...
к'ороми джо-о-о-онам мерава-а-а-а-ад!..
     -  Замолчи,  дусик,  - несколько  раздраженно  отозвалась красавица,  с
последним  словом окинув  стоящего рядом  Найденова мимолетным  взглядом.  -
Кровь  в жилах стынет от твоего пения... Где вино? Долго еще ждать? У меня в
горле пересохло.
     - Я же не фокусник, дорогая, - заметил господин.
     - Не фокусник, - удовлетворенно повторила  она, как будто найдя наконец
подтверждение своим давним догадкам. - Другой бы ради меня всех здесь на уши
поставил, а он говорит - не фокусник.
     И безнадежно махнула рукой, отворачиваясь.
     - Господа, внимание! - сказал старик. - Передохнули? Продолжим.
     В такт его словам экран идеоскопа волновался и вспыхивал.
     - А-а-а-а-а!.. - нестройно отозвался зал.
     - Я предлагаю следующую тему...  -  Старик распахнул объятия и негромко
выкрикнул: - Счастье!
     Зал загомонил.
     -  Счастье?  - недовольно  переспросила  красавица  в  паутинке.  -  Ну
странный какой-то. То "жизнь", то "счастье". Опять ничего не выйдет.
     - Да ладно тебе, - примирительно сказал кавалер.
     -  Да,  вот именно: счастье!  -  повторил старик. Сунув  руки в карманы
тесных  джинсов,  он прошелся по блестящему  подиуму,  по-блатному поигрывая
плечами  кургузого пиджачка.  - Я вижу, кое-кто недоумевает... Но,  господа,
это же гораздо интереснее... не правда ли? Кой толк воображать вещи простые?
Я уверен, что  закажи я вам... ну,  допустим, огурец... а? Ведь  не было  бы
никаких проблем, верно? Вылупился бы немедленно!
     - Соленый? - крикнул кто-то из дальнего угла  явно нетрезвым голосом  и
зареготал.
     - А что, недурная мысль, - заметил господин в смокинге. -  Счастье. Хм.
Довольно любопытно...
     - Счастье!  - фыркнула дама. - Что за глупость? Счастье!  Да как я могу
вообразить счастье, если знать не знаю, что это такое! Откуда мне знать, что
такое счастье?
     Предложение  насчет  "счастья"   оживило  не  только   эту   пару.  Все
присутствующие активно переговаривались.
     -  Ничего  себе, -  возмутился господин  в смокинге. Было  похоже,  что
последняя фраза задела  его всерьез.  - Это ты-то не  знаешь?  Что же  тогда
другие?
     -  При чем тут другие? Другие вон как  живут... а я? Ты глаза-то разуй,
дусик.
     - Катается как сыр в масле - и все туда  же, - раздраженно сказал он. -
Не знает, что такое счастье. Побойся бога! Да если б не я, ты бы...
     -  Катает  он меня!  Копейки  лишней не  выпросишь! Из-за каждой  сотни
унижаться!  Из-за  каждой тряпки!..  - Сердито  топнула  ножкой в  золоченом
башмаке и крикнула: - Цезарь, давайте другое! Слышите? Давайте как в прошлый
раз, попроще!
     -  Это кто  там?  -  удивился Цезарь  Топоруков, всматриваясь в зал.  -
Вероника, это вы там буяните? Да ладно вам, киска. Нет, нет. Решено. Попытка
не пытка. Главное в этом деле - сосредоточенность. Начинаем. Итак - счастье.
Прошу вас, господа!
     Идеоскоп   полыхнул,  колыхаясь   над  головами  пульсирующим  сгустком
пунцового света.
