довольны
они, то она и подавно; и, обменявшись несколькими  любезными  вопросами  и
негромкими ответами, баронесса распрощалась с миссис Эктон и  встала.  Она
попросила Роберта не провожать ее домой, она прекрасно доберется в  карете
одна. Таково ее желание.  Она  высказала  его  достаточно  властно,  и  ей
показалось, что вид у Роберта был разочарованный. Когда она стояла с ним у
парадной двери в ожидании, пока карета подъедет к  самому  крыльцу,  мысль
эта помогла ей вновь обрести безмятежность духа.
   Прощаясь, она протянула Роберту руку  и  несколько  мгновений  на  него
смотрела.
   - Я почти решилась отослать эту бумагу, - сказала она.
   Он знал,  что  речь  идет  о  документе,  который  она  называет  своим
отречением; ни слова не говоря, он помог ей сесть в карету. Но прежде, чем
карета тронулась, он сказал:
   - Что ж, когда вы в самом деле ее отошлете, надеюсь, вы поставите  меня
об этом в известность.



7

   Феликс закончил портрет Гертруды, потом  запечатлел  на  полотне  черты
многих членов кружка, где, можно сказать, стал к этому времени чуть ли  не
центром и осью вращения. Боюсь, мне все  же  следует  признаться,  что  он
принадлежал к числу художников, откровенно приукрашивающих свои модели,  и
наделял их романтической грацией, которую, как оказалось,  можно  легко  и
дешево  обрести,  вручив  сто  долларов  молодому   человеку,   способному
превратить позирование в увлекательнейшее времяпрепровождение. Феликс, как
известно, писал портреты за плату, не делая с самого начала тайны из  того
обстоятельства,  что  в  Новый  Свет  его  привело  не  только   страстное
любопытство,  но  и  желание  поправить  денежные  дела.  Портрет  мистера
Уэнтуорта он написал так, словно тот и не помышлял никогда  отклонить  эту
честь, и  поскольку  Феликс  добился  своего,  лишь  прибегнув  к  легкому
насилию, то справедливости  ради  следует  добавить,  что  он  пресек  все
попытки старого джентльмена уделить ему что-либо,  кроме  времени.  Как-то
летним утром он взял мистера Уэнтуорта под руку - немногие позволяли  себе
подобную вольность - и повел сперва через сад, потом за ворота и к  домику
среди яблонь, в свою импровизированную мастерскую. Серьезный джентльмен  с
каждым днем все больше пленялся одаренным племянником, который  при  своей
бьющей в глаза молодости  был  настоящим  кладезем  удивительно  обширного
жизненного опыта. У мистера Уэнтуорта сложилось  впечатление,  что  Феликс
знает буквально все на свете, и ему хотелось бы выяснить, что тот думает о
кое-каких вещах, относительно которых его собственные высказывания  всегда
были крайне сдержанны, а представления туманны.  Феликс  так  уверенно,  с
такой веселой прозорливостью судил о человеческих  поступках,  что  мистер
Уэнтуорт начал мало-помалу ему завидовать, - можно было вообразить,  будто
разбираться в людях не стоит никакого труда. Для самого мистера  Уэнтуорта
составить мнение, скажем, о том или ином  человеке,  было  все  равно  что
пытаться открыть  замок  первым  попавшимся  ключом.  У  него  было  такое
чувство, будто он ходит по  свету  с  огромной  связкой  этих  бесполезных
инструментов на поясе, между тем как племянник его  одним  поворотом  руки
открывает любую дверь, точно заправский вор. Он считал своим долгом  свято
соблюдать обычай, предписывающий дяде во всех  случаях  жизни  быть  умнее
племянника, хотя сводилось это главным образом к тому, что он  сидел  и  с
глубокомысленным  видом  слушал  не  смолкавшие  ни  на  минуту  меткие  и
непринужденные рассуждения Феликса. Но в один прекрасный день он  отступил
от заведенного порядка и чуть было не обратился к племяннику за советом.
   - Вы не пришли еще к мысли, что вам следует перебраться  в  Соединенные
Штаты на постоянное жительство? - спросил он как-то утром Феликса, который
усердно работал кистью.
   - Дорогой дядя, - сказал Феликс, - простите мне невольную  улыбку.  Но,
прежде всего, я никогда не прихожу к мысли, обычно мысли сами приходят мне
в голову. К тому же я ни разу в жизни  не  строил  планов.  Знаю,  что  вы
хотите сказать - вернее, знаю, что вы думаете,  так  как,  думаю,  вы  мне
этого не скажете: вы считаете меня страшно легкомысленным, даже беспутным.
