лся  и
пробиваться дальше. Он согнулся, выки нул руку, которая  показалась  Алонову
длинной, как у гориллы, и схватил козу за короткий, широкий хвостик. Потянув
к себе ее неподвижное  тело,  высокий  расплатился  за  усилие  -  он  сразу
провалился почти до пояса.
   В  бинокль  Алонов  видел,  как  высокий  открыл  рот,  точно   собираясь
закричать. Но он не кричал. Бинокль приближал недостаточно,  однако  Алонову
на миг показалось, что бандит смотрит прямо  на  него  сходящимися  к  узкой
переносице широко открытыми глазами.
   Губы высокого шевелились. Он громко выругался:
   - Вот!.. Вмазался!..
   Бандит подтащил тело козы вплотную к себе. Хотя он  делал  это  медленно,
осторожно, но еще глубже ушел вниз. Вокруг  него  и  тела  козы  корка,  как
казалось Алонову, прогибалась достаточно заметной неправильной впадиной.  Из
центра во все стороны разбежались ло маные радиальные трещины.
   Бандит выронил нож из правой руки. Нож упал  вертикально,  острием  вниз,
пробил корку и ушел почти до конца желтой костяной рукоятки. Но бандиту было
не до ножа.
   Высокий положил свою винтовку с коротким тонким  стволом  на  поверхность
трясины и налег одной рукой на него, другой - на тело козы. Опираясь на них,
он сделал сильный рывок вверх, стараясь выхватить из  капкана  нижнюю  часть
тела. Но опоры исчезли вместе с
   его руками, а сам он погрузился до середины  груди.  "Вероятно,  -  думал
Алонов, - теперь убийца  и  диверсант  начинает  понимать,  куда  его  занес
охотничий пыл..."
   Вначале он  стоял  лицом  к  Алонову.  Попытавшись  вырваться,  он  сумел
повернуться на три четверти назад. Алонов видел затылок в  черной  шевелюре,
щеку и ухо, торчащее из прядей растрепанных волос.
   Теперь  бандит  боялся  пошевелиться.  Он  начал  кричать.   Сначала   он
выкрикивал отдельные слова:
   - Ребята!.. Идите сюда-а! Помогайте! Погибаю-у-у-у! Бегите!..
   Алонов видел, как побагровели щека и ухо бандита.  На  тощей  шее,  такой
длинной, точно в ней были лишние позвонки, вздулись вены.
   Несколько  минут  назад  Алонов  пережил  острую  мучительную  жалость  к
несчастному, загубленному животному. А сейчас в его сердце не  было  ничего,
ни капли жалости к погибающему бандиту. Как видно, Алонов исключил из  числа
живых существ всю шайку,  и  не  разумом  лишь,  а  и  душой.  Между  ним  и
диверсантами не оставалось и той связи, что существует между каждым, даже не
слишком чутким человеком и животным.
   После раскрытия тайны Алонов, вероятно, узнал бы о казни диверсантов  как
о чем-то  естественном.  Более  того,  он  сам  готовился  напасть  на  них,
перестрелять  из  засады.  От  этого  ныне  его  удерживала  лишь  мысль   о
своевременности и целесообразности.  Будучи  вклю  чен  в  число  судей,  он
голосовал бы за смерть. Но быть свидетелем ужасающей казни, которой занялась
сама земля, Алонов не мог.
   Он не хотел, не должен был принимать в  этом  участие.  Не  отдавая  себе
отчета, он понимал, что пора оставить наедине бандита и бездну.
   Крики бандита о помощи сменились ругательствами.
   Потом он завыл:
   - А-а-а-а! - и закончил пронзительным визгом: - И-и-и-и!..
   Алонов собирался встать и уйти, но вовремя заметил трех оставшихся членов
шайки. Двое бежали на крик. Третий шел сзади быстрым шагом. Алонов  переполз
немного левее, куда гуще падала тень  от  ивняка,  еще  не  потерявшего  всю
листву.
