первого шага.
Собственно  говоря,  к  шахматам  это  имело   такое  же  касательство,  как
землетрясение, обрушившее потолок на шахматистов.
     Перебирая   в   памяти   подробности  задуманной  им  партии,   Николай
Арнольдович  с  горделивым   удовольствием   еще   и  еще   раз  отмечал  ее
математическую выверенность:  никто из участников до последнего хода не смог
бы  разгадать гроссмейстерского замысла,  не  заметил  руки,  переставляющей
фигуры; все были бы уверены, что этот вихрь, этот замысловатый танец коней и
слонов  является  результатом  необоримых козней судьбы,  а вовсе  не усилий
чьей-то индивидуальной воли.
     Еще одним замечательным  свойством этой игры являлось  то, что ни  один
игрок не  посчитал бы себя в проигрыше; кое-кто, правда, выиграл  бы меньше,
чем при  ином раскладе;  но  проигравшихся в  пух  не  должно было оказаться
вовсе!.. Выигрыш  Михаила Кузьмича  был очевиден; правда, случился он  не по
воле  Мурашина, а, так сказать,  сам  по себе  - точнее, в результате  игры,
затеянной  значительно  выше:  к ней  Мурашин  не имел никакого отношения  -
только  вовремя  пронюхал,  что она  уже  началась. Еще и Клейменов  не знал
итогов финального забега, а Николаю Арнольдовичу позвонил из Краснореченска,
столицы края, однокашник и сообщил результаты  (незадаром,  конечно,  но это
отдельная  история)  -  мол,  пока  нетвердо, но  склоняются.  Мол, ставь на
Клейменова. Курки были взведены давно, оставалось только щелкнуть. Полыхнуло
в ЖЗИКЛ: неприятная история, в которую был замешан третий  секретарь обкома,
некто  Пащенко, почему-то  достигла вдруг  высоких  ушей  руководства  края;
Клейменову на это  было  наплевать,  он  ждал решения  собственной судьбы, а
Мурашин кинулся  улаживать,  да по неловкости только  подлил масла в  огонь.
Пащенко, обвиненный в злоупотреблениях  при  распределении пищи  и предметов
поощрения, успел  перепрыгнуть  в  кресло  замгенерального Ольховского  КГП,
освободив при этом свое собственное. Для Пащенко выигрыш? - несомненный. Что
он  в обкоме?  -  мелкая  сошка, если быть  честным,  склонностей к ратийной
гумработе  у него кот  наплакал;  а на комбинате теперь  -  ого,  фигура!  А
освободившееся  кресло пустовать долго не может. "Кто теперь у нас "третьим"
будет? - супя  кустистые  брови,  спросил  Клейменов  у  Мурашина.  -  Какие
предложения?" "Веселов",  - ответил Николай Арнольдович. "Верно,  Веселов, -
кивнул Михаил  Кузьмич.  - Больше некому..." Веселов в  выигрыше?  - еще бы!
Одно дело - "первым" в районе, совсем другое - хоть и "третьим", да все же в
области. Только утряслось, как вдруг звоночек из Краснореченска:  пожалуйте,
Михаил Кузьмич, в  крайком!  А если Михаил Кузьмич в крайком, так значит еще
одно креслице освобождается!  Вопрос: кого на это  креслице?  Раньше-то, как
пить дать, Веселов бы сел в это креслице, потому что был он хоть и в районе,
да "первым",  а  сам  Николай Арнольдович  хоть  и в обкоме, да "вторым";  а
теперь  расклад  иной: Веселов  в обкоме "третьим", а  в  районах подходящих
людей  больше нет. И значит - пожалуйте, Николай Арнольдович!..  Каково?  Не
бином  Ньютона,  скажете?   И  будете  правы:  какой  там  бином  -  система
дифференциальных уравнений в частных производных!..
     Все вычислено, выверено, рука уже тянется к  заветной пешке, что должна
сделаться ферзем, как вдруг - ба-бах!.. На головы соперников, мирно сидевших
за  клетчатой  доской,  рушатся бетонные плиты перекрытий: варяга  спускают!
Откуда  взялся? Что  за  чертовы  козни?..  Варяг!  Так  выкиньте из  головы
наполеоновские планы, Николай Арнольдович,  и подберите сопли!  Не  сами  вы
пойдете по директиве Ч-тринадцать, другого будете по ней принимать!..
     Жаль, жаль, что партия не началась...
     Но  характер у Николая Арнольдовича  и впрямь был счастливый: другой бы
волком  выл, сетуя на судьбу, а ему хоть бы хны: его радовало и то, что хотя
бы расчислено все было верно. А катастрофа - что ж, с ней не поспоришь...
     Тем  более,  что  и  расстраиваться  по  этому  поводу было  совершенно
некогда.  Обстановка  в  Маскаве  час  от   часу   накалялась,  и  заботы  о
мобилизации,  подготовке  транспорта,   вещевом  и  продуктовом  довольствии
формируемых отрядов, контакты с ребятами из УКГУ, касающиеся деятельности по
проверке и концентрации возможных маскавских беженцев, -  все это заставляло
его третий день  с  раннего  утра до позднего вечера мотаться по  области из
конца  в конец. Да вот  и еще забота, как на грех, подвалила  - обеспечивать
назначение нового "первого" по директиве Ч-тринадцать.
     Клейменов предлагал взять в помощники Веселова... а Николай Арнольдович
вспомнил милое, круглое  лицо Твердуниной, звучный грудной  смех, искрящиеся
карие  глаза  -  да и  предложил невзначай  ее  кандидатуру.  Михаил Кузьмич
посмотрел на него,