Камилла, чем если бы она вышла за кого-нибудь другого. Боготворящим  сердцам
свойственна причудливая щепетильность. Г-жа Ракен разрыдалась  бы,  если  бы
увидела, что какой-то незнакомец целует  молодую  вдову,  но  ее  ничуть  не
возмущала мысль предоставить Терезу ласкам бывшего  товарища  ее  сына.  Она
думала, что это, как говорится, останется делом чисто семейным.
     Весь вечер, пока гости сражались в домино, старая торговка  взирала  на
молодых людей с такой нежностью, что Лоран и Тереза поняли: разыгранная  ими
комедия удалась и развязка не за горами.  Перед  уходом  бывший  комиссар  о
чем-то пошептался с г-жой Ракен, потом многозначительно взял Лорана под руку
и сказал, что немного проводит его. Уходя, Лоран обменялся с Терезой быстрым
взглядом, - взглядом, говорившим  о  том,  что  теперь  надо  быть  особенно
начеку.
     Мишо взялся нащупать почву. Молодой человек  дал  ему  понять,  что  он
глубоко предан обеим дамам, но крайне удивлен предположением о его  женитьбе
на  Терезе.  Он  взволнованным  голосом  добавил,  что  любит  вдову  своего
несчастного друга как родную сестру и что женитьба на ней представляется ему
настоящим  святотатством.  Бывший  полицейский  стал  настаивать;  добиваясь
согласия  Лорана,  он   привел   множество   доводов,   заикнулся   даже   о
самопожертвовании,  даже  сказал,  что  долг  повелевает  молодому  человеку
вернуть г-же Ракен сына, а Терезе - супруга. Лоран понемногу стал сдаваться;
в конце концов он сделал  вид,  будто  уступает  овладевшему  им  чувству  и
принимает мысль о женитьбе как мысль, подсказанную свыше и внушенную, как  и
говорил старик, чувством долга и готовностью пожертвовать  собою.  Добившись
от Лорана окончательного согласия, Мишо распростился с  ним  и  пошел  своей
дорогой, потирая руки. Он воображал, будто одержал великую победу, и  был  в
восторге от самого себя, был горд тем, что ему первому пришла мысль об  этом
союзе, который должен вернуть четверговым вечерам все  их  былое  оживление.
Пока Мишо вел с Лораном этот разговор, не спеша прогуливаясь по  набережной,
г-жа Ракен начала почти такую же беседу с  Терезой.  Когда  племянница,  как
всегда бледная и слабая, собралась уйти в свою  комнату,  старуха  задержала
ее. Она стала ласково расспрашивать Терезу, умоляла быть с ней  откровенною,
поведать, что именно так угнетает  ее.  Тереза  на  все  расспросы  отвечала
уклончиво; тогда тетя заговорила о пустоте  вдовьей  жизни,  постепенно  все
определеннее стала выдвигать мысль о новом замужестве и в конце концов прямо
спросила племянницу, нет ли у нее затаенного желания вторично  выйти  замуж.
Тереза бурно запротестовала, заявила, что она  об  этом  и  не  помышляет  и
намерена остаться  верной  Камиллу.  Г-жа  Ракен  заплакала.  Она  принялась
уговаривать Терезу вопреки голосу собственного сердца; она сослалась на  то,
что  отчаяние  не  может  длиться  вечно;  наконец,  когда  молодая  женщина
воскликнула, что ни за что не допустит, чтобы кто-то  занял  место  Камилла,
г-жа Ракен вдруг назвала  Лорана.  Тут  она  стала  распространяться  насчет
благопристойности, насчет преимуществ такого союза; она высказала все, что у
нее накопилось на душе, повторила вслух все, что передумала за  этот  вечер;
она в простодушном  эгоизме  нарисовала  картину  своих  последних  радостей
вблизи дорогих ее сердцу детей. Тереза слушала, понурив голову, смирившаяся,
покорная и готовая исполнить ее малейшие желания.
     - Я люблю Лорана как брата, - скорбно сказала она, когда тетя  умолкла.
- Раз вы этого хотите, я постараюсь полюбить его как мужа. Я хочу, чтобы  вы
были счастливы... Я надеялась, что вы дадите мне пережить утрату, не тревожа
меня, но раз дело идет о вашем благополучии, - я осушу слезы.
     Она поцеловала старуху, а та была и удивлена и испугана сознанием,  что
сама же она первая забыла своего сына. Укладываясь спать, г-жа Ракен  горько
рыдала, она упрекала себя в том, что не так сильна духом, как Тереза, что из
эгоизма она желает брака, на который молодая вдова соглашается лишь  потому,
что готова на полное самоотречение.
