нки, который ездил на серебристо-сером коне и  носил
бархатный плащ, багровый от крови южанок; в устах престарелых дам, водивших,
если им верить, знакомство с красавицами покойницами, повесть эта  исполнена
готического великолепия. Окна дома, треснутые и выпавшие, слепы, как  пустые
глазницы, гнилой балкон угрожающе сунулся вперед,  в  укромных  углах  свили
гнезда желтые птички, а рваные,  полинялые  плакаты  на  шелушащихся  стенах
трепещут при любом ветерке. У городских ребят почитается за большую доблесть
забраться ночью в эти черные комнаты и подать сигнал  зажженной  спичкой  из
окна на верхнем этаже. Веранда,  однако,  в  приличном  состоянии,  и  здесь
располагаются фермерские семьи, приехавшие на субботу в город.
   Новые  люди  теперь  редко  оседают  в  Нун-сити  и  его  окрестностях  -
работать-то почти негде. С другой стороны, нечасто услышишь и об  отбывающих
- разве что в последний путь на косогор за баптистской церковью, где забытые
надгробия белеют, точно каменные цветы, среди бурьяна.
   Суббота, конечно, день особенный. Едва  рассветет,  и  уже  потянулась  в
город вереница  телег,  влекомых  мулами,  бричек,  калек-автомобилей,  а  к
середине утра собирается изрядная толпа. Мужчины оделись в лучшие рубашки  и
брюки из магазина, женщины  пахнут  ванилью  или  десятицентовыми  духами  -
излюбленный запах тут называется "Любовь небесная"; у  девушек  в  стриженых
волосах фигуристые заколки, щеки пылают от румян, а в руках  -  пятицентовые
бумажные веера с красивыми картинками.  Дети,  хоть  и  босые,  и  полуголые
порой, все как один отмыты и получили по  нескольку  центов,  чтобы  купить,
например, коробку воздушной кукурузы в патоке с выигрышным  талоном  внутри.
Обследовав магазины, женщины собираются на веранде старого дома,  между  тем
как мужья направляют стопы к платной конюшне. Торопливо и  возбужденно,  без
конца повторяя одно и то же, весь  долгий  день  жужжат  и  переплетаются  в
воздухе их голоса. Хвори, свадьбы, помолвки, похороны, Бог - вечные темы  на
веранде. А в конюшне мужчины балагурят и пьют виски,  толкуют  об  урожае  и
играют в ножички; случаются страшные драки, потому что многие из этих  людей
вспыльчивы и камень за пазухой подолгу не держат.
   Когда сумерки обнимут небо, словно тихий колокол  бьет  отбой,  и  хмурый
покой нисходит на землю, голоса смолкают, как птицы на закате. Семьи в своих
экипажах выезжают из города печальным похоронным караваном, и  единственное,
что остается от них, - лютая тишина. Хозяева разных заведений в Нун-сити еще
час выжидают, прежде чем запереть двери и отправиться на  боковую;  а  после
восьми ни одной порядочной души не встретишь в городе -  разве  что  пьяницу
горемыку да молодого ухажера, прогуливающего свою ненаглядную.
 
   - Эй! Ты, с чемоданом!
   Джоул обернулся и увидел  в  дверях  парикмахерской  сердитого  человека,
маленького, кривоногого и однорукого; откуда только взялся в этом замухрышке
такой суровый густой голос.
   - Поди ко мне, мальчик, - велел он, ткнув большим пальцем в грудь  своего
фартука.
   Джоул подошел, и человек протянул ему ладонь, на  которой  блестели  пять
центов.
   - Это видишь? - Джоул кивнул, ничего не понимая. - Так.  Теперь  посмотри
туда, на дорогу. Девчонку рыжую видишь?
   Джоул  прекрасно  ее  видел.  Это  была  девочка  с  огненными  короткими
волосами. С него ростом, в коричневых шортах и желтой тенниске. Она  скакала
перед чудным высоким старым домом,  показывала  парикмахеру  нос  и  строила
противные рожи.