     Найденов  вернул дугу  на  место. Контактеры были теплыми.  Счастье?  И
правда, странная тема - счастье. Что такое  счастье? Разве можно  вообразить
счастье? Нет, не представишь. Вообще, что они тянут с этим идеоскопом... уже
сорок минут идеоскоп  да  идеоскоп,  а  когда же лотерея?  Игрушка, конечно,
интересная,  ничего  не скажешь...  Гриневецкий  ставил  перед собой  задачу
создать  прибор для  нужд психиатрии,  позволяющий  визуализировать  образы,
возникающие  в  мозгу  пациента.  Идеоскоп  принес  ему  Нобелевку.  А  само
устройство по мере усовершенствования пошло в народ - стало использоваться в
качестве средства  развлечения. Желающие  надевают  контактеры.  В  объемном
экране  появляется  изображение.  Если  участники  сеанса  думают о  разном,
наблюдается цветовой  хаос.  Если  стремятся  вообразить  одно  и  то  же  -
возникает интегральное изображение воображаемого.  Огурец - так  огурец: как
сумма  наших представлений об огурцах. Счастье  -  так счастье. Понятно, что
огурец было бы проще. А счастье?.. счастье... как его представить?
     Почему-то  он  увидел  лицо  Насти...  оно  проплыло  перед  глазами...
поплыло,   исчезло...   Возник  теплый  розовый  туман,  в  котором   быстро
растворялось все  сущее... обволакивающее желе  небытия...  Да,  да, было бы
хорошо не быть...  быть  слишком тяжело... В  сущности,  жить  нету  сил,  а
умирать страшно... а  если оставаться живым,  то  как тогда не существовать?
Ведь ты  уже есть  -  и  что  теперь  делать?.. Желе  мучительно  трепетало,
сгущаясь,  твердея... и вот опять лицо Насти,  возмущенные,  суженные гневом
глаза... Счастье?  Фр-р-р-р-р!.. -  камнепад  какой-то  осколочной ерунды...
мусор... хлам... все не то!
     Он взглянул  на экран  идеоскопа -  там  колыхалось нечто бесформенное,
зеленовато-серое, кое-где украшенное золотыми крапинами.
     - Пошло, пошло! - хрипло крикнул старик. - Вместе, вместе!..
     Найденов  зажмурился,  ища  в  мозгу представление  о счастье. Тепло...
ласковые пальцы...  покой...  Вот всплыло: скамья у  обрыва... солнце  из-за
деревьев, вызолоченных первыми приступами  смерти... вода тоже была золотой,
темно-синей,   бронзовой,  тяжелой...   Настя  что-то  сказала,  поворачивая
голову... блик  скользнул по щеке...  и он понял вдруг, насколько она... его
ударило ощущение, что... и никогда, никогда не...
     Он пытался вообразить счастье, но почему-то понимал лишь, сколь коротка
жизнь, сколь необозрима вечность. Счастье?  Нет, он  видел  другое.  Гадючье
тело реки цепенело,  вжимаясь брюхом  в  илистое  дно...  Странное радостное
отчаяние охватило душу.  О, какая безнадежность!  Во мраке и лютом холоде мы
летим всегда -  мертвые, безгласные  камни.  Космос не  знает пределов - нет
пределов тьме и смерти, нет границ времени. Ничто не имеет значения - ничто,
кроме единственного мига. Всего лишь однажды, стремительно и мертво пролетая
мимо, мы просыпаемся - на одно краткое мгновение, на краткое мгновение своей
ненужной жизни, - и жадно  смотрим друг другу в глаза. Зачем? Мы никогда  не
вспомним друг о друге, наши очи мертвы, они погасли и больше не зажгутся, но
этот миг был, был! - мы сидели на скамье над рекой, и она смеялась, и солнце
золотило волосы!..
     Найденов открыл глаза.
     Больше всего... да, больше  всего на свете ему хотелось бы заслонить ее
от несчастья... Это  счастье?..  Да,  счастье... Если  нельзя избавить от...
Неважно... Но если ужас, то пусть хотя бы ужас подступающей вечности... а не
кошмар  вечной  сиюминутности...  не  темные  бездны  быта...  не  бездонные
пропасти гречневой каши...
