то не заметит отсутствия у вас кое-каких  частей  тела.  Лично  я
совершенно спокойно  снимаю  кофточку  при  посторонних.  Ничего,  кроме
кружевного лифчика и просвечивающего бюста, окружающие не увидят.  И  уж
естественно, никому из прохожих на улице не придет в голову, что  вы  не
совсем целая.
   Что же  касается  мужа  или  любовника,  то  когда  я  выписалась  из
больницы, встретила в Переделкине одну  из  подруг  моей  матери,  вдову
писателя Х.
   - Что ты такая грустная? - поинтересовалась она.
   Я рассказала ей про операцию. Дама засмеялась и задрала кофточку.
   - Ну и ерунда! Нашла о чем жалеть! Мне это хозяйство отхватили то  ли
в 44-м, то ли в 45-м - извини, забыла.
   Я разинула рот. О любовниках этой  невероятно  красивой  даже  сейчас
женщины  слагались  легенды.  У  ее  ног  стояли  на  коленях  писатели,
композиторы, актеры, журналисты, космонавты... Ее муж дрался на дуэли  с
соперниками и  охапками  носил  супруге  цветы  и  драгоценности,  чтобы
удержать любимую.
   - Но... э... как... - забормотала я.
   Дама опустила кофточку и рассмеялась:
   - Видишь ли, душечка, мужчины спят не с твоим телом, а  с  душой.  По
большому счету, несмотря  на  то  что  пишут  глянцевые  журналы,  лицам
сильного пола наплевать на размер бюста и даже на его присутствие. Стань
интересной, самодостаточной личностью, добейся успеха, иди  по  жизни  с
высоко поднятой головой, не ноя  и  не  плача.  Вот  тогда  ты  устанешь
отбиваться от поклонников. Кстати, после операции от  меня  ушел  первый
муж. Испугался, что придется возиться с инвалидом. Знаешь, я даже рада!
   - Почему?
   - Если человек бросает женщину в беде, он подлец, а с таким лучше  не
иметь дела, - ответила моя собеседница и ушла.
   Что прибавить к ее словам? Мы не стали хуже  от  того,  что  потеряли
больные части тела. Девяносто процентов женщин, вовремя  обратившихся  к
врачу, забыли про онкологию и живут счастливо. По смертности  рак  стоит
далеко не  на  самом  первом  месте:  его  обгоняют  сердечно-сосудистые
заболевания, травмы, туберкулез. И еще. Станете думать о близкой  смерти
- еще, не дай бог, накликаете ее.  Рак  боится  сильных  людей.  Начнете
ныть, стонать и жаловаться - умрете. Будете бороться  за  свою  жизнь  -
выживете.
   И самое последнее. Если вам поставили диагноз:  рак,  воспримите  это
как испытание, которое следует выдержать с  достоинством.  Поймите,  вам
досталась не самая худшая доля, есть намного  более  неприятные  недуги:
проказа,  рассеянный  склероз,  шизофрения.  Рак  -   болезнь,   которая
вылечивается. И вообще - не дождетесь! Все у нас  будет  хорошо.  Я  это
знаю точно.
   Мои ученики ни слова не проронили, увидав учительницу в парике.
   Скорей всего, большинство  догадалось,  в  чем  дело,  а  в  "Молодой
гвардии" давно знали правду, но как ни в  чем  не  бывало  мы  принялись
изучать перфект.
   Мой день был расписан по минутам: уроки, домашнее хозяйство.  Времени
на слезы и жалость к себе не осталось. Забыв про постоянно ноющий шов, я
носилась по городу. Кое-что в моем  положении  стало  казаться  удобным.
Например, я никогда не  брала  зря  зонтик,  даже  если  прогноз  погоды
предсказывал тропический ливень, первым  делом  прислушивалась  к  себе:
ноет шов? Ага, сейчас хлынет  вода  с  неба.  Ничего  не  болит?  Вот  и
прекрасно, оставим зонтик на вешалке. Шов до сих пор ни разу  не  подвел
меня, он болит только к перемене погоды.
