еще ведут борьбу с песками  в  надежде  на
победу. Алонов знал, как долги по сравнению с человеческой  жизнью  войны  в
природе. И все же  ему  хотелось  видеть,  как  травы  окружали  противника,
попирали его, помогая друг другу, подав ляли бесплодие.  Север  наступал  на
юг, север нес югу свой закон влажного плодородия.
   Алонов приближался к неизвестно куда  передвигающейся  линии  фронта.  Ее
можно было  бы  нанести  на  карту,  обозначив  борьбу  зелеными  и  желтыми
стрелами, знаменующими усилия противников. Все чаще встречались  места,  где
сражение шло с переменным успехом. Травы
   накапливались в лощинках, углублениях, собираясь начинать штурм  песчаных
всхолмлений. Песок защищался, переходил в контратаки. Кое-где ему  удавалось
подавить  растения  -  здесь  из  осыпей  кварцевых  зерен  торчали  чахлые,
преждевременно засохшие ростки.
   На  одном  из  языков  песка  Алонов  нашел  свежие  отпечатки  -   следы
человеческих ног. Ветер стихал, след будет жить  до  завтра.  Следы  ступней
сближались и расходились неправильными цепочками: каждый сам по себе. Алонов
заключил, что его враги шли вразброд и не слишком бодро.
   Окраска степи побледнела.  На  ее  светлом  фоне  Алонов  лучше  различал
преследуемых. Но ведь и сам он стал  более  заметен.  Пора  менять  тактику.
Нужно отказаться от той же дороги, по которой прошли бандиты.  Алонов  решил
замечать точку, пройденную бандитами, да вать им скрыться из  виду  и  затем
побыстрее, прямым путем, выходить к намеченному пункту. Дорога сократится. К
тому же один человек всегда пойдет быстрее, чем четверо.
   Вечер близился. Срезая очередной участок пути, Алонов  думал,  что  скоро
враги остановятся на ночь. Он сам начинал уставать, а  те,  конечно,  устали
еще больше - их мешки тяжелее, чем его. Мешки  за  плечами  бандитов  Алонов
запомнил.
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. НОЧНОЙ ПОИСК.
   1
   "Не больше  часа,  остается  не  больше  часа  света",  -  думал  Алонов,
поглядывая на солнце. А солнце было совсем близко к земле,  так  как  Алонов
спускался в глубокую впадину, - он еще не встречал в степи таких углублений.
Впадину нужно было пересечь, чтобы вый ти кратким путем  к  намеченному  как
ориентир острому холмику, где недавно мелькнули и скрылись бандиты.
   Алонов довольно долго следил, как они шли по ровному месту, потом исчезли
и вновь появились около этой очень приметной высотки.
   "Туда можно пройти быстрее и ближним путем, напрямик", - решил Алонов.
   Впадина  оказалась  глубже  и  обширнее,  чем  представлялась  издали.  С
западного ската, откуда пришел Алонов, вслед ему уже падали тени. Сбегая  по
отлогому откосу, он  увидел  воду,  блеснувшую  вдали,  на  дне  впадины,  и
почувствовал запах сероводорода. Чем дальше бежал он, тем  резче  становился
этот неприятный запах. Алонову вспомнилось, что такое зловоние он уже слышал
как-то около одного умершего степного озера.
   И на севере и на юге камыши и водяные травы ведут борьбу с озерами. Озеро
постепенно превращается в  болото.  Наконец,  умирая  и  отлагаясь  на  дне,
растения заполняют весь водоем доверху.  Проходят  годы,  торфяник  стареет,
сохнет, твердеет. Там, где некогда на зеркалах свободных вод останавливались
вольные станицы перелетных птиц, ныне косят  траву  на  сено,  пашут,  пасут
скот. Или, разбив торфяник на  "карты",  добывают  топливо.  Остаются  узкие
прямоугольники, залитые  коричнево-красной  торфяной  водой,  и  груды  фант
астически уродливых пней, не успевших истлеть в торфе.
   А вот на юго-востоке, в азиатской части нашей  земли,  есть  районы,  где
почва особенно богата  солями.  Лежит  соль  пятнами,  поэтому  бывает,  что
пресные и соленые озера близко соседствуют.
   Приближаясь к своему концу, соленое озеро проходит особую фазу.  Высыхая,
заполняясь растительными остатками, оно все  больше  солонеет:  из  соленого
делается горько-соленым. Чем больше  мелеет  озеро,  тем  крепче  становится
рассол. А соли, вымываемые снеговыми и ливневыми водами из солоноватых  почв
бассейна, продолжают насыщать умирающее озеро.