     Трехмерный   экран  был  похож  на  глубокую  зеленоватую  воду.   Вода
волновалась. Золотые крупицы плясали в ее свивающихся струях.
     Женщина  в  паутинке,  прижав  ладонями  контактеры  к  вискам и  мерно
раскачиваясь,  впивалась взглядом  в  клокочущее жерло идеоскопа.  Выражение
напряженной  мольбы делало  ее  вдохновенное  лицо пугающе красивым. Спутник
хмурился, морщил лоб, закусывал губу, кряхтел и тоже не отрывался от экрана.
Салатная  вода  бурлила  и скручивалась  в воронки. Золотые крупицы мерцали,
танцуя в глубине.
     ...ведь он все делал для... этого было мало... его вина, его... значит,
нужно иначе... если  он не в состоянии заработать... он мог бы, но... забыть
обо всем, отдаться в  рабство... а билет кисмет-лотереи должен принести  ему
тысяч триста... двести... да хоть бы  даже  и сто... именно  для этого  он и
здесь...  для  этого  он и стоит в толпе,  глядя в  экран...  скоро начнется
лотерея... он должен выиграть...  он должен!  Выиграть! - господи, какое это
будет счастье! Пусть сто тысяч!.. а лучше бы триста!..
     Сияние  идеоскопа меркло.  Так пламя гаснущего  костра оставляет  после
себя переливающиеся угли.
     Угли были золотыми и зелеными.
     Найденов смотрел в экран, облизывая пересохшие губы.
     Изображение неумолимо прояснялось.
     Послышался шелест,  похожий  на тот, когда  ветер  задевает лишь  самые
верхушки деревьев.
     - А-а-а-а-ах-х-х-х!..
     Вода черствела и  превращалась в листву... да,  в листву...  нет,  не в
листву, во что-то  более прямоугольное... и крупицы  золота тоже менялись...
круглели... на них проступали буквы... цифры... какие-то профили...
     Деньги!
     Нежно  мерцая,  над  их  головами  висела  груда банкнот  вперемешку  с
кругляшами монет.
     - А-а-а-а-ах! - снова прокатилось по залу.
     Женщина в паутинке негромко вскрикнула.
     Справа от подиума кто-то завыл - протяжно, по-песьи.
     -  Ага! - ликующе  воскликнул  Топоруков, хлестко ударив кулаком правой
руки в ладонь левой. - Получилось!.. Получилось, господа!
     Вой повторился: на этот раз тон был выше, а интонация - отчаянней.
     -  Ну-ка, тихо там! -  прикрикнул он.  -  Вы чего,  господа?  Екатерина
Семеновна, что вы? Эй, кто-нибудь! Успокойте госпожу Галушко!
     Заголосил еще кто-то, и еще. Голоса противно реверберировали. Женщина в
паутинке прижала ладони к щекам и всхлипнула.
     - Не могу, не  могу! -  твердила она побелевшими губами. - Ой, не могу,
не могу! Ой, да за что же мне несчастье-то такое!
     -   Спокойно,   господа,  спокойно!  -   повторял  Цезарь   Самуилович,
поворачиваясь то вправо, то влево и производя руками успокоительные пассы. -
Тихо, господа, тихо! Не волнуйтесь! Успех грандиозен. Но я вижу, что  победа
коллективного   разума  сильно  ударила   по   вашим  нервам...  я  понимаю.
Ликвидируем  сей  образец  единодушия,  господа,  -  предложил  он,  приятно
склабясь. - Чтоб не раздражал. Вы не против?
     Он сделал знак и экран погас.
     Рыдания постепенно стихали.
     - Как  это ужасно,  господи, - шептала женщина в паутинке.  - Боже мой,
как страшно!
