взбежал  на  водораздел,   замыкавший   плоскую
котловину, присел в бурьян, наблюдал. Отдавшись наблюдению, он  не  думал  о
другом.
   Для безразличного путешественника, для  проезжего,  который  от  безделья
обозревает наши  степи  из  окна  вагона  или  из  автомобиля,  они  кажутся
плоскостями, открытыми во всех направлениях.  Внимание  случайного  человека
быстро  притупляется  кажущимся  однообразием  равнины,  и,  даже  если   он
чувствует  своеобразное  величие  того,  что  принято  называть   бескрайным
простором, его глаз ждет и ищет изменения скучного ландшафта.
   Но уже для медленного пешехода или всадника, наблюдающего  мир  степей  с
небольшой высоты, степи открывают свои возвышения и углубления, порой  манят
уютными лощинами и укромными балками. Оказывается, что здесь много  отличных
укрытий и для человека и для зв еря даже в самых мелких впадинах.
   А сколько безопасных рытвин, сколько  заманчиво-надежных  защит  от  пули
предлагает солдату кажущееся ровным, как стол,  поле,  когда  он  под  огнем
перебегает и переползает к указанному ему рубежу для атаки!
   Такой и была сегодня степь для Алонова. В степи - враг. И Алонов наблюдал
терпеливо, внимательно  Все  же  его  ночная  разведка  принесла  плоды!  По
подслушанным обрывкам разговора он предполагал, что враги не думают  о  нем,
не боятся его преследования
   А ведь это верно! Конечно, у него были две  причины  для  бегства:  страх
перед ними и еще большее основание - боязнь быть обвиненным  в  нападении  и
убийстве из засады. Конечно, враги должны считать, что он бежал всю  ночь  и
сейчас очень далеко.
   Нельзя сказать, чтобы это было результатом серии выводов,  заключений,  -
Алонов скорее почувствовал,  чем  решил:  у  него  больше  нет  ужаса  перед
возможным  обвинением  в  убийстве.  Да,  страх  исчез.  К  этому  ощущению,
естественно, пристраивались выводы из наблюде ний. О многом говорило скрытие
неизвестными трупа.
   Вдали появились фигуры людей -  очень  далеко,  на  линии  горизонта,  до
которого  по  местности  было  километров  пять.  Алонов  достал  компас   и
сориентировался  -  враги  были  на  юго-востоке,   они   сохраняли   взятое
направление. А где же бинокль? Только сейчас он вспом  нил,  что  в  кармане
теплой куртки лежал бинокль. Украли... Сожалеть об утрате не  было  времени,
да и праздное это занятие! Сейчас враги  исчезнут  совсем.  Нужно  уменьшить
расстояние до них.
   Алонов побежал не прямо, а взял левее. Там, он знал, местность понижается
и дальше должна быть лощина или бывшее ложе исчезнувшей речки, избранное  им
для постройки плотины. Вскоре он перестал видеть людей - значит, и сам  стал
невидим. И он пошел быстрым, широким шагом, спорым и ритмичным, которым даже
без дороги здоровый человек делает километров шесть в час. Промокшая  одежда
и поршни, не стесняя Алонова, быстро просыхали
   Несколько раз перед ним  с  пронзительными  криками,  которые  охотниками
называются кеканьем и геканьем, взрывались  табунчики  серых  куропаток.  Но
Алонов не вскидывал ружье привычным  жестом.  Зайцы  в  темных,  еще  летних
шкурках уносились, скрываясь, как в воде, в высоких  травах.  Парочка  рыжих
степных лисичек-корсаков следила за  путником  с  холмика,  вытянув  острые,
хитрые мордочки. А сколько других глаз, испуганных, любопытных  или  холодно
безразличных, провожали быстрого пешехода! Сколько вопросов задавали себе
   невидимые обитатели степи! Ведь степь как город.
   Пугливые куропатки, перелетев недалеко, успокаивались - погони  не  было.
Вспугнутые зайцы возвращались домой - у них есть дома, хотя нет стен и крыш.
Вороватые корсаки, поглазев на Алонова, продолжали заниматься своим делом  -
охотой за каждым, кто зазевае тся, забудет, что здесь есть не менее  опасные
существа, чем люди. Ведь в мирной степи нет мира.
   Алонов должен был выбирать такие точки степи,  с  которых  ему  удавалось
сразу охватить глазом побольше, увидеть врагов, определить  направление.  Он
должен был двигаться сзади, быть невидимым, не слишком приближаться, но и не
отрываться. Поэтому его путь был вынужденно длиннее пути преследуемых. Но он
пока не чувствовал усталости.
