л!  Ужасно! --  Он
прихрамывал.
   Из  арки  вышли  лохматый Спирос, будто ночевавший в старом  флигеле на
развороченных  полах,   и  Елена,  чистенькая,   дружелюбная,  засветившаяся
улыбкой.  Елена  отщебетала приветствия, сказала,  что сейчас  посмотрит для
Серджио и-мейлы на компьютере, стала подниматься  по лесенке  в офис. Спирос
остановился.
   --  Завтра  в  десять часов будет  автобус,  -- начальственным  голосом
напомнил он. -- Поедем в Линдос. Потом обед в ресторане. О'кей?
   -- О'кей, -- сказал Джордж, стараясь не хромать.
   --  Сколько  часов   будет  продолжаться  поездка?  --  поинтересовался
Медведев.
   -- Сколько захотим, -- Спирос  по-хозяйски глянул на чашку  с дымящимся
кофе, поставленную на парапет ограждения. -- Автобус будет стоять вон там на
холме. Я тоже поеду с вами.
   "Пухлый  задастый мальчик,  выросший  в тепле  и  уюте.  Самые  сильные
ощущения  --  разбитый  в детской  драке  нос, падение в  воду  с волнолома,
амурные похождения и поездка в Париж, где негры сперли у него сумку... Он ни
в чем не виноват передо мною, такова жизнь..."
   --  Это не  воздух, --  сказал,  посапывая,  Джордж.  -- Это  амброзия!
Божественное и дьявольское место одновременно! Фантастика!
   Он принес себе кофе и большую бутылку тоника из номера.
   -- Фантастическое  место, --  бормотал  он, освежая  себя  и  Медведева
горьковатым шипучим напитком. Из кремовых шорт торчали мускулистые загорелые
ноги. Джордж попытался  присесть и поморщился. --  Потянул массалз, мышцы...
Эти собаки... Но вино было хорошее, очень хорошее...
   По  лесенке,  как  всегда  вприпрыжку,  спустилась  Лайла.  Не  хватало
толстячка Ларса.
   Она весело поприветствовала коллег, назвав их джентльменами, и спросила
Джорджа, не  передумал  ли  он прокатить  ее  ночью на  автомобиле по  всему
острову.
   -- О, да-да!  --  смущенно  засмеялся Джордж. -- Я был пьян, но  помню.
Завтра поедем в Линдос. Вы поедете?
   -- А вы? -- игриво спросила Лайла.
   -- О, да! Я собираюсь.
   --  Тогда  и  я поеду. --  Лайла отцепила велосипед и,  махнув  длинной
ногой, обтянутой цветастыми лосинами, оказалась  в седле. -- Спирос  сказал,
что будет обед в рыбном ресторане. В честь Сергея, который  скоро уезжает...
Как Оксана? -- Она повернула голову к Медведеву и смотрела вежливо, учтиво и
внимательно, словно Оксана была ее близкой подругой.
   -- Благодарю, хорошо, -- кивнул Медведев с улыбкой.
   -- Оксана -- героиня его рассказа, -- встрял Джордж. -- Сергей пишет  о
ней рассказ....
   -- О, да, я так и предполагала, -- светски улыбнулась Лайла, и Медведев
подумал, что  не такая уж  она и страшная, не такая засушенная,  в  ней есть
понимание  людей, и сейчас она, как подруга их жен, дает мужчинам  маленькую
взбучку,  пусть  и тихо,  спокойно, но  дает:  "Ишь,  как  вы  тут  без  жен
оторвались!"  --  читалось  в ее ироничном взгляде.  --  Хорошего  вам  дня,
джентльмены!  Бай!  --  Она  укатила,  назидательно  сверкнув  велосипедными
спицами.
   -- Бай, бай, -- повторил Джордж, глядя на  море. -- Байсикл... Я раньше
тоже занимался велосипедом. Гонки с лидером. -- Он потер лоб  и вспомнил: --
Вино было прекрасное! Но много пил. Болит голова...