   Прежде бурный, рост  растительности  прекращается.  Выживают,  мельчая  и
вырождаясь, только отдельные виды. Появляются новые; они чахлы  на  вид,  но
стойки. На берегах открываются частые плешины с белыми  выпотами  на  жирной
земле. Точно иней, соль покрывает сов ершенно бесплодные участки  обнаженной
угольно-черной  и  всегда  слегка   влажной   почвы.   Кругом   расползается
зелено-бурая короста лишайников.
   К умирающему озеру собираются любители соли.  Место  вымерших  камышей  и
осоки занимают карликовые кустарнички  -  биюргунчик  с  листьями  чешуйкой,
сизый кокпек, безлистный итисгек.  К  ним  присоединяются  травы,  само  имя
которых пахнет  солью:  морская  шведка,  сол  ерос,  сарсазан,  селитрянка.
Обитатели соленых гнилых вод кажутся близкими  между  собой  родственниками.
Все они мелки, жестки,  распластаны  и  обладают  сильными  корнями.  Весной
некоторые из них могут поразить глаз ядовито-мышьяковистой зеленью. Летом  и
осень ю преобладает  тусклая  окраска  сизых,  коричневато-зеленых,  грязных
тонов.
   Алонова поразила резкая перемена в  облике  ландшафта.  Там,  наверху,  в
степи растения, пусть тронутые осенней  тоской  и  готовые  лечь  под  косой
мороза, были все же бодры. А здесь, у черной воды, собрались отщепенцы полей
и степей. Скучные, подавленные, они т очно ушли в себя, целиком  поглощенные
заботами скудной жизни, в которой нет ничего, кроме  недостойной  борьбы  за
собственное, обособленное существование.
   Любители соли забрались в воду; в ней они и росли группами,  похожими  на
расплющенные кочки, и растягивались коврами. Свободная вода казалась  густой
и была зеленовато-черного цвета.  Кое-где  на  лужах  расплывались  радужные
нефтяные пятна. Медленный распад о рганических веществ в соленой среде  дает
несколько граммов нефти на гектар болота. Это  тление  и  служит  источником
особенного, тяжелого смрада.
   Гнилые болота с их вонью тухлых яиц имеют  печальный,  отталкивающий  вид
места неизлечимо больного, заброшенного самой природой.  Однако  в  смрадной
грязи охотно и обильно плодятся насекомые.  Поэтому-то  дикие  птицы  охотно
посещают мрачные воды. Утки охотятся  в  воде,  а  влажные,  мягкие  плешины
берегов как  решето  истыканы  долгими  носами  куликов,  любителей  червей.
Охотники хорошо знают это и не брезгают солеными болотами.
   Такое-то болото и преградило путь Алонову. Где  расширяясь,  где  сужаясь
вновь, темная вонючая вода  залила  все  дно  глубокой  и  длинной  впадины.
Слишком поздно. Алонов понял причину, заставившую его врагов пройти  верхом:
они старались обойти болото.
   Солнце уходило, уходило. Алонову казалось, что солнце торопится, ускоряет
свой ход. Так вечерами бывает с людьми, которые не успели закончить  дневное
дело.
   Предстоял большой обход. Алонов понял, что за то время,  когда  он  будет
огибать лощину, враги успеют уйти далеко  и  скрыться  в  близких  сумерках.
Прямая дорога через болото могла сократить расстояние по крайней мере на три
километра. Мешкать нечего.
   Оставляя глубокие, заплывающие следы, Алонов прошел по  жирно  чавкающему
берегу и вступил в воду. Здесь глубина была лишь по щиколотку.  Густая  вода
скрывала мелкое дно, Алонов успел заметить, что по всей  поверхности  болота
были разбросаны кочки, низенькие островки трав. Растения служили свидетелями
того, что болото мелкое.
   С каждым шагом Алонова из-под его ступней выдавливались пузыри.  Лопаясь,
они издавали удушливый, тошнотворный запах. Алонов старался  ступать  только
на заросшие места - это удавалось, и еще ни  разу  вода  не  поднялась  выше
колена.
   Место для перехода он избрал  довольно  случайно,  шел,  конечно,  не  по
прямой, а зигзагами по заросшей воде.  Ширина  болота  здесь  была  вряд  ли
больше четверти километра, и по кочкам  и  островкам  Алонов  быстро  одолел
почти все расстояние. Ему оставалось шагов
   тридцать - сорок,  когда  травяной  покров  окончился.  Травы  начинались
сплошной лентой совсем недалеко - у противоположного берега. Перед  Алоновым
легла полоса свободной воды.
