час
разойдутся по кабинетам и цехам.
   Черноволосая девушка-охранница с винтовкой,  туго  перетянутая  широким
солдатским ремнем в талии, неприступная, как изваяние, проверяла  у  ворот
пропуска. Шоферы  сигналили,  шутили,  кричали,  поторапливали  охранницу.
Рядом из проходной выходили рабочие, щурились на  солнце,  останавливались
возле щита, где были вывешены результаты истекших суток: на  первом  месте
цех номер три, на последнем - цех номер восемь. "Стыдно товарищу Рыжову за
грязь на территории цеха!" Комсомольцев призывали  на  борьбу  с  потерями
нефти и нефтепродуктов.
   Все обыденное, привычное,  но  Алексей  смотрел  с  интересом,  и  даже
фамилии невольно оставались в памяти.
   - Какой это цех - восьмой? - спросил Алексей.
   - Как раз каталитический крекинг, начальник цеха  -  Рыжов,  колоритная
фигура, - ответил Казаков. - Ты с ним наплачешься. Старый сгонщик,  никого
на заводе не боится.
   Лидия Сергеевна засмеялась.
   - Рыжов на весь завод один.
   - Идемте, товарищи, - сказал Казаков,  -  довольно  прохлаждаться.  Мой
друг Алексей Изотов - редкое явление в нашем деле. Нефтяник-философ. С ним
будет так; сперва он будет смотреть по сторонам, потом будет смотреть себе
под ноги, сопеть, а потом предложит весь завод перестраивать. Мы с ним еще
хлебнем горя, попомните мои слова. А сейчас пошли, работать надо.
   Алексей  поддержал  Лидию  Сергеевну  за  локоть,  помог  подняться  по
ступеням заводоуправления.
   Они шли по коридору мимо  открытых  и  закрытых  дверей  с  табличками:
"Диспетчер", "Главный технолог", "Зам. директора".
   - Сперва пойдем к парторгу, потом  к  директору,  -  почему-то  шепотом
сказал Казаков  и  поздоровался  с  человеком,  который  медленно  шел  им
навстречу.  Не  шел,  а  шествовал.  Его  загорелое,  как  у  всех  здесь,
коричневое лицо было хмурым, губы сжаты, чуть обвислые щеки подрагивали на
ходу.  Хмурый  человек  кивнул,  а  когда  он  удалился   на   достаточное
расстояние, Казаков сказал: "Директор".
   Одет был  директор  в  какое-то  уродливое  холщовое  одеяние,  которое
особенно странно выглядело по сравнению со щеголеватой одеждой сотрудников
заводоуправления.
   - Видал? - шепотом спросил Казаков. - Во мужик! Все  вопросы  решает  с
ходу.
   Алексей недоверчиво усмехнулся и заметил:
   - Все вопросы с ходу решать необязательно.
   - Для директора? Обязательно!
   Алексей пожал плечами.
   Лидия Сергеевна скрылась в двери  с  надписью  "Диспетчер".  Алексей  с
Казаковым вошли в приемную.
   Приемная была - просторная, солнечная,  застланная  широкими  ковровыми
дорожками. На кожаном диване,  развалясь,  сидели  начальниковы  шоферы  в
голубых  шелковых  теннисках,  обсуждали  жилищные  вопросы.   Молоденькая
секретарша  поднимала   трубки   телефонов,   что-то   диктовала,   что-то
записывала.  Уборщица  поливала  цветы   на   окне,   студенты-практиканты
толпились у стола секретарши, сиротливо протягивали ей бумажки с печатями.
   Казаков огляделся и, переваливаясь, медвежьей походкой подошел к  столу
секретарши, всем телом навалился на телефон,  схватил  телефонную  трубку,
вызвал какой-то номер и заорал.
   - Смотреть нечего, получать надо! - гудел  он,  перекрывая  рассуждения
шоферов, мольбы студентов и генеральские распоряжения нарядной секретарши.