   -- Может быть, водки? -- предложил Медведев. -- У меня есть....
   --  Бум-бум-бум...  --  Джордж  задумался,  опохмеляться   ли  ему.  --
Бум-бум-бум. Я давно не пил русскую водку.
   --  Пятьдесят  граммов, --  соблазнительно  подсказал  Медведев.  --  С
тоником. Сразу станет легче. Холодная...
   Джордж изобразил на  лице отвращение, словно водка уже попала к  нему в
рот; но вот он мысленно проглотил ее и согласился:
   -- Чуть-чуть...  --  Он хлопнул  коллегу  по  плечу  и  рассмеялся.  --
Мало-мало....
   Медведев  понимал, что  обрекает себя  на  чужие истории, разговор,  но
мужская солидарность взяла верх.
   Он  принес мигом запотевшую бутылку "Столичной" и поставил на  парапет.
Джордж притащил с кухни чистые стаканчики и чашку с кофе.
   -- Как Оксана? -- негромко спросил он, глядя, как Медведев  сворачивает
винтовую пробку. -- Как вчерашний вечер?
   -- О'кей, -- Медведев решил  не вдаваться в подробности. -- Все хорошо.
Мы немножко погуляли.
   -- Голова болит? -- Джордж принял стакан и долил в него тоник.
   -- Мы же, русские люди, вообще не пьем. -- Медведев  завернул пробку  и
весело глянул  на Джорджа. -- Это наша национальная особенность. Вы разве не
знали?
   --  О, да!  --  прохохотал Джордж,  закидывая назад голову,  но  тут же
схватился  за затылок и поморщился. -- О, дьявол! Болит,  собака... Я  знаю,
что русские люди очень не любят водку.
   -- Ваше здоровье, Джордж! -- Медведев поднял стакан с тоником.
   Они  выпили  -- каждый свое  -- и, поставив стаканы, дружно обернулись:
мягко  клацнул  замок, и  на  террасу  вышел  Ларс с пластмассовым креслом в
руках. Он нес его, подняв над головой, словно собирался швырнуть с обрыва, и
тихо  бормотал -- то ли ушибся, протискиваясь в  двери, то ли  опробовал  на
слух родившиеся стихи
   Заметив коллег, Ларс опустил кресло (теперь он волок его за спинку, как
мешок), по-детски улыбнулся и залопотал  быстро и стремительно: приветствия,
рассуждения о  доброй погоде и  радостные комментарии по поводу  неожиданной
встречи  вылетали  из  него,  как  из  пулемета. Ответный  огонь был  открыт
одиночными выстрелами:
   -- Как дела, Ларс! Вы отлично выглядите!
   -- Вы едете с нами в Линдос?
   -- Присоединяйтесь! Мы завтракаем водкой и кофе!
   -- О, водка! О, Линдос! -- восторженно отстреливался  Ларс, выглядывая,
куда бы  поставить кресло.  --  Много  работаю! Детский журнал ждет от  меня
серию  экологических  стихов! Сегодня  я должен  посылать  и-мейл!  Сейчас я
принесу еще кресла! Много кресел! Будем сидеть!
   Джордж указал ему пальцем место для кресла, и Ларс стукнул им об пол:
   --  Спасибо! -- Он перевел  дух,  будто тащил  кресло  с  другого конца
острова.
   Джорджу  и  Медведеву пришлось  перейти на  английский.  Ларс торопливо
бросился к дверям.
   -- Возьмите стакан! -- крикнул вслед Джордж.
   -- О, е, стакан! -- вскинул руки Ларс и пообещал, держа их над головой,
словно сдавался: -- У меня есть шведская рыба! Сейчас буду брать!
