ого отеля, - терпеливо
возразил отец Браун. - И, по-моему, самое простое - открыть ее.
     - А еще проще  потерять свое  место, - отпарировал  секретарь, - Уоррен
Уинд  не  станет держать  в  секретарях  таких простаков. Во всяком  случае,
простаков, верящих в сказки, в которые верите вы.
     -  Ну  что  ж,  - серьезно сказал священник,  - это правда, я  верю  во
многое, во что вы, вероятно, не верите. Но мне пришлось бы долго перечислять
это и доказывать, что я прав.  Открыть же дверь и доказать, что  я не  прав,
можно секунды за две.
     Слова эти, очевидно, нашли отклик в азартной и мятежной  душе пришельца
с Запада.
     - Признаюсь, я  не прочь доказать, что вы не правы, - произнес  Олбойн,
решительно шагнув к двери, - и докажу.
     Он  распахнул  дверь и заглянул в  комнату.  С  первого  же взгляда  он
убедился,  что кресло Уоррена Уинда  пусто. Со второго  взгляда он убедился,
что кабинет Уоррена Уинда тоже пуст.
     Феннер, словно наэлектризованный, кинулся вперед.
     - Уинд в спальне, - отрывисто бросил он, - больше ему  быть  негде. - И
он исчез в глубине номера.
     Все застыли  в  пустом кабинете, озираясь кругом.  Их  глазам предстала
суровая,  вызывающе аскетическая простота меблировки, уже  отмеченная ранее.
Бесспорно, в комнате и мыши негде было спрятаться, не то что человеку. В ней
не было  драпировок и, что  редкость  в  американских  гостиницах,  не  было
шкафов. Даже письменный стол  был обыкновенной конторкой. Стулья  тут стояли
жесткие,  с высокой спинкой,  прямые, как скелеты. Мгновение спустя из  недр
квартиры  возник секретарь, обыскавший две  другие комнаты. Ответ можно было
ясно прочесть по его глазам, но  губы его шевельнулись механически,  сами по
себе, и он резко, как бы утверждая, спросил:
     - Он не появлялся?
     Остальные даже не нашли нужным отвечать  на его  вопрос. Разум их будто
натолкнулся на глухую стену,  подобную той, которая глядела в одно из окон и
постепенно,  по мере того, как медленно  надвигался вечер,  превращалась  из
белой в серую.
     Вэндем  подошел к  подоконнику,  у  которого  стоял  полчаса  назад,  и
выглянул в открытое окно. Ни трубы, ни пожарной лестницы, ни выступа не было
на стене,  отвесно спускавшейся  вниз,  в  улочку, не  было их  и  на стене,
вздымавшейся над окном на несколько этажей вверх. По другую же сторону улицы
тянулась  лишь  унылая пустыня беленой  стены склада. Вэндем заглянул  вниз,
словно ожидая увидеть  останки покончившего  самоубийством филантропа, но на
мостовой  он  разглядел лишь небольшое  темное пятно - по всей  вероятности,
уменьшенный расстоянием пистолет. Тем временем Феннер подошел к другому окну
в стене, в равной степени неприступной, выходившему уже не на боковую улицу,
а  в  небольшой декоративный  сад.  Группа деревьев  мешала ему  как следует
осмотреть  местность, но  деревья  эти  оставались  где-то далеко  внизу,  у
основания  жилой  громады.  И  Вэндем  и  секретарь  отвернулись от  окон  и
уставились  друг на  друга, в сгущающихся сумерках на  полированных  крышках
столов и конторок быстро тускнели последние отблески солнечного света Феннер
повернул выключатель, как будто сумерки раздражали его, и комната, озаренная
электрическим светом, внезапно обрела четкие очертания.
     - Как вы недавно изволили заметить, - угрюмо произнес Вэндем, - никаким
выстрелом снизу его не достать, будь  даже  пистолет  заряжен. Но если  бы в
него и попала пуля, не мог же он просто лопнуть, как мыльный пузырь.
     Секретарь, еще более бледный, чем обычно, досадливо взглянул на желчную
физиономию миллионера.
     - Откуда  у вас такие  гробовые настроения?  При чем тут пули и пузыри?
Почему бы ему не быть в живых?
     - Действительно, почему? - ровным голосом переспросил Вэндем. - Скажите
мне, где он, и я скажу вам, как он туда попал.