   - Слушай, - сказал парикмахер, - поймаешь мне оторву,  и  пять  центов  -
твои. Ох! Ты смотри, опять идет...
   Гикая, как индеец, рыжая мчалась по дороге, а за ней катилась  с  воплями
ватага малолетних поклонников. Поравнявшись с Джоулом,  она  метнула  в  дом
целую горсть камней. Камни  оглушительно  застучали  по  железной  крыше,  и
апоплексически багровый парикмахер закричал:
   - Ну, погоди, Айдабела! Доберусь я до тебя, ох, доберусь!
   Позади него, за сетчатой дверью, засмеялась женщина, и  пронзительный,  с
ядом, голос произнес:
   - Родной мой, хватит выставлять себя дураком - и уйди с  жары.  -  Затем,
по-видимому, обращаясь к третьему лицу: - Честное слово,  он  сам  не  лучше
Айдабелы: Господь обоих умом обидел. Я тут  сказала  миссис  Поттер  (голову
мыть пришла на прошлой неделе - и где она столько грязи  умудряется  собрать
своими патлами, интересно?), так вот я ей говорю:
   "Миссис Поттер, Айдабела учится у вас в школе, и как же  это  получается:
отъявленная хулиганка, а сестра - то есть Флорабела - такая хорошая девочка;
просто загадка для  меня:  близнецы,  а  ничего  общего".  А  миссис  Поттер
отвечает: "Ох, миссис Колфилд, прямо горе мне с этой  Айдабелой,  я  считаю,
место ей - в исправительном  учреждении".  Ее  собственные  слова.  Ну,  для
меня-то это не было откровением, я всегда знала, что она урод, -  подумайте,
ни разу в жизни не видела Айдабелу Томпкинс в платье. Родной мой, иди  сюда,
не стой на жаре...
   Мужчина сложил пальцы хомутиком и  жирно  плюнул  сквозь  него.  Потом  с
неприязнью посмотрел на Джоула и проворчал:
   - Стоишь и хочешь получить с меня деньги за то, что ничего не делаешь?
   - Родной, ты слышал меня?
   - Замолчи, женщина! - И сетчатая дверь, взвизгнув, захлопнулась.
   Джоул покачал головой и пошел дальше. Рыжая с горластой  шайкой  скрылась
из виду, и белый день оседал, сходя к тому тихому летнему часу,  когда  небо
проливает мягкие краски на выгоревшую землю. С холодной  надменностью  Джоул
усмехался в ответ на любопытные взгляды прохожих, а подойдя к  "Королевскому
крову Р. В. Лейси", остановился прочесть, что написано мелом на маленькой  и
поцарапанной черной доске, выставленной перед входом. "Мисс Роберта В. Лейси
приглашает Вас отведать нашего аппетитного жареного сома и  курицу.  Вкусное
мороженое "Дикси". Отличное мясо на  рашпере.  Сладкие  напитки  и  холодное
пиво".
   - "Сладкие напитки", - прочел он вполголоса, и  будто  ледяная  кока-кола
омыла пересохшее горло. - "Холодное пиво". - Да, холодное пиво. Он  потрогал
округлую тушку кошелька в кармане, толкнул сетчатую дверь и вошел.
   В комнате, похожей на внутренность ящика,  стояло  человек  десять  -  по
большей части загорелые с костлявыми лицами парни в комбинезонах и несколько
девушек. При появлении Джоула гомон стих, и он, стесняясь, сел за деревянную
стойку, занимавшую всю длину комнаты.
   - О-о, здравствуй, маленький  мой,  -  пробасила  мускулистая  женщина  и
облокотилась перед ним на стойку. У нее были длинные обезьяньи руки с черным
пухом, а на подбородке - бородавка, оснащенная одиноким волосом, похожим  на
ус насекомого. Шелковую персикового цвета блузку оттягивала огромная  грудь;
глаза с красными веками смотрели на него, шутовски  поблескивая.  -  Милости
просим к мисс Роберте. - Два пальца с грязными ногтями  приблизились  к  его
щеке  и  больно  ущипнули.  -  Чем  может  порадовать  мисс  Роберта  такого
миленького мальчика?
