- Мне кажется,  вы человек, одержимый одним стремлением, - сказал  отец
Браун. - Простите  за откровенность, но, по-моему, вы больше  хотите поймать
Дэниела Рока, чем спасти Брандера Мертона.
     Уилтон слегка вздрогнул, продолжая пристально глядеть на  Брауна, потом
его жесткий рот искривила странная улыбка.
     - Как вы об этом... почему вы так решили? - спросил он.
     - Вы сказали,  что, едва услышав выстрел, тут же  включите ток, который
убьет беглеца, - произнес священник. - Вы, наверное, понимаете,  что выстрел
лишит жизни вашего хозяина прежде, чем ток лишит жизни  его врага. Не думаю,
что, если  бы это зависело от вас,  вы не стали бы защищать мистера Мертона,
но   впечатление   такое,   что   для   вас   это   вопрос   второстепенный.
Предосторожностей  хоть  отбавляй,  как  вы  сказали, и,  кажется,  все  они
изобретены  вами. Но изобрели вы их, по-моему, прежде всего  для того, чтобы
поймать убийцу, а не спасти его жертву.
     -   Отец  Браун,  -  негромко   заговорил  секретарь.   -   Вы  умны  и
проницательны,  но,  главное,  у  вас  какой-то  дар  -  вы  располагаете  к
откровенности. К тому же, вероятно, вы и сами об этом вскоре услышите. Тут у
нас все шутят,  что  я  маньяк, и поимка  этого преступника  - мой  пунктик.
Возможно, так оно и есть. Но вам я скажу то, чего никто из них не знает. Мое
имя - Джон Уилтон Хордер.
     Отец Браун  кивнул,  словно подтверждая, что уж теперь-то ему все стало
ясно, но секретарь продолжал
     - Этот  субъект который называет себя Роком, убил моего  отца и дядю  и
разорил мою мать.  Когда Мертону понадобился секретарь, я поступил к нему на
службу, рассудив, что там, где  находится  чаша, рано или  поздно появится и
преступник. Но  я не  знал, кто он, я лишь его подстерегал. Я служил Мертону
верой и правдой.
     - Понимаю, - мягко сказал отец Браун.  -  Кстати, не пора ли нам к нему
войти?
     -   Да,  конечно,  ответил  Уилтон  и  снова  чуть  вздрогнул,  как  бы
пробуждаясь  от  задумчивости;  священник  решил,  что  им  на  время  снова
завладела его мания. - Входите же, прощу вас.
     Отец  Браун  не  мешкая прошел  во вторую  комнату. Гость  и  хозяин не
поздоровались друг с  другом - в  кабинете  царила  мертвая  тишина,  спустя
мгновение священник снова появился на пороге.
     В тот же момент встрепенулся сидевший у двери молчаливый телохранитель;
впечатление было  такое будто ожил шкаф  или  буфет.  Казалось,  самая  поза
священника выражала тревогу.  Свет падал на его голову сзади, и  лицо было в
тени.
     -  Мне кажется  вам следует  нажать  на  вашу кнопку,  -  сказал он  со
вздохом.
     Уилтон вскочил, очнувшись от своих мрачных размышлений.
     - Но ведь выстрела же не было, - воскликнул он срывающимся голосом.
     - Это, знаете ли, зависит от того, - ответил отец Браун, - что понимать
под словом "выстрел"
     Уилтон бросился к  двери и  вместе  с Брауном вбежал во вторую комнату.
Она была  сравнительно невелика и изящно, но просто обставлена. Прямо против
двери находилось большое окно,  из которого открывался вид на сад и поросшую
редким  лесом  равнину.  Окно было распахнуто, возле  него  стояли кресло  и
маленький столик. Должно быть, наслаждаясь краткими мгновениями одиночества,
узник стремился насладиться заодно и воздухом и светом.
     На столике стояла  коптская  чаша;  владелец поставил ее поближе к окну
явно для того, чтобы  рассмотреть  получше.  А посмотреть  было на  что  - в
сильном  и  ярком солнечном  свете  драгоценные  камни горели  многоцветными
огоньками, и  чаша казалась подобием Грааля. Посмотреть на нее,  несомненно,
стоило, но  Брандер Мертон на  нее не смотрел.  Голова  его запрокинулась на
спинку кресла, густая грива седых  волос почти касалась пола,  остроконечная
бородка с  проседью  торчала вверх, как  бы  указывая в потолок, а из  горла
торчала длинная коричневая стрела с красным оперением.