   Однажды его едва не постигла неудача.  Потеряв  врагов  из  виду,  Алонов
ускорил шаг. Он  считал,  что  слишком  далеко  оторвался.  И  внезапно  его
остановил звук двух выстрелов, последовавших  один  за  другим.  Не  так  уж
близки были выстрелы, но все же дуплет еще зв учал в ушах Алонова, а он  уже
упал в траву и полз к  большому  шару  перекати-поля.  Осторожно  выглядывая
из-за укрытия, Алонов вскоре увидел четверку. До  них  было  вряд  ли  более
километра - они поднимались  из  балки.  Впереди  шел  низкорослый,  сильный
мужчина.
   Алонову казалось, что он узнает эту фигуру. Рядом с ним шагал высокий, и,
немного отстав, двигались двое одинакового роста. Глаз  Алонова  привыкал  к
этим людям.
   Все они шли неторопливо, свободно, небрежно. Они  совсем  не  имели  вида
тех, кто может опасаться преследования, нежелательных встреч. Нет,  не  так.
Вот задний остановился, оглянулся.  Алонову  казалось,  что  он  осматривает
степь в бинокль.
   Что же касается настороживших Алонова выстрелов, то  они,  конечно,  были
сделаны по какой-либо дичи. По звуку - охотничье ружье.  Резкое,  отрывистое
щелканье их винтовок Алонов запомнил слишком  хорошо...  Теперь  и  нужно  и
можно дать врагам отойти подальше. И  х  выстрелы  навели  Алонова  на  одну
мысль. Удобнее усевшись, он достал из патронташа одну из  гильз,  заряженную
дробью, вытащил пробковую прокладку и  выкатил  дробь  в  фуражку.  Вытащить
тугой и толстый войлочный пыж было потруднее. Справившись и с этим, Алоно  в
высыпал зеленоватый бездымный порох на крышку своей коробки с табаком.
   Потом он отделил насколько  возможно  точнее  третью  часть  пороха,  что
должно было составить шесть десятых грамма, отсыпал половину дроби  и  вновь
зарядил  патрон.  Таким  зарядом  можно  сбить  птицу  только   на   близком
расстоянии,  зато  звук  выстрела  получится  совс  ем  слабым.  Охотясь  на
перепелок, охотники экономят боеприпасы, запасаясь облегченными зарядами.
   Хлопок слабенького выстрела не привлечет внимания  врагов,  особенно  при
ветре. Ветер же дул и даже довольно сильный. Как  обычно  бывает  в  степях,
движение воздуха началось вскоре после восхода солнца с тем, чтобы усилиться
в середине дня и стихнуть к вечер у. Ветер тянул с юга, то есть  от  врагов,
что было выгодно для Алонова. Ведь он хотел есть, у  него  не  было  ничего,
кроме размокших сухарей. Нельзя пренебрегать возможностью удачного выстрела.
   Изготовив еще пять таких зарядов, Алонов  дал  возможность  своим  врагам
отойти километра на три, а сам спустился в балку, которой они  недавно  шли.
То, что там прошли люди, не могло помешать его  попутной  охоте.  Вспугнутые
куропатки перелетают недалеко, дела ют круги и через небольшое  время,  если
их не преследуют, возвращаются на кормовые места.  В  степи  можно  идти  на
расстоянии четверти часа  ходьбы  друг  за  другом  и  не  мешать  товарищам
охотиться.
   И все же Алонов не нашел куропаток в  балке.  Ему  попался  только  заяц,
застреленный только что и еще не успевший окоченеть. Алонов поднял за  вялые
длинные уши загубленного зверька в серой шерсти с темной полосой по хребту.
   Зачем кто-то из врагов застрелил этого  зайца?  Для  забавы?  Чтобы,  как
выражаются иные, разрядить ружье по мишени? Конечно, они даже  не  подобрали
зайца.
   Наши  охотничьи  правила,  наряду  с  другими  ограничениями,   запрещают
охотиться на зайцев  до  наступления  зимы,  иначе  говоря,  до  наступления
холодов, когда заяц войдет в полную силу и оденется белым зимним мехом.  Это
разумно. Алонов был очень строг. Он считал , что и дикие звери, невольно, но
постоянно  сожительствуя  с  человеком,  обитая  на  его  землях,   так   же
принадлежат человеку, как стада  домашнего  скота.  Ведь  и  птицы  и  звери
пользуются плодами труда людей. Хозяин же обязан  умело  пользоваться  своим
добром, не расхищать его. Многие звери у  нас  спокойно  живут  под  охраной
закона. Алонов привык видеть, как табунки диких коз пасутся рядом со стадами
его степного совхоза, пьют из водопойных корыт у колодцев.  Они  без  страха
смешиваются с домашними животными.