   Джоул не знал куда деваться.
   - Холодного пива, - выпалил он, стараясь не  слышать  громких  смешков  и
хихиканья позади.
   - Несовершеннолетним пиво продавать  нельзя,  моя  детка,  -  даже  таким
миленьким. А нужно тебе виноградное ситро "Нэхи". - Она тяжело удалилась.
   Хихиканье переросло в откровенный смех, и уши у Джоула стали пунцовыми от
унижения.  Он  заподозрил,  что  женщина  сумасшедшая.  И  озирал  пропахшую
кислятиной комнату, как сумасшедший дом.  На  стенах  висели  вырезанные  из
календарей  зубастые  красотки  в  купальниках  и  грамота  в  рамке:   "Сим
удостоверяется, что Роберта Вельма Лейси выиграла Главный приз за вранье  на
ежегодных Июльских шалостях  в  Дабл-Бранчез".  С  низкого  потолка  свисали
стратегически расположенные вымпелы мухоморной  бумаги  и  пара  лампочек  в
лентах из красной и зеленой гофрированной  бумаги.  На  стойке  -  графин  с
высокими ветками розового кизила.
   - Угощайся, - сказала женщина, со стуком поставив  перед  ним  совершенно
мокрую бутылку пурпурного ситро. - Вижу, маленький мой, ты совсем  запылился
и пересох. - Она весело потрепала его по голове. - Так это тебя  привез  Сэм
Редклиф?
   Джоул утвердительно кивнул.  Он  глотнул  из  бутылки  -  вода  оказалась
противно теплой.
   - Мне надо... вы не знаете, далеко отсюда до Скаллиз-Лендинга? -  спросил
он, ощущая, что каждое ухо в комнате ловит его слова.
   - Хм. - Женщина покрутила бородавку и завела глаза так, что стала  похожа
на слепую. - Эй, Ромео, сколько, по-твоему, до  Скалок?  -  спросила  она  с
сумасшедшей улыбкой. - Я их зову Скалками, потому что... - но не закончила -
ее перебил негритянский мальчик, к которому был обращен вопрос:
   - Четыре километра, а то и все пять.
   - Четыре километра, - повторила она, как попугай. - Но  на  твоем  месте,
маленький мой, я бы туда не топала.
   - Я тоже, - пропищала девушка с соломенными волосами.
   - А может меня кто-нибудь подвезти? Кто-то сказал:
   - А не приезжал ли Джизус Фивер?
   - Ага, я видел Джизуса.
   Джизус у конюшни остановился.
   - Джизус Фивер? Черт, я думал, он давно на кладбище.
   - Что ты. Ему за сто - а шустрей тебя. Да-да, я видел Джизуса.
   - Здесь он, Джизус.
   Женщина схватила мухобойку и оглушительно хлопнула.
   - Хватит галдеть. Совсем из-за вас мальчика не слышу.
   Оказавшись  причиной  такого  возбуждения,  Джоул  ощутил  легкий  прилив
гордости, хотя и немного оробел. Женщина уставила клоунский  взгляд  куда-то
над его головой и спросила:
   - Какое же дело у тебя к Скалкам, мой маленький?
   Ну вот, опять! Он кратко изложил дело,  опуская  все  подробности,  кроме
простейших, - и даже не упомянул письма. Он ищет отца - вот и  вся  история.
Как ему быть?
   Ну, она не знает. Она  умолкла  и  стояла,  крутя  бородавку  и  глядя  в
пустоту.
   - Слушай, Ромео, - сказала она наконец, - ты  говоришь,  Джизус  Фивер  в
городе?
   - Да. - Мальчик, которого звали Ромео, был  цветной  и  носил  на  голове
пышный, захватанный поварской колпак. Он складывал  тарелки  в  раковину  за
стойкой.