Конечно, вы правы, но так уж я  создан:  доволен  сегодняшним  днем  и  не
заглядываю в завтрашний, пока не настал его черед. Ну  и,  кроме  того,  я
никогда не предполагал жить  где-либо  постоянно.  Я,  мой  дорогой  дядя,
непостоянен. И на постоянное жительство неспособен. Знаю, что сюда  обычно
приезжают именно с целью сделаться постоянными жителями. Но я, отвечая  на
ваш вопрос, должен признаться, что к этой мысли не пришел.
   - Вы намереваетесь возвратиться в Европу и возобновить вашу  рассеянную
жизнь?
   - Я не сказал бы, что намереваюсь, просто, скорей всего,  я  вернусь  в
Европу. В общем-то, я ведь европеец, от этого никуда не денешься,  это  во
мне. Но в основном все будет зависеть от сестры. Мы оба с ней европейцы, и
она еще больше, чем я; здесь она картина, вынутая из своей рамы. Что же до
возобновления рассеянной жизни, то, право, дорогой дядя, я и не переставал
никогда ее вести. О таком рассеянии я и мечтать не мог.
   - О каком? - спросил мистер Уэнтуорт, бледнея, по  своему  обыкновению,
от крайней серьезности.
   - О таком, как это! Жить вот так среди вас прелестной,  тихой  семейной
жизнью; породниться с Шарлоттой и Гертрудой; бывать с визитами по  меньшей
мере у двадцати молодых дам и совершать с ними прогулки; сидеть с вами  по
вечерам на веранде и слушать сверчков; и в десять вечера ложиться спать.
   - Вы описали все с большим воодушевлением, - сказал мистер Уэнтуорт,  -
но в том, что вы описываете, я не вижу ничего предосудительного.
   - Я тоже, дорогой дядя. Все совершенно прелестно, иначе это было бы мне
не по душе. Уверяю  вас,  все  предосудительное  мне  не  по  душе,  хотя,
насколько я понимаю, вы думаете обратное, -  сказал,  продолжая  рисовать,
Феликс.
   - Я никогда вас в этом не обвинял.
   - И впредь, пожалуйста, не надо, - сказал Феликс. - Видите ли,  дело  в
том, что в глубине души я страшный филистер.
   - Филистер? - повторил мистер Уэнтуорт.
   - Да, да. Ну, если хотите,  богобоязненный,  честный  малый.  -  Вид  у
мистера Уэнтуорта был совершенно непроницаемый,  как  у  сбитого  с  толку
мудреца, и  Феликс  продолжал:  -  Надеюсь,  на  старости  лет  я  окажусь
человеком и почтенным, и почитаемым, а жить я собираюсь долго, хотя планом
это, пожалуй, не назовешь, скорее это страстное  желание,  светлая  мечта.
Думаю, я буду веселым, вероятно даже легкомысленным стариком.
   -  Желание  продлить  приятную  жизнь  вполне  естественно,  -   сказал
наставительным тоном дядя. - Мы эгоистически не расположены  класть  конец
нашим удовольствиям. Но, я полагаю, - добавил он, - вы намереваетесь  рано
или поздно жениться?
   - Это тоже, дорогой  дядя,  лишь  надежда,  желание,  мечта,  -  сказал
Феликс.
   На мгновение у него мелькнула мысль, уж не вступление ли это, вслед  за
которым ему предложат руку одной из  превосходных  дочерей  Уэнтуорта.  Но
должная скромность и трезвое понимание суровых законов жизни заставили его
тут же эту мысль отбросить. Дядя его, конечно, верх благожелательности, но
одно дело благожелательность, а другое - желать, более того, признавать за
благо,  чтобы  юная  леди,  по  всей  видимости,  с  блестящим   приданым,
сочеталась браком с художником, не имеющим ни гроша  за  душой  и  никаких
надежд прославиться, Феликс в последнее время стал замечать за собой,  что
предпочитает бывать  в  обществе  Гертруды  Уэнтуорт,  по  возможности  не
разделяя его ни с кем другим, но пока он относил эту юную леди к предметам
роскоши, холодно блистающим и ему недоступным. Она была не  первая  в  его
жизни женщина, которой  он  был  так  неразумно  очарован.  Ему  случалось
влюбляться в графинь и герцогинь, и несколько раз он оказывался  буквально
на волосок от того, чтобы цинически заявить, что бескорыстие женщин весьма
и весьма преувеличено. А в общем,  скромность  удерживала  этого  молодого
человека от безрассудства, и справедливости ради  следует  сказать  сейчас
вполне недвусмысленно, что он был  решительно  неспособен  воспользоваться
столь щедро предоставленной ему свободой и начать ухаживать за младшей  из
своих привлекательных кузин. Феликс  воспитан  был  в  правилах,  согласно
которым  подобные  поползновения  считались  грубым   нарушением   законов
гостеприимства. Я говорил уже, что этот молодой человек всегда  чувствовал
себя счастливым, и  среди  нынешних  источников  его  счастья  можно  было
назвать и то, что совесть его насчет отношений с  Гертрудой  была  отменно
чиста. Собственное поведение казалось ему овеянным красотой добродетели, а
красотой во всех ее видах Феликс восхищался равным образом горячо.