   Алонов рисковал, но другого выбора у него не было. Между ним и  бандитами
лежала непроходимая  трясина.  Расстояние  превосходило  дистанцию  выстрела
пулей из его ружья, сам  же  Алонов  мог  оказаться  мишенью  для  винтовки.
Отползти  еще  дальше  на  гриву?  Алонов  ре   шил   остаться:   маскировка
достаточная, движениями он себя не выдаст. Появление бандитов  как-то  сразу
сняло чувство морального  угнетения.  Теперь  он  хотел  видеть,  что  будет
дальше.
   Начинало вечереть. Алонов заметил, что ветер уже стих.  Солнце  косо,  но
ярко освещало трясину.
   2
   Когда трое сообщников погибающего диверсанта подбежали  к  краю  трясины,
высокий успел сорвать голос и молчал. Он ворочал головой, глядел  на  берег.
Над трясиной, рассеченной трещинами и разбитой  усилиями  бандита,  виднелся
только его торс - до половины  груд  и.  Высокий  прочистил  горло  и  опять
закричал рвущимся, пронзительным голосом:
   - И где вас носило? Вас  только  за  смертью  посылать,  дьяволы!  Санька
Фигурнов пропадает, а вы и не чешетесь!.. Ну, чего вы на месте-то мнетесь!
   Бандит с усами что-то говорил низкорослому, тот  кивал,  соглашаясь.  Все
трое отстегнули ремни ружей. Алонов заметил, что у низкорослого  была  такая
же винтовка, как утопленная в  трясине  высоким  бандитом,  называвшим  себя
Фигурновым. У двух других были  двуст  вольные  охотничьи  ружья.  Мешок  за
спиной только у низкорослого и почти пустой; свои вещи они  оставили  где-то
на гриве.
   К ружейным ремням бандиты  нарастили  поясные  ремни.  У  них  получилась
веревка длиной восемь - девять метров. Один конец взял усатый бандит, другой
конец - второй, не низкорослый. Оба подошли к границе  солончака,  наступили
на корку, слегка продавив ее  подош  вами  сапог,  и  остановились,  как  по
команде.
   Алонов догадывался по их жестам, о чем они говорили, - они спорили,  кому
идти первым, кому оставаться на надежном месте.
   Мысленно  Алонов  составил  для  них  такой  единственно  возможный  план
опасения высокого бандита -  Фигурнова:  один  идет  вперед  на  разведку  и
постарается подойти к Фигурнову на длину ремней. Затем к нему присоединяются
двое других. Втроем они  забрасывают  Фигур  нову  конец  и  общими  силами,
осторожно, чтобы выдержали ремни, вытягивают его шаг за шагом.
   Тем временем двое  на  берегу  продолжали  торговаться  между  собой.  Их
препирательства прервал Фигурнов. Он с руганью закричал:
   - Да вы что, сволочи! С ума оба спятили! Нашли  время  спорить!  Кого  да
чего ждете?.. Что же мне, пропадать, что ли, из-за вас!
   Вмешался стоявший сзади низкорослый:
   - Хрипунов, поторапливайтесь же! Вперед, марш! Усатый бандит  остался  на
месте. Низкорослый подошел и встал рядом с  ним.  А  Хрипунов  отправился  к
Фигурнову.
   Хрипунов  ступал  по  явно  внушающей  ему  страх  корке   с   величайшей
осторожностью. Его довольно упитанная фигура  с  заметным  животом,  бережно
поднимающая ноги - он старался  ощупать  ступнями  подозрительное  место,  -
изумительно напоминала балованного  кота,  когда  тот,  брезгливо  отряхивая
лапки, вынужденно пробирается грязным двором.
   Так Хрипунов раз десять успел все же шагнуть рядом с заплывавшими следами
козы и Фигурнова. Алонов видел, что бандит, пожалуй, и не старается  скрыть:
он идет спасать сотоварища лишь по принуждению.