   Сервировка  была  проста,  но изысканна  --  на  мраморной  поверхности
ограждения  сверкали розовые ломти шведского  лосося, белел  сквозь  пластик
греческий хлеб, искрилась  капельками  росы бутылка русской водки, в  чашках
дымился  бразильский кофе, и не  имеющий национальности тоник  в пластиковой
упаковке,  которую и бутылкой  не назовешь, пускал пузырьки, при взгляде  на
которые  вспоминался аквариум  с  рыбками.  Джордж  быстро  расставил кресла
полукругом.  Медведев  налил  коллегам  водки,   себе  --  тоника  и  вознес
стаканчик:
   --  За женщину, в  которую мы влюблены и которой стараемся не изменять!
За госпожу Литературу!
   --  О,  да! -- Джордж выпил  и выдохнул. -- Жена может простить измену,
литература никогда не прощает!
   Ларс закивал, захохотал, покраснел.
   Шелест  пальмы   над  головой   и  ослепительный  блеск  моря  навевали
успокоительную мысль, что сидеть на террасе можно вечно -- этот древний холм
с портиком  акрополя и маслиновой  рощей  невдалеке простоит еще тысячу лет,
это  море  будет вечно блистать, а солнце светить, крепкая бетонная  терраса
всегда будет  рада  гостям,  на ее мраморном ограждении  всегда будут стоять
напитки и закуска, а собеседники -- милые, добрые люди -- не избудут во веки
веков,  как и  сам Медведев, ждущий теперь  тринадцати  часов по московскому
времени...
   Они заговорили об отношениях правительств своих стран к писателям. Ларс
уверял, что  в Швеции писатель может  жить и  не выдавая на  гора  километры
строк -- правительство дает стипендии и субсидии, понимая, что литература --
занятие  не  коммерческое; Медведев перечислял, что  мог  в советское  время
позволить  себе средний  писатель  на  гонорар  от  книги:  дачу,  машину  и
безбедное существование до следующей  книги. Ларс изумленно вскидывал брови,
Джордж кивал, подтверждая, что так было и в Румынии при Чаушеску.
   -- Но так было раньше! -- поднимал палец Медведев, давая понять, что он
еще не закончил.  --  Сейчас  книги стали  дороже, но  писатели  бедней!  На
гонорар от повести, напечатанной в журнале, можно прожить десять дней!..
   -- Десять? -- с ужасом в глазах уточнял Ларс.
   -- Десять! -- кивал Медведев.  -- А как жить остальные триста пятьдесят
пять дней? Мы с вами знаем,  что  невозможно полноценно писать и каждый день
ходить  на  работу. В определенном возрасте работа не помогает писателю, она
висит, как  тяжелый груз на  ногах  или  наручники на руках. Писатель должен
быть  свободен  материально! -- Коллеги кивали.  -- Писатели  стоят в начале
длинного денежного конвейера,  -- говорил Медведев. -- Они дают работу целым
отраслям, -- он  начинал загибать  пальцы: -- лесорубам, бумажным  фабрикам,
типографиям,  издательским домам,  литературным критикам, книжным торговцам,
но получают за  свой труд, --  он показал собравшимся кончик своего мизинца,
-- меньше продавца в книжном магазине! Я -- издатель, но в первую очередь --
писатель!  Я  мечтаю призвать  русских  писателей  не  отдавать  рукописи  в
издательства в течение года! Если  мне удастся, я организую в  России стачку
писателей...
   --  О,  да, критики!  --  сказал  Джордж,  готовясь  закусить  шведским
лососем.  -- Они  ничего  не  пишут, только критикуют, но  получают  хорошие
деньги. И на них никогда не угодишь.
   Потоптав немного  критиков,  писательская  компания  двинулась  дальше.
Выпивая   и  закусывая,  быстро  надавала  пинков   масскультуре,   газетам,
телевидению, Интернету, где висят ворованные у писателей тексты, дала тумака
обывателю,  закатила оплеуху яйцеголовым  умникам  и  готовилась  перейти  к
скользкой теме  мировой политики,  но на террасу бочком, с  сигаретой в руке
осторожно  выглянула  Анатолия,  словно у  нее  стоял  на  огне  суп  и  она
опасалась, что он убежит.