     Похоже, она не могла  прийти в себя:  взгляд  блуждал  по сторонам,  но
ничто не могло заслонить ошеломительной картины, стоящей  перед ее мысленным
взором.
     Между тем старик на подиуме щелкнул зажигалкой.
     - Курите, господа,  курите,  - сделав несколько  жадных затяжек, хрипло
предложил  он.  -  От  одной-двух  сигарет  еще никто  не помирал...  Сейчас
приступим, - закашлялся и  сказал  затем,  то и дело  пытаясь  то  ли что-то
сглотнуть, то ли унимая сердцебиение: - Приступим... да... пора,  господа...
уммм... пора. Не все же в бирюльки играть. Судьба не ждет. Судьба... уммм...
стоит у  порога...  Вот говорят, там у  нас революция, - он махнул рукой  по
направлению к  дверям.  -  Но  все  вы здесь, потому что  судьба  интереснее
революций!  Какое...  уммм... какое  все-таки замечательное  изобретение эта
кисмет-лотерея! Вместо того,  чтобы день за... уммм... за днем ждать решения
судьбы, вместо  того,  чтобы  гадать, что ей взбредет  - осыплет  милостями?
обрушит нищету и несчастье? и, главное... уммм...  главное, когда именно она
всем этим займется? - вы покупаете билет и  приходите  в красивый зал, стены
которого исписаны ее тайными велениями, - говорил Топоруков,  плавным жестом
очерчивая  пространство  зала.  -  Вы  не ждете, когда  судьба  соблаговолит
явиться к вам! Вы сами идете...  уммм...  идете к судьбе! Вы сами назначаете
ей встречу!..
     Цезарь Самуилович сделал  несколько шагов,  качая  головой  так,  будто
вновь и вновь поражался грандиозности перспектив.
     - Однако!  - строго сказал он, подняв сигарету предостерегающим жестом.
-  Это вовсе не значит, что судьба, будто дикий зверь,  кинется  на вас, как
только  вы  перешагнули порог.  Вовсе  нет! Разумеется  нет! - Он  уже шел в
другую сторону, посмеиваясь и  по-прежнему качая головой, но теперь уже так,
как  если  бы услышал что-то  в высшей степени наивное и даже несуразное.  -
Конечно  же  нет! Судьба не кидается на вас с порога. Напротив, она смиренно
ждет:  может быть, вы передумаете?  Может  быть, вы  не захотите услышать ее
решения?  - Он сощурился и окинул зал  хитрым  взглядом.  - Может быть, вы в
последнюю секунду смалодушничаете? Двинетесь по срочным делам? Мало ли может
быть у человека причин передумать! В этом нет ничего  позорного, верно? Ведь
вы  свободны  - вы  свободны до самой  последней секунды! Вы вправе заткнуть
уши:  не  хочу знать  решения судьбы!  Пропади  оно  пропадом!.. И тогда все
остается как прежде. Единственная, но несущественная потеря - это билет. Для
того, чтобы еще раз явиться на встречу с судьбой, вам придется купить новый.
     Старик  хихикнул,  с  сожалением  посмотрел  на  сигарету,  от  которой
осталось меньше  половины,  поднес ко рту, жадно высосал  дым и  глубоко, со
свистом, затянулся.
     -  Но  если вы  не  хотите, чтобы билет пропал даром... если  вы готовы
услышать  решение судьбы... -  снова сделал сделал паузу,  набрал  воздуха и
сипло выкрикнул: - Скажите "да!", когда прозвучит его номер!
     Топоруков оглядел притихший зал. Потом развел руками, как будто  снимая
с себя ответственность за последующее, и продолжил со вздохом:
     - Стоит ли повторять, что это решение - окончательное? Не стоит, нет...
но я все же  повторю: да, оно окончательное.  Оно не подлежит обжалованию, и
ни  один суд не сможет его пересмотреть. Вы не вправе от  него отказаться  -
ведь нельзя отказаться от собственной судьбы!.. Судьба не подчиняется судам.