-  Сколько?  Сколько?  Я  знаю,  как  ты  руководишь.  Что  это   мы   все
разговариваем? Я разговариваю, ты  разговариваешь,  а  кто  будет  машиной
заниматься? Бытовщица, что ли, тетя Маша твоя?
   Казаков хлопнул трубку на рычаг. Секретарша сердито отодвинула телефон,
но ничего не сказала.
   - Вы к кому, товарищ? - спросила Алексея секретарша.
   - Отметь пока командировку, Леша, - посоветовал Казаков. -  Напиши  ему
пропуск, Ирочка, главный инженер подпишет. Пока  на  месяц,  а  там  видно
будет.
   Секретарша  кивнула.  Ее  хорошенькое  лицо   было   бесстрастно,   как
фотография,  мелкие,  круто  завитые  кудерьки  дрожали  и   покачивались.
Практиканты все еще стояли у стола молча и смиренно, опустив свои бумажки.
   - Что у вас? - обратился к ним Казаков.
   - Да я сейчас им все сделаю, товарищ Казаков, - пропищала секретарша.
   - То-то, - буркнул Казаков, - а то держишь людей.
   Шоферы пересмеивались. Они были в сложных отношениях с секретаршей.
   - Слушай, Леша, зайдем на минутку ко  мне,  а  потом  займешься  своими
делами. Тебе пока пропуск сделают, оставь свой  паспорт.  А-а!  -  свирепо
загудел  Казаков,  увидев  вошедшего  молодого  долговязого   человека   в
ковбойке. - А-а, попался, идем-ка со мной.
   Молодой  человек  в  ковбойке  подался  назад,  к  дверям,  намереваясь
улизнуть, но Казаков крепко схватил его  за  плечо  и  потащил  за  собой.
Шоферы на диване захохотали, они знали, в чем дело. Они все знали.
   В кабинетике Казакова, маленькой комнатке, где помещался стол,  шкаф  и
два-три стула,  так  же  ясно  светило  солнце  и  ветер  доносил  сложные
химические запахи. Алексей наклонил голову, потянул носом, - пахло мятой и
миндалем.
   - Петр Петрович, я могу идти? - спросил  молодой  человек  в  ковбойке,
делая скучное, дурацкое лицо и кося глазами на дверь.
   - Не-ет, дорогой, ты садись, - ответил Казаков, - ты садись, кури.
   - Не курю и не курил никогда. Мне идти надо.
   - Говори начистоту, они тебя купили?
   - Не покупал меня никто. Чего меня  покупать?  -  ныл  парень,  пытаясь
скрыть улыбку и отворачивая хитрые белесые глаза.
   - Врешь! Я тебя покупал! - загремел Казаков.
   Нетрудно было догадаться, что разговор касается  спортивных  дел.  Этот
белоглазый  -  какой-нибудь  вратарь,  а  Казаков  -   старый   футбольный
болельщик, честь завода и так далее.
   Казаков сердился:
   - Им, значит,  чемпионов  будут  подавать  на  тарелочке,  а  мы  будем
спокойно смотреть. А ты хорош... тебя завод вырастил, выучил, а ты заводом
не дорожишь. Готов бежать. Чем они тебя соблазнили?
   - Честное слово, Петр Петрович, ничем.  Мне  до  ихнего  завода  ближе,
почти пешком можно дойтить, а сюда пока доедешь  по  нашей  дорожке,  семь
потов сольет. Условия не созданы.
   - Эх ты, "дойтить"! Учили тебя!
   -  Я  вообще  правильно  говорю,  а  сейчас   от   волнения   и   вашей
несправедливости...
   -  Что  ж,  прикажешь  тебе  машину  дать?  Персональную?  "Условия  не
созданы"! Слушать стыдно!
   - Я могу остаться.