   Запрещенная охота, охота без правил, не вовремя - преступление.
   Алонов смотрел на трупик  зайца.  Недоросток,  позднего  помета,  еще  не
окрепший. Худое, короткое тело, ноги кажутся неестественно длинными. Светлая
шерсть на брюшке сильно окровавлена...
   Бывает так, что лица,  изображенные  художником  с  верностью  чертам,  с
правильным освещением и перспективой, вс„ же мертвы - в них "нет жизни".  Но
вот художник возвращается к мольберту, еще раз берется  за  кисть.  Подбирая
краски, он вглядывается в мертвенно- условное изображение и  начинает  легко
касаться кистью полотна. Что  он  делает?  Кажется,  почти  ничего.  Но  уже
начинает Происходить чудесное превращение. Вот  еще  один,  заметный  только
мастеру штрих - и живая, теплая кровь двинулась в  невидимых  сосудах  тела;
найдя наконец-то свободное положение для костей и мышц, будто бы повернулась
голова; глаза взглянули. И  можно  сразу  сказать,  кто  смотрит  на  вас  с
портрета.
   Творческая работа мысли подобна этому процессу. Нельзя заметить  границу,
после которой беспорядочное нагромождение фактов, мыслей, ощущений вдруг  и,
как кажется, сразу приобретает стройность.
   Так и Алонов понял...  И  через  секунду  ему  уже  могло  бы  показаться
странным, как это он мог не догадаться с первого взгляда.
   Конечно, эти люди, его враги, - враги вообще. Бандиты.  С  первого  шага,
когда они напали на него, бессмысленно, казалось - "просто  так".  Нет,  это
самые настоящие бандиты. Не охотники - как бы они ни называли сами  себя,  -
не работники. Не свои - чужие. Не
   люди, не граждане. Не советские, не русские: они бандиты, волки-оборотни.
   Конечно, посторонний человек с холодной головой легко мог бы опровергнуть
Алонова,  доказать,  что  нет  исчерпывающих  данных  для  вынесения   столь
категорического приговора. Каждый факт, даже  попытку  убить  Алонова  можно
было истолковать иначе -  ведь  слишком  р  азнообразны  люди  и  мотивы  их
поступков. Опытный и даже неопытный юрист заметил бы, что обиженный  человек
является стороной в конфликте и не может быть судьей.
   Алонову не было никакого дела до норм права.  Сделав  свое  открытие,  он
покрепче сжал ружье и невольно ускорил шаг. Вчера его замучили сомнения,  он
чувствовал себя убийцей, ответив  на  травлю,  на  выстрелы  выстрелом.  Эх,
почему он не понял вчера же! В своем
   увлечении Алонов думал, что мог бы ночью  перестрелять  всех  четверых  у
костра, как бешеных собак. Два выстрела верных - и он успел бы  перезарядить
оба ствола, пока двое спящих очнутся!..
   Одно открытие требует другого -  и  через  несколько  минут  вдохновивший
Алонова вывод потерял всякую цену.  Да,  бандиты!  Да,  чужие!  Но  что  это
значит? Слова... Слова без начала и без конца. Откуда они и  что  они  здесь
делают? Бандиты, диверсанты, воры, грабит ели?  Здесь  нет  ни  городов,  ни
заводов - даже от железной дороги они уходят вс„ дальше и дальше. Здесь  нет
никаких ценностей, которые можно  украсть  или  разрушить,  некого  грабить.
Убить, чтобы ограбить такого одинокого охотника, как Алонов, для этого нечег
о забираться в глушь, где встреча - редчайшее исключение.  Алонов  слыхал  о
случаях убийства охотников с целью ограбления  -  под  большими  городами  и
обладателей очень дорогих ружей.
   Мысль о диверсии Алонов отбросил. Он  мог  вообразить  себе  диверсантов,
крадущих чертежи, взрывающих мосты,  заводы,  шпионящих  на  железнодорожных
узлах, аэродромах, пробирающихся на секретные производства.
   Чего  хотят  эти  бандиты?  Воображение  Алонова   оказалось   совершенно
бесплодным. Нужно идти за ними, не отрываться, и найти  минуту,  которую  он
упустил сегодня ночью у костра.