   -- Охо! --  махнул  рукой Ларс.  -- Иди сюда! Мы пьем водку! Будем есть
шведскую рыбу!
   Анатолия, держа сигарету у лица и щурясь по  обыкновению  от  табачного
дыма, направилась к компании. И по тому, как она шла, покачивая бедрами, как
с улыбкой оглядела мужчин, мгновенно сделалось ясно, что она человек бывалый
и ее не застанешь  врасплох шуточкой, щипком или предложением  выпить водки;
более  того, по  мере ее  приближения  становилось  очевидным  следующее:  в
молодости она  была красавицей,  и  мужчины сходили по ней с  ума; она знает
себе цену; умеет держаться  в любом  обществе; в ней намешана кровь Европы и
Азии; и при  случае Анатолия сможет за себя постоять, а сейчас  она позволит
мужчинам  поухаживать за  собой, пошутит, выпьет  водки  и вернется  к своим
обязанностям менеджера по хозяйству. В ней было что-то  и от портовой шлюхи,
и от королевы.
   "О,   Ларс!  О,  Джорджио!  О,  Серджио!"  --  приветствовала  Анатолия
компанию, и все  трое мужчин  вскочили,  уступая  ей место. "Но, но, но", --
отвергла  их предложения Анатолия и бочком села на парапет, игриво покачивая
ногой  и  опираясь на выставленную  сзади руку,  отчего  вся  композиция  --
усевшиеся полукругом  мужчины и  контур  женщины на  фоне моря  -- приобрела
романтический оттенок. Два прозаика и один поэт, задрав  головы, смотрели на
свою  музу. Да,  умела  Анатолия вписаться в  компанию. Джордж, прихрамывая,
сбегал  на  кухню  и  принес   чистый  стакан,  который  вручил  Анатолии  с
торжественностью  кубка.  Анатолия  выпила и откинула назад  голову,  как бы
любуясь небом и в то же время демонстрируя свои формы и профиль. Ларс поднес
ей  бутерброд  с  лососем,  и  она  принялась  жевать, встряхивая  кудрями и
смахивая с подбородка крошки.
   "О,  да,  женщины!.."  --  воскликнул  Джордж   и  хотел,  по-видимому,
поделиться  своими  наблюдениями за прекрасным  полом,  но  Ларс  неожиданно
икнул,  извинился и  сказал,  мечтательно  глядя  в  небо: "Социализм -- это
хорошо. Икк... прошу  прощения". Так несмышленый мальчуган сообщает публике,
что король-то  голый. Сентенция  была  высказана  столь мечтательно и  не  к
месту,  что  Джордж,   забыв  о  женщинах,  склонил  голову  набок,  как  бы
подкручиваясь под  сидящего  напротив Ларса,  и спросил  негромко:  "Почему,
Ларс?"
   -- Социализм -- это хорошо, -- повторил малыш Ларс, продолжая улыбаться
в небо.  --  При социализме, -- тут  он сложил пальчики пирамидой, -- у всех
есть работа. При  социализме писатель  пишет не о  том, что ниже  пояса, а о
том, что выше. Он пишет для общества, а не для толпы...
   --  Что же вам мешает  писать для общества  при капитализме?  -- Джордж
наклонил голову в другую сторону. -- И  о том, что выше пояса? -- Он чиркнул
себя ладонью по брючному ремню и устремил руку вверх.
   -- Ничто  не мешает.  --  Ларс смотрел  почему-то на Анатолию,  которая
дожевывала  бутерброд.  --  Но при социализме писать  лучше,  --  беззаботно
сообщил он.
   Джордж,  похоже, собирался плюнуть  на  загадочные рассуждения шведа --
мало  ли, как на  кого действует алкоголь,  -- и вернуться к теме женщин, но
Анатолия  сказала   неожиданно  и  просто,  как  давно  для  себя  решенное:
"Социализм -- лучше, чем капитализм", -- и отряхнула руки от хлебных крошек.
   Джордж, не понимая, к  чему  идет  разговор, недоуменно  пожал плечами.