   Прибегая домой  в  девять,  когда  начиналась  программа  "Время",  я
быстренько запихивала в холодильник принесенные продукты  и  кидалась  к
очередной рукописи с радостной мыслью.
   - Вот сейчас сяду и отдохну!
   Законченные детективы, количеством четыре штуки, были перепечатаны  и
разбрелись по знакомым. Мои  подруги  читали  их,  восхищались,  просили
продолжения, я старательно кропала новую книгу, абсолютно не помышляя ни
о каком издании опусов.
   Третьего сентября к нам в гости явился Сережка, старший  сын  Оксаны,
попил чаю и вдруг спросил:
   - Почему не несешь рукописи в издательство?
   - Зачем? - удивилась я.
   - Так книгу выпустят, гонорар дадут!
   - Ерунда, - отмахнулась я.
   - За каким чертом тогда пишешь? - удивился Сережка.
   - Ну... мне просто нравится процесс.
   - Ага, - кивнул он, - самозабвенная графоманка. Немедленно неси  свои
романы  в  "ЭКСМО"  сейчас  столько  дряни  печатают,  тебя  обязательно
опубликуют!
   - И правда, мусик, - подхватила Маня. - Сережа прав.
   - Почему в "ЭКСМО"? - продолжала недоумевать я.
   Сережа хмыкнул:
   - Оно находится в двух шагах от твоего дома. Прикинь, через пару лет,
когда ты станешь дико популярной и знаменитой, будет очень удобно бегать
туда.
   Я в  задумчивости  пошла  в  свою  спальню  и  стала  изучать  томики
Марининой, Поляковой. Все их книги выпустило "ЭКСМО".
   Значит, в этом издательстве такие отличные авторы... Может, и  впрямь
попробовать?
   Ночью ко мне в кровать влезла Машка, забилась под одеяло и зашептала:
   - Мусечка, ты станешь великой, лучше Агаты Кристи!
   - Спасибо, котик, - улыбнулась я. - Но это маловероятно.
   - Нет, я знаю точно, - настаивала девочка,  -  только  вот  тебе  мой
совет, иди в "ЭКСМО" шестого сентября.
   - Почему?
   - Это же мой день  рождения,  -  воскликнула  дочка,  -  тебе  должно
феерически повезти, я буду кулаки держать.
   Шестого  сентября  я  явилась  по  адресу,  найденному  на  последней
странице книги Александры Марининой. Тогда  издательство  находилось  на
улице Народного ополчения.
   Стоял жаркий, даже душный день. Москва ходила в сарафанах  и  шортах,
но у меня была в разгаре очередная  химия,  которая  отчего-то  нарушила
терморегуляцию организма. Меня колотил озноб, поэтому я надела шерстяное
пальтишко  с  мутоновым  воротничком,  а  на  лысину  натянула   красную
береточку, от парика начала болеть голова.
   Держа под мышкой папочку с рукописью, я позвонила в звонок, секъюрити
открыл дверь. Я вошла в узкий коридор, ангелы задудели в  трубы,  богиня
удачи распростерла надо мной крылья. Мне феерически повезло, потому что,
войдя в издательство, я сразу наткнулась на статного, высокого  мужчину,
одетого в безукоризненно отглаженный, дорогой костюм.
   Это сейчас я знаю, что его зовут Игорь Вячеславович Сопиков,  что  он
главный редактор, человек, принимающий  стратегические  решения,  и  что
многие начинающие авторы очень хотят с ним познакомиться.