   - Мы тебя не держим. Мы нового центра нападения создадим, а тебе  будет
стыдно против своего  завода  играть.  У  нас  вон  Бирюков,  какой  центр
нападения растет, дай бог каждому. И  работник  образцовый.  Не  пропадем.
Будь здоров. А ты не спортсмен, ты торгаш. Подумаешь, умеет по мячу бить!
   - Петр Петрович, - взмолился футболист, - я останусь, не  ругайте  меня
так. Только мне  квартира  другая  нужна,  у  меня  прибавление  семейства
ожидается скоро.
   - Квартиры не я даю, цех распределяет. Тебе уже давали.
   - Знаю, дали, - согласился парень. - Комната-десятиметровка.
   - А у нас еще есть живут в сараях, на подселениях, чуть ли не в будках.
Иди, брат, и подумай над собой, пока не поздно... А ты говоришь, я  плохой
администратор, - обратился Казаков к Алексею, когда  за  парнем  закрылась
дверь.
   - По-моему, ужасный, - засмеялся Алексей.
   - Давай перекурим это дело, - предложил Казаков.
   Пока Казаков объяснялся с футболистом, дверь в  его  кабинет  несколько
раз открывалась.  Заглянула  Лидия  Сергеевна  и  тихо  притворила  дверь.
Главный энергетик зашел, сказал Казакову: "Улучи время, спустись ко  мне".
Звонил телефон, приносили бумаги на подпись.
   - Идем, мне в цех пора, от телефона подальше, - сказал Казаков.
   - Ты хвастался, что ты теперь из кабинета руководишь.
   - Руковожу из кабинета не хуже других,  а  как  же...  -  И  Казаков  с
видимым удовольствием повернул ключ в дверях своего кабинета, оставив  его
торчать снаружи. - А ты к Баженову иди, к парторгу. Я  думаю,  ты  сумеешь
договориться с ним, он тебя поддержит. Хочет, чтобы было лучше, чем  есть,
и думает, когда говорит.
   - Я с ним встречался на ярославском заводе, когда практику проходил. Он
там работал, молодой был.
   - Идет время! - проговорил Казаков.
   Казаков пошагал по лестнице вниз, крикнув:  "Освободишься,  приходи  ко
мне, обедать будем в половине второго!" Алексей пошел к парторгу.
   Парторг  Баженов  был  для  Алексея  человеком,  с  которым   "когда-то
встречались". А это  для  нефтяника-переработчика  не  пустые  слова,  они
означают, что вместе пускали установку, цех, осваивали новый  процесс  или
из старого выжимали что можно и  нельзя.  Вместе  волновались,  не  спали,
несли вахту, а то  и  гасили  пожар,  потому  что,  как  известно,  "нефть
загорается, а водород взрывается".
   Баженов был молодым  инженером,  когда  Алексей  проходил  студенческую
практику. Баженов тогда бился над одним  сложным  и  токсичным  процессом.
Нужно было дать новое масло двигателям. Когда  наконец  наладили  процесс,
масло не  смогли  откачать:  отказал  насос.  Алексей  в  этой  работе  по
молодости не участвовал, только наблюдал и восхищался упорством и какой-то
тихой настойчивостью Баженова. Но насос помог наладить, это  была  дорогая
сердцу Алексея механика, он догадался, в чем загвоздка, насос стал качать.
Тогда еще шесть коров отравились, попили случайно водички, которая приятно
пахла.  Скандал  поднялся  из-за  этих  коров,  тихого  Баженова   замучил
следователь. Алексея тоже вызывали. Он сказал следователю:  "Такое  важное
масло мы получаем, а вы шесть коров пережить не можете". А на вопрос,  кто
виноват, Алексей ответил: "Коровы виноваты".