   Хрипунов, сделав еще три  шажка,  окончательно  застрял  и  решил,  чтобы
замаскировать остановку, поболтать с Фигурновым:
   - А как мы тебя, друг, тащить-то будем? За шею, что ли?  Ты  почему  руки
спрятал?
   За это время Фигурнов погрузился уже  по  самые  плечи.  Старый  солончак
делал свое дело, как заведенная машина.
   Фигурнов ответил:
   - Как ты подойдешь поближе и бросишь ремень, я руки выпростаю.  А  то  уж
больно сосет здорово. Нельзя пошевелиться. А ты  поторапливайся,  черт  тебя
дери!
   Нет, Хрипунов не хотел идти дальше. Он залез в грязь уже почти до  колен.
Этого достаточно. Он предпочитал разговаривать:
   - И как это тебя, Санька, угораздило! Ну, брат, не  ждал  от  тебя  такой
глупости. Эх, ты!
   Очевидно, Фигурнов так же разгадывал тактику своего  сотоварища,  как  ее
понимал Алонов.  Вероятно,  Фигурнову  это  было  куда  легче  сделать,  чем
невидимому постороннему свидетелю. И он завопил истошным голосом:
   - Ты-ы! Сволочь клятая! Помешался, гад? Человек на твоих глазах погибает,
а ты волынку тянешь, тары-бары мелешь!.. Хозяин! Сударев! Да пните вы его!..
Эта мокрая вошь дождется - я начну грязь хлебать!
   Низкорослый, имя которого теперь  Алонов  узнал,  произнес  что-то,  чего
Алонов не слышал, и махнул рукой оглянувшемуся  Хрипунову.  Хрипунов  сделал
еще несколько шажков, все глубже и глубже уходя в грязь.
   Не всегда, далеко не всегда медлительность, которую  нельзя  смешивать  с
осторожностью,  может  помочь  в  жизни  вообще,  а  во  время   преодоления
заболоченных и трясинных мест - в частности. Зачастую, особенно если опасное
место не так уж велико, в болотах спаса ют решительность и  стремительность.
Так, северный лось ложится на брюхо и  быстро  переползает  опасные  моховые
болота. Сильный и  умный  зверь  научился  правильно  пользоваться  коротким
сопротивлением, которое оказывает поверхность трясины, прежде  чем  расступи
ться.
   Хрипунов не знал или не хотел знать повадок смелого  лося.  Бандит  опять
остановился, боязливо переступил последний раз  и  вновь  застрял.  Фигурнов
осыпал его бранью, Сударев подбадривал сзади.
   Через  несколько  минут  Хрипунов  все  же  добрался  почти  до  половины
расстояния между краем солончака и Фигурновым. Еще немного - и  можно  будет
бросить спасительную ременную нить.
   Вдруг Хрипунов провалился сразу обеими ногами выше  колен.  Он  испуганно
рванулся назад, но солончаковая трясина крепко вцепилась  в  него.  Хрипунов
изо всей мочи рванул за ремни. Не ожидавший  этого  усатый  бандит  едва  не
упал.  Положение  спас  низкорослый.  Ало  нов  видел,  как   этот   бандит,
отзывавшийся на имя Сударева, ловко и сильно  перехватил  конец.  Потерявший
голову Хрипунов рвал ремни на себя изо всех сил.
   Ремни развязались  или  лопнули  посередине.  Хрипунов  качнулся,  махнул
руками. Он едва не упал навзничь, каким-то  чудом  удержался,  перевернулся,
упал на руки лицом к берегу и быстро побежал на четвереньках, избегая полосы
уже разбитой грязи. Он мгновенно оч утился на берегу, доказав  все  же  либо
личную сообразительность, либо какое-то знакомство с приемами сохатых...
   Бандит забыл выпустить из  руки  конец  изменившей  ему  ременной  ленты.
