по езда.
   Не понравившийся  Судареву  слишком  любопытный  и  разговорчивый  старик
сменился. Вещи получала и выдавала молодая,  сильная  женщина.  Она  спешила
обслужить только что прибывших пассажиров  и  не  обратила  внимания  ни  на
тяжелые чемоданы, ни на их владельца.
   Так же быстро был получен и третий чемодан, прибывший  багажом.  Как  это
требуется железнодорожными правилами, он был обшит мешковиной. Чемодан весил
сорок девять килограммов, то есть  имел  почти  предельный  вес  для  одного
места, сдаваемого по билету.
   Обратно Клебановский и Сударев пошли через темный, безлюдный базар, между
длинными рядами пустых высоких столов. Это был еще более  короткий  путь  на
улицу Веселую. У  выхода  с  базара  из  темного  проулка  навстречу  тяжело
нагруженным пешеходам вышел высокий ч еловек. Видимо, он дожидался здесь.
   - Здорово, друг! - сказал он Клебановскому и обратился к  Судареву:  -  С
приездом вас! Давайте-ка подмогну, - и на ходу перехватил чемоданную ручку.
   Сударев оценил распорядительность  Клебановского,  сумевшего  подготовить
носильщика.
   В темноте Сударев не мог различить лицо, но голос показался знакомым. Шли
молча. У ворот, при свете фонаря над номером  дома,  Сударев  узнал  меткого
стрелка, замеченного им в парковом тире.
   В  доме  меткий  стрелок  вел  себя  весьма  скромно.  От   предложенного
Клебановским "за труды"  стакана  виноградного  вина  он  не  отказался,  но
мужественно воздержался от второй порции.
   - Нет, повторять  не  буду,  хватит  и  вчерашнего.  И  так  уже  с  утра
опохмелялся, - сказал он, кладя на стол руки в синих татуировках. На  правой
не хватало мизинца и четвертый палец был искривлен.

   Уловив взгляд Сударева, высокий сказал:
   - Да, и мы воевали! Повернув руку  ладонью  вверх,  он  показал  длинные,
глубокие шрамы и с откровенным цинизмом продолжал:
   - Воевать-то мне было  не  за  что.  Вот  и  пришлось  самому  себе  блат
устраивать. Иные на перевязках орали, а я посмеивался.  Налог  уплатил  -  и
баста, четыре сбоку, ваших нет! Не хочу и не буду под мессеры  да  под  мины
лезть. А эта штука, однако же, Саньке Фигу рнову ничуть жить не мешает...  -
И он продемонстрировал отличную гибкость  ладони  и  послушность  оставшихся
пальцев.
   Сударев без нарочитости, но внимательно приглядывался к новому  человеку.
Фигурнов,  отлично  понимая,  что  его  оценивают  и  взвешивают,   держался
несколько натянуто, перескакивал в разговоре с одного на другое, и в  голосе
его звучала смесь робости и наглости. Наконец Сударев спросил, хорошо ли  он
знаком с окрестностями города и вообще со степью. Фигурнов оживился:
   - Много мест знаю, и под городом, и подальше... Мы с ним, - он кивнул  на
Клебановского, - где только не бывали, куда не забирались! Вы  не  смотрите,
что он брюшко отращивать начал. - он в ходьбе  любого  за  пояс  заткнет!  -
похвалил Фигурнов приятеля. - И ст релять умеет... А я, -  начал  хвастаться
Фигурнов, - по здешнему союзу охотников числюсь в лучших стрелках.  Снайпер.
По тарелочкам всегда беру призы. А здесь, в городишке  этом,  каждый  второй
человек дома ружье держит, так что даром приза не схватишь, - са  модовольно
подчеркнул Фигурнов. - На птицу я, правда, не  так  люблю  ходить.  Стрелять
интересно, но немая  она.  Лучше  зайца  нет!  Этот  такую  музыку,  бывает,
разведет... - Косоватые  глаза  Фигурнова  замаслились,  и  он  продолжал  с
увлечением: - За это я длинноух их бью в любое время года. Здесь ведь,  если
отъехать к востоку, степь пустая, гуляй, играй, делай  что  хочешь.  Правда,
правилами воспрещается, так что я летних зайцев бросаю,  в  город  не  вожу,
чтобы не было пустых придирок. Только для удовольствия стреляю. .. Люблю я в
степи, когда на раздолье!
   Сударев  больше  не  задавал  вопросов.  Клебановский  подмигнул  меткому
стрелку. Тот понял и поднялся.