   Баженов был подтянутый человек  с  очень  яркими  светлыми  глазами  на
загорелом  лице.  Загар  был  красноватый,   как   у   всех   светлокожих,
светловолосых людей. Волосы его выгорели добела.  Он  встал,  вышел  из-за
стола, крепко пожал Алексею руку.  Его  движения  отличались  простотой  и
сдержанностью   физически   тренированного   человека.   Годы    прибавили
значительности его лицу.
   - Как теперь вас величать? -  спросил  Баженов,  с  радушием  глядя  на
Алексея.  -  Вспомнил:  Алексей  Кондратьевич.  Изотов.  Так  что,  коровы
виноваты?
   Значит, он тоже помнил.
   Баженов указал на кресло у стола. Алексей сел.
   - Давно это было.
   - Давно, - согласился Баженов. - Помните, как вы насос наладили? Я  вас
часто  вспоминал,  мне  интересно  было,  что  из   вас   получилось,   из
студента-мальчика.
   - Получился дядя, - ответил Алексей.
   - Потом вдруг узнаю, что вы директором на одном из  заводов  комбината.
Вот так мальчик-механик! Не ожидал. Ну, думаю,  какие  штуки  в  жизни  не
бывают! Судьбы у людей неожиданные. А сегодня вдруг вы здесь...
   Баженов сидел за столом прямо, не позволяя себе ни откинуться на спинку
кресла, ни прислониться к столу. Держал  в  пальцах  папиросу,  как  будто
собирался спросить у Алексея разрешения закурить. На  письменном  столе  у
него был порядок, пачки справочников,  пачки  бумаг.  И  Алексей,  который
любил сидеть на стуле развалясь  и  вытягивать  ноги  вперед,  выпрямился,
одернул пиджак, вынул из кармана блокнот, собираясь докладывать, зачем  он
приехал на завод.
   Баженов остановил его.
   - Алексей Кондратьевич, извините за  нескромность,  что  заставило  вас
стать простым научным сотрудником? Какие-нибудь особые обстоятельства? Или
вас прибило к тихой гавани после больших дел?
   Вопрос был задан дружески, но это была пилюля. Не первая,  слава  богу,
за то короткое время, как  Алексей  стал  "простым  научным  сотрудником".
Казаков тоже недоумевал и шумел. Но  Алексей  был  убежден;  что  поступил
правильно.
   - Институт  дает  мне  возможность  заниматься  моей  темой,  -  сказал
Алексей.
   - А чем вы хотите заниматься на нашем заводе? - мягко спросил Баженов.
   "Он меня жалеет, черт возьми, - подумал Алексей. - Чепуха какая".
   - Повышением производительности каталитического крекинга,  -  отчеканил
Алексей.
   - Что ж, добро.
   Нужно бензина выпускать больше. И нужно, чтобы он  был  лучше.  Сделать
это предстоит на существующих установках, на трех громадинах, которые были
видны из окна кабинета Баженова и  которые  Казаков  показывал  Алексею  с
обрыва. Вот, грубо говоря, в чем состояла техническая  задача  Алексея  на
заводе.
   На заводе об этом тоже думали и... делали. Разумеется, делали, ведь  не
ждали, пока приедет из Москвы  товарищ  Изотов.  Делали  и  будут  делать.
Однако...
   -  Скрытые  мощности  -  коварная  штука.  Вы  их  вскроете  и   уедете
победителем, - сказал Баженов, - а цеху немедленно увеличат план.
   Да, надо помнить, что на заводе один могущественный бог  -  план.  Если
план выполнен и немного _перевыполнен_, только немного,  все  хорошо.  Это
премии, благополучие и веселое настроение  всех,  от  начальника  цеха  до
уборщицы.
   - Начальник цеха сто раз передовой, он хочет  выполнять  план  и  может
оказаться против новой техники. А вы явитесь нарушителем  спокойствия,  не
так ли? - Баженов засмеялся. Он вспомнил начальника цеха, с которым  будет
работать Алексей.
   - Прогресс неодолим, - заметил Алексей.