Она  приходит к  вам, как хозяин  приходит к рабу,  господа.  Как победитель
приходит к побежденному, господа. А не наоборот. Вовсе  не  наоборот. Уверяю
вас, господа.  Конец,  господа. Черта подведена. Час  пробил. Мосты сожжены.
Узлы разрублены. Рвите на себе волосы или сходите  с ума от радости, но кара
не  станет меньше, а награда не увеличится. - Старик помолчал и вновь  сипло
крикнул: - Не лучше ли это, чем годами томиться в неведении?
     Он задумчиво взглянул на струйку дыма.
     - Я знаю, многие  упрекают меня  за то, что в реализации этой идеи я не
был до конца последовательным. Да, я понимаю... Вам хотелось бы видеть здесь
что-то  вроде русской  рулетки. - Он покачал головой. - Нет, господа, нет...
Это развлечение совсем другого сорта. Во-первых, в русской рулетке вы ничего
не выигрываете, верно? Вы можете только  проиграть.  А ведь судьба не только
наказывает, но  и вручает подарки. Во-вторых, если уж  вы прокрутили барабан
до  патрона  и нажали  курок,  то  вам говорить  уже будет  не  с кем, кроме
Всевышнего, - при этих словах  старик мелко рассмеялся, - а с вами поговорят
разве что пьяные служители в морге...
     По залу пролетел неясный шорох.
     -  Совсем, совсем  не  так  у  нас! - с  жаром заявил он и  молодцевато
повернулся  на каблуках  - правда,  немножко пошатнувшись. - Да,  вы  можете
докрутиться до  патрона! Да, вы  нажмете на курок!  Но за мгновение до того,
как боек ударит в капсюль, чтобы разнести  вам башку, судьба придержит его и
спросит: слушай, а ты действительно готов  к продолжению? И если вы ответите
"нет", она  назовет  вам сумму, за  которую  можно  вернуть кино  назад. Это
справедливо, господа! Потому что жизнь каждого человека имеет  свою цену! Вы
согласны? Жизнь  простого маскавича стоит,  грубо говоря,  пятьсот таньга...
жизнь каждого из  вас  - примерно пятьсот тысяч таньга... так зачем  об этом
забывать? - гоните бабки, и судьба переменится!
     Сигарета   догорала;  затянувшись  напоследок,  старик   с   сожалением
растоптал окурок, подошел к самому краю подиума и обозрел молчаливый зал.
     - Ну?
     Снова легкий ропот взволнованного удовлетворения пролетел по толпе.
     Он оглянулся и щелкнул пальцами.
     -  Наконец-то,  -  полувздохнула-полувсхлипнула женщина в паутинке. Она
прижалась к своему спутнику и зябко просунула ладошку ему под локоть. - А то
все базарит, базарит...
     -  Какие  сегодня условия, Топоруков? - крикнул бледный человек в синем
лоснящемся костюме.
     Подиум начал мягко поворачиваться. Чтобы оставаться на прежнем месте по
отношению  к  залу, Топорукову  приходилось несколько  переступать.  За  его
спиной из  льдистой  поверхности  на  глазах вырастали какие-то хирургически
поблескивающие устройства, похожие на диковинные растения.
     - Как обычно, господа. Все как  было. Человек не меняется, верно? Жизнь
не становится дороже. Каждый из вас - это по-прежнему пятьсот  тысяч таньга.
Как  одна  копеечка. Есть, по-прежнему, и мелочевка,  - он  пренебрежительно
скривил  губы.  -  Руки-ноги,  ерунда.  Триста,  двести,  сто  и  пятьдесят.
Четыреста проходят как зеро. В случае выигрыша выплата немедленно. Равно как
и в случае проигрыша. Прошу, маэстро!
     Человек,  одетый  как  органист кафедральной мечети, подошел  к пульту,
серьезно  раскланялся,  затем вознес растопыренные пальцы и  тут же  яростно
вонзил их в разинутую пасть клавиатуры.