   - Ну, отдыхайте! Приятных вам снов, - обратился он  к  Судареву.  -  Так,
значит, я... - Он замялся, не находя подходящего выражения.  -  Словом,  вот
он... - И Фигурнов махнул на хозяина. -  Он  меня  знает...  В  любое  время
готов. Как штык!
   В следующие дни хозяин маленького дома на окраине представил Судареву еще
надежных людей, своих "проверенных" друзей.
   Хрипунов, такого же  роста  и  с  той  же  наклонностью  к  полноте,  как
Клебановский, чем-то походил на него, особенно если смотреть сзади. Но  усов
он не носил и был несколько моложе. Его серенькое личико с  мелкими  чертами
лица и вздернутым носиком было бы совс ем неприметным, тусклым, стертым,  не
обладай Хрипунов  парой  довольно  примечательных  глаз.  Светло-голубые,  с
преждевременными подглазинами, они сверлили, как буравчики.  Их  обладатель,
как видно, знал неприятное для собеседника свойство своего взгляда и в
   разговоре или скромно смотрел в  сторону,  или  ловко  прятал  глаза  под
полуопущенными тяжелыми веками.
   Более образованный, более тертый калач, чем Фигурнов, Хрипунов нуждался в
каких-то теоретических обоснованиях  своего  отношения  к  жизни.  Приятным,
пожалуй даже ласковым, голосом баритонального тона он счел нужным  объяснить
Судареву, что нелады в его жизни вызваны несправедливыми преследованиями  со
стороны советской власти, которая, как определял Хрипунов, совершенно лишает
частного человека какой-либо свободы личности, не дает  возможности  создать
личное благосостояние по собственному вкусу, не дает  польз  оваться  уютом,
соорудить себе, так сказать, уголочек, в своем роде - островок...
   - Конечно, я отлично понимаю, что историю назад не повернешь, - изливался
Хрипунов. - В России старый режим умер исторически. Однако же каждый человек
имеет органическое право действовать и жить собственной инициативой. Я  хочу
сказать - исключительно для себя, для своих близких. Жить и добывать, как  и
сколько сумеет, а там и трава не расти. Оборвался, не вышло - пеняй на себя.
Вот это жизнь! В других странах законы дают свободу  действовать  по-своему,
никто не мешает деловому человеку, никто к нему не ле  зет,  не  спрашивает.
Уплатил налоги - будьте здоровы!  Подумать  -  советуются  с  юристами,  как
уплатить  меньше  налогов,  и  никто  не  считает  это   зазорным.   Честное
состязание! Уж я бы сумел... А здесь - нечем  дышать,  нечем!..  -  Хрипунов
взволновался. - Здесь у
   них вс„ - преступление!
   Махмет-оглы обладал хорошим, видным ростом и телосложением более сильным,
чем Фигурнов. Был этот физически могучий человек молчалив,  в  разговоре  до
чрезвычайности краток. Он будто выжимал слова, выпячивая широкий  подбородок
темного лица, двигая кустами б ровей и шевеля торчащими хрящеватыми ушами.
   Махмет-оглы просидел за столом два часа, выпил две бутылки вина,  которые
не произвели на него никакого видимого действия,  и  сказал  не  более  двух
десятков фраз. Судареву же он понравился больше, чем  Фигурнов,  Хрипунов  и
сам Клебановский. Это впечатление о т первой встречи только укрепилось после
дальнейших свиданий.
   Вечером в следующую субботу на  пассажирском  поезде  местного  сообщения
пять человек выехали в восточном направлении.
   Сезон осенней охоты был в разгаре.  Разъезжаясь  на  воскресный  день  по
привольным степным  и  озерным  угодьям,  местные  любители  охоты,  старые,
пожилые, молодые, с собаками и без собак, с потрепанными заплечными  мешками
и со щегольскими ягдташами, все одинако во и  радостно  оживленные,  штурмом
брали вагоны. В толпе без следа растворились пятеро людей тоже с  ружьями  в
чехлах и в охотничьем снаряжении.
   Они садились порознь - не в один вагон. В пути они собрались постепенно в
последний вагон и в три  часа  ночи,  будто  незнакомые,  в  полной  темноте
соскочили на насыпь на глухом разъезде.
   Они обошли разъезд так, что их никто не видел, и, не дожидаясь  рассвета,
двинулись в  степь,  на  юго-восток.  Группу  вел  Клебановский,  наметивший
маршрут. Фигурнов, лишь однажды  побывавший  в  этих  местах,  был  вынужден
ограничиться ролью консультанта.