   - Бесспорно. Я лишь говорю о трудностях, с которыми вы  столкнетесь.  А
может быть, и с сопротивлением.
   Алексей улыбнулся.
   - И все же прогресс неодолим.
   - Видите ли, - сказал Баженов, -  всякая  реконструкция  -  это  ломка.
Всякая ломка болезненна. Рабочий, привыкший к определенной системе работы,
поддержит реконструкцию, если она будет доведена до конца и даст видимые и
ощутимые результаты. К сожалению, мы часто начинаем и бросаем и тем  самым
порождаем настороженность и недоверие.
   - Это правильно, - сказал Алексей. - Вам остается только поверить,  что
другой задачи у меня нет и не будет.
   - Вы человек настойчивый, - рассмеялся Баженов, - и я в вас верю. Еще с
тех далеких времен. А что такое повышение производительности труда  -  это
мы все хорошо знаем.


   - Я тебя жду! - крикнул Казаков, занимавший весь просвет в двери своего
кабинета. - Пора обедать!
   Алексей стукнул его по плечу.
   - Я готов, старик.
   - Что Баженов?
   - Встретил хорошо, немножко припугнул.
   - Понятно. А я голодный как дьявол. Утром меня покормили очень слабо, -
пожаловался Казаков.
   Они вышли из заводоуправления на мягкий от жары асфальт. У Казакова был
вид человека, который не знает, то ли ему лечь спать, то ли пойти в  кино,
то ли выпить кружку пива.
   Он окликнул кого-то.
   - Тима, как вчера?
   - Хозяин проиграл. А ты что же?
   - У меня друг приехал.
   - Преферансисты наши, - пояснил Казаков. - Скажу тебе, мы с  директором
заядлые преферансисты. Ты не начал играть?
   - Нет.
   - Эх ты! - разочарованно протянул Казаков.
   Столовая, представляла собой маленькую комнату,  где  было  четыре-пять
столиков, покрытых голубоватыми крахмальными  скатертями.  В  углу  стояло
старое, с подзеркальником, зеркало, отражавшее широкие спины обедавших.
   В комнате было тихо, негромко позвякивали приборы о  тарелки,  негромко
переговаривались обедающие. Притих и Казаков.
   Алексей не сразу увидел, что в углу, один за столиком, обедал директор.
Вот я ем лук со сметаной, казалось, говорил директор, вот  сейчас  я  буду
есть окрошку с луком, потом отдельно сметану,  потом  компот,  то  есть  я
сейчас на ваших глазах делаю то же, что и  вы,  но  боже  вас  всех  упаси
помешать мне, зашуметь, заговорить между собой или  обратиться  ко  мне  с
каким-либо делом или вопросом. Я обедаю.
   У директора было  бульдожье,  смуглое  и  значительное  лицо,  усталые,
хмурые глаза, мешки под глазами, волосы, не поддающиеся  гребенке,  пухлые
руки. Он не был старым, но его возраст определить было трудно. Может быть,
ему не было и сорока лет. Было видно, что спортом он  не  занимался,  тело
его в помятом сером костюме с широкими рукавами было грузным.
   Он был важным, он хотел быть важным, это было ясно.
   "Если  ты  умеешь  руководить  заводом,  то  на  кой  черт  тебе  такая
важность?" - иронически подумал Алексей.
   Принесли винегрет, любимое блюдо Алексея со студенческих лет.  Винегрет
пахнул огурцами, засоленными в бочках, был заправлен подсолнечным маслом и
уксусом, и хлеб был  свежий,  ноздреватый,  нарезанный  большими  ломтями.
Алексей с удовольствием начал  есть,  а  когда  снова  посмотрел  в  угол,
директор прикладывал салфетку к губам и поднимался со стула.  Он  медленно
поднялся, медленно пересек крошечную столовую и удалился.
   В это время со двора послышались  удары,  размеренный  стук  железа  по
железу.