   - Я думаю, если бы вы женились, - тут же добавил мистер Уэнтуорт, - это
способствовало бы вашему счастью.
   - Sicurissimo! [Еще бы! (ит.)] - воскликнул  Феликс,  кисть  замерла  в
воздухе, и он с улыбкой посмотрел на своего дядю. - Меня так  и  подмывает
сказать вам одну вещь. Могу я рискнуть?
   Мистер Уэнтуорт слегка выпрямился.
   - Мне можно довериться, я не болтлив.
   Но, по правде говоря, он надеялся, что Феликс не позволит  себе  ничего
слишком рискованного. Феликс в ответ на это снова рассмеялся.
   - Так странно слышать, когда вы толкуете мне, что  человеку  нужно  для
счастья. Думаю, мой дорогой дядя, вы и сами этого не знаете.  Я  чудовищно
груб?
   Старый   джентльмен   помолчал,   потом   с   суховатым   достоинством,
растрогавшим почему-то его племянника, ответил:
   - Иногда мы указываем другим путь, по которому сами идти неспособны.
   - Неужели вас что-нибудь печалит? - спросил Феликс. - Я никак этого  не
предполагал; у меня в мыслях было совсем другое. Просто я  хотел  сказать,
что вы не позволяете себе ни малейших удовольствий.
   - Удовольствий? Мы не дети.
   - Совершенно верно. Вы вышли уже из детского возраста. Так я  и  сказал
на днях Гертруде, - добавил Феликс. - Надеюсь, это не было с моей  стороны
опрометчиво?
   - А если и было, - ответил с неожиданной  для  Феликса  тонкой  иронией
мистер Уэнтуорт, - зачем же отказывать себе в удовольствии? Думаю,  вы  не
знали в жизни огорчений.
   - Знал - и немало! -  заявил  не  без  горячности  Феликс.  -  Пока  не
поумнел. Но больше меня на этом не поймают.
   Мистер Уэнтуорт какое-то время хранил молчание не менее  выразительное,
чем глубокий вздох.
   - У вас нет детей, - сказал он наконец.
   -  Но  ваши  прелестные  дети  не  могут  причинять  вам  огорчений!  -
воскликнул Феликс.
   -  Я  говорю  не  о  Шарлотте,  -  секунду  помолчав,  мистер  Уэнтуорт
продолжал: - И не о  Гертруде.  Но  я  очень  тревожусь  за  Клиффорда.  В
следующий раз когда-нибудь я вам об этом расскажу.
   Когда в следующий раз  мистер  Уэнтуорт  позировал  Феликсу,  племянник
напомнил своему дяде о его обещании.
   - Как сегодня Клиффорд? - спросил Феликс. - Он  производит  впечатление
молодого человека крайне осторожного. Я назвал бы его верхом осторожности.
Меня он старательно избегает, считая, по-видимому, что я слишком для  него
легкомыслен. На днях  он  заявил  своей  сестре  -  мне  сказала  об  этом
Гертруда, - что я всегда над ним смеюсь. А  смеюсь  я  только  из  желания
внушить ему доверие. Другого способа я не знаю.
   - Положение Клиффорда таково, что тут уж не до смеха, -  сказал  мистер
Уэнтуорт. - Дело, как вы, я думаю, догадались, совсем не шуточное.
   - Ах, вы имеете в виду его увлечение кузиной?
   Мистер Уэнтуорт, изумленно на него посмотрев, слегка покраснел.
   - Я имею в виду то, что он не в университете. Он временно исключен.  Мы
предпочитаем, пока нас не спросят, об этом не говорить.
   - Исключен? - повторил Феликс.
   - Администрация Гарварда  предложила  ему  на  шесть  месяцев  покинуть
университет. Его репетирует сейчас мистер Брэнд. Мы думаем,  мистер  Брэнд
ему поможет; во всяком случае, мы очень на это уповаем.
   - А что он там в университете натворил? - спросил  Феликс.  -  Оказался
слишком большим любителем удовольствий? Можно быть  спокойным,  этому  его
мистер Брэнд не научит!
