ся навстречу шедший с  другого  конца  дома  Клиффорд  Уэнтуорт.  Она
остановила его, сказав, что ей надо с ним поговорить.
   - Почему вы не пошли провожать вашу кузину? - спросила она.
   Клиффорд удивленно на нее посмотрел.
   - Как почему? С ней пошел Роберт.
   - Совершенно верно, но ведь обычно вы этого ему не передоверяете?
   - Да, но я хочу отправить бостонцев - видно, они  первый  раз  в  жизни
взяли в руки вожжи.
   - Так вы не поссорились с вашей кузиной?
   Клиффорд секунду подумал, потом  с  тем  полным  простодушием,  которое
больше всего и сбивало баронессу с толку, сказал:
   - Да нет, мы помирились.
   Баронесса устремила на него взгляд, но Клиффорд начал с  некоторых  пор
побаиваться этих взглядов  баронессы  и  старался  быть  вне  пределов  их
досягаемости.
   - Почему вы ко мне не приходите? - спросила она. - Вы мной недовольны?
   - Недоволен вами? Еще не хватало, - сказал Клиффорд, смеясь.
   - Тогда почему же вы не приходите?
   - Да боюсь снова угодить в заднюю комнату и сидеть там впотьмах.
   - Я думала, вам это придется по вкусу,  -  сказала,  не  сводя  с  него
взгляда, Евгения.
   - По вкусу! - воскликнул Клиффорд.
   - Мне бы пришлось, будь я молодым человеком, который явился с визитом к
очаровательной женщине.
   - Что мне за польза от очаровательной женщины, когда я  заперт  в  этой
задней комнате?
   - Боюсь, от меня вам везде мало пользы! - сказала мадам Мюнстер. - А  я
ведь так хотела быть вам полезна.
   - Вот и коляска, - заметил вместо ответа Клиффорд.
   - Забудьте вы на минуту про эту коляску. Вы знаете, что я вас покидаю?
   - Вы имеете в виду - сейчас?
   - Я имею в виду - через несколько дней. Я уезжаю совсем.
   - Вы возвращаетесь в Европу?
   - Вы угадали, и вы должны побывать в Европе и навестить меня там.
   - Да, да, я там побываю.
   - Но до того, - заявила Евгения, - вы должны навестить меня здесь.
   - Ладно, только я уж буду держаться подальше от этой темной комнаты!  -
заявил ее наивный молодой родственник.
   Баронесса помолчала.
   - Вы правы, вы должны прийти смело... открыто. Так будет гораздо лучше.
Теперь я это вижу.
   - И я вижу, - воскликнул Клиффорд. - Ах ты... что там с этой  коляской!
- добавил он тут же, уловив своим  привычным  ухом  какой-то  неположенный
скрип колес у подаваемого в этот момент к крыльцу  бостонского  экипажа  и
бросаясь со всех ног выяснять причину столь серьезной неисправности.
   Баронесса, возвращаясь домой одна при  свете  звезд,  спрашивала  себя:
неужели она так и уедет ни с чем? Неужели она так ни с чем и уедет?
   В маленьком кружке, составившемся возле двух джентльменов  из  Бостона,
Гертруда Уэнтуорт сидела  молчаливой  зрительницей.  Сами  гости  были  ей
неинтересны; она наблюдала за мадам Мюнстер, как наблюдала теперь  за  ней
постоянно. Она знала, что и Евгении гости неинтересны, что она скучает,  и
Гертруда прилежно изучала, каким образом Евгения,  несмотря  на  все  свое
безразличие, свою рассеянность, умудряется сохранить  этот  чарующий  тон.