   - Поди сюда, Ромео. - Она поманила его рукой. - Надо кое-что обсудить.
   Ромео немедленно уединился с ней в заднем углу. Она возбужденно зашептала
ему, то и дело оглядываясь через плечо на Джоула. Он не слышал,  о  чем  они
говорят. В комнате было тихо, и все глядели на него.  Он  достал  украденный
патрон и нервно катал его между ладоней.
   Внезапно дверь распахнулась. Дерзкой походкой вошла та  тощая,  рыжая,  с
обкромсанными волосами и встала подбоченясь.  Лицо  у  нее  было  плоское  и
довольно нахальное, нос обсыпан некрасивыми крупными веснушками. Прищуренные
зеленые глаза перебегали с лица на лицо,  но  как  бы  никого  не  узнавали;
равнодушно задержавшись на Джоуле, взгляд ее тут же скользнул дальше.
   - Здорово, Айдабела!
   - Как дела, Айдабела?
   - Сестру ищу, - сказала она.  -  Никто  не  видел?  -  Голос  у  нее  был
сипловатый, как у мальчишки, и шел будто сквозь  дерюгу,  -  Джоул  невольно
откашлялся.
   - Я видел недавно, сидела на веранде, -  отозвался  молодой  человек  без
подбородка.
   Рыжая прислонилась к стене, скрестив тонкие, как щепки,  ноги  с  острыми
коленями. Левая была  обмотана  размахрившимся  бинтом  в  красных  протеках
меркурохрома.  Девчонка  вытащила  тяжелую  голубую  катушку  на  бечевке  и
отпустила:  раскручиваясь,  катушка  медленно  дошла   до   полу   и   стала
подниматься, наматывая бечевку на себя.
   - А это кто? - спросила она и показала  головой  на  Джоула.  Не  получив
ответа, она еще раз катнула игрушку, пожала плечами и сказала: -  Подумаешь,
кому интересно? - Но продолжала искоса следить за ним.  -  Эй,  Роберта,  не
нальешь в кредит? - крикнула она.
   - Мисс Роберта, - откликнулась та, прервав совещание с Ромео.  -  Сколько
раз предупреждать тебя, Айдабела Томпкинс, чтобы ты не распускала  язык?  До
тех пор, пока ты не выучишься хоть немного хорошим манерам, сделай  милость,
забудь дорогу сюда, слышишь? И с каких это пор  у  тебя  тут  такой  большой
кредит? А? Марш отсюда и не возвращайся, пока не наденешь приличную  женщине
одежду.
   - Знаешь куда иди? - огрызнулась девчонка, с  силой  распахнув  дверь.  -
Твой притон не скоро меня дождется, будь спокойна. -  За  сеткой  ее  силуэт
застыл на мгновение - когда она  обернулась,  чтобы  еще  раз  взглянуть  на
Джоула.
 
   А на улице смеркалось. Словно странное вино,  настаивалась  и  густела  в
небе зелень, и по этой зелени ветерок лениво тащил  погасшие  облака.  Скоро
все отправятся по домам, и тогда тишина в Нун-сити станет почти что  звуком:
будто кто-то бродить пошел среди замшелых могильных плит на темном косогоре.
Мисс Роберта дала ему в провожатые Ромео. Мальчики шли в  ногу;  черный  нес
чемодан Джоула; молча, они свернули за угол  перед  тюрьмой  и  очутились  у
конюшни - кирпичного здания, мимо которого Джоул  уже  проходил  сегодня.  У
коновязи собралась компания, похожая на шайку бандитов из кинофильма о Диком
Западе; бутылка виски ходила там по кругу; другая  компания,  менее  шумная,
играла в ножички под раскидистым дубом.  Над  осклизлым  водопойным  корытом
роились стрекозы; паршивая собака бродила  вокруг  и  нюхала  у  привязанных
мулов под брюхом. Один из пьющей компании, старик с седыми космами и длинной
седой бородой, был, по-видимому, в хорошем настроении: он хлопал в ладоши  и
приплясывал под музыку, наверно, звучавшую у него в голове.