     На  другой  день  утром  Мишо  и  его  старая  приятельница   ненадолго
встретились в пассаже, у двери магазина. Они сообщили друг другу итоги своих
хлопот и решили повести дело круто и заставить молодых людей в тот же  вечер
объявить о своей помолвке.
     В пять часов вечера Мишо уже был в лавке; вскоре пришел Лоран. Не успел
молодой человек сесть, как бывший полицейский комиссар шепнул ему на ухо:
     - Она согласна.
     Тереза расслышала это роковое слово, побледнела и  бесстыже  уставилась
на Лорана. Несколько мгновений любовники смотрели  друг  на  друга,  как  бы
совещаясь. Они поняли, что  надо  сразу  упрочить  создавшееся  положение  и
немедленно решить дело. Лоран встал с места и взял руку г-жи Ракен.  Старуха
изо всех сил старалась не расплакаться.
     - Дорогая мама, - сказал он улыбаясь, - вчера вечером мы  с  господином
Мишо обсуждали, как бы немного скрасить вам жизнь. Вашим детям хотелось  бы,
чтобы вы были счастливы.
     Услышав обращение "дорогая  мама",  несчастная  старуха  уже  не  могла
сдержать слез. Не в силах вымолвить ни слова, она  порывисто  схватила  руку
Терезы и соединила ее с рукой Лорана.
     Когда руки их соприкоснулись, любовники вздрогнули. Они замерли, сжимая
друг другу пылающие  руки  каким-то  судорожным  пожатием.  Молодой  человек
нерешительным голосом спросил:
     - Тереза, хотите, мы сделаем жизнь вашей тети радостной и спокойной?
     - Хочу, - тихо ответила вдова, - это наш долг. Тут Лоран  повернулся  к
г-же Ракен и, сильно побледнев, добавил:
     - Когда Камилл упал в воду, он мне крикнул:  "Спаси  жену,  поручаю  ее
тебе". Мне кажется, что, женясь на Терезе, я выполняю его предсмертную волю.
     При этих словах Тереза выпустила руку Лорана. Ее словно что-то  ударило
в  грудь.  Бесстыдство  любовника  ошеломило  ее.  Она  взглянула  на   него
помутневшими глазами, а г-жа Ракен тем временем сквозь слезы лепетала:
     - Да, да, друг  мой,  женитесь  на  ней,  дайте  ей  счастье,  мой  сын
благословит вас из могилы.
     У Лорана стали подкашиваться ноги, он оперся на спинку стула. Мишо, сам
растроганный до слез, подтолкнул его к Терезе и сказал:
     - Поцелуйтесь, это будет вашей помолвкой.
     Когда молодой человек коснулся губами  щек  Терезы,  ему  стало  как-то
странно не по  себе,  а  вдова  резко  отпрянула,  словно  эти  два  поцелуя
любовника обожгли ее.  То  была  его  первая  ласка  при  свидетелях;  кровь
бросилась ей в лицо, она почувствовала, что покраснела и вся пылает, а  ведь
до этой минуты она не знала, что такое смущение, и  никогда  не  совестилась
своей постыдной любовной связи.
     После этого кризиса убийцы вздохнули свободнее. Женитьба их была  делом
решенным, они наконец подошли к цели, к которой стремились  так  долго.  Все
было установлено в тот же вечер. В следующий  четверг  об  их  свадьбе  было
объявлено  Гриве,  Оливье  и  его  жене.  Сообщая  об  этой  новости,   Мишо
торжествовал; он потирал руки и твердил:
     - Это мне пришло в голову  их  поженить...  Это  я  их  сочетал...  Вот
увидите, какая получится замечательная пара...
     Сюзанна подошла к Терезе и молча поцеловала  ее.  Несчастное  создание,
еле живое и бледное как полотно, питало  к  мрачной,  черствой  вдове  самые
нежные чувства. Она любила ее по-детски, с  каким-то  почтительным  страхом.
Оливье поздравил старуху и  племянницу,  Гриве  отпустил  несколько  соленых
шуточек, однако особого успеха не имел. В общем же, все собравшиеся  были  в
восторге, вне себя от радости и решили, что все к лучшему; по правде говоря,
они уже представляли себя за свадебным столом.