Перепачканный в черной, смолистой грязи, Хрипунов принялся в чем-то убеждать
Сударева.
   Указывая на трясину, бандит разводил руками. А Фигурнов кричал:
   - Чего ждете? Рубахи рвите! Плетите веревки!  Пособляйте  скорее,  совсем
усосало!..
   Отойдя в сторонку,  Хрипунов  счищал  с  себя  грязь.  Сударев  с  усатым
бандитом праздно стояли на берегу, глазея на Фигурнова.
   А  от  Фигурнова  оставалась  одна  голова.  Только...  И  эта  голова  с
рассыпавшимися волосами, в ошейнике грязи, подергивалась и что-то  говорила,
говорила... Алонов  видел  затылок.  Фигурнов  как-то  сумел  повернуться  к
берегу, откуда должна была прийти помощь, сп асение. Но "помощь и  спасение"
не шли, а стояли на месте. Хрипунов потихоньку отправился вниз по берегу,  к
заливу озера. Видимо, он решил не терять напрасно времени и помыться. Алонов
заметил, что бандит оставил трясине в добычу свои сапоги.

   Низкорослый Сударев повернулся к усатому  и  что-то  ему  сказал.  Голова
Фигурнова ушла в грязь уже по  самые  уши.  Усатый  сделал  шага  четыре  по
направлению к одинокой голове и сказал достаточно громко, чтобы  Алонов  мог
разобрать его слова в тишине вечера:
   - Эх, Санька, Санька! Жаль тебя, да уж видно  ничего  не  поделаешь.  Сам
виноват кругом. Под ноги нужно смотреть. Как говорится, не ходи  босой!..  -
Усатый чуть передохнул и  добавил:  -  Сам  понимаешь,  тебя  оттуда  только
трактором вытащишь. Такая, видно, тебе, Саня,  судьба  на  роду  писана.  От
судьбы не уйдешь!
   Черная голова завопила в ответ:

   - А-а-а! Гады-паразиты! Покидаете  Саньку  Фигурнова?..  Был  нужен,  так
поили-кормили, Санечкой звали, по отчеству кликали! А теперь  погибать  мне?
Пропал ни за грош! Связался я с вами! Оплели-опутали!..
   Фигурнов так вопил,  что  у  Алонова  в  ушах  звенело  от  его  злобных,
отчаянных  выкриков.  Захлебнувшись  криком,  Фигурнов  передохнул,   набрал
воздуху и заорал с новой силой:
   - Пропадаю зазря! А  уж  вы-то  моей  бедой  попользуетесь,  наследнички!
Небось не упустите. Денежки мои себе прикарманите! Ты, Клебановский,  небось
на мои тысячи второй домок себе прикупишь?!.
   Сударев и Клебановский повернулись как по команде и пошли  прочь.  Пройдя
полсотни шагов, они  оглянулись,  не  замедляя  шага,  и  отправились  своей
дорогой, уже больше не оборачиваясь.
   Фигурнов что-то еще кричал им в пустой след, теряя голос, задыхаясь.
   Сударев  и  Клебановский  были  уже  далеко,  уже  заходили   на   гриву,
послужившую полем последнего  посева  саранчи.  Фигурнов  сделал  последнее,
отчаянное усилие. На миг бандит наполовину  выскочил  из  трясины.  В  лучах
заходящего солнца его длинные руки, вымазанные
   жирной черной грязью, блеснули, как лакированные. Он закричал:
   - Сам вылезу и вам глотки перерву! Врете, гады!..
   Алонову показалось, что бандит действительно сумеет вырваться. Во  всяком
случае, сейчас веревка, брошенная с твердого места, могла бы его спасти!
   Но опоры не было. И Фигурнова точно кто-то сдернул вниз, в  глубину.  Он,
как свайка, ушел в трясину. Смыкаясь над ним, грязь громко чмокнула...
   Присев неподалеку над водой, Хрипунов  тщательно  смывал  с  себя  грязь.