     Вопреки  ожиданиям, послышалась  не  токката  Баха  и не  вторая  часть
симфонии Садбарга "Шашмаком".
     Вместо этого всего лишь ударил гонг.
     Правда,  гул его  был  так  тяжел  и  низок,  так  пугающе плотен,  что
заставлял тревожно трепетать бронхи.
     - У-а-а-а-а-а!..
     И еще раз:
     - У-а-а-а-а-а-а-а!..
     И еще.
     Между тем второй  - красные шаровары, голый торс, на лице спецназовская
маска, придававшая ему совершенно палаческий вид, - уже возился возле своего
механизма.  Он повернул  стальной  штурвал,  отчего несколько  хромированных
зубьев опасно заходили друг навстречу другу, напоминая движение иглы швейной
машины.  По-видимому,  подвижность зубьев  вполне  удовлетворила испытателя.
Продолжая проверку, он  выдвинул стальной  ящик и достал  из него  капустную
голову.  Аккуратно  пристроив  ее  куда следовало, пнул босой  ногой широкую
педаль:  лезвие  гильотины блеснуло,  стремительно  скользя по направляющим,
сочно чавкнуло, разрубая  кочан,  и вот уже  стало неспешно возвращаться  на
место.
     - У-а-а-а-а-а-а-а-а-а!..
     Посовав  половинки обратно  в  ящик,  палач  смахнул  влажные крошки  и
принялся  размашисто  работать  хромированными  рычагами:  они  приводили  в
движение  четыре тяжелых  ножа, которые безжалостно рубили  плаху. Щепок  не
было видно: должно быть, плаха была пластиковой.
     - У-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!.. - раскатистым громом ревел гонг.
     Оставив  в  покое  ножи,  человек  в  маске перешел на  другую  сторону
механизма, решительно взялся за цепь, продетую  в  зубья верхнего колеса,  и
приналег. Лязгая,  цепь пошла вниз.  Поворачиваясь,  колесо  через несколько
масляных  шестерен  привело  в   движение  систему  шкворней  и  балансиров.
Металлическое ложе, оснащенное креплениями для  конечностей,  стало медленно
подниматься.
     - Готово? - спросил Топоруков.
     - Муму, - невнятно ответил палач.
     Топоруков вскинул ладонь.
     Гонг смолк.
     Найденов ждал, что вместе с угасанием его  остаточного гула прекратится
и противное дрожание в груди, однако этого не случилось.
     - Господа, - негромко сказал  Цезарь Самуилович. - Начинаем. Напоминаю:
вы имеете полное  право не  отзываться, когда прозвучит номер вашего билета.
Это означает лишь то, что ваш билет безвозвратно выбывает из кисмет-лотереи.
Эге?
     Удовлетворенно  кивнув,  он  подошел  к покоящейся на  подставке сфере,
похожей  на  обсерваторский  глобус,  однако   имевшей   важное  отличие  от
последнего:   сфера  была  совершенно  прозрачной,  что   позволяло   видеть
наличествующую в ней систему перегородок и перекладин.
     Служитель  почтительно  подавал ему  очередной  шар. Щурясь,  Топоруков
поднимал его над головой, показывая залу, и, назвав, опускал в отверстие.
     - Раз! - выкрикивал он при этом. - Два! Три! Четыре!
     Когда  все  пятьдесят были  загружены,  служитель  отступил. Сделал шаг
назад и Топоруков. Без видимых механических  причин глобус медленно поднялся
над подиумом  метра на четыре и замер. Через  мгновение  он начал светиться.
Еще через секунду пришел в движение.
     Поклонившись на три  стороны, служитель присел  на  корточки. В руках у
него  было  несколько  палочек,  размером  и  формой  напоминающие  граненые
карандаши. То и дело поглядывая вверх