Медведев, закинув назад голову, внимательно следил за Анатолией.
   -- При  капитализме  только  и  слышишь,  --  продолжила  Анатолия,  --
"деньги, деньги, деньги". -- Она потерла палец о палец. -- А при  социализме
главное  -- человек!  Не-ет... -- сказала она  протяжно и  поводила головой,
отрицая  капитализм:  --  Социализм лучше... Коммунизм  плохо,  --  тут  она
сделала гримасу и, как бы извиняясь, взглянула на Медведева, -- а  социализм
-- оо-очень хорошо.
   Джордж,  как истинный  человековед, раздумчиво  покрутил головой --  не
простые пошли разговоры, ох, не простые...
   -- Джордж!  -- неожиданно для  самого себя  сказал  Медведев  и  поднял
указательный палец.  -- Джордж, как вы думаете, если бы СССР и страны общего
коммунистического лагеря построили социализм, это понравилось бы Америке?
   -- Я  не знаю, --  весело пожал плечами  Джордж. --  Я не американец, я
румын. Думаю,  не  понравилось бы. Но  хорошо ли было людям  при социализме?
Вам? Мне?
   --  А  вы  допускаете,  что Америка  имела с  СССР  холодную  войну  за
первенство в мире? И это была война идей -- в первую очередь!
   -- О, да, -- кивнул Джордж. -- Это широко известно! Конечно!
   -- И вам, конечно, известно, что мы проиграли эту войну?
   --  Это  был  не  проигрыш!  --  не  согласился  Джордж.  --  Это  была
конвергенция! И разрушение тирании, империи!
   -- О'кей! -- кивнул  Медведев. --  Итак, одна империя разрушила другую.
Это не я сказал, это вы сказали! --  Он уточняюще поднял палец.  -- Что  это
значит  для  побежденных?  Это означает...  --  Медведев услышал, как  в его
номере звенит телефон, выставленный к окну. -- Извините...
   Он взлетел по бетонным ступеням, с хрустом отпер дверь... "Алле!"
   --  Ну,  что делаешь? --  вместо  приветствия тяжелым  голосом спросила
Настя.
   Медведев глянул на часы:  до  звонка  на  кладбище  уйма  времени.  Как
разговаривать? О чем? Оправдываться? Расспрашивать о вчерашнем?
   --  У  нас  сейчас   семинар  по  европейской  литературе  и  философии
переходного  периода,  --  брякнул  Медведев.  --  Я случайно  заскочил.  За
тезисами. Закончится часа через два. Я тебе перезвоню...
   -- Ну-ну... -- сказала Настя.
   За окном  хохотала Анатолия  -- Джордж  показывал гимнастический трюк с
использованием бутылки. Медведев задвинул раму.
   -- У  вас  все в  порядке? -- Медведев изображал  торопливость, порыв к
трибуне, нацеленность на доклад.
   --  У нас?  -- со  значением  переспросила Настя.  -- У  нас-то  все  в
порядке... Ладно, пока...
   Медведев положил трубку, постоял у окна, хотел было плюнуть на диспут и
сесть писать в дневник, но спустился на террасу.
   -- Каждый гражданин своей страны должен быть националистом! -- возвещал
Джордж. -- Но национализм  бывает агрессивный и конструктивный. Вот Ларс! --
Он  показал на Ларса. -- Он  любит свою Швецию и хочет сделать ее лучше.  Он
никому  не  навязывает свою  модель шведского  социализма.  Так,  Ларс?  Или
Анатолия. --  Джордж, как  конферансье,  плавно  взмахнул рукой, представляя
публике сестру-хозяйку. -- Вы любите Грецию, Анатолия?
   Анатолия, словно ее и впрямь вызвали на сцену, смущенно заулыбалась:
   --  Да, я люблю  Грецию, люблю прекрасный  Родос. --  Она  спрыгнула  с
парапета  и оправила сзади брюки. -- Но мне надо идти работать.  Спасибо! --
Она сделала компании ручкой и скрылась в дверях флигеля.