Окончив это занятие, он вернулся к солончаку, подобрал двустволку,  поглазел
на опустевшую трясину Пожав плечами, он  отправился  вслед  за  Сударевым  и
Клебановским, имена которых Алонов кр епко запомнил.
   Алонов смотрел, как Хрипунов бережно  ступал  по  жесткой,  колкой  траве
босыми белыми ступнями.  Он  не  спешил  и  внимательно  смотрел  под  ноги,
оберегая непривычные голые подошвы.
   В середине трясины осталось  запавшее  место.  От  него  во  все  стороны
разбежались глубокие трещины,  и  к  нему  вела  дорожка  поломанной  корки.
Впадина постепенно заплывала. После одного -  двух  дождей  натянется  новая
корка...
   Солнце заходило. От ковыльного  плато  надвигалась  тень,  чтобы  закрыть
старый солончак.
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ТЩЕТНОСТЬ БОРЬБЫ ВЫ ПОЙМЕТЕ ПОЗЖЕ.
   1
   Судареву  эта  ночь  казалась  особенно  неприятной  и  холодной.   Пусть
температура воздуха и была выше, чем предыдущей  ночью,  но  зато  здесь,  в
низине, очень сыро. От всех этих озер, связанных  с  каналом,  после  захода
солнца повеяло влагой, туманом. В начале ноч и испарения были еще  не  очень
сильными - они не закрывали звезд на небе. Но чем глубже  становилась  ночь,
тем плотнее ложился туман. Его зябкая туча, вставая и уплотняясь, постепенно
гасила звезды. Туман сгущал мрак и вызывал озноб.
   Судареву не спалось  -  что-то  мешало.  Это  было  не  беспокойство,  не
тревога, может быть, нетерпение: такое состояние знакомо многим из тех,  кто
завершил большое, трудное дело. Все равно какое...
   Была вложена часть себя, было пережито большое напряжение, был риск, а  в
деле Сударева риск был велик и длился долго. Риск продолжал длиться, но спад
уже наступил, явилось какое-то подобие разочарования - будто нечего  делать.
Собранные в одно внутренние
   силы человеческой личности приходят  в  беспорядок:  не  всегда  ощущение
успеха приносит покой чувствам и отдых мозгу.
   От бессонницы Судареву чудилось,  что  у  него  начинается  грипп.  Чушь,
убеждал он себя, - все это от утомления и лишений последних суток. Давно  он
так не работал. Показывая всем пример, Сударев посадил больше  кубышек,  чем
старательный Хрипунов, и значительн о больше Фигурнова. Не давая себе жиреть
и раскисать, Сударев избег  этих  опасностей,  грозящих  многим  мужчинам  в
возрасте около сорока лет,  атлетической  тренировкой,  гигиеной,  закалкой.
Сейчас его тяготило ощущение  нечистоты  тела  -  он  слишком  баловал  себя
ваннами, душами, растиранием жесткими полотенцами.
   Бесплодные часы бессонницы досаждали.  Было  жестко  и  неудобно  лежать,
затекали руки от непривычного положения. Плохой бивак.  Сырые  ивовые  сучья
дымили, дым  лез  в  горло.  Но  это  мелочи.  Главное,  что  дело  сделано,
сделано... Клебановский оказался лучше, чем
   подумал Сударев с первого взгляда. В пути и на  работе  Клебановский  вел
себя хорошо, степь он действительно изучил, не спорил и слушался.  Каков  бы
ни был Клебановский, Сударев все равно сам пошел бы в степь, сам  работал  и
следил за другими. Французы говор ят: кто хочет, чтобы ему  хорошо  служили,
служит себе сам. Не будь присмотра  -  содержимое  драгоценных  целлулоидных
коробок могло быть растрачено в какой-то мере впустую...