     - Беззвучный  выстрел, - тихо  сказал  отец  Браун. - Я как раз недавно
размышлял  об  этом  новом  изобретении -  духовом  ружье. Лук же  и  стрелы
изобретены очень давно, а шума производят не больше. - Помолчав, он добавил:
- Боюсь, он умер. Что вы собираетесь предпринять?
     Бледный как мел секретарь усилием воли взял себя в руки.
     - Как что? Нажму кнопку, -  сказал  он. - И  если я не  прикончу  Рока,
разыщу его, куда бы он ни сбежал.
     -  Смотрите,  не прикончите  своих  друзей,  - заметил  Браун.  -  Они,
наверное, неподалеку. По-моему, их следует предупредить.
     - Да нет, они отлично все знают, - ответил Уилтон, - и не полезут через
стену. Разве что кто-то из них... очень спешит.
     Отец Браун  подошел к окну  и  выглянул из  него. Плоские  клумбы  сада
расстилались далеко внизу,  как разрисованная нежными  красками  карта мира.
Вокруг  было  так пустынно,  башня устремлялась в  небо  так высоко, что ему
невольно вспомнилась недавно услышанная странная фраза.
     - Как гром с ясного неба, -  сказал  он.  -  Что это сегодня говорили о
громе   с  ясного  неба   и  о  каре  небесной?  Взгляните,   какая  высота;
поразительно, что стрела могла преодолеть такое расстояние, если  только она
не пущена с неба.
     Уилтон ничего  не  ответил, и священник продолжал, как  бы разговаривая
сам с собой.
     -  Не  с  самолета  ли...  Надо  будет  расспросить  молодого  Уэйна  о
самолетах.
     - Их тут много летает, - сказал секретарь.
     - Очень древнее или же  очень современное оружие, - заметил отец Браун.
-  Дядюшка молодого Уэйна,  я  полагаю,  тоже мог  бы нам помочь; надо будет
расспросить  его  о стрелах. Стрела похожа на  индейскую. Уж не знаю, откуда
этот индеец ее пустил, но вспомните историю, которую нам рассказал старик. Я
еще тогда заметил, что из нее можно извлечь мораль.
     - Если и можно, - с жаром возразил Уилтон, - то суть ее лишь в том, что
индеец способен  пустить стрелу  так  далеко,  как вам и  не снилось.  Глупо
сравнивать эти два случая.
     - Я думаю, мораль здесь несколько иная, - сказал отец Браун.
     Хотя уже на следующий день священник как бы растворился среди миллионов
ньюйоркцев  и,  по-видимому,  не   пытался  выделиться  из  ряда  безымянных
номерков, населяющих  номерованные нью-йоркские улицы, в действительности он
полмесяца упорно, но незаметно  трудился над поставленной перед ним задачей.
Браун боялся, что  правосудие покарает невиновного.  Он  легко нашел  случай
переговорить с двумя-тремя  людьми, связанными с  таинственным убийством, не
показывая, что они интересуют его больше остальных. Особенно занимательной и
любопытной была  его беседа  со старым  Гикори  Крейком.  Состоялась она  на
скамье  в Центральном  парке.  Ветеран сидел, упершись  худым  подбородком в
костлявые кулаки, сжимавшие причудливый набалдашник трости из темно-красного
дерева, похожей на томагавк.
     - Да,  стреляли,  должно быть,  издали,  -  покачивая  головой, говорил
Крейк, - но вряд ли можно так уж точно определить дальность полета индейской
стрелы.   Я  помню  случаи,  когда  стрела  пролетала  поразительно  большое
расстояние  и  попадала  в цель точнее  пули.  Правда,  в наше  время трудно
встретить  вооруженного  луком  и  стрелами  индейца,  а  в  наших  краях  и
индейцев-то  нет.  Но если бы кто-нибудь  из старых стрелков-индейцев  вдруг
оказался возле  мертоновского  дома и  притаился с луком ярдах в трехстах от
стены... я  думаю,  он сумел бы  послать  стрелу  через стену  и  попасть  в
Мертона. В старое время мне случалось видеть и не такие чудеса.
     -  Я  не  сомневаюсь, -  вежливо  сказал  священник,  - что чудеса  вам
приходилось не только видеть, но и творить.
     Старик Крейк хмыкнул.
     - Что уж там ворошить старое, - помолчав, отрывисто буркнул он.
     -  Некоторым нравится ворошить старое,  - сказал Браун.  -  Надеюсь,  в
вашем прошлом  не  было ничего  такого, что дало бы повод для  кривотолков в
связи с этой историей.