   Какая же здесь глубина?
   Алонов уже вышел из тени,  которую  отбрасывал  западный  склон  впадины.
Восточный склон перед ним был  ярко  освещен  солнцем.  Прикрытые  наросшими
рваными слоями тощего дерна, из довольно крутого склона выдавались  неровные
слои выветрившегося красноватого камн я,  разделенного  широкими  трещинами.
Солнце подчеркивало ступенчатый рельеф. Этот восточный скат был  куда  круче
западного. Алонов подумал о том, что у крутых берегов и  дно  всегда  бывает
глубже. О чем другом могло говорить отсутствие растительности на воде ?
   Алонов искал глазами вправо, влево.  Везде  между  ним  и  таким  близким
берегом  тянулась  полоса...  нет,  полоска   открытой   воды.   Ветер   уже
прекратился; в вечерней тишине темная поверхность  была  маслянисто-гладкой,
вода казалась густой, жирной. У ног Алонова в
   косых солнечных лучах радужное пятно переливалось какими-то  нездоровыми,
неестественными красками. И воду и пятно перерезала длинная  тень  человека.
Солнце уже почти касалось горизонта, приподнятого западным берегом, и  сзади
на Алонова наступала вечерняя
   тень. И нигде-нигде не рассмотреть хотя бы самый узенький перешеек  трав,
хотя бы несколько кочек! Алонов умел плавать. Будь перед ним обычная, чистая
вода - это его не смутило бы. Здесь вода была отвратительна. А солнце сейчас
зайдет...
   Алонов переложил лишние, не помещающиеся в патронташе патроны  из  нижних
карманов  куртки  в  нагрудные  и  сделал  первый  шаг.  Глубина   оказалась
небольшой, чуть выше колена. Хотя этого и следовало ожидать, но Алонов сразу
ободрился. Постепенно погружаясь, он п ошел смелее, окруженный  пузырями  от
поднимавшихся со дна газов. Еще немного...
   Вдруг Алонов почувствовал,  как  дно  начало  хватать  его  за  ноги.  Он
опустился глубже, идти сделалось очень трудно.
   До берега, вернее - до пояса травы у берега,  оставалось  вряд  ли  более
десятка настоящих шагов, когда Алонов сразу погрузился  по  пояс.  Подводная
грязь сковала его ноги до колен, и он не шел, а едва переминался  на  месте,
отвоевывая сантиметры. Невидимые, м  ягкие,  но  крепко  держащие  тиски  не
выпускали ноги человека. Кругом Алонова вода кипела, бурлила от рвущихся  из
потревоженной грязи зловонных газов. Они били вверх струями, и Алонов ощущал
всем телом отвратительные, живые прикосновения. Но отступать было
   некуда. Да он и не хотел отступать. Он погрузился уже по грудь.
   Вероятно, со стороны это было бы странным и тягостным зрелищем. По черной
поверхности ярко освещенной солнцем воды шли тяжелые, гладкие  круги.  В  их
центре, как привязанный, бился человек. Он поднимал вверх патронташ и ружье,
размахивал ими в борьбе с нев идимым. На его спине горбом топорщился  мешок,
а кругом вода вспухала пузырями, пенилась, как в котле на огне. Этот человек
должен был бы звать на помощь. Но он молчал.
   Чувствуя, что его хватит ненадолго,  Алонов  делал  последние,  отчаянные
попытки - те  усилия,  вернее  -  сверхусилия,  которые  свойственны  нам  в
решающие  минуты  настоящей  опасности,  которые  впоследствии  вспоминаются
смутно,  через  какую-то  дымку  памяти,  и  всегд  а   кажется,   что   они
неповторимы...
   Сколько времени бился Алонов - он  не  знал.  Но  вот  под  ногами  стало
тверже. Он двигался, он шагал! Он поднимался, поднялся  до  пояса  -  и  ему
казалось: уже мелко. Вперед, вперед!.. Еще два шага -  и  Алонов  ступил  на
траву. Хотя под его тяжестью трава ушла в
   воду и он стоял, погрузившись  по  колено,  но  какой  прочной,  надежной
показалась ему пружинная опора корней, связавших грязь  прочной  сеткой.  Не
хуже твердой земли!..

   Алонов оглянулся. Его дорога по открытой  воде  была  обозначена  широкой
пенящейся лентой. Газы продолжали  рваться  из  грязи,  потревоженной  ногой
дерзкого человека. Алонов погрозил ружьем  гнилому  болоту,  которое  хотело
стать союзником врага.