     Поколебавшись, секретарь кисло пробормотал:
     - Пожалуй, вы  правы.  Вот  мы и напоролись на то, о чем спорили. Будет
забавно, если вы или я вдруг придем к мысли, что проклятие что-то да значит!
Но кто мог добраться до Уинда, замурованного тут, наверху?..
     Мистер  Олбойн из  Оклахомы  до этого  момента стоял  посреди  комнаты,
широко расставив ноги,  и казалось, что и  белый ореол вокруг его  головы, и
круглые   глаза  излучают  изумление.   Теперь   он  сказал   рассеянно,   с
безответственной дерзостью балованного ребенка:
     - Похоже, вы не очень-то его долюбливали, а, мистер Вэндем?
     Длинное  желтое лицо мистера Вэндема еще больше помрачнело и оттого еще
больше вытянулось, однако он улыбнулся и невозмутимо ответил.
     - Что до совпадений, если на то  пошло, именно вы сказали,  что ветер с
Запада сдует наших великих мужей, как пух чертополоха.
     -  Говорить-то я говорил,  - простодушно подтвердил мистер Олбойн, - но
как это могло случиться, черт побери?
     Последовавшее    молчание   нарушил   Феннер,   крикнувший   неожиданно
запальчиво, почти с исступлением:
     - Одно только можно сказать: этого просто не было. Не могло этого быть.
     - Нет, нет,  - донесся вдруг из угла голос отца  Брауна, -  это  именно
было.
     Все вздрогнули.  По  правде  говоря, они забыли о незаметном человечке,
который  подбил их открыть дверь. Теперь же, вспомнив, сразу переменили свое
отношение к нему. На них нахлынуло раскаяние: они пренебрежительно сочли его
суеверным фантазером, когда он позволил себе только намекнуть  на то,  в чем
теперь они убедились собственными глазами.
     - Ах черт! - выпалил импульсивный уроженец  Запада, привыкший,  видимо,
говорить все, что думает. - А может, тут и в самом деле что-то есть?
     -  Должен признать,  - проговорил Феннер,  хмуро  уставясь  в  стол,  -
предчувствия  его  преподобия,  видимо, обоснованны.  Интересно, что  он еще
скажет нам по этому поводу?
     -  Он скажет, может быть, - ядовито  заметил Вэндем, - что  нам  делать
дальше, черт побери!
     Маленький священник,  казалось, отнесся к сложившейся ситуации скромно,
по-деловому.
     - Единственное, что я могу придумать, - сказал он, это сперва поставить
в известность  владельцев  отеля,  а потом  поискать следы моего  знакомца с
пистолетом. Он исчез за тем углом "Полумесяца", где сад. Там стоят скамейки,
облюбованные бродягами.
     Переговоры с администрацией отеля,  приведшие  к окольным переговорам с
полицейскими властями, отняли довольно много времени, и, когда они вышли под
своды  длинной  классической  колоннады,  уже  наступила  ночь.  "Полумесяц"
выглядел таким же холодным и ущербным, как и его небесный тезка; сияющий, но
призрачный, тот как раз поднимался из-за черных верхушек деревьев, когда они
завернули  за  угол  и  очутились  у  небольшого  сада.   Ночь   скрыла  все
искусственное,  городское, что  было  в саду,  и, когда  они  зашли  вглубь,
слившись с тенями  деревьев, им почудилось, будто  они вдруг  перенеслись за
сотни миль  отсюда. Некоторое время они шли  молча, но вдруг Олбойн, который
был непосредственней других, не выдержал.
     - Сдаюсь, - воскликнул он, -  пасую. Вот  уж не думал, что когда-нибудь
наскочу на этакое! Но что поделаешь,  если оно само  на тебя наскочит! Прошу
простить  меня, отец Браун, перехожу  на  вашу сторону.  Отныне  я руками  и
ногами за сказки. Вот вы, мистер  Вэндем,  объявили  себя атеистом  и верите
только в то, что видите. Так что же вы видите? Вернее, чего же вы не видите?
     - Вот именно! - угрюмо кивнул Вэндем.
     -  Бросьте,  это  просто луна  и  деревья  действуют  вам на  нервы,  -
упорствовал  Феннер.  - Деревья  в лунном свете  всегда кажутся диковинными,
ветки торчат как-то странно. Поглядите, например, на эту...
     -  Да,  -  сказал  Браун, останавливаясь  и  всматриваясь  вверх сквозь
путаницу ветвей. - В самом деле, очень странная ветка.
     Помолчав, он добавил:
     - Она как будто сломана.