Гертруда тоже хотела бы обрести этот тон; она решила выработать его в себе
и желала одного, чтобы - ради большего очарования - ей впредь  приходилось
как можно  чаще  скучать.  В  то  время  как  Гертруда  занималась  своими
скрупулезными наблюдениями, Феликс  Янг  отправился  на  поиски  Шарлотты,
которой ему надо было кое-что сказать. Ему вот уже несколько дней как надо
было кое-что сказать Шарлотте. И нынче вечером диктуемая чувством приличия
необходимость этого важного разговора окончательно назрела и  переросла  в
радостное нетерпение. Он слонялся по просторному нижнему  этажу,  переходя
из одной пустынной комнаты в другую, и наконец набрел на эту молодую  леди
в небольшом помещении, именуемом по не совсем понятным причинам "конторой"
мистера Уэнтуорта и представлявшем собой тщательно прибранную, без  единой
пылинки, комнату, где на одной стене выстроились  стройными  рядами  своды
законов в потемневших от времени  кожаных  переплетах,  на  другой  висела
огромная карта Соединенных Штатов с теснившимися по  обе  стороны  от  нее
гравюрами  Рафаэлевых  мадонн,  а  на  третьей  было  несколько  витрин  с
засушенными жуками и бабочками. Сидя  под  лампой,  Шарлотта  вышивала  по
канве   комнатную   туфлю.   Феликс   не   стал   спрашивать,   кому   она
предназначается; туфля была очень большая.
   Придвинув поближе к Шарлотте  стул,  Феликс  сел,  улыбаясь  по  своему
обыкновению, но сначала ни слова  не  говоря.  Задержав  в  воздухе  иглу,
Шарлотта смотрела на  него  с  тем  робким  и  трепещущим  видом,  который
появлялся у нее всякий раз, как к ней приближался  ее  иностранный  кузен.
Было в нем что-то, удесятерявшее скромность  Шарлотты,  ее  застенчивость;
если бы это зависело только от нее, она предпочла бы никогда не оставаться
с ним наедине; и в самом деле, знал бы ее иностранный кузен, которого она,
между прочим, считала человеком в высшей степени  незаурядным,  блестящим,
доброжелательным,  -  знал  бы  он,  к  каким  она   прибегала   боязливым
ухищрениям, чтобы, упаси бог, не оказаться с ним tete-a-tete [с  глазу  на
глаз (фр.)]. Бедняжка  Шарлотта  вряд  ли  могла  бы  объяснить,  чем  это
вызвано, не погрешив против себя или своего кузена; единственное, что  она
могла бы сказать - вернее, чего она в жизни бы не сказала, - что  в  таком
слишком уж мужском обществе  ей  не  по  себе.  Поэтому  она  не  испытала
успокоения, когда Феликс, сияя восторгом, еще больше подчеркивавшим  смысл
его слов, начал:
   - Моя дорогая кузина, какое счастье, что я застал вас одну.
   - Я очень часто сижу одна, - заметила Шарлотта и тут же добавила: -  Но
я не чувствую себя от этого одинокой.
   - Такая умная женщина, как вы, не может чувствовать  себя  одинокой,  -
сказал Феликс, - ведь с ней всегда ее верный друг, ее прекрасная работа. -
И он бросил взгляд на большую комнатную туфлю.
   - Я люблю работать, - сказала Шарлотта просто.
   -  И  я  тоже,  -  заявил  ее  собеседник.  -   Правда,   я   люблю   и
побездельничать, но к вам я пришел не от безделья. Мне  надо  сказать  вам
одну важную вещь.
   - Ну конечно, - пробормотала Шарлотта, - если вам надо...
   - Моя дорогая кузина, - сказал Феликс. - Я не собираюсь говорить ничего
такого, что не предназначено для ушей молодой леди. По  крайней  мере  так
мне кажется. Впрочем, voyons [послушайте (фр.)],  предоставляю  судить  об
этом вам. Я без памяти влюблен.
   - Но, Феликс... - начала  Шарлотта  Уэнтуорт  очень  сдержанно.  Однако
именно ее сдержанность и не позволила ей докончить фразу.