   Но шестого сентября я, наивная чукотская девушка, просто налетела  на
него, наступила ему на ногу и принялась извиняться. Он глянул на меня  с
высоты своего роста. И я вдруг сообразила, что он просто обязан  принять
странную посетительницу за сумасшедшую.  А  вы  бы  сами  что  подумали,
увидев перед собой жарким днем  даму,  обряженную  в  пальто  с  меховым
воротником и беретку? Я, проработавшая много лет  в  "Вечерней  Москве",
великолепно  знала,  что  по  редакциям  толпами   бродят   шизофреники,
непризнанные гении, пишущие толстенные романы и длиннющие  поэмы  самого
жуткого содержания.
   Сопиков просто обязан был выгнать меня. Но, очевидно, Маша  оказалась
права, в день  рождения  дочери  ее  матери  феерически  повезло.  Игорь
Вячеславович помолчал, а потом сказал:
   - Здравствуйте.
   - Добрый день, - пропищала я, страшно  злясь  на  то,  у  меня  такой
детский голос.
   Писатель должен  разговаривать  низким  тембром,  а  не  пищать,  как
резиновая игрушка.
   - Вы в "ЭКСМО"? - осторожно уточнил Сопиков.
   Очевидно, он надеялся, что странноватого вида тетка  просто  ошиблась
адресом.
   - Да, - кивнула я, - в издательство, рукопись принесла.
   - Так вы автор?
   Я   почувствовала   невероятную   гордость.   Автор!   Боже,    какие
восхитительные слова!
   - Что у вас? - продолжал интересоваться Сопиков.
   - Вот, книга.
   - В каком жанре?
   - Детектив.
   - Ах криминальный роман, - протянул главный редактор.
   Несколько секунд мы смотрели  друг  на  друга,  потом  в  его  глазах
промелькнула плохо скрытая жалость,  и  он  сказал  таким  тоном,  каким
нянечка разговаривает с ребенком-дауном:
   - Вы ступайте в  комнату,  где  сидит  Ольга  Вячеславовна  Рубис,  и
отдайте ей рукопись. Вот сюда, налево, последняя дверь. Скажите, Сопиков
послал.
   С этими словами он быстро ушел,  а  я  птицей  полетела  в  указанном
направлении, ощущая полнейшее счастье. Мне не сказали: "Пошла  вон",  не
вытурили с позором.
   Забыв про правила приличия, я без всякого стука  распахнула  дверь  и
очутилась в крохотной комнатенке, где впритык друг к  другу  стояли  два
письменных стола.
   За  одним  сидел  парень,  за  другим  молодая,  красивая,   стройная
блондинка, такой следует ходить по подиуму, а не томиться над  бумагами.
Окончательно растерявшись, я повернулась к юноше и спросила:
   - Простите, это вы Ольга Вячеславовна Рубис?
   Парень хихикнул и абсолютно серьезно ответил:
   - Нет, я Алексей Брагинский, Рубис сидит напротив!
   Представляете, что подумала обо мне редактор?
   Какой идиоткой она, очевидно, посчитала посетительницу! Но,  несмотря
на это, Ольга Вячеславовна вежливо спросила:
   - Что у вас? - Рукопись, меня Сопиков прислал,  -  затарахтела  я,  -
детектив, все говорят, очень интересный, сейчас расскажу суть...
   - Давайте я сама посмотрю, - перебила меня Ольга Вячеславовна.
   Я знаю за собой одну  особенность,  как  бы  это  помягче  сказать...
Понимаете, я слегка болтлива, мой рот не закрывается ни на минуту,  язык
без устали сообщает кучу по большей части никому не нужной информации. В
момент волнения он начинает работать  с  утроенной  силой,  а  из  груди
вырывается совершенно идиотское хихиканье.
   Боясь показаться совсем уж полной дурой,  я,  мгновенно  заткнувшись,
протянула Рубис папку.
   Красивой  рукой  блондинка  взяла  рукопись  и,  не  глядя,   точным,
отработанным движением зашвырнула ее за спину.