   - Шаги командора, - сказал Казаков.
   Все громко засмеялись.  Так  смеются  после  вынужденного  молчания.  И
заговорили, зашумели, столовая сразу стала похожа на  автобус,  в  котором
утром ехали на завод.
   - Олечка, еще винегрету, - попросил главный энергетик.
   - Эх, пивка бы холодненького, - сказал Казаков. - Олечка, раздобудьте.
   - Нету пива, есть лимонад и Минводы,  -  ответила  дебелая  официантка,
которая тоже стала разговаривать,  шутить,  быстрее  бегать  с  тарелками,
предлагать блюда. - Есть творожок со сметаной, хотите? - спрашивала она  у
всех. - Свежий, с ледника.
   Еще входили люди. Теперь все места были заняты.
   - Чертежи даются по ходу пьесы, - высоким  голосом  говорил  человек  в
голубой куртке на молниях.
   - Неизвестно, сколько действий в  пьесе,  -  громко  сказал  Казаков  и
шепнул Алексею: - Наш дурачок академик.
   Алексей улыбнулся.
   "Академик" стоя допил компот, надел темные очки и ушел.
   - Когда я просился в академию, мне сказали: "А работать кто  будет?"  -
сказал Казаков.
   Все   опять   засмеялись.   Нефтяная   академия,   куда   посылали   на
усовершенствование,  была  неисчерпаемой  темой  для  шуток.   Склочников,
дураков, чересчур обидчивых пытались сплавить с производства  в  академию.
Академию недавно закрыли, но вспоминали ее по-прежнему.
   В  дверях  показался  Баженов,  увидел,  что  много   народу,   помахал
приветственно рукой и ушел.
   - Здесь есть место, позови его, - сказал Алексей Казакову.
   - Он пошел обедать в общий зал, - ответил Казаков.



11

   Нефтеперерабатывающий завод - это прежде всего трубы, белые  и  черные,
широкие и узкие, одни низко  над  землей,  другие  подняты  высоко,  сотни
километров труб, в некоторых местах они стягиваются в замысловатые пучки и
расходятся дальше по сложному и необозримому плану. Под  землей  труб  еще
больше, фантастическая паутина.
   Завод  поражает  мощью  и  красотой.  Огромные,   высоченные   колонны,
множество странных, необычных на  вид  сооружений,  гигантские  серебряные
резервуары различных  форм,  вплоть  до  совершенно  круглых,  и  все  это
располагается не в дымных, закрытых, низких цехах, а привольно  раскинуто,
открытое,  белое,  сверкающее  под  голубым  небом  на   зеленой   травке,
обвеваемое ветрами, обмываемое дождями.
   Кругом    безлюдно    -    характерная     особенность     современного
нефтеперерабатывающего  завода,  на  аппаратных  дворах  мелькают  два-три
человека. Но люди есть, и пока еще  немало,  и  для  них-то  и  развешаны,
прибиты,  нарисованы  многочисленные  предупреждения:   "Кури   только   в
специально  отведенных  для  этого  местах",  "Отбирай  пробу   только   в
рукавицах".
   Плакатов, предупреждений, правил  и  лозунгов  очень  много.  Некоторые
устрашающи. Почти все  начинаются  словом  "Помни!".  Почти  все  наглядно
показывают, что неосторожность ведет к взрыву, пожару, отравлению, гибели.
В  сотнях  вариантов  сообщается,  что  "нефть   загорается,   а   водород
взрывается". Помни, помни, где ты находишься, помни, помни, помни.


   Энтузиазма по  поводу  реконструкции,  предложенной  Алексеем,  в  цехе
каталитического крекинга не было.
   Алексей понимал:  цех  выполнял  план  как  надобно,  на  все  сто  два
процента. Это не всегда удавалось,  но  к  этому  стремились.  Это  сулило
безмятежность, насколько она возможна  среди  огня  и  газ