   - Он оказался слишком большим любителем того, чего  любить  не  должен.
Как видно, это считается удовольствием.
   - Можно ли сомневаться, дорогой дядя,  что  это  удовольствие?  Как  во
Франции говорят, c'est de son age [это свойственно его возрасту (фр.)],  -
заявил Феликс с обычным своим беззаботным смехом.
   -  Я  бы  сказал,  скорее  это  порок   людей   преклонного   возраста,
разочарованной старости.
   Феликс, подняв брови, смотрел на своего дядю.
   - О чем вы толкуете? - спросил он, улыбаясь.
   - О том, в каком положении был застигнут Клиффорд.
   - Он был застигнут, его поймали с поличным?
   - Не поймать его нельзя было, он не держался на ногах, не мог сделать и
шагу.
   - Вот оно что! -  сказал  Феликс.  -  Он  выпивает!  Так  я  отчасти  и
заподозрил в первый же день на основании  кое-каких  наблюдений.  Разделяю
ваше мнение полностью. Это свидетельствует о грубости вкусов.  Джентльмену
такой порок не к лицу. Клиффорд должен отстать от этой привычки.
   - Мы возлагаем большие надежды на благотворное влияние мистера  Брэнда.
Он уже говорил с ним об этом, ну и затем, сам он капли в рот не берет.
   - Я поговорю с Клиффордом, непременно с ним поговорю! -  заявил  бодрым
тоном Феликс.
   - И что же вы ему скажете? - спросил его с некоторой опаской дядя.
   Феликс несколько секунд молчал.
   - Вы думаете женить Клиффорда на его кузине? - спросил он наконец.
   - Женить Клиффорда? - переспросил мистер  Уэнтуорт.  -  Не  думаю,  что
кузина его пожелает выйти за него замуж.
   - Разве у вас нет на этот счет договоренности с миссис Эктон?
   Мистер Уэнтуорт смотрел на Феликса в совершенном недоумении.
   - Мы никогда с ней на подобные темы не говорили.
   -  Мне  кажется,  сейчас  самое  время.   Лиззи   Эктон   необыкновенно
хорошенькая, и если Клиффорд внушает вам опасения...
   - Они  не  помолвлены,  -  сказал  мистер  Уэнтуорт.  -  Насколько  мне
известно, они не помолвлены.
   - Par exemple! - воскликнул Феликс. - Тайная помолвка? Клиффорд на  это
неспособен. Повторяю, он милейший юноша. Значит,  Лиззи  Эктон  не  станет
ревновать его к другой женщине?
   - Полагаю, ни в коем случае, - сказал старый джентльмен, смутно ощущая,
что ревность - порок еще более низменный, чем любовь к спиртному.
   - Тогда было бы всего лучше, если бы у  Клиффорда  появился  интерес  к
какой-нибудь умной и очаровательной женщине. - В  порыве  доброжелательной
откровенности  Феликс  отложил  кисть  и,  опираясь  локтями   о   колени,
внимательно смотрел на  своего  дядю.  -  Видите  ли,  я  придаю  огромное
значение женскому влиянию. Близость с  женщинами  помогает  мужчине  стать
джентльменом.  Спору  нет,  у   Клиффорда   есть   сестры   -   и   притом
очаровательные, но здесь должны быть затронуты иные чувства, не  братские.
Конечно, у него есть Лиззи Эктон, но, вероятно, она слишком еще юна.
   - Думаю, она пыталась его образумить, говорила с ним.
   - О том, как  дурно  напиваться  и  как  прекрасно  быть  трезвенником?
Веселое занятие для хорошенькой молодой девушки, ничего не скажешь! Нет, -
продолжал Феликс, - Клиффорд должен почаще бывать в обществе  какой-нибудь
привлекательной женщины, которая, не касаясь ни словом  этих  малоприятных
тем, даст ему понять, что напиваться смешно и неприлично. А если он слегка
в нее влюбится - что ж, тем лучше. Это его излечит.
   - Ну, и какую даму вы могли бы предложить? - спросил мистер Уэнтуорт.
   - У вас есть очень умная женщина под рукой. Моя сестра.
   - Ваша сестра? У меня под рукой? - повторил мистер Уэнтуорт.
   - Намекните Клиффорду, скажите ему, чтобы он был посмелее. Он уже и без
того к ней расположен, приглашал ее несколько раз покататься с ним. Но  не
думаю, что он ее навещает. А вы посоветуйте ему  бывать  у  нее  -  бывать
почаще. Хорошо, если бы он проводил у ней послеобеденные часы,  они  будут
беседовать, это пойдет ему на пользу.
