Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
е ножом зародыши скоро будут обращены в
небытие...
За час до прихода поезда в степной городок проводница вагона, приютившего
Клебановского, разбудила отдыхавшую напарницу. Взволнованная своими мыслями,
разговорами пассажиров и наблюдениями, она поделилась с подругой:
- Ты и не заметила - на той станции, где нас из-за диверсантов
задерживали, к нам сел какой-то. На девятнадцатое место я его положила.
Вещей с ним мешок, как у охотника; одет, как охотник, а ружья нет. Пьяный!
Сам до того противный - сказать нельзя! А вд руг он тоже какой-то бандит? Я
к нему все подхожу, смотрю...
Многие пассажиры, не замечая скромной проводницы, принимают ее за
какую-то естественную деталь поездки, исполняющую свою служебную функцию.
Однако, наблюдая за чистотой, заботясь о постелях, кипятке и прочем вагонном
быте, проводница видит, слышит, делае т выводы. Она получила семилетнее или
десятилетнее образование; разговоры и мысли пассажиров для нее понятны.
Привычка общения с большим числом людей развивает наблюдательность. И
приходится порой удивляться, какие меткие определения даются иному пассажи
ру уже на третий не день, а час пути. Пьяные пассажиры возбуждают
естественную антипатию и брезгливой женщины, и человека, ответственного за
порядок в вагоне.
- А ну-ка, покажи мне его, - предложила напарница, наспех закрутив косу.
Обе они очень не жаловали пьяниц. Может быть, именно поэтому физиономия с
разинутым ртом и растрепанными усами возбудила подозрения и у второй
проводницы. Диверсия, саранча, необычайное покушение - вызывали острую
реакцию.
Спрятавшись в служебное помещение, проводницы, будто кто мог их
подслушать, шушукались:
- И главное, ему скоро вылезать. Скоро его будить. А вдруг по правде
бандит?
- Ой, бандит ли? Матушки, да как же быть? А вдруг не бандит? Стыд-то
какой будет!
Нашлась старшая возрастом и опытом:
- Пора уборку делать. А ты добеги до начальника, скажи ему. Что-то он
присоветует?
Начальник поезда недолго думая спросил:
- У тебя сколько там пассажиров сходит? Только один? Этот самый, значит.
Вот что, слушай: там стоянка пятнадцать минут. Так что ты его буди по
остановке. Поняла? А теперь лети в свой вагон.
- А вдруг не тот? - замялась проводница. - Стыдно будет!
- А что, у тебя, что ли, никогда на улице документа не спрашивали? Чего
особенного? Значит, ищут кого-то. Никакой обиды нет.
...Спящего глубоким сном Алонова бережно вынесли на носилках и уже увезли
в вызванной телеграммой санитарной машине, когда Клебановский, которого с
трудом растолкала проводница, вышел на перрон вокзала степного городка.
В стороне стоял начальник поезда, а перед вагоном прогуливался
милиционер. Он пошел вслед за пассажиром в сапогах и с охотничьим мешком за
спиной. В конце перрона, у открытых решетчатых дверей, ведущих в город,
стоял другой милиционер.
Первый милиционер догнал Клебановского, козырнул:
- Гражданин! Ваш документ.
От неожиданности Клебановский вздрогнул. Он с трудом вытащил свой
паспорт. Тоненькая книжка промокла во время купания в озере, где ее хозяин
спасался от воображаемой погони.
Осторожно, чтобы не повредить размокшую бумагу, милиционер пытался
расцепить слипшиеся листки. Исправный службист выговаривал неаккуратному
человеку:
- Эх, гражданин! И какое же у вас обращение с документом! Как же можно
допускать? Надо сказать - уничтожили вы свой документ, менять ведь
придется...
Проводница изнывала в нескольких шагах, удерживаясь от желания заглянуть
через плечо милиционера и попросить его поторопиться. Наконец тот отделил
первый листок.
- И где вы только были? Тонули, что ли? - Милиционер не мог удержаться от
последнего упрека.
Заглянув на первую страницу, милиционер, как это обычно делают, спросил:
- Как фамилия?
- Клебановский...
- Так. Клебановский. Все правильно. Милиционер спрятал паспорт в свой
карман и опять козырнул:
- Прошу пройти в отделение!
Второй милиционер придвинулся вплотную.
- Почему, в чем дело? - возмутился Клебановский, скрывая страх. - Меня
знают, я в этом городе имею постоянное жительство, работаю.