     Тереза и Лоран держались все так же достойно и умно. Они ограничивались
тем, что выказывали друг другу нежную, предупредительную дружбу. Они как  бы
выполняли подвиг высшего самопожертвования. На их лицах не было ни малейшего
намека на терзавшие их страхи и желания. Г-жа Ракен взирала на них с усталой
улыбкой, с благожелательством и признательностью.
     Надлежало выполнить кое-какие формальности.  Лорану  пришлось  написать
отцу, чтобы испросить его согласия на брак.  Старый  крестьянин,  уже  почти
забывший, что у него в Париже есть сын, ответил  в  двух-трех  строках,  что
Лоран может делать все, что ему заблагорассудится,  -  хоть  жениться,  хоть
повеситься. Он недвусмысленно намекал, что решил больше не  давать  сыну  ни
гроша, а потому предоставляет ему полную свободу и  благословляет  на  любые
глупости. Такого рода разрешение необычайно взволновало Лорана.
     Когда г-жа Ракен прочла письмо этого изверга, она так растрогалась, что
совершила непоправимую оплошность. Она переписала  на  имя  племянницы  весь
свой капитал - сорок  с  лишним  тысяч,  -  она  все  отдала  молодой  чете,
полагаясь на  их  добрые  сердца  и  желая  отныне  быть  счастливой  только
благодаря им. Лоран не внес в хозяйство решительно ничего; мало  того  -  он
намекнул, что бросит должность и посвятит себя живописи. Впрочем, будущность
семьи была обеспечена: процентов с сорокатысячного  капитала  и  доходов  от
торговли должно  было  с  избытком  хватить  на  троих.  Будущее  сулило  им
безмятежное благополучие.
     Подготовка к свадьбе шла  быстро.  Формальности  сократили  как  только
могли. Можно было подумать, что каждому не терпится поскорее ввести Лорана в
спальню Терезы. Наконец желанный день настал.

XX

     Утром Лоран и Тереза проснулись в своих комнатах  с  радостной  мыслью:
оба они подумали, что миновала последняя страшная ночь. Они не будут  больше
спать в одиночестве, они теперь будут защищать друг друга от утопленника.
     Тереза осмотрелась вокруг; когда она взглядом смерила широкую  кровать,
на лице ее появилась странная улыбка. Она встала,  потом  медленно  оделась,
поджидая Сюзанну, которая должна была прийти, чтобы помочь ей  принарядиться
к свадьбе.
     Лоран сел на кровати. Несколько минут он пробыл в этой позе, прощаясь с
чердаком, который теперь  показался  ему  особенно  гнусным.  Наконец-то  он
расстанется с этой конурой, наконец-то у  него  будет  собственная  женщина.
Стоял декабрь. Ему стало холодно. Он спрыгнул на пол и подумал, что  вечером
ему будет жарко.
     Госпожа Ракен, зная, что он стеснен в деньгах, неделю тому назад сунула
ему в руку кошелек с пятьюстами франками  -  все  свои  сбережения.  Молодой
человек, не моргнув глазом,  принял  дар  и  заново  оделся.  Деньги  старой
торговки позволяли ему, кроме того, сделать Терезе обычные в  таких  случаях
подарки.
     Черные брюки, фрак, белый жилет, сорочка и галстук из тонкого полотна -
все это было разложено на двух стульях. Лоран умылся, обтер тело одеколоном,
потом тщательно занялся туалетом. Ему хотелось быть  неотразимым.  Когда  он
пристегивал крахмальный  воротничок,  высокий  и  жесткий,  он  почувствовал
острую боль в шее; запонка выскользнула у  него  из  руки,  он  стал  терять
терпение, и ему показалось, что накрахмаленная ткань впивается ему  в  кожу.
Он  решил  проверить,  в  чем  дело,  поднял  подбородок   и   тут   заметил
багрово-красный укус Камилла; воротничок слегка поцарапал рубец. Лоран  сжал
губы и побледнел; пятно, выступившее на шее именно в этот момент,  тревожило
и раздражало его. Он смял воротничок, выбрал  другой  и  пристегнул  его  со
всяческими предосторожностями. Потом он окончательно  оделся.  На  улице  он
почувствовал себя в новом костюме немного скованным; он не решался  ворочать
головой, потому что крахмальное белье сжимало ему шею. Складки  полотна  при
каждом движении бередили рану, которую нанес ему зубами  утопленник.  Что-то
больно кололо шею; в таком состоянии он сел в экипаж и  поехал  за  Терезой,
чтобы вместе с ней отправиться в мэрию и в церковь.