   - Я влюблен в вашу сестру, влюблен без памяти, Шарлотта, без памяти!  -
продолжал молодой  человек.  Шарлотта  опустила  на  колени  вышивание  и,
положив поверх него свои сжатые руки, сидела, не поднимая  глаз.  -  Одним
словом, моя дорогая кузина, я влюблен, - сказал Феликс. - И я хочу,  чтобы
вы мне помогли.
   - Помогла вам? - спросила дрожащим голосом Шарлотта.
   - Я не имею в виду вашу сестру, с ней мы прекрасно друг друга понимаем;
о, какой у нее дар понимания! Я имею в виду вашего отца и вообще  всех,  в
том числе и мистера Брэнда.
   - Бедный мистер Брэнд!  -  сказала  медленно  и  с  такой  искренностью
Шарлотта, что Феликсу сразу стало ясно: молодой священник не посвятил ее в
их недавний разговор.
   - Полно вам говорить "бедный" мистер Брэнд! Мне совсем не жаль  мистера
Брэнда. Мне жаль немного вашего отца; я не хотел бы  его  ничем  огорчить.
Поэтому я и прошу вас похлопотать за меня. Как, по-вашему,  я  выгляжу  не
слишком неприглядно?
   -  Неприглядно?!  -  ахнула  Шарлотта,  в  глазах  которой  Феликс  был
олицетворением всего, что есть в джентльменах изысканного и блестящего.
   - Я говорю не про свой внешний вид,  -  сказал,  рассмеявшись,  Феликс,
поскольку Шарлотта упорно смотрела на его ботинки. -  Я  говорю  про  свое
поведение. Как, по-вашему, я не нарушил законы гостеприимства?
   - Тем... тем, что полюбили Гертруду? - спросила Шарлотта.
   - Тем, что я объяснился. Потому что объяснение состоялось, Шарлотта;  я
не хочу ничего от вас скрывать... Оно состоялось. Конечно, я хочу  на  ней
жениться, в этом-то вся и трудность. Я держался сколько мог;  но  она  так
пленительна! Она очень необычна, Шарлотта, я не думаю, что вы ее на  самом
деле знаете. - Шарлотта снова взялась за вышивание  и  тут  же  снова  его
отложила. - Мне известно, что ваш отец мечтал о лучшей для нее  партии,  -
продолжал Феликс. - И, наверное, вы разделяли его мечты. Вы хотели  выдать
ее замуж за мистера Брэнда.
   - О нет, - сказала Шарлотта, - мистер Брэнд всегда восхищался ею. Но мы
ничего такого не хотели.
   Феликс удивленно на нее посмотрел.
   - Но ведь речь шла о браке?
   - Да. Но мы не хотели выдавать ее.
   - A la bonne heure! [В добрый час! (фр.)] Дело в  том,  что  это  очень
рискованно. С этими вынужденными браками потом не оберешься бед.
   - Никто не стал бы ее вынуждать, Феликс, - сказала Шарлотта.
   - Я рад это слышать. Потому что в этих случаях даже  самая  безупречная
женщина  невольно  начинает  думать  о  том,  чем  себя  вознаградить.  На
горизонте появляется какой-нибудь красавчик, и voila! [вот вам!  (фр.)]  -
Шарлотта сидела молча, не поднимая глаз, и Феликс через секунду добавил: -
Почему вы отложили туфлю? Мне  так  приятно  смотреть  на  вас,  когда  вы
вышиваете.
   Шарлотта взялась за свою многоцветную канву  и  с  отсутствующим  видом
украсила несколькими синими стежками большую круглую розу.
   - Если Гертруда так... так необычна, - сказала  она,  -  почему  же  вы
хотите на ней жениться?
   - Именно поэтому, дорогая Шарлотта.  Мне  нравятся  необычные  женщины,
всегда нравились. Спросите Евгению! А Гертруда  неповторима,  она  говорит
такие бесподобные вещи.
   Шарлотта подняла глаза и, как бы желая подчеркнуть  укоризненный  смысл
своих слов, чуть ли не в первый раз на него посмотрела.
   - Ваше влияние на нее очень велико.