   Я проследила глазами за полетом будущей  книги.  В  углу,  за  стулом
Ольги Вячеславовны высилась гора разноцветных папок.  Моя  оказалась  на
самом верху, под потолком.
   - Спасибо, - кивнула редакторша, - обязательно сообщим вам о принятом
решении.
   - Мне уже уходить? - ляпнула я.
   Ольга Вячеславовна повертела в руках карандаш и спокойно повторила:
   - Мы сообщим вам о принятом решении.
   На деревянных, не гнущихся ногах я дошла до троллейбусной  остановки,
плюхнулась на скамейку и зарыдала. Ну за  каким  чертом  я  поперлась  в
издательство. Ясно же, что я никому там совершенно  не  нужна.  Господи,
сколько у них рукописей, просто Монблан! Никто не станет читать  повесть
"Поездка в Париж". Зачем я полезла со свиным рылом в калашный ряд.
   Слезы потоком текли по лицу. Я стянула с лысой головы беретку и стала
вытирать ею сопли - всегда забываю дома носовой платок.
   Люди, ожидавшие троллейбус, сначала просто поглядывали на меня, потом
начали утешать. Один сунул мне в руки бутылочку  минералки,  другой  дал
бумажную салфетку, третий протянул сигаретку...
   Наконец истерика стихла, я поехала домой. И по пути приняла  решение.
Ладно, подожду несколько месяцев,  а  потом  куплю  справочник  и  стану
методично  обходить  все  издательства,  имеющиеся  в   Москве,   может,
где-нибудь и окажусь нужной. Откажут везде,  обращусь  к  провинциальным
издателям.
   Только совсем недавно,  став  в  "ЭКСМО"  почти  своим  человеком,  я
поняла, какое доброе  дело  сделал  для  меня  Сережка,  отправив  туда.
Сотрудники "ЭКСМО" читают все поступающие к  ним  "шедевры",  исключений
нет. Это  политика  издательства,  вдруг  да  и  мелькнет  среди  мусора
жемчужное зерно.
   Весь сентябрь и половину октября я бросалась на любой звонок телефона
с диким воплем:
   - Не берите, это меня из издательства ищут.
   Домашние присмирели и стали вести осторожные разговоры, целью которых
было подготовить "литераторшу" к отказу.
   -  Вот  Льва  Толстого  с  первой  рукописью  вообще   выгнали,   нам
учительница рассказывала, - лихо врала Машка.
   - Книги печатают не скоро, - внушал мне Димка, - твоя лет через  пять
появится, не раньше.
   Муж ничего не говорил,  он  действовал.  Видя,  как  убивается  жена,
понимая как ей хочется стать настоящей писательницей, Александр Иванович
поехал к одному своему знакомому,  хозяину  небольшого  печатного  дома,
выпускающего сугубо учебную литературу и сказал:
   - Знаешь, Груня очень больна, единственное,  что  держит  ее,  -  эти
дурацкие, глупые книжонки. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не  умирало.
Напечатай за мой счет сто  штук  ее  повести,  будет  всем  подписывать,
радоваться.
   И знакомый согласился. От меня переговоры скрыли, я узнала о  них  не
так давно, когда хозяин того издательского дома, придя к  нам  в  гости,
оглядел тома написанных мною детективов и сказал:
   -  Да,  нужно  было  тогда  издать  тебя  и  заключить   договор   об
эксклюзивных правах на все твое творчество.
   Абсолютно независтливый человек, я той  осенью  была  готова  сгрызть
книжные лотки, в изобилии стоявшие у метро. Останавливалась у  столиков,
разглядывала многочисленные, разноцветные  томики  и  чуть  не  плакала.
Господи, вон сколько изданий! Где же мои? Где?
   В  день  рождения  мужа,  пятнадцатого  октября,  у   нас   загорелся
мусоропровод. Дом наш, построенный в  начале  пятидесятых  годов,  имеет
одну конструктивную особенность. Отходы жильцы вываливают не в ведро,  а
в мусоропровод прямо в стене кухни.