     По дороге он прихватил чиновника управления Орлеанской железной  дороги
и старика Мишо, которых пригласил в шаферы. Когда они  приехали  в  магазин,
все уже были наготове: тут находились Гриве и Оливье -  шаферы  Терезы  -  и
Сюзанна, любовавшаяся невестой, как девочки  любуются  куклой,  которую  они
только что нарядили в новое платьице. Г-жа Ракен,  хотя  и  передвигалась  с
трудом, все же пожелала всюду сопровождать детей. Ее  посадили  в  экипаж  и
отправились.
     В мэрии и в церкви все прошло вполне пристойно. Спокойный, скромный вид
брачащихся был отмечен и по достоинству оценен. Они произнесли решающее "да"
с таким волнением, что даже Гриве растрогался. Они пребывали словно во  сне.
Пока они тихо стояли рядом на коленях или  сидели,  неистовые  мысли  помимо
воли обуревали и терзали их. Они избегали смотреть друг другу в глаза. Когда
они вновь сели в экипаж, им показалось, что  они  стали  как-то  чужды  друг
другу.
     Было решено, что свадебный обед состоится в небольшом  ресторанчике  на
холме Бельвиль, в тесном семейном кругу. Приглашены  были  только  семейство
Мишо да Гриве. В ожидании шести часов молодожены и приглашенные  прокатились
по бульварам; потом все направились в погребок, где  в  отдельном  кабинете,
выкрашенном в желтый цвет и провонявшем пылью и вином, уже был  накрыт  стол
на семь персон.
     Обед прошел не так уж весело. Молодожены были  серьезны,  задумчивы.  С
самого утра они чувствовали себя как-то странно и  даже  не  старались  дать
себе в этом отчет. Быстрота, с какой были выполнены формальности и  совершен
обряд, навеки сочетавший их, сразу же  их  как-то  ошеломила.  Последовавшая
затем долгая прогулка по  бульварам  укачала  и  разморила  новобрачных;  им
казалось, что эта прогулка длится несколько  месяцев;  впрочем,  они  охотно
поддавались однообразию мелькавших перед ними улиц, они взирали на  магазины
и на прохожих мертвым взглядом, ими овладело какое-то дурманящее оцепенение,
которое они старались стряхнуть с себя  громким  хохотом.  В  ресторане  они
почувствовали удручающую усталость, придавившую  их  тяжким  гнетом,  и  все
возраставшее оцепенение.
     Сидя друг против друга, они натянуто улыбались и  поминутно  впадали  в
какую-то мрачную  задумчивость;  они  ели,  отвечали,  двигали  руками,  как
машины. В их уставшем сонном уме бесконечной вереницей проносились все те же
мысли. Они были обвенчаны, однако отнюдь не ощущали, чтобы  в  их  положении
что-то изменилось; это очень удивляло их. Им чудилось, что между ними  зияет
все та же пропасть; временами они спрашивали себя:  как  же  им  перешагнуть
через нее? Когда их разделял  какой-нибудь  предмет,  они  чувствовали  себя
совсем как накануне убийства, когда между ними стояла  преграда.  Потом  они
вдруг вспоминали, что вечером, немного позже, лягут спать вместе; тогда  они
с удивлением смотрели друг  на  друга,  не  понимая,  почему  это  будет  им
позволено. Они не сознавали своего союза; наоборот, им мерещилось, будто  их
бесчеловечно разлучили и они далеко-далеко друг от друга.
     Гости, глупо хихикавшие вокруг, потребовали, чтобы  молодожены  перешли
на "ты" и тем самым рассеяли последние остатки неловкости; поэтому  Лоран  и
Тереза  говорили  невнятно,  краснели;  они  никак  не  решались  при   всех
обращаться друг с другом как влюбленные.
     От долгого  ожидания  чувственность  у  них  притупилась,  все  прошлое
куда-то сгинуло. Неистовство похоти затихало,  они  теперь  даже  забыли  ту
радость, которую испытывали  утром,  глубокую  радость,  охватившую  их  при
мысли, что отныне им уже больше не придется трепетать от страха. Они  престо
устали и оторопели от всего происходящего; события дня  кружились  у  них  в
голове, непонятные и чудовищные.  Они  неподвижно  сидели,  молча  улыбаясь,
ничего не ожидая,  ни  на  что  не  надеясь.  Но  где-то  на  самом  дне  их
изнеможения мучительно билась глухая тревога.