   - И да, и нет! - сказал Феликс. - Сначала, наверное, это  было  так.  А
сейчас неизвестно, кто на кого влияет больше: скорей всего, в равной мере.
Ее власть надо мной сильна - ведь Гертруда очень сильная. Я не думаю,  что
вы ее знаете; она такая одаренная натура!
   - О да, Феликс, я всегда считала, что Гертруда - одаренная натура.
   - Это вы говорите сейчас. Постойте, то ли еще будет! - вскричал молодой
человек. - Она нераспустившийся цветок. Дайте  мне  сорвать  ее  с  отчего
древа, и вы увидите, как она расцветет. Я уверен, вы этому порадуетесь.
   - Я вас не понимаю, - пробормотала Шарлотта. - Я неспособна, Феликс.
   - Но это вы ведь способны понять - я прошу вас замолвить за меня  слово
перед вашим отцом. Он считает меня, что вполне естественно, легкомысленным
малым, богемой, прожигателем жизни. Скажите ему, что это не  так,  а  если
когда-то и было так, я все забыл. Я люблю  радости  жизни,  не  спорю,  но
невинные радости. Горе - оно и есть горе. А вот радости,  как  вы  знаете,
бывают самого разного толка. Скажите ему, что Гертруда -  нераспустившийся
цветок и что я человек серьезный.
   Шарлотта встала и медленно свернула свое вышивание.
   - Мы знаем, Феликс, что сердце у вас доброе, - сказала она.  -  Но  нам
жаль мистера Брэнда.
   - Ну конечно, вам в особенности! Потому что, - поспешил он добавить,  -
вы женщина. Но мне ничуть  его  не  жаль.  Любому  мужчине  на  его  месте
достаточно было бы того, что в нем принимаете участие вы.
   - Мистеру Брэнду  этого  недостаточно,  -  сказала  просто  Шарлотта  и
замерла,  как  бы  послушно  дожидаясь,  не  скажет  ли  ей   Феликс   еще
чего-нибудь.
   - Мистер Брэнд теперь не так уж стремится к этому браку, - не  замедлил
сказать Феликс.  -  Ваша  сестра  пугает  его;  она  кажется  ему  слишком
легкомысленной.
   Шарлотта смотрела  на  него  умоляюще  своими  прекрасными  глазами,  в
которых, казалось, вот-вот появятся слезы.
   - Феликс, Феликс! - воскликнула она. - Что вы с ней сделали?
   - Думаю, она спала, а я ее разбудил!
   Судя по всему, Шарлотта не смогла удержать слез; она тут  же  вышла  из
комнаты. И Феликс, который  о  чем-то  размышлял,  глядя  ей  вслед,  был,
очевидно, так жесток, что испытал от ее слез удовлетворение.
   В ту-же ночь Гертруда, молчаливая и серьезная, вышла к нему в сад;  это
было что-то вроде свидания. Гертруде, как оказалось,  свидания  нравились.
Сорвав веточку гелиотропа, она воткнула ее в корсаж; но она не  произнесла
ни слова. Они шли по садовой  дорожке,  и  Феликс  смотрел  на  этот  едва
обозначавшийся при свете звезд прямоугольный  гостеприимный  дом,  где  во
всех окнах было темно.
   - Меня немного мучит совесть, - сказал он. - Я не должен был так с вами
встречаться - до того, как получил согласие вашего отца.
   Гертруда несколько секунд на него смотрела.
   - Я вас не понимаю.
   - Вы очень часто это говорите, - сказал Феликс. - При том, что  мы  так
плохо друг друга понимаем, надо  только  удивляться,  что  мы  так  хорошо
ладим.
   - Но с тех пор как вы приехали, мы только и делаем, что  встречаемся  -
встречаемся без всех, одни. Когда я в первый раз вас увидела,  мы  были  с
вами одни, - продолжала Гертруда. - В чем же разница? В  том,  что  сейчас
ночь?