   Найти минуту  для  расправы  с  врагами!  Эта  надежда  уже  не  вызывала
энтузиазма.
   3
   Солнце перевалило за полдень, когда бандиты подошли к  небольшой,  редкой
рощице, одиноко маячившей в степи. Вскоре оттуда поднялся развеваемый ветром
легонький серый дымок. Вряд ли кто-нибудь захочет  раскладывать  костер  для
минутной остановки. Они отдыхаю т, едят. Можно отдохнуть и Алонову.
   Теперь внимание врагов не отвлечено ходьбой. Естественно, они смотрят  во
все стороны, будут более бдительны. Нужно усилить  предосторожности.  Алонов
заполз на плоскую высотку.  Опять  матерая  полынь  обеспечила  ему  хорошую
маскировку.
   Алонов ничего не  ел  почти  целые  сутки.  Он  стащил  со  спины  мешок.
Размокшее месиво сухарей на дне мешка сбилось и подсохло. Алонов  очищал  от
листьев и сора бесформенные, липкие внутри куски и жевал. Неприглядная  пища
имела странный вкус. Растворившись в б олотной воде, сахар и соль  пропитали
сухари.  Было,  конечно,  очень  невкусно,  но  Алонов  ел  охотно,  даже  с
удовольствием: он был голоден. После еды он разрешил себе только три  глотка
из своей литровой фляги. Мучения прошлого вечера и ночи оказались  очень  па
мятными - вода была всего дороже. Поэтому же курить он себе не разрешал.
   Закусив, Алонов занялся  ревизией  своих  боевых  запасов.  В  патронташе
оставалось пятнадцать зарядов. Из карманов своей  легкой  куртки  он  достал
патроны, побывавшие в болоте,  -  ровно  двенадцать  штук.  Вода  не  успела
проникнуть внутрь. Всего, считая два заряда в стволах, Алонов имел  двадцать
девять выстрелов.
   Отправляясь в степь на разведку пастбищ,  он  не  собирался  охотиться  в
настоящем смысле этого слова. Трех - четырех  выстрелов  в  день  в  местах,
богатых дичью, совершенно достаточно, чтобы прокормить себя и собаку.  Вчера
он стрелял лишь дважды и выбил из ста и четырех куропаток.
   Всем, или почти всем, охотникам свойствен страх остаться  без  зарядов  и
жадность  к  лишним  запасам.  Конечно,  лучше  вернуться  домой  с   полным
патронташем, чем остаться без выстрела в поле. Алонов захватил  из  дому  не
только полный двухрядный патронташ,  но  бро  сил  в  мешок  хорошую  горсть
патронов. Десяток зарядов был в кармане украденной у него ватной куртки.  Он
привез бы домой половину запаса. Но из такого большого для хорошего  стрелка
количества зарядов только четыре были настоящими, подходящими для того,  что
случилось с Алоновым. Три заряда с торчащими из гильз свинцовыми пулями были
в патронташе, один - в левом патроннике ружья.
   Еще мальчишкой Алонов запомнил слова одного старого охотника:
   - Куда бы я ни  топал  -  всегда  на  мне  найдутся  пол-дюжинки  крепких
зарядиков с жаканами.
   - А вы их часто пускаете в дело? - спросил старика мальчик, уже  знавший,
что даже волка чаще всего бьют не пулей-жаканом, а картечью.
   - За тридцать годов ни разу не пришлось, кроме как в цель. Вот оно  какое
дело, парень.
   - Так на что же они вам?  -  никак  не  отставал  хотевший  все  знать  и
понимать мальчик.
   - А так, на всякий случай. Мало ли что. Таскаешь ружье - таскай  и  пулю.
Понял?
   Обзаведясь  собственным  настоящим  ружьем,   юноша   последовал   совету
бывалого, предусмотрительного человека. И вот теперь они так  пригодились  и
пригодятся - эти  бесполезные  тяжелые  патроны.  Они  придают  ему  силу  и
уверенность. Их даже мало. Что, если понадоби тся еще?
   Лежа на боку и поглядывая в  сторону  привала  врагов,  Алонов  достал  и
разрядил несколько дробовых патронов. Своим большим острым ножом он разрезал
на куски носовой платок  и  завязал  дробовые  заряды  в  маленькие  кусочки
тканей. Потом он добавил в каждую  гильз  у  пороха  из  побывавших  в  воде
патронов.