     На этот  раз в его голосе  послышалась  такая  нотка,  что его спутники
безотчетно похолодели.  Действительно,  с дерева,  вырисовывавшегося  черным
силуэтом на фоне  лунного неба,  безвольно свисало  нечто, казавшееся  сухой
веткой. Но это не  была сухая ветка. Когда они подошли ближе, Феннер, громко
выругавшись, отскочил  в сторону.  Затем  снова подбежал  и снял петлю с шеи
жалкого, поникшего человечка, с головы которого перьями свисали седые космы.
Еще до того, как он с трудом спустил тело с дерева, он уже знал, что снимает
мертвеца. Ствол был обмотан десятками футов веревки, и лишь короткий отрезок
ее  шел от  ветки к телу. Большая садовая  бочка  откатилась  на ярд от  ног
трупа, как стул, вышибленный ногами самоубийцы
     - Господи, помилуй! - прошептал Олбойн, и не  понять  было, молитва это
или божба.  -  Как там сказал этот тип:  "Если б  он  слышал, он  бы взял  и
повесился"? Так он сказал, отец Браун?
     - Так, - ответил священник.
     - Да, - глухо выговорил Вэндем. - Мне никогда и не снилось, что я увижу
или  признаю  что-нибудь  подобное.  Но  что  тут  еще  добавить?  Проклятие
осуществилось.
     Феннер стоял, закрыв ладонями лицо. Священник дотронулся до его руки.
     - Вы были очень привязаны к нему?
     Секретарь отнял руки; его бледное лицо в лунном свете казалось мертвым.
     - Я ненавидел его всей душой, - ответил он, - если его убило проклятие,
уж не мое ли?
     Священник  крепче  сжал его локоть и сказал с  жаром, какого до того не
выказывал:
     - Пожалуйста, успокойтесь, вы тут ни при чем.
     Полиции  пришлось нелегко, когда  дошло  до опроса четырех  свидетелей,
замешанных  в  этом деле. Все четверо пользовались уважением  и  заслуживали
полного доверия, а один, Сайлас  Вэндем, директор нефтяного  треста, обладал
авторитетом  и  властью.  Первый  же  полицейский чин, попытавшийся выразить
недоверие к услышанному,  мгновенно вызвал на  себя гром и молнии со стороны
грозного магната.
     -  Не смейте мне  говорить,  чтобы я  держался  фактов,  - обрезал  его
миллионер. - Я держался  фактов, когда вас еще и на свете не было, а  теперь
факты  сами держатся за меня. Я вам излагаю факты, лишь бы у вас хватило ума
правильно их записать.
     Полицейский  был  молод летами  и  в  небольших  чинах,  и  ему  смутно
представлялось,  что миллионер - фигура настолько государственная, что с ним
нельзя обращаться, как с рядовым гражданином. Поэтому  он передал  магната и
его спутников в руки своего более закаленного начальника, некоего инспектора
Коллинза,  седеющего  человека, усвоившего  грубовато-успокаивающий  тон; он
словно заявлял своим видом, что он добродушен, но вздора не потерпит.
     -  Так,  так,  -  проговорил  он,  глядя  на  троих  свидетелей  весело
поблескивающими глазами, - странная выходит история.
     Отец  Браун уже вернулся  к своим повседневным обязанностям, но  Сайлас
Вэндем  соблаговолил отложить исполнение своих ответственнейших обязанностей
нефтяного заправилы еще на час или около того, чтобы  дать показания о своих
потрясающих  впечатлениях.  Обязанности Феннера,  как  секретаря, фактически
прекратились со смертью патрона, что же касается великолепного Арта Олбойна,
то, поскольку ни в Нью-Йорке,  ни в каком другом месте у  него не было  иных
обязанностей, кроме как сеять религию Дыхания Жизни или Великого Духа, ничто
не отвлекало его в  настоящий момент от  выполнения  гражданского долга. Вот
почему  все  трое  выстроились в  кабинете инспектора,  готовые  подтвердить
показания друг друга.
     -  Пожалуй,  для  начала скажу  вам сразу, - бодро заявил  инспектор, -
бесполезно  морочить  мне  голову всякой  мистической  дребеденью. Я человек
практический, я полицейский.  Оставим эти штуки для священников и всяких там
служителей храмов. Этот ваш патер взвинтил вас всех россказнями про страшную
смерть и Страшный суд, но я намерен целиком исключить из этого дела и его, и
его религию. Если Уинд вышел из комнаты, значит, кто-то его оттуда выпустил.