   Он шел к берегу, шлепал по мелководью,  приминая  жесткие  травы,  и  уже
собирался ступить на  сухое  место,  когда  навстречу  ему  поднялось  нечто
похожее на палку. На конце палки  был  длинный  набалдашник.  Палка  стояла,
слегка покачиваясь из стороны в сторону, -
   в ней таилось какое-то напряжение.
   Невольно Алонов сделал шаг назад. Он не сразу понял, что перед ним,
   Это было также похоже на поднятую из травы очень  тонкую  и  очень  сухую
руку, гладкую, разрисованную черно-зелеными пятнами и поперечными  кольцами,
руку с вытянутыми вперед пальцами  тонкой  и  перегнутой  под  прямым  углом
ладони.

   Странное видение сразу превратилось в щитомордника-халиса, кровного члена
семьи страшных американских мокасиновых змей. Крупная даже для своей породы,
змея ждала Алонова на берегу черного болота.  На  конце  треугольной  головы
трепетала раздвоенная толстая
   нитка. В плоском черепе сидели два зеленых глаза. В них не было взгляда -
только холод и вечная, тупая, неотвратимая ненависть. Змея злилась...
   Змея злилась не без причины.  После  дня  безуспешной  охоты  она  сумела
подкрасться к большому  кулику  и  показать  ему  себя,  свои  глаза.  Птица
оцепенела. Красивое существо вызывало в змее ненависть. От ненависти у  змеи
в глубине н„ба набухали две жел„зки, гото вя яд для двух  длинных,  загнутых
назад и пустых внутри зубов, похожих на иглы шприца.
   Зная силу своих глаз, свою власть над жертвой, змея не торопилась.  Вдруг
тень закрыла и жертву и убийцу. Птица исчезла. Быть может, змея и не поняла,
что тень отбросили крылья ястреба, отнявшего у нее добычу.
   Змея осталась с запасом  яда  и  хотела  убить.  Большое  тело,  внезапно
появившееся перед ней, ее не испугало.  Яда  было  много.  Щитомордник-халис
имеет привычку бросаться на человека  без  вызова  и  без  видимой  причины.
Почему?
   Змея  не  может,  подобно  зверю,  оторвать  и  проглотить   кусок.   Яд,
затраченный на убийство существа большего объема,  чем  тог,  который  может
пройти через змеиную глотку, затрачен праздно, бесполезно. Это - растрата.
   Ученые не объясняют смысл подобных нападений, имеющих целью убийство  для
убийства.
   Можно было подумать, что змея знает меру власти  своего  яда  -  с  такой
уверенностью она глядела на Алонова.
   Алонов не мог выстрелить - звук выстрела выдаст его. Он перехватил  ружье
в левую руку. Движение могло бы удивить змею. Ведь она была уверена,  что  и
это живое существо так же должно остолбенеть, как птица, суслик или заяц. Но
злоба не размышляет.
   Не спеша Алонов вытащил нож, руку с длинным клинком отвел влево от  себя,
пригнулся, как бы готовясь прыгнуть. Под ногами было твердо.
   И еще мгновение продолжалось состязание двух пар глаз.  Одна  -  зеленая,
льдистая, мертвенно-злобная. Другая - серая, внимательная, решительная.
   Раздувая красновато-желтую шею, змея отвела голову немного  назад,  точно
размахиваясь для удара, начала вбирать свое тело в жесткую болотную траву.
   Затем один другому навстречу метнулись - змея и рука. Они  встретились  в
воздухе. Змея разделилась на две части. Одна, короткая, с глазами и  зубами,
упала и утонула, как камень. Другая, длинная и толстая, забилась,  вспенивая
смрадную воду... Алонов спешил подняться из черной лощины. Солнце уходило...
   2
   Для того, кто движется, кто меняет  точки  наблюдения,  и  земной  рельеф
неожиданно, причудливо меняет свои очертания, формы.  Башни  превращаются  в
стены, конусы - в столы, шары - в пики.
   Остренький, как сахарная голова или как рюмка с отбитой  ножкой,  холмик,
примеченный Алоновым, оказался  длинной  высоткой,  вытянувшейся  под  тупым
углом к впадине с гнилым болотом. И Алонов, взбудораженный  переходом  через
болото, взволнованный схваткой со з меей, не сразу распознал свой ориентир.