   Честно говоря, это не слишком удобно. Иногда оттуда  распространяется
омерзительный запах, а еще порой кое-кто  из  соседей  швыряет  в  шахту
окурки, и тогда начинает валить дым. На этот случай мы держим  на  кухне
шланги.
   Стоит только почуять запах гари, как все  хватают  резиновые  трубки,
надевают их на краны, спускают в дверцу и заливают огонь.  Вода  хлещет,
пепел летит, оседает на пол... Сами понимаете, как потом выглядит кухня.
Вот именно сей форс-мажор и приключился пятнадцатого октября. День  этот
вообще оказался для меня сложным. Утром я  отправилась  на  укол,  стала
выходить из автобуса, споткнулась, толпа, шедшая  сзади,  поднаперла.  Я
рухнула прямо в жидкую грязь  и  безнадежно  испортила  светлое  пальто.
Потом, купив в булочной пирожные, уронила их  в  лужу,  вдобавок,  попав
тонким каблуком в решетку у входа в метро, сломала его, и домой пошла на
цыпочках... Неприятности в тот день выдавались оптом, а  часа  в  четыре
случился пожар.
   Залив  пламя,  я  со  вздохом  принялась   убирать   грязь,   мокрая,
растрепанная, вся в саже и копоти. Налила в ведро воды, разболтала в ней
стиральный порошок и стала мыть пол босиком.
   - Мусечка, - радостно заорала Маня, протягивая трубку, - это тебя!
   - Скажи, дома нет, - буркнула я.
   - Это из "ЭКСМО", - зашептала Машка. - Я уже сказала, что ты несешься
на зов!
   Горечь затопила душу. Ну и денек, сначала пальто, пирожные и  каблук,
потом пожар, ну и на закуску сообщение о том, что моя рукопись абсолютно
непригодна, чтобы ее издать.
   Желая взять трубку, я машинально шагнула вперед, ноги в мыльной  луже
разъехались в разные стороны, я со всего размаха ударилась лицом о  край
стола, потом шлепнулась на линолеум и безнадежно сказала:
   - Слушаю.
   - Агриппина Аркадьевна?  -  раздался  безукоризненно  вежливый  голос
Ольги Вячеславовны.
   - Да.
   - Мы приняла  положительное  решение  по  вашей  рукописи,  но  книга
маленькая, всего сто шестьдесят страниц, нет ли у вас еще одной?
   Я потрясенно переспросила:
   - Что? Вы хотите печатать "Поездку в Париж"?
   - Да, - подтвердила редактор. - Но возникла проблема, в вашей повести
небольшой объем, нам нужна еще одна рукопись, если у вас нет...
   - Есть, - заорала я так, что  Машка  отскочила  к  двери  и  в  ужасе
уставилась на меня, - есть! Господи, вы до которого часа работаете?
   - До половины шестого.
   Взгляд упал на часы, стрелки показывали тридцать пять минут пятого.
   - Только не уходите, - заорала я, - сейчас, уже бегу!
   В трубке послышался легкий кашель.
   - Хорошо, - ответила Ольга Вячеславовна и отсоединилась.
   Я бестолково заметалась по квартире, одной  рукой  натягивая  джинсы,
другой распахивая шкаф, в котором лежали написанные детективы.  Господи,
в чем нести папки? На глаза попалась  безразмерная  авоська,  в  которой
хранился репчатый лук. Я вытряхнула головки, сунула на их место рукописи
и понеслась к двери. Тут наконец-то ожила Машка.
   - Мама, - остановила она меня, - ты вся в саже.
   Я схватила бумажный платок.
   - Не задерживай меня, сейчас в "ЭКСМО" все уйдут, по дороге вытрусь.
   - А зачем ты сунула трубку в ведро? - не успокаивалась девочка.