   Когда Сударев опять проснулся, костер совсем погас.  Пришлось  растолкать
Хрипунова. Сударев лениво, вполглаза, смотрел, как заспанный  человек,  стоя
на коленях,  дул  на  угли.  Разлетался  хлопчатый  пепел.  Хрипунов  лег  и
мгновенно заснул. Сударев позавидовал.
   Он испытывал раздражение против неудобств, свойственное людям,  привыкшим
к комфорту.
   Если Хрипунов будет опять храпеть - ему не спать...  Хрипунов  имел  свои
положительные черты, был молчалив, выдержан.  Он  безропотно  тащил  тяжелый
груз и прилежно  работал,  хотя  физически  был  слабее  остальных.  Сударев
вспомнил, как вечером, собирая топливо д ля костра, Хрипунов и  Клебановский
развлекались  полушуточным,  полусерьезным   спором:   как   поделить   доли
Махмет-оглы и Фигурнова. Клебановский утверждал свое право на большую  часть
- на три четверти. Ведь он поработал, изучая степь. А проводник все равно чт
о  рулевой.  Хрипунов  доказывал  -  "настоящие  товарищи"  должны  делиться
поровну. Человек начитанный,  он  с  какой-то  непонятной  Судареву  иронией
ссылался  на  практику   флибустьеров   и   кондотьеров.   "А   я   новатор,
первооткрыватель, - возражал Клебановский. - Я здес ь бродил в  одиночку.  Я
не пропаду зазря, как Санька".
   Около топи Клебановский предупредил  Сударева,  что  под  невинной  сухой
коркой лежит очень опасная  ловушка.  "Ничего  не  сделаешь",  -  шепнул  он
хозяину. Не считая возможным явно бросить  Фигурнова,  Сударев  не  случайно
посылал вперед Хрипунова: рисковать провод ником - Клебановским  -  было  бы
глупо.
   И все же, думал Сударев, попади он в трясину, его спутники действовали бы
иначе: деньги, цена за работу зависели от Сударева. Не  бросают  так  просто
того, в чьей жизни материально заинтересованы.
   При мысли о возможности попасть в трясину Судареву сделалось не по  себе:
дьявольская штука! Но гибель Фигурнова не произвела большого впечатления  на
нервы Сударева. Бесспорно, вид был угнетающий,  и  нечего  было  глазеть  до
конца. Однако в каждом событии ес ть и недостатки и достоинства.  Дальнейшая
связь  с  Фигурновым  представлялась  Судареву  не  слишком-то  желательной.
Вопреки рекомендации Клебановского, Фигурнов вел себя уголовником  чистейшей
воды. Этот тип не имел выдержки, задирал товарищей до  ссор,  был  де  рзок,
подчинялся, по собственному выражению, "со  скрипом",  раздражал  хвастливой
самоуверенностью.  В  дальнейшем,  получив  крупную  сумму  денег,  он   мог
причинить... нет, обязательно причинил  бы  большие  хлопоты.  Он  собирался
купить автомобиль. Сударев объясни л ему легкомыслие такого поступка, но без
большого, чувствовалось, успеха. Клебановский советовал Фигурнову перекупить
у выигравшего облигацию: поезжай  в  Свердловск,  покрутись  по  сберкассам;
схватишь облигацию, получишь по ней - вот тебе и деньги на маши ну, никто не
придерется. В ответ Фигурнов смеялся - я, мол, сам умный.
   Да, и едва не напортил в первый день именно Фигурнов.  Конечно,  молодого
охотника,  встреченного  в  степи,  нужно  было  устранить.  Слишком   явное
удивление, любопытство и недоверие было написано на его лице. Да и  не  будь
написано... Клебановский заверял, что э та степь совершенно безлюдна. Он был
прав - человек встретился лишь однажды. Тем более легко было  избавиться  от
нежелательного прохожего. Но не так нужно поступать. Нужно было позвать его,
познакомиться, пригласить  ночевать  -  словом,  действовать  без  спеш  ки,
наверняка... Л пока Сударев обдумывал, Фигурнов изготовилс