- Идемте в отделение, гражданин, - сказал второй милиционер. - Вам там
объяснят.
Отделение милиции было рядом, в помещении вокзала. Осмелевшая проводница
и начальник поезда проникли вслед за приведшими Клебановского милиционерами.
Они слышали, как дежурный лейтенант железнодорожной милиции приказал:
- Обыскать!.. - И тут же по телефону доложил кому-то с нескрываемым
удовлетворением: - Клебановский взят! Куда его доставить?
Ударил второй звонок. Всплескивая руками от волнения и восторга,
проводница помчалась к своему вагону, издалека делясь с напарницей:
- Арестовали! Арестовали! Кажется, тот! Страх-то какой! В одном вагоне с
ним были!
Так закончились путешествия Клебановского. Еще с ночи бандита ждали в
маленьком домике на окраине степного городка по адресу: Веселая улица, дом
номер семь, ждали и на перроне вокзала. В другие места должны были быть
разосланы его фотокарточки, которые у же готовились для размножения:
организовывался розыск. Алонов опередил Клебановского. Избранный диверсантом
план в лучшем для него случае мог привести его лишь в собственный дом.
Тревога, объявленная по линии железной дороги, была снята...
Главный хирург городской больницы, осматривая Алонова, лежащего на
операционном столе, привычно внятно говорил через марлевую повязку:
- Спит. Вс„ в норме... Спит спокойно. Потеря крови и переутомление.
Сколько он там гонялся за мерзавцами?.. Суток трое или четверо.
Спрашивается: как он питался? Никак. Как спал? Не спал. А волнения?
Отмобилизовал все ресурсы. Смотрите, как высох... А фи гура у него хороша!
Молодец! Отдохнет!.. Готовьте, но, чур, не будить!
Легчайшие прикосновения нежных рук освобождали голову Алонова от рубахи с
запекшейся кровью, брили волосы, обмывали лицо. Открылась длинная рваная
рана от лба через темя.
- Анестезия интрахеально!.. - командовал хирург. - Попробуем его не
будить... Рауш! Вот так, отлично... - сказал он, когда Алонов чуть вздрогнул
от наложенной маски со смесью эфира и хлороформа, употребляемой для
экстренной наркотизации. - Смотрите, - пр одолжал хирург, накладывая швы. -
Два миллиметра ниже и... видно, смелого пуля боится...
После окончания операции почти все врачи и многие сестры столпились в
операционной. Необычайный случай нарушил строгую дисциплину. Всем хотелось
увидеть Алонова.
Прислушиваясь к тихим, взволнованным восклицаниям женских голосов, хирург
мыл руки. Глядя в зеркало, висящее над умывальником, он хитро подмигнул сам
себе, улыбнулся и сказал:
- А все-таки у него кое-где на голове останутся плешинки. Придется ему
сбоку проборчик делать и волосики подмазывать, а то девушки любить не будут.
Да-а...
Хирургу ответил хор возмущенных женских голосов:
- Как вы можете так говорить! Вы совершенно ничего не понимаете в
женщинах, ничего!..
* * *
Один из моих знакомых, доктор естественных наук, принимал участие в
изучении нового вида саранчи. Я получил возможность увидеть и кубышки и
зародыши. Я видел и самую саранчу, которой дали выплодиться для наблюдения.
Экземпляры опасных чудовищ, сохраняемые в формалине, нашли свое место на
столе вещественных доказательств в зале суда.
Мне дали прочесть следственное дело по обвинению диверсантов в
преступлениях, предусмотренных статьями нашего Уголовного кодекса. В деле я
нашел не только показания Алонова, - его имя упоминалось достаточно часто...
От железнодорожной станции до животноводческого совхоза имени Ленина я
пошел пешком. Уж очень хороши здесь бывают дни конца марта: пришвинская
весна света прекрасна не только у нас, в центральной России. Ничуть не менее
обаятельна она и в западно-сибирск их степях.
Приятно пройтись после трех с лишним суток, проведенных в вагоне. На
солнце подтаивало. И так славно дышалось, что я незаметно прошел четыре или
пять километров.
Я не застал ни директора совхоза, ни его заместителя. Хозяйство здесь
очень большое, разбросанное. Об Алонове мне сказали, что он уехал "на
филиал", но вернется к обеду.
- Наверное?
- Как сказал, так и будет...