   ГЛАВА ВТОРАЯ. ЧЕТВЕРО ЗА ДЕЛОМ.
   1
   Исчез метеор, исчезла оставленная им в небе светящаяся полоса, и в  степи
стало еще темнее.
   Только глаза какого-нибудь зверя или птицы, из числа обладателей  ночного
зрения,  могли  рассмотреть  во  мраке  темную  вершину  с  вросшей  в   нее
человеческой фигурой...
   Вытянувшись, Алонов несколько секунд вглядывался в желтую точку.  Глубоко
погружая ноги в осыпающийся песок, он сбежал вниз. Но разочарование постигло
его немедленно - огненная точка исчезла. А он был уверен, что увидел  костер
врагов. Они, так же как он,
   встревожены, разбужены  пылающим  метеором,  промчавшимся  по  небу.  Так
убеждал себя Алонов; ему хотелось считать, что враги найдены,  и  он  боялся
упустить цель из виду хоть на секунду.
   Алонов опять взбежал на вершину. С гребня - огонек был на прежнем  месте.
Значит, между ним и занимаемым Алоновым местом есть возвышение,  за  которым
прячется огонь.
   Ночью правильно не определишь расстояние. Зная это, Алонов и  не  пытался
понять, близок ли привал его врагов. Далеко, близко - времени терять нельзя.
Небо на востоке уже начинало чуть-чуть бледнеть.
   Алонов живо представлял себе, как эти четверо ежатся от  холода,  который
сегодня перед рассветом так сильно давал о себе знать.
   Переваливая через высотку или складку местности, Алонов каждый раз ожидал
увидеть уже не светящуюся точку, а светлое пятно,  пламя  даже.  Но  подъемы
переходили в спуски, а пламени не было.
   Оглядываясь, Алонов уже мог различить  высотку,  на  вершине  которой  он
недавно стоял. Отсюда, с южной стороны, она казалась внушительной, совсем не
такой, как с севера, откуда вчера вечером пришли четверо и он.
   Алонов шел быстро, а день  пламенел  еще  быстрее.  Светало  все  больше,
заметнее.  Уже  начались  превращения,  уже  различалось  ранее   невидимое.
Конечно, время упущено. Нечего надеяться застать бандитов врасплох у костра.
   "Всему виной проклятое болото, которое хотело  задержать  меня,  задушить
своей грязью! - с гневом думал Алонов. - Сколько времени было потеряно!"
   "Не торопись! Будь осторожен! Тебе уже не приблизиться незамеченным, твои
враги  могут  увидеть  тебя",  -  предупредило  бледное  небо  с  последними
потухающими звездами. Алонов не только различал пальцы  рук,  он  уже  видел
рифленую планку между стволами ружья.
   Еще немного - и показалось солнце. Вчера оно смело бросало лучи, сильные,
бодрые, блистающие. А сегодня над степями стояло  марево.  И  солнце  взошло
другим. Неподвижный воздух был тяжелым, холодным, будто пыльным.
   Тусклое солнце не принесло с  собой  радости  жизни.  Не  подняло  оно  и
утреннего ветерка  степей,  рождающегося  с  солнцем,  крепнущего  с  ним  и
засыпающего к вечеру. Не было бодрящей свежести ветра, но не было и тепла  -
на него поскупилось блеклое солнце.
   Быстрое движение согрело Алонова.  Но  невеселое  утро  навеяло  на  него
странно томительное чувство.
   Такой день выпадает один - два раза за всю осень,  и  не  каждый  человек
замечает  его.  После  холодной  тихой  ночи  солнце  возвращается  скучным,
утомленным. Безразлично смотрит  оно  на  землю  и  видит  в  широкой  степи
тронутые желтизной листочки на деревьях  и  куст  ах  рощ,  уже  истощенных,
поредевших. Заглянет ниже - там травы согнулись, опустив головы. Теперь  уже
никто не следит за движением солнца, ни один цветок  не  поворачивается  ему
вслед.
   Птицы и звери сегодня куда-то исчезли - ни звука, ни движения.  И  словно
говорит солнце земле:
   "Кончается еще один  год  нашей  жизни.  Скоро  и  нам  с  тобой  удастся
отдохнуть: тебе - под снегом, мне - долгими зимними ночами..."
   Это день перелома. Кончилась  первая  радостная  осень,  прекрасная  пора
дозревания.
   Началась  вторая  -  она  кажется  человеку  порой   увядания,   старости
природы... С ней нужно примириться, понять неизбежное.
   Сегодня Алонов почувствовал себя одиноким.  Впервые  -  совсем  одиноким.