   Мистер Уэнтуорт размышлял.
   - Вы думаете, она окажет на него благотворное влияние?
   - Она окажет на него  облагораживающее  -  я  бы  сказал,  отрезвляющее
влияние. Очаровательной да еще и остроумной женщине это ничего  не  стоит,
особенно если она чуть-чуть  кокетка.  Мое  образование,  дорогой  дядя  -
наполовину по крайней мере, - это общество подобных женщин. Если Клиффорд,
как  вы  говорите,  исключен  из  университета,   сделайте   Евгению   его
наставницей.
   Не переставая размышлять, мистер Уэнтуорт спросил:
   - Вы думаете, Евгения - кокетка?
   - Какая же хорошенькая женщина не кокетка? -  спросил  в  свою  очередь
Феликс. Но мистеру Уэнтуорту это ничего не объяснило, он  не  считал  свою
племянницу хорошенькой. - С Клиффордом кокетство Евгении сведется к  тому,
что она будет с ним немного насмешлива, а это все, что требуется.  Словом,
посоветуйте ему  быть  с  ней  полюбезнее.  Понимаете,  лучше,  чтобы  это
предложение исходило от вас.
   - Правильно ли я вас понял, - спросил старый  джентльмен,  -  я  должен
порекомендовать своему сыну  в  качестве...  в  качестве  рода  занятий...
проникнуться нежными чувствами к мадам Мюнстер?
   - Да, да, в качестве рода занятий, -  подтвердил  с  полным  одобрением
Феликс.
   - Но, насколько я понимаю, мадам Мюнстер - замужняя женщина?
   - Ну, - сказал, улыбаясь, Феликс,  -  выйти  замуж  за  Клиффорда  она,
конечно, не может. Но она сделает все, что в ее силах.
   Мистер Уэнтуорт сидел некоторое время, опустив глаза, потом он встал.
   - Не думаю, - сказал  он,  -  что  я  могу  рекомендовать  своему  сыну
подобный образ действий. - И, стараясь не встретиться глазами с изумленным
взглядом Феликса, он прервал сеанс и в  течение  двух  недель  не  являлся
позировать.
   Феликс очень полюбил маленькое озеро, занимавшее в  обширных  владениях
мистера Уэнтуорта немало акров, и сосновый лесок  на  дальнем  его  крутом
берегу, куда постоянно наведывался летний  бриз.  Нашептывание  ветерка  в
высоких вершинах сосен было удивительно  внятным,  почти  членораздельным.
Как-то раз Феликс шел из мастерской мимо гостиной своей  сестры:  дверь  в
комнату была открыта, и он увидел там в прохладном полумраке Евгению,  всю
в белом, утонувшую в кресле и прижимающую к лицу  огромный  букет  цветов.
Напротив нее, вертя в руках шляпу, сидел Клиффорд Уэнтуорт; судя по всему,
он только что преподнес этот букет  баронессе,  прекрасные  глаза  которой
приветливо улыбались молодому человеку поверх герани и крупных роз. Феликс
помедлил на пороге дома, раздумывая, не следует ли ему повернуть  назад  и
войти в гостиную. Но он продолжал свой путь и вскоре  оказался  в  саду  у
мистера Уэнтуорта. Облагораживающее  воздействие,  которому  он  предлагал
подвергнуть Клиффорда,  началось,  по-видимому,  само  собой;  Феликс,  во
всяком случае, был уверен,  что  мистер  Уэнтуорт  не  воспользовался  его
хитроумным планом, предложенным  с  целью  пробудить  в  молодом  человеке
эстетическое  сознание.  "Он  определенно  решил,  -  сказал  себе   после
приведенного на этих страницах разговора Феликс, - что я,  как  заботливый
брат, хлопочу о том, чтобы развлечь сестру флиртом  -  или,  как  он  это,
вероятно, называет, любовной интригой - с увлекающимся Клиффордом. Да  уж,
когда люди строгой нравственности дают разгуляться  своему  воображению  -
признаться, я не раз это замечал, -  за  ними  никому  не  угнаться!"  Сам
Феликс, естественно, тоже не обмолвился об этом Клиффорду  ни  словом.  Но
Евгении он сказал, что мистер Уэнтуорт удручен грубыми вкусами сына. "Надо
им чем-то помочь; они проявили в  отношении  нас  столько  сердечности,  -
добавил он. - Обласкай Клиффорда, пусть  он  к  тебе  почаще  заглядывает,
приохоть его к беседам с тобой,  это  отобьет  у  него  охоту  к  другому,