От секретаря партийной организации я узнал, что в конце минувшей осени
совхоз успел построить плотину в местах, обследованных Алоновым.
- Земли нам там отводят, - говорил мой собеседник. - Если будет вода,
сядем там еще одним филиалом. У нас тесно.
Здесь саранча, как видно, ушла в прошлое. Ее, как говорил секретарь,
выкопали, выпахали, всю уничтожили.
- Сами бандиты указывали места. Да и без них обошлись бы. Наш Алонов все
разглядел, все запомнил. Если осталась кубышка-другая, то туда скоро
выезжают специальные наблюдатели - как снегу сойти. Не упустят. Главное с
этой гнусью - вовремя захватить. Тогда и самая усовершенствованная не
страшна,
Мы пошли с секретарем: он - по делу, я - взглянуть на совхозное
хозяйство.
Из-за ограды обширного, сейчас пустого загона показался молодой человек.
Он широко шагал по тропке, пробитой в оседающем снегу. За ним, остывая после
езды, шел серый конь. Я, по старой привычке, заметил, как, по всем правилам
кавалерийского марша, стреме на перекинуты через седло, подпруги отпущены и
повод закинут на шею. Серый играл с хозяином, подталкивая его сзади храпом
под локоть. Секретарь сказал мне:
- А вот и наш Иван Александрович вернулся.
Секретарь познакомил нас. И в воображении и только что, издали, Алонов
казался мне высокого роста: а был он чуть, может быть, выше среднего.
С первых слов я понял, что для Алонова и мой приезд, и его вероятная цель
уже не были секретом: кто-то сумел "доложить". Вместе с Алоновым я прошел на
конюшню, где он поставил коня в денник. Стараясь смягчить натянутость первых
минут и найти дорожку к се рдцу Алонова, я горячо похвалил серого. Моя
невинная хитрость не произвела нужного действия.
Мы пообедали в совхозной столовой, обмениваясь малозначащими фразами.
Ледок натянутости оставался - я не умел его сломать, а Алонов не хотел.
Типом лица, русыми волосами, цветом серых глаз Алонов был северянин. На мой
вопрос он коротко, но довольно охотн о объяснил, что родители его родом
олонецкие, откуда, надо думать, и фамилия. Надо бы - Олонов, но в русском
языке начальное "о" в именах легко переходит в "а"... Этим и закончилось
личное. Кругом нас были люди. Я видел, что Алонова и любят и уважают, чт о
он у себя дома среди тридцати или сорока человек обедающих. Но я для него
был совсем посторонний. Это меня стесняло, а его - нет.
После обеда он пригласил меня к себе. Я видел, что он подчиняется
обязательным правилам гостеприимства - не больше. Он угостил меня каким-то
особенным табаком - крупная крошка самосада имела приятный вкус и запах.
- Я примешиваю донник и еще кое-какие степные травки, - объяснил Алонов.
В комнате был порядок. Над кроватью висели три ружья. Я поинтересовался
оружием. Алонов снял одно:
- Это мое.
- А те два?
- Они - оттуда. Лежали в мелком месте. Мне они ни к чему, но там все
настояли, чтобы я взял себе: боевой трофей... Даю товарищам на охоту, кто
попросит. Своего - не давал и не дам.
И тема иссякла. Славное девичье лицо смотрело из рамочки. На столе было
много учебных книг. Я узнал, что в этом году Алонов хочет поступить на
заочное отделение Института животноводства.
- Почему вы не хотите пойти на основной курс? - спросил я. - Там было бы
легче.
- Конечно, легче, - сразу согласился Алонов. - Да мне не хочется
отрываться от нашего совхоза. Постараюсь как-нибудь справиться.
Я подумал, что он наверное справится. Разговор опять оборвался. Алонов
был по-прежнему холоден, спокоен. Я сделал последнее усилие - и начал
говорить сам Я рассказывал о том, чего Алонов мог не знать, привел несколько
примеров борьбы зарубежных коммунист ов.
Алонов оживился. Когда я сделал паузу, он ею охотно воспользовался:
- Они - настоящие герои. А я? Что я? Я ведь был у себя. И, знаете, ведь я
все время боялся, все время. Да, я боялся! Сначала за себя, а потом...
И он увлекся. Он рассказал мне о своем страхе, о своей борьбе со страхом,
о своих делах и мыслях. Один за другим передо мной прошли дни, проведенные
им в борьбе.
В этой повести я постарался передать все, как было...