Сама природа будто отвернулась от него.
   Будут, будут еще ясные дни, сверкание солнца, прозрачный воздух, бодрящий
холод, падающий сверху, с бледного осеннего неба, такого  высокого.  Но  вся
природа занята подготовкой к зиме.  Оперились  последние  поздние  птенцы  и
готовят теплый пух от морозов. Отр осли, окрепли клювы и когти.
   Насекомые прячутся. А  много  ли  нужно  какому-нибудь  жуку!  Залезет  в
трещинку  почвы  -  и  довольно,   чтобы   замереть-заснуть,   исчезнуть   в
бесчувственной неподвижности. Все, что предназначено  для  сохранения  рода,
уже свершено и заботливо спрятано. Кто положил с вои яички под кору  дерева,
кто наклеил их  на  траву,  камышинку.  Скромная  двоюродная  сестрица  злой
саранчи - мирная кобылка-кузнечик - уже пристроила свои кубышечки с  яичками
в земляных норках, которые сама проделала в земле.
   Алонову стало страшно от одиночества. Он ускорил шаг. Он бежал. Борясь со
страхом, он убеждал себя, что не может  сбиться  со  следа.  Ведь  он  один,
только один! Не у кого попросить помощи.
   Алонов взбегал на пригорки, пригнувшись, как на охоте за крупным  зверем.
Не теряя быстроты движения, он должен быть незаметным. Страх придал ему  еще
большую силу и свободу в стремлении догнать.
   Догнать, обязательно догнать,  непременно!  Гнаться  день,  два,  неделю,
месяц!..
   Наконец-то! Перед ним были следы ночного привала. Алонов  оглянулся.  Да,
далеко позади, на горизонте, маячила высотка с песчаной вершиной. Это  место
должно быть видно оттуда.
   В котловине лежал чистейший мелкий песок.  Много  следов  ног.  Выше,  на
скате котловины, карнизами повисли кустарники. Осыпавшаяся почва обнажила их
корни.
   Вот место, где был костер. Угли и зола, уже холодные.
   Алонов прилег, посмотрел на север. Гребень высотки скрылся. Но, привстав,
Алонов увидел знакомую полоску. Ошибки  нет  -  это  костер,  замеченный  на
исходе  ночи...  Дровами  послужили  ветки  и  многоярусные  корни  перистой
аристиды, изуродованные топором.
   Озираясь, Алонов заметил нечто  вроде  тропинки,  протоптанной  по  песку
свежими следами людей. Тропинка провела его  около  высовывавшихся  из  края
котловины сухих корней и вывела выше.  Далее  тропинка  повернула  влево,  а
вправо несколько следов потянули вразбро д и потерялись в  начавшейся  здесь
жесткой траве. Алонов побежал вправо.
   На подъем! Песок затянуло дерновым  покровом.  По  нему  были  разбросаны
кусты с голыми ветками. Кое-где выставлялись плиты камня, похожие на те, что
Алонов видел на восточном скате гнилого болота.
   Еще выше, еще... И перед  Алоновым  открылась  ковыльная  степь,  ровная,
чистая, с  полосами  склоненных  метелок  высокой  благородной  травы.  Там,
километрах в двух с  небольшим,  Алонов  увидел  четыре  фигуры.  Одна  была
заметно выше других. Знакомые фигуры... Это о ни!
   Алонов уселся - и увидел только верхушки ковыля.
   Отлично! Какое хорошее место!..  Достал  табак  и  угостил  себя  толстой
самокруткой. Он давно не курил, и его охватила приятная истома,  закружилась
голова. Страх исчез, грудь вздохнула свободно, с сердца пала тяжесть.  Сразу
перестал замечать тусклость солнца  ,  марево  над  степью;  увядшая  сонная
природа ожила для него. Не стало тоски, забылось одиночество.  Они  исчезли,
оставив Алонову одну настоятельную заботу, которая не даст ему  ни  скучать,
ни отчаиваться.
   2
   Бандиты были недалеко. "Вероятно, их отделяет не больше  получаса  ходьбы
от насиженного за ночь места", - думал Алонов.
   Они не стояли группой, не шли. Они довольно широко разошлись в ковыле  и,
как казалось Алонову, не двигались. Устроили облаву, охотятся?
   В этот момент до его слуха долетел звук очень  слабого  из-за  расстояния
выстрела, тут же повторившийся.