     - Как  вас понять? -  рявкнул  Крейк  и  грозно повел глазами,  впервые
шевельнувшимися  на  его  красном,  деревянном   лице,  чем-то  напоминавшем
рукоятку томагавка.
     - Вы  так  хорошо знакомы  со всеми приемами и уловками  краснокожих, -
медленно начал Браун.
     Крейк, который до  сих пор сидел, ссутулившись, чуть ли  не съежившись,
уткнувшись  подбородком в свою причудливую трость, вдруг вскочил, сжимая ее,
как дубинку, - ни дать ни взять, готовый ввязаться в драку бандит.
     -  Что?  - спросил он хрипло. - Что за  чертовщина? Вы смеете намекать,
что я убил своего зятя?
     Люди,  сидевшие  на  скамейках,  с  любопытством  наблюдали  за  спором
низкорослого лысого крепыша, размахивающего диковинной палицей, и маленького
человечка  в  черной  сутане,  застывшего в  полной  неподвижности,  если не
считать  слегка  помаргивающих   глаз.  Был  момент,  когда  казалось,   что
воинственный  крепыш  с  истинно индейской решительностью  и хваткой  уложит
противника  ударом  по голове,  и вдали  уже  замаячила  внушительная фигура
ирландца-полисмена. Но священник лишь  спокойно  сказал,  словно отвечая  на
самый обычный вопрос:
     - Я пришел к некоторым выводам, но  не считаю  необходимым ссылаться на
них прежде, чем смогу объяснить все до конца.
     Шаги  ли приближающегося полисмена или  взгляд  священника  утихомирили
старого Гикори,  но он сунул  трость под  мышку и,  ворча, снова  нахлобучил
шляпу. Безмятежно пожелав ему всего наилучшего, священник  не спеша вышел из
парка и направился в  некий отель,  в общей гостиной которого он рассчитывал
застать  Уэйна.  Молодой  человек  радостно  вскочил, приветствуя Брауна. Он
выглядел  еще более  измотанным,  чем прежде  казалось,  его гнетет какая-то
тревога; к тому же у Брауна возникло подозрение, что совсем недавно его юный
друг пытался  нарушить -  увы, с несомненным успехом - последнюю  поправку к
американской конституции[1]. Но Уэйн сразу оживился, как только речь зашла о
его любимом деле. Отец Браун  как бы  невзначай спросил, часто ли летают над
домом  Мертона самолеты, и добавил, что, увидев круглую стену, сперва принял
ее за аэродром.

     1  Имеется в виду "сухой закон"  -  закон,  запрещавший продажу  в  США
спиртных напитков, действовал в 1920-1933 гг.

     -  А при вас разве  не пролетали  самолеты?  - спросил капитан  Уэйн. -
Иногда они роятся там, как мухи, эта открытая равнина прямо создана для них,
и я  не удивлюсь,  если в будущем ее изберут своим гнездовьем  пташки  вроде
меня. Я и сам там частенько  летаю и знаю многих летчиков, участников войны,
но теперь все какие-то новые появляются, я о них никогда не слыхал. Наверно,
скоро у нас в Штатах самолетов разведется столько же, сколько автомобилей, -
у каждого будет свой.
     -  Поскольку каждый одарен создателем, - с улыбкой сказал отец Браун, -
правом на жизнь, свободу и вождение автомобилей не  говоря  уже о самолетах.
Значит, если бы над домом пролетел незнакомый самолет, вполне  вероятно, что
на него не обратили бы особого внимания.
     - Да, наверно, - согласился Уэйн.
     - И даже  если б  летчик был  знакомый,  -  продолжал  священник, - он,
верно,  мог  бы для  отвода глаз взять чужой самолет.  Например, если бы  вы
пролетели над домом в своем самолете, то мистер Мертон и его друзья могли бы
вас  узнать  по машине;  но в  самолете  другой системы  или, как  это у вас
называется, вам бы, наверно, удалось незаметно пролететь почти мимо окна, то
есть так близко, что до Мертона практически было бы рукой подать.
     - Ну  да, - машинально  начал капитан и  вдруг осекся и застыл, разинув
рот и выпучив глаза.
     - Боже мой! - пробормотал он. - Боже мой!
     Потом встал с кресла, бледный, весь дрожа, пристально глядя на Брауна.
     - Вы спятили? - спросил он. - Вы в своем уме?
     Наступила пауза, затем он злобно прошипел:
     - Да как вам в голову пришло предположить...
     -  Я лишь суммирую предположения,  - сказал отец  Браун,  вставая.  - К
некоторым предварительным выводам я, пожалуй, уже  пришел, но сообщать о них
еще не время.