   Когда-то ему приходилось слышать, что таким  способом  северные  охотники
иногда выходят из затруднительного положения. Он проверял  опытом  -  верно,
завязанная в тряпку дробь вылетает из ствола сплошной массой и бьет пулей. В
шариках свинца центробежные  силы  развиваются  слабо,  дробь  не  разрывает
ткань. Такой снаряд впивается в мишень вместе с тряпкой.
   Однако  импровизированные  заряды  не  могли  сравниться   с   настоящими
пулевыми. Свои боевые заряды Алонов заготовлял  обдуманно  и  тщательно.  Он
взвешивал деревянные стерженьки  и  свинцовую  насадку  на  весах  совхозной
аптеки и умел добиться точного, всегда одинак ового веса. Порох он отвешивал
в  количестве  почти  в  два  раза  большем,  чем  для   выстрелов   дробью.
Периодически стреляя  по  мишеням,  Алонов  хорошо  приноровился  к  точной,
совершенно одинаковой снарядке самодельных  пулевых  патронов.  Он  достигал
неожиданных рез ультатов для  обыкновенного  гладкоствольного  ружья,  сажая
пулю в пулю на двести шагов. Он знал, что пуля  пойдет  и  дальше,  сохраняя
убойную силу. Но на ружье не было прицельной рамки, дальний  бой  оказывался
неточным, а Алонов по характеру не любил случайно го, неопределенного.
   Дробь  в  тряпке  вместо  пули,  пороховой  заряд  неопределенного  веса,
отсутствие пристрелки...  Все  это  могло  быть  лишь  весьма  несовершенным
подражанием настоящим алоновским патронам. Он счел, что такой выстрел  может
ему пригодиться на расстоянии до сотни шаг ов. Все же куда лучше  совершенно
бесполезной дроби.
   Странная  картина...  Еще  вчера  мирный  человек,   безобидный   молодой
зоотехник, забившись в полынь, готовил запасные  заряды,  чтобы  стрелять  в
неизвестных ему людей, которые, в свою очередь, расположились не так  далеко
от него в степной роще и, наверное, счит али, что километров на сорок нет ни
души.
   Окончив приготовление последнего заряда, Алонов забеспокоился. Он не умел
по-настоящему  определять  время  по  состоянию  неба  и  положению  солнца.
Встречаются крестьяне, которые с точностью до  десяти  минут  называют  час,
взглянув даже на затянутое облаками  не  бо.  Алонов  лет  с  тринадцати  не
расставался с часами, берег их - словом, он не помнил дня, чтобы у  него  не
было часов. Труд и уважение ко времени  приучили  его  всегда  знать  час  и
минуту. Как сейчас ему мешало отсутствие часов! Алонов упрекнул себя, что не
   заметил положения солнца, когда остановился.
   Ему думалось, что он долго возился, что прошло много  времени  и  бандиты
смогли незаметно для него расстаться с привалом. Нужно подобраться поближе к
роще. Это оказалось не легким делом - в этих местах было особенно плоско.
   Алонов находился  за  пределами  обследованных  им  окрестностей  рощи  с
пресным болотцем. Он считал, что от железной дороги его  отделяет  не  менее
пятидесяти  километров.  Нет,  побольше.  От  разъезда  до  рощи  километров
тридцать с небольшим, а сегодня он шел, наве рное, часов шесть  с  недолгими
остановками.
   Поглядывая на одинокую группу деревьев, Алонов укрепил  мешок  на  спине,
зарядил оба ствола  пулями  и  стал  пробираться  вперед,  почти  все  время
ползком. Различив очертания отдельных деревьев, он решил,  что  еще  большее
сближение окажется неблагоразумным.
   Беспокойство Алонова  было  напрасным.  Он  заметил  людей  среди  редких
деревьев и понял, что они лежали, отдыхая. Вскоре враги  снова  двинулись  в
степь, все туда же, на юго-восток. Нет, теперь они меняют  направление,  все
больше уклоняются на восток. Алонов уж е вошел  в  рощу.  Пора  в  дорогу  и
ему...
   Характер  степи  заметно  менялся.  Севернее  какой-то  границы,  которую
незаметно перешел Алонов, слой чернозема, образованный  отмиравшими  в  свой
срок растениями, везде закрывал глинистые или песчаные подпочвы. И седоватые
кисти-метелки спелого ковыля, наклон яясь при  ветре,  придавали  нетронутой
степи добрый, гостеприимный вид.
   По мере продвижения  к  югу  дерновый  покров  утончился.  Местами  песок
разрывал травы и, выйдя  наружу,  показывал  желто-серые  бесплодные  пятна,
окаймленные осенними подсохшими травами.
   Вначале казалось, что растения