   Я глянула в грязную воду, различила в ней  очертания  того,  что  еще
недавно служило телефоном, и рассердилась.
   - Вот ерунда, новый купим.
   Маняша разинула было рот, но я уже вылетела на улицу, волоча за собой
авоську, набитую папками.
   В издательство я принеслась ровно в  пять,  не  стала  связываться  с
медленно тащившимся троллейбусом, схватила такси.
   В  кабинете  опять  сидели  двое:  Ольга   Вячеславовна   и   Алексей
Брагинский, я кашлянула.
   - Здравствуйте.
   - Садитесь, - кивнула редактор.
   Брагинский на минуту оторвался от экрана компьютера, оглядел  меня  и
снова  уткнулся  в  работу.  Ольга  Вячеславовна  тем  временем   начала
говорить:
   - Книга сырая, она потребует серьезной переделки.
   Я воскликнула:
   - Все что хотите!
   Брови Ольги Вячеславовны поползли вверх.
   - Вот здесь наши замечания.
   Я схватила листок. Так, восемнадцать пунктов, сущая ерунда.
   - Завтра принесу переделанный текст.
   Рубис неожиданно улыбнулась:
   - Ну можно  и  через  неделю,  особой  спешки-то  нет.  Еще  придется
переделать название, ваше маловразумительное.
   - Да, да, все что пожелаете.
   Брагинский снова оторвался от компьютера и уставился на меня.
   Я так хотела увидеть книгу  напечатанной,  что  была  готова  на  что
угодно. Прикажи мне Ольга Вячеславовна раздеться догола и пробежаться по
Тверской, мигом бы выполнила ее просьбу.
   - Теперь об объеме, - продолжала  редактор,  -  нам  нужна  еще  одна
рукопись...
   - Есть! - радостно закричала  я  и  водрузила  ей  на  стол  авоську,
набитую папками. - Вот они! Выбирайте любую. Впрочем,  что  это  я  чушь
несу, оставляйте все!
   Ольга  Вячеславовна  заморгала,  потом  очень  аккуратно  выудила  из
авоськи рукописи и стала просматривать их.
   Внезапно Брагинский упал  лицом  в  стол,  его  плечи  затряслись.  Я
решила, что ему стало  плохо,  но  тут  парень  поднял  голову  и  стало
понятно, что он просто умирает от смеха. Кое-как  успокоившись,  Алексей
пробормотал:
   Ё-Чего только в Интернете не напишут, обхохочешься.
   Ольга  Вячеславовна  довольно  сердито  глянула  на   коллегу,   тот,
продолжая хихикать, быстро вышел в коридор.
   Потом,  уже  став  постоянным  автором,  я  подружилась  с   Алексеем
Брагинским. Леша, несмотря на юный возраст, занимал в  "Эксмо"  одну  из
руководящих  должностей,  он  был   пресс-атташе   издательства.   Очень
талантливый, высокопрофессиональный,  фонтанирующий  идеями  специалист,
Брагинский сделал много для того, чтобы  продвинуть  писательницу  Дарью
Донцову на книжном рынке.
   Иногда Алеша  казался  мне  грубым,  безапелляционным,  но  я  быстро
разобралась, что вся его нетерпимость и эпатажность всего лишь маска,  а
под ними скрывается  тонкий,  ранимый,  сентиментальный  человек,  очень
боящийся, чтобы окружающие не посчитали его  кем-то  вроде  моего  Ивана
Павловича Подушкина. Одно время я и впрямь думала, что Леша грубиян,  но
потом услышала, как великолепно он играет на рояле, увидела,  как  любит
свою дочь, узнала, какие у него  настольные  книги,  прониклась  к  Леше
глубоким  уважением.  Это  была   яркая,   очень   одаренная   личность,
по-настоящему  интеллигентная,  с  нежной,  ранимой  душой.   Увы,   мне
приходится употреблять глагол "был". Алексея Брагинского  больше  нет  с