   - Разница в том, Гертруда, - сказал, преграждая ей путь, Феликс, -  что
я люблю вас... люблю больше, чем раньше.
   И они стояли в напоенной теплом тишине в двух шагах от темного  дома  и
говорили.
   - Я обратился к Шарлотте, пытался до разговора с вашим отцом заручиться
ее поддержкой. Но она полна какого-то благородного упрямства; виданное  ли
дело, чтобы женщина во что бы то ни стало хотела действовать себе во вред?
   - Вы слишком осторожны, - сказала Гертруда, - слишком дипломатичны.
   - Не затем я приехал сюда, - вскричал молодой человек, -  чтобы  кто-то
из-за меня стал несчастным!
   Гертруда постояла несколько  секунд,  озираясь  в  благоухающем  ночном
мраке.
   - Я сделаю все, что вы пожелаете, - сказала она.
   - Например? - спросил, улыбаясь, Феликс.
   - Уеду отсюда. Я сделаю все, что вы пожелаете.
   Феликс смотрел на нее с благоговейным восторгом.
   - Да, мы уедем, - сказал он. - Но сначала мы восстановим согласие.
   Гертруда снова стояла, озираясь по сторонам, и вдруг у нее вырвалось из
глубины души:
   - Почему из-за них всегда чувствуешь себя виноватой? Почему все  должно
даваться с таким трудом? Почему они не могут понять?
   - Я заставлю их понять! - сказал Феликс. Он продел ее руку  в  свою,  и
они еще с полчаса бродили по саду и говорили.



12

   Феликс подождал два дня, предоставляя Шарлотте возможность  просить  за
него, а на третий день стал искать  встречи  с  дядей.  Дело  было  утром,
мистер Уэнтуорт сидел у себя в конторе, и Феликс, войдя к нему, застал там
и Шарлотту, о чем-то совещавшуюся с  отцом.  После  разговора  с  Феликсом
Шарлотта не отходила от мистера Уэнтуорта ни на шаг. Твердо решив, что  ее
долг передать ему слово в слово страстную просьбу кузена, она следовала за
отцом словно тень, чтобы он оказался  поблизости  в  ту  минуту,  как  она
соберется с духом и сможет приступить к разговору.  У  бедняжки  Шарлотты,
естественно, не хватало духу заговорить с ним на эту тему, особенно  когда
ей приходили на память кое-какие предположения Феликса. День за  днем  все
крепче  заколачивать  гроб,  где  лежит  приготовленное   для   погребения
непризнанное, но милое вам дитя вашего заблудшего  сердца,  -  занятие  во
всех случаях не из приятных, и оно не становится легче оттого, что дерзкие
непонятные  слова  разговорчивого  иностранца  вызвали  из  царства  теней
призрак удушенной вами былой мечты. Что имел в виду Феликс, заявив,  будто
мистер Брэнд не так уж теперь стремится к этому браку? Приунывший на самом
законном основании поклонник ее сестры ничем перед ней не обнаруживал, что
он дрогнул. Шарлотта трепетала  с  головы  до  ног,  когда  нет-нет  да  и
позволяла себе на миг поверить,  что,  быть  может,  мистер  Брэнд  втайне
дрогнул; а поскольку ей казалось, что слова Феликса обретут большую  силу,
если она повторит их отцу, то она дожидалась только минуты,  когда  к  ней
возвратится  наконец  спокойствие.  Однако  сейчас  она  сетовала  мистеру
Уэнтуорту на то, как она обеспокоена, и даже  принялась  перечислять  все,
что ее беспокоит, когда вошел Феликс.
   Оторвавшись от чтения бостонских  "Известий",  мистер  Уэнтуорт  сидел,
положив нога на ногу, обратив к дочери праведное бесстрастное лицо. Феликс
вошел в комнату, улыбаясь, как бы всем своим видом говоря,  что  ему  надо
сообщить что-то важное, и дядя смотрел на него так, словно он ожидал этого
и вместе с тем хотел бы предотвратить. Феликс с его  необыкновенным  даром
красноречия стал постепенно внушать опасения своему дяде, который все  еще
не мог прийти к твердому мнению насчет того, как держаться с  племянником.