   Ромео завел Джоула за конюшню, на задний двор, где лошади  в  упряжках  и
верховые стояли так тесно, что хвостом не могли взмахнуть, за что-нибудь  не
задев.
   - Вон он, Джизус Фивер, - сказал Ромео.
   Джоул и сам уже увидел пигмея, скрючившегося на сиденье серой  повозки  в
конце двора: на зеленом разливе  неба  четко  вырисовывалось  доисторическое
лицо малюсенького негра.
   - Не будем пугаться, - сказал Ромео, нерешительно прокладывая путь  через
лабиринт повозок и животных. - Держи меня крепче  за  руку,  белый  мальчик:
Джизус Фивер - старый ворон, ты такого сроду не видел.
   - А я и не пугался, - ответил Джоул, и это было правдой.
   - Тсс!
   Когда мальчики подошли  поближе,  пигмей  настороженно  накренил  голову,
затем медленно, стаккатным движением заводной  куклы,  повернулся,  и  глаза
его, слабые желтые глаза, обсыпанные молочными мушками, уставились на них  с
сонной отрешенностью. Нелепый котелок  у  него  на  голове  был  залихватски
сдвинут набекрень, а из-за яркой полосатой ленты на  тулье  торчало  пестрое
индюшачье перо.
   Ромео замер в нерешительности, словно ожидая, что руководство возьмет  на
себя Джоул, но белый мальчик молчал, и тогда он заговорил сам:
   -  Хорошо,  что  вы  в  город  приехали,  мистер  Фивер.  Этот  маленький
джентльмен, он родич Скалли, приехал в Лендинг жить.
   - Я сын мистера Сансома, - сказал Джоул и, глядя на темное высохшее лицо,
сразу понял бессмысленность своих слов.  Мистер  Сансом.  А  кто  он  такой?
Никто, ничто. Как видно, имя это мало говорило старику - его запавшие, будто
незрячие глаза смотрели на Джоула без всякого выражения.
   Потом Джизус Фивер почтительно приподнял шляпу.
   - Приказывали, чтобы я его тут нашел. Мисс Эйми приказывали,  -  просипел
он. Лицо у него  было  как  черное  сморщенное  яблоко  и  почти  истлевшее;
полированный лоб блестел  так,  словно  фиолетовый  свет  шел  из-под  кожи;
серповидная поза наводила на мысль о сломанном  хребте:  печальный  согнутый
карлик, исковерканный старостью. А еще - фантазия  у  Джоула  разыгралась  -
было что-то от колдуна в этих  желтых  крапчатых  глазах,  мудреное  что-то,
намекавшее... ну, на волшебство и всякие штуки, про которые читано в книгах.
   - Я тут со вчера, с позавчера, потому что мисс Эйми приказывали: жди. - И
он весь сотрясся от глубокого вдоха. - Много говорить  не  могу,  сил  нету.
Полезай, мальчик. Дело к ночи, а ночью мне беда с костями.
   - Иду, мистер Джизус, - без большой радости сказал Джоул.
   Ромео подсадил его и подал чемодан. Повозка была ветхая,  разболтанная  -
вроде тележки  уличного  торговца,  только  побольше,  -  и  устлана  сухими
листьями с кукурузных початков и кисло пахшими мешками.
   - Трогай, Джон Браун, - убеждал старик рыжего мула и  похлопывал  вожжами
по спине. - Ходи ногами, Джон Браун, ходи ногами.
   Повозка медленно выкатилась со двора  и  со  скрипом  по  тропинке  -  на
дорогу. Ромео забежал вперед, звучно шлепнул мула по крупу и унесся;  Джоула
подмывало воротить его:  он  вдруг  понял,  что  совсем  не  хочет  ехать  в
Скаллиз-Лендинг один. Но делать было нечего. Бородатый пьяный перед конюшней
уже перестал плясать, а паршивая собака, сидя  у  корыта,  вычесывала  блох.