   "Стреляли из охотничьего ружья", -  заключил  Алонов.  Приподнявшись,  он
видел, как  самый  высокий  сначала  побежал,  потом  стал  ходить  кругами,
нагнулся. Отыскивал сбитую птицу или другую подстреленную дичь?..
   Ровная степь давала Алонову хороший обзор. Бандиты могли бы отойти  вдвое
дальше и оставаться видимыми. Казалось, что враги не торопятся, - значит,  и
у него есть время. В самом деле, быть  может,  они  уже  пришли  туда,  куда
хотели? Это предположение  казалось  правильным.  Алонов  решил,  что  может
ненадолго вернуться назад, чтобы  получить  ответ  на  важный  вопрос.  Этот
вопрос  он  задал  себе,  когда  осматривал  привал  бандитов:  куда   ведет
протоптанная ими тропинка?
   Незнакомая дорога всегда кажется длиннее, чем уже известный  путь.  Может
быть, это происходит потому, что внимание человека занято восприятием нового
и он в большей мере замечает ход времени. Так или  иначе,  но  Алонов  очень
быстро вернулся к песчаной котло вине, откуда ночью ему открылась путеводная
точка.
   Он пошел по тропке влево, но сейчас же  остановился,  переломил  ружье  и
вынул из патронников гильзы со свинцовыми пулями. Заменил их парой  патронов
из тех слабых дробовых зарядов, которые  изготовил  вчера.  У  него  явилась
мысль: если только что сам он едва у слышал выстрел из охотничьего ружья, то
уж его-то слабенького выстрела враги никак не услышат.
   Пригибаясь и держа ружье на изготовку, Алонов медленно пошел по тропинке.
След повернул, провел его через кустики и вывел ко второй котловине, гораздо
более глубокой. Здесь скалистая  подпочва  просела,  образовав  нечто  вроде
широкой воронки; на дне ярко зе ленели травы.  Эта  крепкая,  свежая  зелень
кричаще контрастировала с общим тоном увядшей степи, к которой  привык  глаз
Алонова.  Он  еще  осторожнее  крался,   спускаясь   по   широким   ступеням
естественного амфитеатра, размашисто построенного природой.
   Догадка, основанная на хорошем чувстве обстановки и знании привычек дичи,
не обманула Алонова. Он сделал еще десятка три шагов - и с  криком  поднялся
табунок вспугнутых серых куропаток.
   Ружье, как показалось стрелку, только чуть слышно хлопнуло  дуплетом,  но
из стайки выпали две птицы.
   Алонов бросился и схватил  трепещущую  добычу.  Потом  он  зарядил  ружье
пулями, сбросил мешок и спрятал в него добычу.
   Алонов  не  сомневался   в   правильности   и   первой   своей   догадки.
Действительно, почти в центре  этой  котловины  лежало  крохотное  зеркальце
свежей воды, не больше рабочего стола.
   Вода была совершенно прозрачной. Травы не умели заглушить ее, так как она
оградилась камнями, за которые не могли зацепиться корешки.  И  в  том,  что
вода хороша, не могло быть сомнения. Только что ее пили  птицы.  Да  и  люди
пользовались ею...
   Вода имела слабый железистый привкус, что  не  мешало  ей  быть  вкусной,
вполне пригодной для питья. Настоящая вода - несравненно лучше, чем болотная
вода в роще, зеленая, с привкусом гниющих растений.
   Иной раз случается, что подземная река где-нибудь на своем скрытном  пути
приоткрывается, делается видимой - через трещину в почве или через разрыв  в
скалах,  как  здесь.  Такие  источники   обладают   способностью   сохранять
постоянный уровень. Естественный колод ец, обманывая  глаз  своей  кажущейся
незначительностью, иногда обнаруживает большую щедрость.  Из  водоема,  где,
видимо, стоит всего двести - триста литров воды, можно черпать беспрерывно.
   В таких местах легко  помогать  природе.  Алонов  на  миг  увидел  насос,
черпающий из этого водоема. Вода лилась в  большие,  длинные  корыта,  около
которых толпились лопоухие  телята  и  прочий  молодняк,  отгуливающийся  на
сочном подножном корму ковыльной степи...
   И тут же эта мысль вытеснилась другой, сейчас главнейшей. Алонов  еще  не
кончил пить, как бывшее ранее только подозрением,  неопределенным  ощущением
стало для него бесспорной истиной.
   Конечно, эти люди отлично знали местность, были хорошо знакомы со степью:
ведь они сумели без ошибки найти источник воды, такой далекий, что никто  на
разъезде о нем не знал. Ничего случайного не было в  выбранной  ими  дороге.
Нет, эт