     При малейшем повороте головы Лоран  ощущал  резкое  жжение;  воротничок
впивался ему в шею и царапал шрам, оставшийся от укуса Камилла. В  то  время
как мэр читал ему соответствующую статью гражданского кодекса,  в  то  время
как священник говорил ему о боге, - в любую минуту  этого  бесконечного  дня
Лоран чувствовал, как  зубы  утопленника  вонзаются  в  него.  Минутами  ему
чудилось, будто кровь струйкой стекает по его груди и  вот-вот  выступит  на
белом жилете.
     Госпожа Ракен в глубине души была признательна молодоженам за  то,  что
они  так  серьезны;  шумная  радость   была   бы   для   несчастной   матери
оскорбительна; она представляла себе, что сын незримо присутствует  здесь  и
сам передает Терезу в руки Лорана. Гриве придерживался иного образа  мыслей:
он считал, что свадьба проходит недостаточно  весело,  и  всячески  старался
расшевелить собравшихся,  несмотря  на  Мишо  и  Оливье,  которые  взглядами
осаживали  его  всякий  раз,  как  он  порывался  подняться,  чтобы  сказать
какую-нибудь глупость. Один раз ему все-таки удалось выскочить. Он предложил
тост.
     - Пью за здоровье детей новобрачных, - лихо провозгласил он.
     Пришлось чокаться. Тереза и Лоран страшно  побледнели.  Им  никогда  не
приходило в голову, что у них могут родиться дети.  Эта  мысль  пронзила  их
ледяным ознобом. Они судорожно чокнулись и  пристально  посмотрели  друг  на
друга, удивленные и напуганные тем, что сидят тут, один возле другого.
     Обед кончился рано. Гости пожелали проводить молодоженов до их брачного
ложа. Когда вся компания  вернулась  в  магазин,  не  было  еще  и  половины
десятого.  Торговка  искусственными  драгоценностями  еще  сидела  в   своей
будочке, перед ларцом, обитым синим бархатом.  Она  с  любопытством  подняла
голову и, улыбаясь, уставилась на молодых. А они заметили ее взгляд и пришли
от него в ужас. Быть может, старуха знает  об  их  прежних  свиданиях,  сыть
может, она видела, как Лоран прокрадывался в коридор?
     Тереза вскоре удалилась в сопровождении  г-жи  Ракен  и  Сюзанны.  Пока
молодая  занималась  ночным  туалетом,  мужчины  расположились  в  столовой.
Измученный,  уставший  Лоран  не  испытывал  ни  малейшего  нетерпения;   он
снисходительно слушал сальные шуточки Мишо и Гриве, которые в отсутствие дам
пустились во все тяжкие. Когда Сюзанна и  г-жа  Ракен  вышли  из  спальни  и
старая торговка взволнованным голосом сказала Лорану, что жена ждет его,  он
вздрогнул и на мгновение замер в замешательстве; потом  он  судорожно  пожал
тянувшиеся к нему руки и, держась  за  косяк  двери,  как  пьяный,  вошел  к
Терезе.

XXI

     Лоран тщательно затворил за собою дверь; минуту  он  неподвижно  стоял,
прислонившись к косяку, и тревожно, в смущении оглядывал комнату.
     В камине полыхало яркое пламя; оно разбрасывало  широкие  желтые  снопы
света, плясавшие на  стенах  и  на  потолке.  Пламя  озаряло  комнату  ярким
колеблющимся светом, сравнительно с которым лампа, стоявшая на столе, совсем
меркла. Г-жа Ракен постаралась обставить спальню понаряднее; теперь  комната
была вся белая и благоухала, словно предназначалась служить  гнездышком  для
юной, чистой любви. Старуха украсила кровать кружевами, а на камин поставила
большие букеты роз. В комнате веяло уютным теплом и нежным ароматом.  Воздух
как бы затих,  умиротворился,  словно  пронизанный  сладострастной  истомой.
Хрупкая тишина нарушалась  только  сухим  потрескиванием  дров.  Можно  было
подумать,  что  здесь  -  блаженное  уединение,  никому  неведомый   теплый,
благоуханный уголок, куда не  долетает  уличный  шум,  уголок,  созданный  и
уготованный для чувственных наслаждений, для таинств страсти.
     Тереза сидела на низеньком стуле, справа от камина. Подперев подбородок
рукой, она пристально смотрела на яркое пламя. Когда  Лоран  вошел,  она  не
обернулась. Она была в нижней юбке и ночной кофточке с кружевами,  и  жаркий
свет  камина  подчеркивал  резкую  белизну  ее  одежды.   Кофточка   немного
спустилась с плеча, обнажив  розовое  тело,  чуть  прикрытое  прядью  черных
волос.
     Лоран молча сделал несколько шагов. Он снял