Впервые в жизни мистер Уэнтуорт стремился уклониться  от  ответственности;
он всей душой желал, чтобы ему не пришлось решать, как следует  относиться
к легкомысленному витийству Феликса. Он жил в вечном страхе, что племянник
выманит у него согласие на  одно  из  своих  сомнительных  предложений;  и
внутренний голос подсказывал старому джентльмену, что самый надежный  путь
- не пускаться с Феликсом в рассуждения.  Мистер  Уэнтуорт  надеялся,  что
приятный эпизод, каковым являлся визит племянника, благополучно минует, не
заставив его проявить еще большую непоследовательность.
   Феликс посмотрел с понимающим  видом  на  Шарлотту,  потом  на  мистера
Уэнтуорта и снова на Шарлотту. Мистер Уэнтуорт обратил к  племяннику  свое
благородное  с  нахмуренными  бровями  чело  и  разгладил   верхний   лист
"Известий".
   - Мне полагалось бы явиться с букетом, - сказал, смеясь, Феликс.  -  Во
Франции так принято.
   - Мы не во Франции, - ответил мистер Уэнтуорт сдержанно, между тем  как
Шарлотта смотрела на Феликса не отрывая глаз.
   - Да, по счастью, мы не во Франции. Боюсь, мне пришлось бы там во много
раз хуже. Шарлотта, голубушка, вы оказали мне милую услугу,  о  которой  я
вас просил? - И Феликс склонился перед ней в  легком  поклоне,  как  будто
кто-то его ей представлял. Шарлотта смотрела на него чуть ли не с испугом,
а мистер Уэнтуорт подумал: вот оно начинается, сейчас  Феликс  пустится  с
ним в рассуждения.
   - А для чего букет? - спросил он, желая отвлечь внимание собеседника.
   Феликс смотрел на него улыбаясь.
   - Pour la demande! [Чтобы сделать предложение! (фр.)] - Придвинув стул,
Феликс с какой-то нарочитой торжественностью сел, держа в руке  шляпу.  Он
снова  повернулся  к  Шарлотте.  -  Шарлотта,  душа  моя,   голубушка,   -
пробормотал он, - вы не предали меня? Не перекинулись на другую сторону?
   Шарлотта поднялась, и, хоть по ней это было не видно; у нее все  внутри
дрожало.
   - Вы сами должны говорить с отцом, - сказала она. - Вы  достаточно  для
этого умны.
   Феликс тоже поднялся, он попросил ее остаться.
   - Мне легче говорить, обращаясь к публике, - заявил он.
   - Надеюсь, речь пойдет не о  чем-нибудь  неприятном?  -  сказал  мистер
Уэнтуорт.
   - Речь пойдет о моем счастье! - Феликс положил шляпу и снова сел, зажав
коленями стиснутые руки. - Мой дорогой дядя, - сказал он, - я  жажду  всей
душой жениться на вашей дочери Гертруде. - Шарлотта медленно опустилась на
стул, а мистер Уэнтуорт сидел и смотрел прямо  перед  собой  застывшим  от
изумления взглядом, и свет, который сквозил в его лице, могла бы испускать
глыба льда. Он все смотрел и смотрел и не  произносил  ни  слова.  Феликс,
по-прежнему стиснув руки, откинулся назад. - А! Вам это не по душе.  Этого
я и боялся. - Он густо покраснел, и, заметив это, Шарлотта  сказала  себе,
что первый раз видит, как Феликс краснеет. Она  и  сама,  глядя  на  него,
покраснела, подумав, что, должно быть, он ужасно влюблен.
   - Это очень неожиданно, - сказал наконец мистер Уэнтуорт.
   - Разве вы ни о чем не догадывались, дорогой дядя? - спросил