Валкие колеса вздымали клубы пыли, и они висели в зеленом воздухе, как мелко
смолотая бронза. Поворот; Нун-сити скрылся из виду.
 
   Была ночь, повозка ползла по  необитаемому  проселку,  колеса  переминали
глубокий тонкий песок, глушивший одинокие шаги  Джона  Брауна.  До  сих  пор
Джизус Фивер подал голос  только  дважды  -  и  оба  раза  для  того,  чтобы
пригрозить мулу какой-то китайской казнью: посулил шкуру  снять  живьем  или
башку топором расколоть, а может, и то и другое. В конце концов он сдался и,
по-прежнему согнувшись крючком  на  своей  доске,  уснул.  "Далеко  еще?"  -
спросил один раз Джоул -  ответа  не  было.  Намотанные  на  запястья  вожжи
болтались свободно, но умный мул тащил повозку без указчиков.
   Обмякший Джоул тряпичной куклой лежал на подстилке из шелухи, и ноги  его
свешивались с задка повозки. Лозами звездного инея проросло  южное  небо,  и
глаз его вязал в морозные узоры россыпь звезд, тут  угадывая  шпиль,  там  -
невиданный цветок, там - прыгнувшую кошку, там - очертания головы  и  другие
чудные  картины,  какие  складываются  из  снежинок.  Висела   яркая,   чуть
красноватая луна  в  третьей  четверти,  ночной  ветер  жутко  колыхал  шали
бородатого мха  на  проплывавших  деревьях.  В  бархатной  мгле  там  и  сям
зажигались светляки, словно сигналя друг другу кодом. Упокоенно и безмятежно
слушал он отдаленный пилящий хор ночных насекомых.
   А потом звуки пустынной  природы  прорезал  детский  дуэт:  "Куда  синица
бедная от холода летит?.." Как призраки скользили они под луной по  заросшей
бурьяном обочине. Две девочки. Одна шла легко и плавно, движения другой были
резки и стремительны по-мальчишески - ее-то он и узнал.
   - Эй, здорово, - храбро сказал он, когда повозка поравнялась с девочками.
   Обе еще раньше заметили повозку и даже сбавили шаг; тем не менее,  вторая
девочка как бы вздрогнула от неожиданности и  вскрикнула:  "Ах,  боже  мой!"
Волосы у нее были длинные-длинные и доставали до бедер, а лицо, хоть и  едва
различимое, смазанное потемками, показалось Джоулу очень  красивым  и  очень
дружелюбным.
   - Как мило, что вы едете в ту же сторону и можете нас подвезти!
   - Садитесь, - сказал он и подвинулся, освобождая место.
   - Я - мисс Флорабела Томпкинс, - объявила она, легко вспрыгнув на повозку
и одергивая платье под коленями. - Ваша повозка из Скаллиз-Лендинга? Ну  да,
это Джизус Фивер... Он спит? Нет, это просто  невероятно.  -  Она  щебетала,
словно подражая какой-то знакомой немолодой даме. - Залезай же, сестра,  тут
сколько угодно места.
   Сестра тащилась рядом с повозкой.
   - У меня покамест две ноги, благодарю покорно, и не такая я  мальчишница,
чтобы они у меня вдруг отнялись, -  сказала  она  и  выразительно  подтянула
шорты.
   - Ты садись, пожалуйста, - слабым голосом сказал Джоул, не зная, что  еще
сделать: девчонка была странная, сомневаться не приходилось.
   - А, пустяки, - сказала Флорабела Томпкинс, - не обращай на нее внимания.
Вот это мама и называет "айдабелиной дурью". Пусть себе ковыляет, сколько ее
дорогой душе угодно. Ее бесполезно уговаривать - Айдабела у нас своевольная.
Спроси кого хочешь.
   - Хе, - только и промолвила в свою защиту Айдабела.
   Джоул