   Только художники, может быть даже и не все из них, полностью отдают  себе
отчет в значении света, освещенности. Низко  стоящее  солнце  устлало  степь
перед Алоновым полосами света и теней. Впадина, с таким трудом  пересеченная
Алоновым, оказалась поистине гра ницей.  Дальше,  к  югу  и  востоку,  степь
понижалась, стала более холмистой. С каждой  секундой  в  этом  рельефе  все
контрастнее становились свет и тени.
   Алонов впервые в жизни оказался на стыке степей и пустынь.  Осматриваясь,
разыскивая глазами своих врагов, он начал  испытывать  влияние  странного  и
мрачного пейзажа. Быть может, утром здесь многое показалось бы иным...
   Было много песка. Рыжие дюны, кое-как скрепленные замершими после  сухого
лета корнями, местами несли на Себе, как пучки волос,  гривки  трав,  росших
кустиками. Из бедной, сухой почвы выставлялись плиты  красноватого  камня  -
песчаника, уже знакомого Алонову.
   В цвете песков обнаруживалось влияние великих  каменных  нагромождений  -
горных хребтов Азии. Мелкая мука гор подкрашивала песок пустынь,  вступавший
в соприкосновение со степями.
   Алонов    охотно    читал    книги,    написанные    великими    русскими
путешественниками, влюбленными в природу исследователями  высочайших  горных
стран: Гималаев, Памира,  Гиндукуша,  Ала-Тау,  Тянь-Шаня...  Там  на  голых
кручах лежат мертвые  каменные  осыпи.  Они  не  неподвиж  ны.  Лучи  солнца
свободно проникают сквозь лишенный  водяного  пара  воздух,  жгут,  накаляют
камень. А с теневой стороны - мороз. И ухо человека слышит, как рвутся камни
от теплового напряжения. Осыпи дробятся, ползут вниз.  Глаз  не  уследит  за
этим движением,
   но миллионы тонн камней как жерновами трут друг друга. Мельчайшие частицы
камня подхватываются восходящими токами воздуха, падают  в  пустынях,  вновь
несутся дальше, забираясь иной раз вверх на  громадные  высоты.  И  каменная
мука рассеивается по Азии, залета ет и в Европу.
   Происходит чудесное превращение.  Частицы  каменных  глыб,  раздробленных
солнцем, размолотых трением, провеянные ветром, обработанные водой, обнажают
в своей структуре питательные  вещества  для  растений.  На  землю  выпадает
плодороднейший л„сс. Места скопления л„сса  в  пустыне,  где  есть  вода,  -
оазисы. Чешуйками гор подкармливались и растения тех песков, которые  сейчас
видел Алонов.
   Алонову не было времени долго размышлять о  друге  и  работнике,  который
пашет землю и готовит ее для человека. Этот друг и работник -  солнце  -  не
ждет. Алонов никак не мог найти  уже  ставшие  привычными  четыре  фигуры  с
горбами мешков на спинах. Однако он не
   ошибся, избрав острую высотку  ориентиром.  Вот  следы  людей  на  песке.
Дальше шла твердая почва. Чтобы читать  на  ней,  нужны  или  острое  зрение
зверя,  или  тонкое  чутье  собаки.  У  Алонова  было   самое   обыкновенное
человеческое зрение, а чуткой умницы Дымки больше не было  совсем.  Идти  за
своими врагами Алонов мог лишь навзрячь, по охотничьему выражению,  то  есть
видя.
   Вечерняя заря мчалась по вершинкам, за нею бежали сумерки. Еще  чуть-чуть
света дало перерезанное горизонтом солнце, и  началась  для  Алонова  вторая
ночь после его встречи с врагами.
   Он был уверен, что бандиты остановились на ночлег  сейчас,  после  захода
солнца, если не остановились раньше. Ведь они преодолели большое расстояние.
До привала в рощице, во время которого Алонов превращал в пули свои дробовые
заряды, было пройдено не мене е тридцати километров.  А  потом  они  шли  не
меньше, если не больше, трех часов до  впадины  с  гнилым  змеиным  болотом.
Большой переход для одного дня. Вероятно, все четверо очень устали...
   Весь день мысль Алонова не отставала от бандитов, шла с  ними  рядом.  Он
так и не мог  представить  себе  их  лица,  но  его  память  находила  много
подробностей. Он видел широкие матерчатые ремни от  заплечных  мешков,  туго
натянутые, врезавшиеся в плечи.  Тогда,  во  время  разговора,  низкорослый,
глядя в упор на Алонова, стоял прямо. Остальные подались впе