     И, церемонно  раскланявшись со своим  собеседником, он вышел  из отеля,
дабы продолжить свои удивительные странствия по Нью-Йорку.
     К вечеру  эти  странствия привели  его  по  темным  улочкам  и  кривым,
спускавшимся к реке ступенькам в самый старый и запущенный район города. Под
цветным фонариком у входа в довольно подозрительный китайский ресторанчик он
наткнулся на знакомую фигуру, но не много же осталось в ней знакомого!
     Мистер Норман Дрейдж  все так же сумрачно взирал на мир сквозь  большие
очки, скрывавшие его лицо, как  стеклянная темная маска.  Но если не считать
очков, он очень изменился за месяц, истекший со  дня убийства. При их первой
встрече  Дрейдж  был элегантен до предела, до того самого  предела, где  так
трудно уловить различие  между денди и манекеном в витрине магазина.  Сейчас
же  он  каким-то  чудом  ухитрился   впасть  в  другую  крайность:   манекен
превратился в пугало. Он все еще ходил в цилиндре, но измятом и потрепанном,
одежда износилась, цепочка для часов и все другие украшения  исчезли. Однако
Браун обратился к нему с таким видом, словно  они встречались лишь накануне,
и,  не раздумывая, сел  рядом  с  ним  на  скамью  в  дешевом  кабачке,  где
столовался Дрейдж. Впрочем, начал разговор не Браун.
     -  Ну,  -  буркнул  Дрейдж, -  преуспели ли  вы  в  отмщении за  смерть
блаженной памяти миллионера? Ведь миллионеры  все причислены  к лику святых,
едва какой-нибудь из  них преставится - газеты  сообщают, что путь его жизни
был  озарен светом семейной  Библии, которую ему в детстве  читала маменька.
Кстати, в этой древней книжице встречаются истории, от которых  и у маменьки
мороз бы пошел по коже,  да и  сам  миллионер, думаю, струхнул бы.  Жестокие
тогда  царили  нравы,  теперь  они  уже  не  те.  Мудрость  каменного  века,
погребенная  под  сводами  пирамид.  Вы представьте, например,  что  Мертона
вышвыривают из  окошка  его  знаменитой  башни на  съедение псам.  А  ведь с
Иезавелью поступили не лучше. Или вот Самуил разрубил Агага, когда он просто
"подошел дрожа".  Мертон  тоже  продрожал всю жизнь, пока  наконец  до  того
издрожался, что  и  ходить перестал.  Но стрела  господня  нашла  его,  как,
бывало,  в той древней книге, нашла и в назидание другим поразила  смертию в
его же башне.
     - Стрела была вполне материальная, - заметил священник.
     -   Пирамиды  еще  материальнее,  а  обитают  там  мертвые  фараоны,  -
усмехнулся человек  в очках.  -  Очень  любопытны  эти  древние материальные
религии. В течение  тысячелетий боги и цари  на  барельефах натягивают  свои
выдолбленные на  камне луки, такими ручищами,  кажется, можно и каменный лук
натянуть.  Материал, вы  скажете, - но какой материал!  Бывало  с вами так -
глядишь, глядишь на эти памятники Древнего Востока, и вдруг почудится а что,
если  древний господь  бог  и сейчас  этаким черным  Аполлоном разъезжает по
свету в своей колеснице и стреляет в нас черными лучами смерти?
     - Если и  разъезжает, сказал отец Браун, - то имя ему вовсе не Аполлон.
Впрочем,  я  сомневаюсь,  что  Мертона убили  черным лучом  и даже  каменной
стрелой.
     -  Он вам, наверно, представляется святым Себастьяном, павшим от стрел,
-  ехидно  сказал  Дрейдж. -  Все миллионеры ведь  великомученики. А  вам не
приходило в  голову, что  он получил по  заслугам? Подозреваю, вы  не так уж
много  знаете о  вашем мученике-миллионере. Так вот, позвольте вам сообщить:
он получил только сотую долю того, что заслуживал.
     - Отчего же, - тихо спросил отец Браун, - вы его не убили?
     -  То есть как  отчего не убил?  - изумился Дрейдж.  -  Нечего сказать,
милый же вы священник.
     - Ну что вы, - сказал Браун, словно отмахиваясь от комплимента.
     - Уж не  имеете ли вы в виду, что это я его убил? - прошипел  Дрейдж. -
Что ж, докажите. Но я вам прямо скажу: невелика потеря.