   -- Я не политик,  -- признался Ларс и посмотрел на Медведева. -- Но мне
интересно, что вы сейчас возводите в России? Социализм, капитализм? У вашего
правительства есть чертежи?
   -- У нас нет правительства, -- тихо признался Медведев. Он подумал, что
пора  бы позвонить Оксане, если она сама не звонит.  Как она себя  чувствует
после вчерашнего?
   -- Но у вас есть президент, -- напомнил Ларс. --  Странный господин, но
он -- ваш президент! Вы его избирали. Народ его понимает?
   -- Ларс, это долгий разговор, --  мягко сказал Медведев.  -- Надо очень
много  водки и времени...  -- Он задумчиво почесал переносицу. --  Я бывал в
Швеции, это хорошая, уютная страна. Шведы -- отличные парни. Шведский хоккей
-- класс! "Вольво", у меня была "вольво", -- это класс! Пер Лагерквист, Туве
Янсон -- я издавал их -- это класс!
   -- У нас не так все просто и хорошо. --  Ларс налил себе водки и выпил.
-- Есть проблемы...
   --  А у  кого их  нет? Нет  проблем только на  кладбище...  -- Медведев
подумал,  что его проблемы  сейчас  именно там -- найдутся Настины следы  на
снегу или нет...
   Джордж   обескураженно  посмотрел   на   быстро  пустеющую   бутылку  и
подозрительно  глянул на Ларса, закинувшего  ножку  на ножку.  "Кто, в конце
концов, опохмеляется? --  прочитал  Медведев на его румяном лице.  --  Или у
шведов так принято -- без тоста, в одиночку?"
   --  В Швеции много проблем, -- озабоченно продолжал  Ларс. -- Например,
экология. Очень много плохой рыбы -- химия.
   Медведев посидел,  дослушивая  рассуждения  Ларса  о  ядовитой  рыбе  в
Балтийском  море, и поднялся: "Как  себя чувствуете, Джордж?"  --  "Отлично!
Никогда не чувствовал себя лучше! Готов к новым интересным делам!" -- "Я мог
бы и  не  спрашивать, вы отлично  выглядите!  Всем спасибо  за  компанию. До
свидания!" -- Медведев подхватил свое кресло и поклонился.
   ...Оксана  радостно вопила  из трубки: "Ты не представляешь, что сейчас
было!  Приходил  Розалис,  стоял в  коридоре на  коленях  -- я его дальше не
пустила. Я  ему  высказала  все, что о  нем  думаю..."  Что  думала Оксана о
Розалисе, Медведев  хорошо  знал.  Но  Оксане хотелось  передать разговор  в
лицах.  Медведев  выслушал его,  мотая головой и  тихо  посмеиваясь. "Так  и
сказала -- "Пошел на  хрен со своими цветами"?" -- "Так и сказала! А что  ты
думаешь,  я  с ним  церемониться  буду?  Пнула эти паршивые  цветы и закрыла
дверь. Через пять минут выглянула -- ни  его, ни цветов. Забрал -- наверное,
жалко  стало.  Букет с  ребенка  ростом, представляешь? А ты  чем занимался?
Что-то голос грустный. Жене позвонил?" -- "Нет. Попозже позвоню". -- "Имей в
виду,  если она тебе не поверит, я билет в  Афинах сдам и с тобой  полечу. Я
серьезно. Я виновата, я  все и исправлю! Не хватало, чтобы у тебя из-за меня
были проблемы. Я этого не допущу".
   Они   договорились  созвониться   чуть  позднее,   быть  может,  сходят
прогуляться.

   ...Кладбищенский телефон ответил сразу, оказалось, что Борис Михайлович
вышел на участок. Медведев  не удержался -- набрал номер  сотового и услышал
спокойный, приятный баритон: "Слушаю вас... А, это вы!  Я как  раз подхожу к
захоронению. -- Медведев с