И если Уинд висел на дереве, значит, кто-то его повесил.
     -  Совершенно   верно,  -  сказал   Феннер.   -  Но  поскольку  все  мы
свидетельствуем, что его никто не выпускал, то весь вопрос в том, как же его
ухитрились повесить.
     - А как ухитряется нос вырасти на лице? - вопросил инспектор. - На лице
у него вырос  нос, а  на шее оказалась петля. Таковы  факты,  а я, повторяю,
человек практический  и руководствуюсь фактами. Чудес  на свете  не  бывает.
Значит, это кто-то сделал.
     Олбойн  держался  на  заднем  плане,  и  его  крупная,  широкая  фигура
составляла  естественный фон для его более худощавых  и подвижных спутников.
Он стоял, склонив свою белую голову, с несколько отсутствующим видом, но при
последних  словах инспектора вскинул  ее, по-львиному тряхнул седой гривой и
окончательно очнулся, хотя и сохранил ошеломленное выражение. Он вдвинулся в
середину группы, и у всех возникло смутное ощущение, будто он стал еще более
громоздким, чем раньше. Они слишком поспешно сочли его дураком или фигляром,
однако он был не так уде глуп, утверждая, что в нем таится скрытая сила, как
у западного  ветра,  который  копит  свою мощь, чтобы однажды смести  всякую
мелочь.
     - Стало  быть, мистер  Коллинз,  вы человек  практический. - Голос  его
прозвучал одновременно и мягко и с нажимом.  - Вы, кажется, два или три раза
за  свою  короткую  речь  упомянули,  что  вы человек практический, так  что
ошибиться трудно.  Что ж,  весьма примечательный факт для того, кто займется
вашей биографией, описав  вашу ученость  и застольные  беседы с  приложением
портрета в возрасте  пяти  лет, дагерротипа бабушки и  видов родного города.
Надеюсь, ваш биограф не забудет упомянуть, что у вас был нос, как у мопса, и
на нем  прыщ, и что вы были так толсты, что из-за живота ног не видели.  Ну,
раз вы такой ходячий практик, может, вы допрактикуетесь до того, что оживите
Уоррена Уинда и  выясните доподлинно у него самого, как человек практический
проникает сквозь дощатую дверь? Но мне сдается, вы ошибаетесь. Вы не ходячий
практик,  а ходячее недоразумение, вот вы  кто Господь всемогущий решил  нас
посмешить, когда придумал вас.
     С присущей ему театральностью он плавным шагом двинулся к двери, прежде
чем  ошарашенный инспектор  обрел дар речи, и никакие  запоздалые возражения
уже не могли отнять у Олбойна его торжества.
     - По-моему,  вы совершенно правы, - поддержал его Феннер. - Если таковы
практические люди, мне подавайте священников.
     Еще одна  попытка установить официальную версию события  была  сделана,
когда  власти  полностью  осознали,  кто свидетели  этой  истории  и  каковы
вытекающие из нее  последствия. Она уже просочилась  в прессу в самой что ни
на есть сенсационной и даже бесстыдно идеалистической  форме. Многочисленные
интервью с  Вэндемом  по  поводу  его чудесного приключения, статьи об  отце
Брауне и  его мистических  предчувствиях  вскоре побудили  тех, кто  призван
направлять общественное мнение, направить его  в здоровое русло. В следующий
раз нашли более окольный и тактичный подход  к неудобным свидетелям: при них
как  бы  невзначай  упомянули,  что  подобными  анормальными  происшествиями
интересуется профессор Вэр и этот поразительный случай привлек его внимание.
Профессор  Вэр,  весьма  выдающийся психолог,  особое  пристрастие  питал  к
криминологии, и  только спустя некоторое  время они обнаружили, что он самым
тесным образом связан с полицией.
     Профессор  оказался  обходительным  джентльменом,  одетым  в  спокойные
светло-серые тона, в артистическом галстуке  и со светлой заостренной  бород
кой -  любой,  не знакомый  с таким типом ученого, принял бы  его скорее  за
пейзажиста. Манеры его создавали впечатление не только обходительности, но и
искренности.
     - Да, да, понимаю, -  улыбнулся он. - Могу догадаться, что вам пришлось
испытать.  Полиция  не  блещет  умом   при  расследованиях  психологического
свойства, не  правда ли? Разумеется,  старина Коллинз заявил,  что ему нужны
только факты. Какое нелепое заблуждение! В делах подобного рода требуются не
только факты, гораздо существеннее игра воображения.