     - Ну нет, потеря крупная, - жестко ответил Браун. - Для вас. Поэтому-то
вы его и не убили. -  И, не взглянув на остолбеневшего владельца очков, отец
Браун вышел.
     Почти  месяц  миновал,  прежде   чем  отец   Браун  вновь  посетил  дом
миллионера,  павшего третьей  жертвой  Дэниела Рока. Причастные к  делу лица
собрались там на  своего рода  совет.  Старик  Крейк сидел во  главе  стола,
племянник  - справа  от  него, адвокат - слева, грузный  великан негроидного
типа,   которого,   как  оказалось,   звали   Харрис,  тоже   присутствовал,
по-видимому, всего лишь в качестве необходимого  свидетеля; остроносый рыжий
субъект,  отзывавшийся  на  фамилию  Диксон,   был   представителем  то   ли
пинкертоновского, то ли еще какого-то частного агентства, отец Браун скромно
опустился на свободный стул рядом с ним.
     Газеты всех континентов пестрели статьями о гибели финансового колосса,
зачинателя Большого Бизнеса,  опутавшего своей сетью мир, но  у тех, кто был
возле него  накануне  гибели, удалось выяснить  весьма немногое.  Дядюшка  с
племянником и адвокат заявили,  что  к тому времени, когда подняли  тревогу,
они были  уже довольно далеко от  стены;  охранники, стоявшие возле ворот  и
внутри  дома, отвечали на вопросы не совсем уверенно, но  в целом их рассказ
не   вызывал   сомнений.   Заслуживающим   внимания   казалось   лишь   одно
обстоятельство. То ли  перед  убийством,  то  ли  сразу после него  какой-то
неизвестный околачивался у ворот  и  просил впустить его  к мистеру Мертону.
Что  ему   нужно,  трудно  было   понять,   поскольку  выражался  он  весьма
невразумительно,  но впоследствии и речи его показались подозрительными, так
как говорил он о дурном человеке, которого покарало небо.
     Питер  Уэйн  оживленно подался вперед,  и глаза  на его исхудалом  лице
заблестели.
     - Норман Дрейдж. Готов поклясться, - сказал он
     - Что это за птица? - спросил дядюшка
     - Мне бы тоже хотелось это выяснить, - ответил молодой Уэйн. - Я как-то
спросил его, но он  на редкость ловко уклоняется от  прямых ответов. Он  и в
знакомство  ко  мне  втерся  хитростью - что-то плел о  летательных  машинах
будущего, но я никогда ему особенно не доверял.
     - Что он за человек? - спросил Крейк.
     - Мистик-дилетант,  -  с простодушным видом сказал отец  Браун. - Их не
так  уж мало,  он  из  тех,  кто, разглагольствуя в парижских кафе,  туманно
намекает, что ему удалось приподнять покрывало Изиды или проникнуть в секрет
Стоунхенджа.  А  уж  в  случае,  подобном  нашему,  они  непременно  подыщут
какое-нибудь мистическое истолкование.
     Темная прилизанная  голова мистера Бернарда Блейка учтиво наклонилась к
отцу Брауну, но в улыбке проскальзывала враждебность.
     - Вот уж не думал, сэр, -  сказал  он, - что вы  отвергаете мистические
истолкования.
     Наоборот, - кротко  помаргивая, отозвался  Браун. - Именно поэтому  я и
могу  их  отвергать.  Любой  самозваный  адвокат   способен  ввести  меня  в
заблуждение,  но вас ему  не обмануть, вы  ведь  сами адвокат. Каждый дурак,
нарядившись  индейцем,  может убедить  меня, что он-то  и  есть  истинный  и
неподдельный Гайавата, но мистер Крейк в одну  секунду разоблачит его. Любой
мошенник  может  мне внушить,  что знает все об  авиации,  но он не проведет
капитана  Уэйна. Точно так вышло и с Дрейджем, понимаете? Из-за того, что  я
немного разбираюсь в мистике, меня  не могут одурачить  дилетанты.  Истинные
мистики  не  прячут тайн,  а открывают их. Они ничего не оставят в  тени,  а
тайна так и останется тайной. Зато мистику-дилетанту не обойтись без покрова
таинственности,  сняв  который  находишь нечто  вполне тривиальное. Впрочем,
должен добавить, что Дрейдж преследовал и  более практическую цель, толкуя о
небесной каре и о вмешательстве свыше.
     - Что за цель? - спросил  Уэйн.  -  В чем бы она ни состояла, я считаю,
что мы должны о ней знать.
     - Видите ли, - медленно начал священник, - он хотел внушить нам мысль о
сверхъестественном вмешательстве, так как в общем, так