     - По-вашему, -  угрожающе проговорил  Вэндем, -  все,  что  мы  считаем
фактами, лишь игра воображения?
     - Ничуть не бывало, - возразил профессор. - Я просто хочу сказать,  что
полиция глупо  поступает,  исключая  в таких делах  психологический  момент.
Конечно же,  психологический элемент - главнейшее из главных, хотя у нас это
только   начинают  понимать.  Возьмите,  к   примеру,   элемент,  называемый
индивидуальностью. Я, надо  сказать,  и  раньше  слышал об  этом священнике,
Брауне,  -  он  один из  самых  замечательных людей нашего  времени.  Людей,
подобных ему, окружает особая атмосфера, и никто не может сказать, насколько
нервы  и разум  других людей подпадают  под  ее временное влияние. Гипнотизм
незаметно присутствует в каждодневном человеческом общении, люди оказываются
загипнотизированными,  когда  гипноз   достигает  определенной  степени.  Не
обязательно  гипнотизировать с  помоста, в  публичном  собрании,  во  фраке.
Религия Брауна  знает толк в  психологическом воздействии  атмосферы и умеет
воздействовать на весь организм в  целом, даже на орган обоняния,  например.
Она понимает  значение  всяких  любопытных  влияний, производимых музыкой на
животных и людей, она может...
     - Да бросьте вы! - огрызнулся Феннер. - Что же, по-вашему, он прошел по
коридору с церковным органом под мышкой?
     - О нет, ему нет нужды прибегать к таким штукам! - засмеялся профессор.
- Он умеет сконцентрировать сущность всех этих спиритуалистических  звуков и
даже запахов в немногих скупых жестах  искусно,  как  в школе хороших манер.
Без конца  ставятся научные эксперименты, показывающие,  что люди, чьи нервы
перенапряжены,  сплошь  и рядом  считают,  будто дверь  закрыта,  когда  она
открыта, или наоборот. Люди расходятся во мнении насчет количества дверей  и
окон  перед  их глазами. Они испытывают зрительные галлюцинации  среди  бела
дня.   С   ними  это  случается   даже  без   гипнотического  влияния  чужой
индивидуальности, а  тут мы  имеем дело  с  очень сильной, обладающей  даром
убеждения индивидуальностью, задавшейся  целью закрепить всего один  образ в
вашем  мозгу  образ  буйного  ирландского  бунтовщика,  посылающего  в  небо
проклятье и холостой выстрел, эхо которого обрушилось громом небесным.
     -  Профессор!  -  воскликнул  Феннер  -  Я  бы  на  смертном  одре  мог
поклясться, что дверь не открывалась.
     - Последние эксперименты, - невозмутимо продолжал профессор, -  наводят
на мысль о том, что наше сознание не является  непрерывным,  а  представляет
собой последовательную  цепочку быстро сменяющих друг друга впечатлений, как
в  кинематографе. Возможно,  кто-то или  что-то проскальзывает, так сказать,
между кадрами.  Кто-то  или  что-то  действует  только  на  тот  миг,  когда
наступает затемнение. Вероятно, условный язык заклинаний и все виды ловкости
рук построены как раз на этих, так сказать, вспышках слепоты между вспышками
видения. Итак, этот священник и проповедник трансцендентных идей начинил вас
трансцендентными  образами, в  частности,  образом  кельта,  подобно  титану
обрушившего   башню   своим   проклятием.   Возможно,   он  сопровождал  это
каким-нибудь незаметным, но властным жестом, направив  ваши глаза в  сторону
неизвестного  убийцы,  находящегося  внизу.  А  может  быть,  в этот  момент
произошло еще что-то или кто-то еще прошел мимо.
     - Уилсон, слуга,  прошел по коридору, - пробурчал  Олбойн,  - и  уселся
ждать на скамье, но он вовсе не так уж нас и отвлек.
     - Как раз об этом судить трудно, - возразил Вэр,  - может быть, дело  в
этом  эпизоде,  а  вероятнее  всего,  вы  следили  за   каким-нибудь  жестом
священника,  рассказывающего свои небылицы. Как раз в одну  из  таких черных
вспышек мистер Уоррен Уинд и  выскользнул из комнаты и пошел навстречу своей
смерти.  Таково  наиболее  правдоподобное  объяснение.  Вот  вам иллюстрация
последнего  открытия: